Текст книги "Виноградники в цвете"

– Ну, вероятнее всего, – растерянно ответила библиотекарша и заспешила по своим делам. Вот так вот, и не таких обламывали. И не единого бранного слова! Все мило и литературно! С сиротой, да еще со мной и с тем, что мне еще потом выпало в жизни, играть нельзя… Но, что говорить, плести интриги, – дело, конечно, опасное…

В радужном настроении прошла еще одна пара. На перемене я отправилась выпить кофе. Впереди у меня была свободная пара. У Сусанны, кстати, тоже, и мы договорились, что она сейчас подойдет, составит мне компанию. Но вместо Сусанны за моим излюбленным столиком (последний столик в тенечке, под пальмой в кадке, «места для поцелуев»), сидел Максим Севастьянов. Он грустно мне улыбнулся. Ему-то чего грустить? Не его же «взяли с поличным», а меня! Я ответно улыбнулась Севастьянову, купила кофе и подсела к нему. Это, все-таки, и мой любимый столик тоже. И Севастьянов не предложил мне купить кофе. А зачем? За что? Если он каждый раз будет покупать мне кофе, то сплетен уж точно будет не обобраться! Да и вообще, тогда Севастьянов сделал галантный жест, мы только познакомились, а теперь что, просто так? Может, я вообще ему не нравлюсь. С чего я вообще взяла, что нравлюсь ему? Он просто дружелюбен. И вообще, о чем я думаю? Я посмотрела на Севастьянова. Он с интересом наблюдал за мной.

– Что? – невольно спросила я.

– О чем вы сейчас думали?

– Это так заметно? Мыслительный процесс отражается на моем лице в виде морщин на лбу?

Мы с Севастьяновым рассмеялись.

– Кофе я вам не покупаю для конспирации, – сказал Севастьянов, словно прочитав мои мысли.

– Да бросьте, – порозовела я. От стыда за свои меркантильные мысли.

– У вас все в порядке с мужем, Эльга Сергеевна?

– Мы не расписаны. – Зачем я это брякнула?

– Ну, разве это так меняет положение вещей? – Севастьянов задумчиво смотрел на меня. – Вы давно вместе?

– Достаточно. А вот жить вместе стали недавно. И, похоже, у нас это не получается. – Я ответила честно. Не рисуясь. Я и правда так думала.

– Почему же? – тревожно спросил Севастьянов. Ну, а ему-то чего тревожиться за мою семейную жизнь?

– Мой муж, Петраков, о… – я закашлялась. Как-то неудобно называть «своего мужа» по фамилии. – Лева… оказался ревнивым львом. – Я рассмеялась. Никогда не проводила параллели с его именем, и тут нате вам! Параллель очевидная! Даже удивительно!

– Я вам крепко насолил, да? – растерянно спросил Севастьянов. И выглядел он так, что жалеть хотелось его, а не Петракова.

– Нет, Максим. Вы ни в чем не виноваты. И может, это даже к лучшему, что Лева показал себя с такой стороны. Теперь я хорошо подумаю, стоит ли жить с этим человеком в одной квартире, да, хотя бы в одной квартире. А если он начнет меня ревновать ко всем подряд, следить и подозревать – это не жизнь. И мне такая не нужна. – Я пожала плечами. – Пока я в стадии раздумий. Там видно будет.

– Думайте больше.

– Что? – я просто открыла рот и обалдело уставилась на Севастьянова. Он поставил меня на место? Мол, размечталась, любительница малолеток, а на-ка, выкуси? Я постаралась, впрочем, тут же придать себе независимый вид. – Что, Максим? Вы как-то не совсем по-русски выражаетесь. Не ясно, – выкрутилась я.

– Понимаете, чтобы узнать и понять человека, нужно вместе с ним прожить не одну и не две недели. Не рвите быстро. Тем более, из-за такой глупости.

– Вот именно, глупость! – рассердилась я. – Так зачем же ревновать?

– Ну, он звонил вам вечером, волновался, а утром приезжает, – а тут я вам книжки таскаю. Я его понимаю.

– О, вы тоже из породы ревнивцев?

– А вы бы что подумали на его месте?

Вопрос повис в воздухе.

– Людям надо доверять, – наконец, выдавила я.

– А вот вы бы поверили? – спросил Севастьянов.

– Не знаю, – честно ответила я. – Но дала бы время на реабилитацию. И Петракову это время тоже дам. Не переживайте.

– Просто бывает, что люди расстаются из-за недоразумений. Это очень печально. – Севастьянов покачал головой.

– Вспоминаете собственный опыт? – догадалась я.

– Было дело, – согласился Севастьянов.

– И что? Не простили? – Ох, язык мой, враг мой.

– Не в этом дело. Не понял.

– А что хуже? Не простить? Или не понять?

– Не знаю. Наверное, не простить, потому что не понять.

– А ведь можно понять и простить.

– Да. Или понять и не простить.

– Философия! – пожала я плечами. – А что, собственно, было у вас?

Я смутилась своего вопроса. Севастьянов снова с интересом посмотрел на меня.

– Не понял и не простил, – ответил он.

Я так и знала! А вот из-за чего не понял? Но не спрашивать же об этом! Нужно же и меру знать, в конце концов! Я взглянула на Севастьянова, поймала его полуулыбку – полуусмешку, пожала плечами. Да, мне интересно! Но мне всегда и все интересно! Пусть не думает ничего лишнего!

– Это была измена? – все же ляпнула я и покраснела.

– Даже трудно это так назвать, – протянул Севастьянов, разглядывая мое лицо. – Я считаю, измена – это просто грубое слово. Но факт есть факт. Измена. А почему изменяют? Многое в жизни бывает и все можно понять. Но я не могу понять банальности. Когда просто – захотелось. Без любви и симпатии.

Мы молча допили кофе. Мне снова стало грустно. Зря я напридумывала себе про Севастьянова. Нравлюсь я ему, как же! Да не нужна я ему сто лет! Фантазерка! Сказочница! Вот про кого он сейчас переживает? Может, он тоже сейчас сидит и думает, – простить или не простить? Понять или не понять?

– Я чувствую свою вину, Эльга Сергеевна, – ожил Севастьянов. – Я вам все-таки насолил.

– Прекратите, Максим! А то получается как-то по-чеховски. Как в его рассказе «Смерть чиновника». Помните? «Ах, простите, извините, я вчера, совершенно случайно»… Цитата совсем не точная, но смысл…

– Да, я понимаю, – Севастьянов улыбнулся.

– Забудем, – предложила я.

– Забудем, – согласился он.

Мне стало совсем паршиво. Осталось только добавить, что мы останемся друзьями.

– Ну, мне пора, – Севастьянов встал. – У меня сейчас лекция.

– Да, конечно.

– До свидания, Эльга Сергеевна.

– До свидания, Максим.

Я осталась сидеть над пустой чашкой кофе.

Глава 9

Когда пришла Сусанна, я была совсем кислая.

– Что случилось, красавица? – прищурив глаза, спросила она.

– Так.

– Нет, что-то не так, не обманывай меня.

– Ах, да! Я же забыла про твое цыганское чутье!

– Шутка веселая, а глаза грустные.

Мы взяли с Сусанной кофе.

– Ну? – требовательно спросила она. Я вздохнула.

– Меня Петраков приревновал.

– И что в этом плохого?

– Теперь собирается меня стеречь, а я категорически против.

– И?

– Может, проучить его?

– Как?

– Пусть сам окажется в глупой ситуации, посмотрю, как будет выкручиваться. Тогда он перестанет меня ревновать. Я уверена.

– А может, дать ему время, чтобы сам успокоился? Он у тебя, небось, рыбалку любит и машину в гараже чинить?

– Ну?

– Захочет уйти, – а ты ему – сцену ревности. Пару раз хватит, чтобы твой Петраков с тебя контроль снял.

– Я и сама так подумала.

– А чего грустишь? – не поняла Сусанна.

– Просто грустно, и все. Вот, хотела сегодня с тобой куда-нибудь в ресторан сходить, пропустить бокальчик вина, так ведь Петраков не даст! Не отвыкла я от свободы. Тяжело жить вдвоем. Одной удобнее.

– Удобнее, конечно, – кивнула Сусанна. – Пока. А потом, когда будешь мечтать приходить в дом, где тебя ждут, будешь приходить в пустую квартиру, тогда как?

– Ну… нет, ты права, Сусанна, я понимаю, но…

– И никаких «но»! Привыкнешь. Потом понимать не будешь, как могла раньше одна жить и в пустой квартире находиться.

– Это по собственному опыту? – поинтересовалась я.

– Почти. Бабушка рассказывала. Она так все умела описывать, будто ты сама это пережила!

– Понятно.

– Тогда не грусти. Лучше подумай, что ты сегодня приготовишь своему Петракову на ужин?

И до звонка мы с Сусанной обсуждали мое семейное меню.

А потом, поздно вечером, когда Петраков вкусно поужинал, исполнил свои супружеские обязанности и довольный, заснул невинным, глубоким сном младенца, я вышла на лоджию, закурила и позвонила Ирке.

– Да! – рявкнула она в трубку. – Казакова, на часы глядела?

– Ага. Одиннадцать. А твои сломались?

– Та – ак! Это что-то новенькое! Че случилось, лапа моя?

И я все рассказала Ирке. Про книжки. Про то, как Севастьянов у меня остался на ночь. Про то, как его увидел Петраков. Про то, как Петраков ревновал и интересовался суставом Севастьянова. Про то, что Севастьянов сказал мне за чашкой кофе.

– Мне это не нравится, Казакова, – сказала Ирка, на удивление, выслушав меня, ни разу не перебивая.

– Что именно-то, Ир? – осторожно спросила я.

– Все! Твой Максим Севастьянов мне не нравится!

– Почему? – искренне удивилась я.

– Мутный какой-то тип. Ты же ничего о нем не знаешь. Только то, о чем он тебе соизволил рассказать, да и то, правда ли, ложь ли?

– Ты конкретно о чем, Ир?

– Да вот о его травме. Петраков прав. Твой Севастьянов что, мутант? Плечо не может вылечить?

– Откуда я знаю! Может, просто не считает необходимым.

– Ты там проверь все же, Казакова, что за травма у твоего принца. Может, у него в самом деле протез?

– Прекрати, Ир! Еще тепло, у Макса машина, он ходит в одной футболке и его руки я отлично разглядела. Это не протезы, уверяю тебя!

– Да?

– Да! И ходит он, не прихрамывая!

– Но узнать все же нужно. Что там за травма у него такая?

– Вот, Ир, а ты недостатки в нем какие-то нелепые ищешь. Так вот же он – недостаток! Его травма.

– Тебе, значит, стали нравиться убогие?

– Не подражай Петракову!

– А ты тогда узнай, в чем дело. Может, у него протез вместо члена! Или одно яичко.

– Ир, не начинай!

– Ну, на худой конец, ой, прости, я не то имела в виду, – вдруг у парня одна почка.

– Ир, ну, не начинай, а!

– Ты сама позвонила, – парировала Ирка.

– Ир, да ты пойми, мне все равно, какая там у него травма! Пусть хоть одно яичко! Ясно одно, какая-то травма есть. Да и фиг бы с этим. Мне интересно другое. Нравлюсь ли я Севастьянову или я все это сама себе нафантазировала, а?

– А тебе что сказать?

– Правду!

– Не блажи. – Ирка чем-то захрустела. – То, что Севастьянов с тобой флиртовал, – это факт. Имеет место быть. Выложил тебе хоть и часть правды, но ведь выложил! А зачем ему о себе преподу рассказывать? Если только зачет получить? Но ведь он отлично учится. Потом, он сам вызвался тебе помочь с книгами, а ты ведь вежливо работала при этом кукушкой.

– Это как?

– Да так! О, сейчас десять, не поздно? О, уже одиннадцать, может, поздно! Так?

– Ну, как-то так.

– Вот! И потом, самое интересное, Севастьянов не ушел от тебя, а остался тебя стеречь. Просто рыцарь! А вот потом, после разговора за кофе, возможны вариации.

– Какие?

– Ну, например, ты права, и Севастьянов на время поссорился со своей подружкой. Может, приревновал ее. А тут появляется Петраков и Севастьянов понимает, что его подружка не виновата. Там тоже что-то подобное было, он ей не поверил и вот теперь, после, так сказать, наглядного примера, сокрушается. Ты там посмотри, может, у него девушка появится. Значит, старая зазноба, получившая индульгенцию. Это первый вариант. Второй. Возможно, Севастьянов хотел закрутить с тобой роман, но тут появляется твой фактический муж и Севастьянов шмыгает в кусты. И третий вариант – это два вышеперечисленных, соединенных воедино. Я ясно выражаюсь?

– Да ладно, я привыкла, я тебя поняла.

– Это главное.

– И что делать, Ир?

– Ничего. Жить с Петраковым.

– Я про Севастьянова.

– И с ним ничего делать не надо. Ты говоришь, он пригласил тебя на Хэллоуин?

– Ну…

– Загну, каралька выйдет…

– Что?

– Баранка! – рявкнула Ирка. – Короче, если твой Севастьянов напомнит тебе про Хэллоуин и девчонки у него не появится, то иди с ним в ресторан.

– Зачем?

– Ну, мать моя – женщина! – шумно вздохнула Ирка. – Он же тебе нравится. Вот и наслаждайся его обществом. Там видно будет.

– Ир, а если у него девчонка появится, а он все равно в ресторан пригласит?

– Ну и иди. У него девчонка, у тебя Петраков.

– А если не пригласит?

– Молчи.

– А если девчонки нет и не приглашает, Ир, тогда что?

– Ничего. Молчи. Значит, проехали.

– А может, что-то попросить помочь сделать…

– Зачем? Чтобы соблазнить?

– Ну… Может, он снова начнет флиртовать со мной, а там, глядишь…

– Что?

– Ну…

– Опять баранки гну! Ты с ним трахнуться, что ли, хочешь?

– Зачем ты так грубо, – обиделась я.

– Как есть! – рубанула Ирка.

– Ир, ты скажи, тогда как?

– А вот как будет, тогда позвони и покалякаем. Сейчас зачем зря трепаться?

– Да, ты права.

– Кстати, Казакова, а что, секс с Петраковым тебе не нравится?

– Да нет, нравится. Просто хочется чего-то феерического, что ли…

– Ну, дело поправимое. Ролевые игры, например.

– Это когда я переодеваюсь в медсестру, а он – типа раненый боец?

– Ну, типа того, – Ирка захохотала. – Ой, Казакова, блин, ты меня укатаешь!

– Ага, тебя укатаешь, – вздохнула я. – Нет, Ир, ну их на фиг, эти ролевые игры, не понимаю я их. Извращение какое-то.

– Почему? Измена без измены.

– Вот и я о том же.

– А тебе, значит, обязательно надо изменить в реале? – хохотнула Ирка.

– Да я не про то! Ну, оденется Петраков в военную форму, но ведь это все равно будет Петраков!

– А ты переодень его в суворовца, – снова захохотала Ирка. – Может, тогда твой Петраков и устроит феерию!

– Ты просто какая-то сексуально озабоченная! – фыркнула я.

– Я? Это я-то? – возмутилась Ирка. – Заметь, это не я тебе звоню на ночь глядя с рассказами про заезжего молодца! Делать тебе нечего! Похоже, Казакова, у тебя просто кризис среднего возраста.

– И что делать?

– Да сказала я уже тебе: ничего! Живи со своим Петраковым, а если с Севастьяновым роман закрутится, – крути на здоровье. Кстати, это действительно полезно для здоровья. Только шифруйся получше. В свете того, что ты мне нарассказывала о своем принце, твой Петраков смотрится выгоднее. Так что не пори горячку. Все у тебя нормально. И давай, покедова, мне спать пора.

– Ир! А ты знаешь, Севастьянов транскрибирует мне Песни Песней Соломона…

– И что? Это ты к чему? Как транскрибирует?

– Я учу студентов транскрипции, не забыла?

– А! Ну и что? Оригинальный, конечно, парень, а ты-то тут при чем?

– Ир, как ты не понимаешь, он же так соблазняет меня! И соблазняет откровенно! Я читаю и краснею. Так оригинально меня никто не добивался!

Я все подробно разъяснила Ирке. Она немного попыхтела в трубку.

– И как я должна отреагировать, блин, Казакова? Может, Севастьянов тебя соблазняет, а может, ему нравится Соломон. Откуда я знаю?

– Вот что ты за тетка злая! – обиделась я. Ирка довольно хрюкнула. – Меня Петраков теперь ревнует! – прошипела я, переводя тему. – Мне это не нравится.

– Ему тоже, надо думать. Да ты не переживай. Поревнует и успокоится. Ты, кстати, когда он на рыбалку соберется, с ним езжай.

– Зачем?

– Ему это не понравится и он даст тебе твою свободу в обмен на свою. Все, отбой, – и Ирка бросила трубку.

Когда я, наконец, легла, Петраков заворочался и недовольно спросил:

– С кем это ты так долго болтала?

Во! Поревнует и успокоится! Вон какой бдительный стал. Вроде бы крепко спал…

– Спи, Лева, я говорила с Иркой.

– О чем?

– О чем говорят женщины?

– О других мужчинах, – буркнул Петраков.

– Нет, о своих мужчинах.

– Что, жаловалась на меня?

– Мишутка, спи, иначе зайка сейчас рассердится и пойдет звонить Сусанне!

– О! А это кто такая? Почему не знаю?

– Ах, вот ты какой! А вдруг она тебе понравится? Не познакомлю! Она моложе меня.

– Что-то тебя на молоденьких переклинило, Казакова, у тебя, наверное, кризис среднего возраста.

– Не умничай! Кризис среднего возраста, насколько мне известно, наступает в тридцать лет. А мне двадцать семь, – фыркнула я.

– Скоро будет двадцать восемь, а там и до тридцатника недалеко, – напомнил Петраков. – И вообще… Кто сказал, что кризис среднего возраста наступает в тридцать? В тридцать наступает другой кризис. Возрастной рубеж и прочая фигня.

– Не умничай! – немного удивилась я. Хотя, чего удивляться? Ирка, кому хочешь, мозги прочистит. – И кто это у меня еще такой молоденький, как ты выражаешься?

– Да этот твой суворовец убогий. Мутант безрукий.

– Петраков, не городи огород! Этот суворовец вообще ни при чем.

– А Сусанна – это не его подружка? Он безрукий, а у нее имя страшное.

– Нормальное имя! – крикнула я.

– Так эта Сусанна – твоя студентка? Что она тебе помогала делать?

– Сусанна преподает психологию!

– О! Мало тебе этой своей чокнутой Ирки! Обзавелась психологами. А Сусанна, случайно, не психолог – сексопатолог?

– В институте это не проходят!

– А при чем тут институт? – хмыкнул Петраков.

– Я смотрю, ты весел и бодр, как морской лев!

– А ты рассердилась?

– Да! Зайка в бешенстве! – прошипела я. – Сейчас я устрою тебе кризис среднего возраста. Прямо сию минуту!

– Ну, так иди сюда!

Глава 10

В институте все шло гладко. С Севастьяновым мы больше не пересекались. То есть, он приходил на лекции, правда, пару раз пропустил, и транскрибировал уже не только Песню песней, а красивые стихи о любви и грусти. Авторов некоторых стихов я не знала, и он не указывал. Но я уже не думала, что Севастьянов сам пишет эти стихи, тем более, посвящает их мне. Что мне, двадцать лет, придумывать глупости и верить им? Пару раз я замечала, что Севастьянов как будто рисует в тетради. Быстрые движения, как мазки, – он явно не писал, а рисовал. Ну и что? Чем только мои студенты не занимались на лекциях! Аудитория-то ого-го! Если я начну делать замечания Севастьянову, придется делать замечания всем остальным, а это уже как в школе. Студенты – совсем не школьники. Главное, чтобы в аудитории было тихо. Мое дело – рассказать материал. Студентам – записать, понять, запомнить, а как они с этим справились – покажут экзамены. Не справились – до свидания. Так что тут все элементарно. Сама, помнится, будучи студенткой, читала на лекции по языкознанию «Ай гоу ту Хайфа» Кунина, стараясь не расхохотаться во все горло. А одна моя однокурсница, Маша Вяткина, даже вязала на лекциях шарф. Честно – честно. Машка была замужем и имела годовалого ребенка…

Поэтому я молчала и делала вид, что вообще не вижу, чем занимается Севастьянов. А после лекций он просто уходил и не делал никаких попыток заговорить со мной. А ведь скоро будет уже Хэллоуин! Забыл? Или просто не пригласит? А мне – прийти или нет? Ну и гад этот Севастьянов, хоть рядом с ним я никакой девушки не заметила. Хотя не факт, что она учится вместе с ним. Может, она вообще в другом ВУЗе учится. Или актриса. Откуда я знаю? У богатых свои причуды. Мы с Петраковым достаточно обеспечены, у нас по двухкомнатной квартире, у каждого хорошая машина, хорошая работа, но все равно, с той прибылью, которую, к примеру, имеет Севастьянов – нам далеко. У нас разные сферы общения. Так что тут дело темное.

И транскрипции Севастьянова выбивали меня из колеи.

 
«Голубица моя в ущелии скалы под кровом утеса!
покажи мне лице твое,
дай мне услышать голос твой;
потому что голос твой сладок
и лице твое приятно.
…Как лента алая губы твои,
и уста твои любезны;
как половинки гранатового яблока – ланиты твои под кудрями твоими»;
 

Наглый, обворожительный мальчишка! Я уже готова признать свое поражение. Да, Севастьянов поразил меня.

Но Ирке я больше не досаждала, каждый вечер проводила с Петраковым и готовилась смириться с тем, что Севастьянов забыл меня. Поэтому пятница не предвещала никаких неожиданностей. Я уже собиралась домой и думала, что сделать на ужин, что-нибудь красивое, все-таки пятница, впереди два выходных, хочется романтики, и тут в аудиторию зашел Пашков.

– Уже уходите, Эльга Сергеевна?

– Да, тороплюсь к своему мужу.

– Вы, вроде бы, не замужем?

– Это формальности. Мы вместе много лет, хотя уже подумываем о свадьбе, – лихо соврала я. – Правда, я еще не дала согласия. Мой будущий муж ревнив, как лев. – Я пристально посмотрела на Пашкова. – А что вы хотели?

– Я? Видите ли, я давно должен был сказать вам, да закрутился с делами, сами понимаете…

– Понимаю.

– Вы в курсе, что Севастьянов перевелся с вечернего на дневное?

– Не понимаю, – потрясла я головой.

– Он перевелся в начале сентября. В индивидуальный журнал его вписали, но неужели никто вам об этом не сообщил?

– А зачем? – Я уже пришла в себя.

– Вообще, о переводе принято думать заранее, но Севастьянов хороший студент и я дал добро. Собственно, я хотел сказать, Эльга Сергеевна, вы уж последите за тем, как он посещает лекции.

– Зачем? – снова удивилась я.

– Будет пропускать, переведу обратно на вечернее, чтобы другим не повадно было. А то после Севастьянова ко мне другие с подобной просьбой идут, чтобы побыстрее развязать с учебой… В принципе, я вообще не должен был переводить Севастьянова, но, сами понимаете…

– Понимаю, – кивнула я головой. Вот тут как раз все ясно. Севастьянов заплатил Пашкову. – И я послежу. Я вас не выдам. Что же теперь, всех с вечернего переводить?

– Вы умница, Эльга Сергеевна! Спасибо! Я удаляюсь! Вы меня понимаете! Я это знал! К тому же, вечернее отделение платное, а нам нужны хорошие зарплаты. Кстати, я обязательно выпишу вам премию к Новому Году.

– Да что вы! Не нужно! – разыграла я смущение.

– Это за то, что вы прекрасно справляетесь со своей работой. Только за это! Ну, счастливых выходных! – Пашков кивнул мне и быстренько скрылся за дверью. Я рассмеялась. Уже собралась идти, зазвонил телефон. Это был Петраков.

– Это твой мишутка, зайчонок.

– И чем мишутка хочет обрадовать зайку? – ехидно спросила я. Дело запахло жареным. Никак мой мишутка собирает удочки. В принципе, не вижу в рыбалке ничего плохого и отношусь к ней нормально. Те, кто считает пристрастие своего спутника жизни к рыбалке недостатком, просто придиры, недовольные своим мужчиной. Или это мужик такой, для которого рыбалка – просто повод выпить, то есть, прямо говоря, нажраться.

С моим Петраковым все в порядке. Но надо же к чему-то придраться!

– Котенька, отпустишь мишутку на рыбалочку? – проворковал в трубку мой муженек.

Я расхохоталась.

– Что? Что, лисонька? – заволновался Петраков. – Что это за злобный смех из мультика? – Ах, он еще пытается острить! Ну, сейчас ему мало не покажется!

– И когда мой котик собирается рыбачить?

– Завтра с утречка, моя кисуленька.

– Я поеду с тобой.

– Ч-что? Ты что, Казакова, белены объелась? – вышел из роли мой благоверный. – Я еду не один.

– С рыбкой?

– С какой еще рыбкой? – не понял добродушный Петраков.

– С длинноногой, молодой, белокурой форелью – моделью? – я прибавила в голосе децибел.

– Да ты с ума сошла, Казакова! Рыбалка – не бабское дело!

– Ага, а с форелью, значит, ты встречаешься после рыбалки? – сердито крикнула я.

– Нет, ты точно рехнулась там, в своем институте! – тоже заорал Петраков. – Чего тебе в колледже не работалось? Все же было нормально! Ау! Казакова! Прием! У мишутки нет никакой форельки, и модельки, кстати, тоже, у мишутки только любимая зайка! Как принято?

– Плохо принято! – опять крикнула я. – Ты сказал не форель, а форелька. Форелька! Так ласково! Что это за форелька? Я ей ноги выдерну, волосы тоже повыдергиваю, а тебе наглую морду расцарапаю! – заверещала я. – Я тебе покажу, блин, форельку! Казанова недоделанный, блин! – Я, кажется, вошла в роль. Не перегнула ли палку?

– Зайка, успокойся, люблю только тебя.

– Меня и рыбалку! – истерично всхлипнула я. Нет, какая прелесть, чтобы спокойно уехать на рыбалку, Петраков уже два раза признался мне в любви! Да он сто лет это уже не говорит! Какая прелесть! Надо почаще ругаться!

– Ну, зайка, тебя я люблю больше, ты же знаешь! – блажил Петраков. А мне было очень и очень приятно.

– И с кем ты собираешься рыбачить, если не с форелькой? – сбавила я децибелы.

– С Ромкой, Витькой и Серегой.

– Ненавижу твоих дружков!

– Зайка!

– Все, мишутка, я решила – никаких друзей!

– Как? – очень натурально ахнул Петраков. Я чуть не расхохоталась, но все же сдержала себя.

– Так, мишутка. Зайка поедет с тобой на рыбалку.

– Ты? – все не мог поверить Петраков.

– Да, милый! Вместо Ромки, Витьки и Сереги ты поедешь рыбачить с зайкой! Это так романтично! Правда? Да? Эй, милый, ты почему молчишь? Ау! Ответь зайке!

– Опарышей копать тоже со мной пойдешь? – ожил Петраков обреченным голосом.

– Фу! Какая гадость! Ни за что! Меня сейчас стошнит! И вообще, это опасно! А возможность попадания трупного яда через этого… к рыбе, а?

– Заюшка, милая…

– Не спорь со мной! Этих копать тебе запрещаю!

– Ну, тогда червей.

– Замолчи! Замолчи немедленно! Ни-за-что!

– А на что рыбу ловить?

– На хлебные крошки, милый.

– Можно, конечно, на тесто, но это не серьезно! – Он что, правда, собрался ехать со мной? О, нет!

– Я не смогу есть рыбу, которую ловили на этих… фу!.. даже сказать противно… Меня до сих пор тошнит!

– Но ты же ешь рыбу, а не то, что ела она! – заорал Петраков. – Ты ведь ешь курицу! А курица тоже ест червяков!

– Не ори на меня и не говори гадкие слова! – несчастным голосом отозвалась я. – Не хочу ничего знать. Рыбу мы будем ловить на хлебные крошки. Кстати, во сколько ты думаешь ехать?

– В пять утра – максимум.

– Нет, это очень рано. Поедем в шесть. Сейчас уже осень, темно, страшно. Я заведу будильник или меня Ирка разбудит, или Сусанна. Так что не надейся улизнуть без меня, мишутка! – злорадно закончила я. – Сейчас поеду домой, собирать вещи.

– Какие? – простонал Петраков.

– Как? Матрас, чтобы полежать. Книжки, чтобы почитать. Теплые куртки, вдруг холодно у воды. Нужно взять овощей побольше, вдруг есть захотим. Помидоры, огурцы. Ну, и черный хлеб. И много чая в термосе.

– Зайка, что я сделал тебе плохого? – взмолился Петраков. – Ты же раньше отпускала меня на рыбалку!

– А ты раньше не ревновал меня к студентам, которые по просьбе библиотекарши помогают отвезти книги в институт, – прошипела я. И словно припечатала, – Мишутка.

– Ну, прости, зайка, я был не прав! – заюлил Петраков.

– Нет уж, одного прощения мало! – не согласилась я. – Теперь я тоже ревную тебя. Я собираюсь пристально следить за тобой. Я не верю, что ты едешь на рыбалку с дружками. Ты врешь! Уже осень! Зима уже на носу! Какая рыбалка! Ты мне изменяешь!

– Какая разница, лето, осень, зима, рыбачат всегда, зайка! Я еду с друзьями. Хочешь, они заедут за мной и ты лично их узреешь?

– Ты хочешь рыбачить без зайки?

– Но зайка, не женское это дело. Лучше сходи завтра со своими подружками в ресторан!

– Неужели ты отпустишь в ресторан свою зайку? – ехидно поинтересовалась я.

– Ну, прости, лисенок, старого дурака!

– Значит, зайке можно теперь ходить в ресторан с подружками и разговаривать с ними по телефону поздно вечером?

– Но в пределах разумного, котеночек! – напряженно ответил Петраков. Я снова сдержалась, чтобы не расхохотаться.

– Ладно, кисик. Но я еще сержусь на тебя.

– Не сердись.

– Ну… а что мне приготовить на ужин?

– Салат. Любой. Я обожаю твои салаты. Моя зайка – просто салатный виртуоз! Жди меня, я буду сегодня в восемь.

– Почему так поздно? – снова повысила я голос.

– Но заинька, конец недели! Так всегда у нас! Прости!

– Я еще подумаю. До вечера.

– До вечера, лисонька.

Я убрала телефон в сумку и рассмеялась. Все! Моя свобода снова при мне! Теперь нужно позвонить Ирке, посоветоваться, идти ли к Севастьянову в «Черепаху», даже если он не приглашал? Или не звонить Ирке? А пойти в «Черепаху» с Сусанной? Так, размышляя об этом, я вышла на улицу. Моя машина еще в ремонте, я смогу забрать ее только в воскресенье. Что-то долго ее чинят. Скандал, что ли, устроить? Я так задумалась, что даже испугалась, когда рядом гуднул темно-синий джип. Дверца распахнулась и выглянул… Севастьянов.

– Вы все еще без колес?

– Сама удивляюсь, – медленно протянула я.

– А в каком сервисе ваша машина?

– А что?

– Может, у меня там знакомый работает, попрошу разобраться.

– Не стоит. Я забираю машину послезавтра. Все в порядке.

– Вы уверены?

– Если что, я сама разберусь. Я это умею. А что вы тут делаете? Все уже разошлись.

– Жду вас, – просто сказал Севастьянов. Я вдруг улыбнулась.

– Зачем?

– Хочу отвести вас домой.

– Зачем?

– Чтобы поговорить с вами.

– О чем?

– Может, вы, все-таки, сядете?

Я пожала плечами. Севастьянов перегнулся, открыл мне дверцу, я села. Севастьянов снова перегнулся, на этот раз – через меня, закрыл дверцу и медленно поехал.

Все-таки странный этот Севастьянов! Всю неделю молчал и вот на тебе! Подвозит на своей машине, хочет о чем-то поговорить! Не могу я его понять! Что ему от меня нужно?

– Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить, Севастьянов? – не выдержала я.

– Я хотел еще раз пригласить вас завтра к себе в ресторан, на Хэллоуин.

Мое сердце, как говорится, запело.

– Ну… не знаю… – начала я ломаться, но испугалась. – Хотя… я завтра остаюсь одна. Поэтому, почему бы и нет? К тому же, я вам обещала.

Севастьянов заметно повеселел. Я, в принципе, тоже. Но, надеюсь, это не так заметно. Мы еще немного проехали молча.

– Как у вас дела с… мужем? – выдавил Севастьянов. Этот что, тоже ревнует?

– Все по-старому.

– Это значит хорошо?

– Неплохо.

Мы опять помолчали.

– А вы его любите, Эльга Сергеевна? – вдруг спросил Севастьянов. Я долго смотрела на него. А он сосредоточенно смотрел на дорогу.

– А вам какая разница, Севастьянов? Зачем вам это? – спросила я.

– Вы не ответили.

– Вы тоже мне не ответили, Максим.

– Я спросил первым.

– Вы что, берете меня на понт, как в детстве? – усмехнулась я.

– Неужели так трудно ответить?

– Не знаю, о чем вы подумали, Максим, но у меня нет привычки просто так жить с мужчиной.

Севастьянов быстро взглянул на меня и вновь сосредоточился на дороге.

– Это имеет какое-то отношение к приглашению в ресторан? – вдруг рассердилась я.

– Нет. Совсем не имеет. Я хочу, чтобы вы увидели мой ресторан.

Дальше мы ехали молча. Я просто не знала, что сказать. Я вообще ничего не понимала. Наконец, он припарковался недалеко от моего дома. Я улыбнулась. Боится Петракова?

– Ну, спасибо, что довезли, Максим.

– За вами завтра заехать?

– Нет.

Он улыбнулся.

– Тогда завтра в семь. Хорошо?

– Хорошо.

Я открыла дверцу, заторопилась выйти, споткнулась, и!.. Дверцу-то я закрыла… Но не увидела, что прищемила ею подол моего платья. Я уверенно шагнула вперед. Услышала треск. Посмотрела на свои ноги, по которым вдруг подул ветерок… Да, подол моего легкого платья лежал на моих ногах. Я застыла. Из машины выскочил Севастьянов, схватил мой оторванный подол, (я послушно через подол перешагнула), открыл дверцу и буквально впихнул меня в машину. Я плюхнулась на сиденье, поджала ноги к груди. Севастьянов тоже сел, тронул машину. Куда он ехал, я не спрашивала. Я была в самом настоящем шоке. Потом я посмотрела на Севастьянова. А Севастьянов смотрел иногда в зеркало на мои ноги. Как бы мы в аварию не попали. А я была в чулках. Я всегда ношу чулки. Так нравилось Ему. И мне тоже так нравится. Стало нравиться… И сейчас я сидела и сверкала своими подвязками. А Севастьянов уже убрал мой оторванный подол в бардачок машины. Надо же, опять все получилось, как в каком-то кино! Просто мистика какая-то! Севастьянов притягивает ко мне всякие неприятности! То нас Петраков вместе застукал, то вот теперь у меня подол оторвался!