Текст книги "Котел Чингисхана"

Острог, острог, еще острог, еще… глядишь, и целые линии крепостей опоясывают новые владения государства российского и свидетельствуют, что русские здесь навсегда.

…Яков Похабов, отправленный в поход на строительство Иркутского острога, был суровым атаманом. Он считался удачливым передовщиком, знающим дело, и решения, как правило, принимал единолично. Был уверен в своей правоте. Но строительство острога – это особая наука, и он слушал всех. Когда сомневался все-таки, без советчиков шел к Иркуту, прямиком туда, где он впадает в Ангару, и приглядывался, прикидывал, насколько удачным будет место под острог. А то забирался на взгорок, с которого открывался чудный вид на облюбованные земли, и опять приглядывался, прикидывал. Невозможно ошибиться!

…Да уж, место под острог выбирали тяжко. Переругались, кажется, все со всеми. Долго, в спорах, порой чуть было на кулаках не сшибались, прикидывали, как ставить тын, где будут дозорные башни, амбар, пороховой погреб…

Даже к истоку ангарскому у Байкала присматривались, несколько дней жили у моря. Ох, и великое море, могучее, беспокойное.

У истока, напротив того места, где торчала скала, видно было, с какой силой вода убегает от Байкала: пенилась, облизывая камень, норовила подняться выше и обнять его весь, утащить за собой эту помеху, торчащую занозой между Байкалом и Ангарой.

…В то время Похабов «открыл» для себя другого Ефимия. В острожном строительстве оказался он человеком сведущим. Опять же, грамотей. Слухи-то ходили, что Ефимий не простой был ватажник. В первопрестольной жил, в приказах государевых служил. Да что-то там приключилось, с кем-то важным повздорил. Не стал ждать лиха, по своей воле напросился в Сибирь от греха подальше. А чего ему! Без семьи, без земли, без казны.

…Когда выбирали место для острога, часто к истоку Ангары ездили. Дневали и ночевали, все прикидывали да примеривали, может, в самом деле у Байкала крепость ставить? Давний тот разговор атаман помнил хорошо. Ефимий больше молчал, не встревал в спор, не гоношился, словно бы знал правильный ответ. И только когда атаман спросил его: «Может, стоит тут острог рубить?», Ефимий стал рассуждать вслух.

– Берег пологий, а метров через десять свал на глубину– пристань ляжет хорошо. Долинка опять же есть, можно хлеба подсеять. Сзади скалы – скрытно к острогу не подобраться. Да ты, Яков Иванович, и сам, помнится, мне рассказывал, что венецианцы, турки, ганзейцы, голландцы на воде почти живут. Каналы от морей через всю страну нарыли… Но тут, – Ефимий покачал головой и замолчал…

– Ну чего умолк, говори. – Похабов нетерпеливо развел руками.

– Однако, у Байкала не стоит, атаман.

– Это почему, растолкуй!

– Да вот, гляди, Яков Иванович. Острог ставим на века, иначе никак. И куда же тут?

Ефимий развел руками. – Вода кругом. Опять же дорога узкая, а лес с гор таскать – умучаются людишки-то. Нету простору тут для острога, а в другую сторону и вовсе тупик – скалы отвесно в Байкал уходят.

– От жалости-то сколько, – проворчал Похабов.

– А то как же. Будут потом тебя, Яков Иванович, костерить каждый день. Дескать, что за человек был такой, что за атаман без башки. Лесу кругом полно по Ангаре, а он в гору загнал. Ты ж сам нам втолковывал – не замок какой рыцарский ставить будем – острог большой, с посадом!

– Ты, Ефимий, того, поборонись. С кем говоришь! Я те счас плетью огрею разочек, про башку сразу забудешь.

– Не сердись, Яков Иванович. Ладно, пусть тут крепостца встанет. Ну, положим, вдоль Ангары вытянется по бережку. А для хлебопашества пригодного места все ж нема. Одни полянки да прогалинки. Опять же ветра.

Морская сила все сдует, не соберем здеся ни хлеба, ни овса. Нет, тут окромя пристани и верфи, ничего ставить не след. Ангарский берег, который ты в устье Иркута присмотрел, место хорошее. Долина широкая, дай бог, хлебородная – крестьяне не в обиде будут. Опять же для посада места вдоволь. И до острогов Балаганского и Идинского ближе. Соседи!

– Толково, конечно, говоришь, есть в твоих словах резон, Ефимий! Я все больше по-военному рассуждаю. Коли тут крепостцу ставить, неприступна для врагов будет. Но сомнения твои и во мне. Не одну ночку размышлял. Вот задача! Земли полно кругом, поди не ошибись! Коли согласимся на устье Иркута, то-то Яндаш радехонек будет. Волнуется князец, слух пошел, что видели мунгалов за Иркутом.

– Ну раз слух пошел, так-то оно и есть.

– Может, и слух, может, домысел, а воеводе в Енисейск все одно отпишем. Неровен час воевать начнут. Маловато нас в чистом поле будет. Без Яндаша не отбиться. Что думаешь, Ефимий, Яндаш за нас встанет? Или переметнется?

– Этот с нами. От добра добра не ищут. Нежадный князец! Вишь, как песни-то наши ему пришлись. Подарками балует. Нет, этот натерпелся от разбойников. С нами встанет.

– Ладно, поглядим. Скажи, как новый острог называть будем?

Ефимий посмотрел на Похабова с улыбкой.

– Яков Иванович! Да неужто?

– Вот тебе и неужто. Традиция такая. Яндашский острог получается. Коли на земле Яндаша, так получается и острог Яндашский.

– Ах ты екарный бабай. Шапкой теперь не отделается. Пусть шубу задарит к зиме.

Похабов поглядел на Ефимия с укором.

– Шуба-то тебе не по чину. Ишь, губу раскатал. Шубу заберу себе, вам только волю дай…

Ефимий вздохнул, перекрестился. Поклонился Байкалу и Ангаре.

– Спасибо тебе, господи, что даруешь зреть такое величие. И подарков яндашкиных мне не надобно, радуюсь жизни и каждому дню, который ты позволяешь…

…Людей мало, а время бежит: оглянуться не успеешь– засентябрит. Первые венцы лиственничные надо класть, пока дождь со снегом не пальнет. Весна бежит, а лето и вовсе торопится. Про дни и говорить нечего – не шли – летели. Работа, хоть и многотрудная была, до пота, но понятная и видимая. Бревно к бревну, лапа в лапу укладывается. Тын острожный уже готов – бревна тесанные, заостренные к верху. И башни почти готовы чтобы всю взглядом объять, надо голову задрать, рукой глаза от солнца закрыть. Хлебный амбар только заложили…

Радовало Якова Ивановича, что в недостроенный еще острог уже потянулись люди. День за днем вокруг стен то тут, то там по вечерам появлялись костры – объявились новые посельцы.

Событием стала бурятская кочевка. Поодаль от тыновых стен, ближе к Ангаре появились их летники. Неделю стояли они на безлесом берегу. К острогу не подходили, побаивались без приглашения.

Похабов тоже выжидал, не торопился с гонцом. И те, и другие слушали незнакомые слова, наблюдали друг за другом, домысливали. Прошло еще несколько дней, пока стали хаживать друг к другу в гости. Буряты опасливо шли внутрь острога. Осматривались, трогали крепостные тынины, поглаживали свежеошкуренные стены дозорных башен, одобрительно качали головами и с нескрываемой завистью поглядывали на казацкие мушкеты, что стояли в пирамидке тут же, где игла работа.

А там и мелкий торг пошел: хлеб на молоко, табак на белку, нож на соболька. Торг веселый, немудреный, во всем понятный: ты мне – я тебе. Потом и острожники к бурятам в летники повадились. В юртах угощенье – мясо, чай, молочная водка. И девушки бурятские дюже хороши.

Из них справные женки получались. Не одна свадебка сложилась, не одно веселье с бурятскими танцами да русскими песнями здешнюю тишину разрывало.

…А когда собрались буряты на новые кочевки, уже обнимались да кланялись, прощались до нового лета. Понравились друг другу. Молва летела по Ангаре, по Иркуту – крепость стоит, Иркутском кличут. А то как еще назвать – в реку Иркут упирается…

И то верно, острог строился споро. Даром, что был невелик, зато удачно сообразили – словно замочек между Иркутом и Ангарой прикрыл бурятские земли от мунгальских набегов да немирных тунгусов. Удачно сообразили его поставить.

По Ангаре, по притокам стали появляться избы. Одна, другая, третья – и вот тебе уже и деревенька с именем появилась. Осел один, подустав от скитальческой жизни, прижился, перезимовал кое-как. А там другой, третий притулился, а то сразу с женкой да ребятишками приходили. Осели, сколько можно странствовать да бродить…

Поселения назывались по имени первого посельца, реки, горы, поля. Без имени – никак. И много их появилось. И вокруг самого острога Иркутского, хотя и медленно, но постоянно рос посад, да так, что спустя восемь лет служилый Андрей Варнешлев поднимет новый острог – больше и краше старого, но это сколько еще годков минет…

Глава 3
Меркитская принцесса

…Пока «археологическое» подкрепление для охраны уникальной находки не прибыло, караулили сами. Быстро поставили большую палатку, устроили очаг, и вот уже аппетитно булькает костровая ушица, которую Герман взялся готовить лично, подчеркивая торжество первооткрывательства. – Вы такой в жизни не пробовали, – причитал он над прокопченным котелком, кидая в него приправы и помешивая сухой сосновой палочкой. Под конец, когда решил, что уха готова, загасил в ней тлеющую сосновую головешку, а еще плеснул водки.

Уха и в самом деле была замечательной. Ужинали уже почти в темноте – на Байкале темнеет скоро. Чай разбавили, судя по этикетке, настоящим кубинским ромом, который Селина обнаружила в здешней кооперативной лавке.

– Не хватает сигары, – мечтательно произнес Михаил.

– Тю… – хитро повела плечиками Селина и, взмахнув, как волшебной палочкой, головешкой, которую Герман топил в ухе, выудила из своей, кажется, бездонной сумки металлический контейнер, где лежала самая что ни на есть кубинская сигара.

– Возможно, это не лучший табак и не ручная работа, но это настоящая.

– Селина, вы прекрасны, вы меркитская принцесса, – начал было Михаил, но Селина махнула рукой:

– Не стоит.

– Стоит, стоит, это же настоящее чудо – ром и сигара! Узнав, по какому поводу возрадовался его приятель, Герман тоже включился в славословие:

– Да-да, конечно, Вы – меркитская принцесса.

– Второй раз за день меня называют меркитской принцессой, хоть бы посвятили, что это за чудо такое.

– Легко! – Герман припал на одно колено и в отблесках костра стал декламировать:

 
На закате дня,
Когда спадет жара;
В час вечерний,
Когда человек завершает дела;
Проходящие путники —
Коней вы своих придержите,
К золотой коновязи
Усталых друзей привяжите.
Собравшись в круг,
Небесным тэнгриям своим поклонитесь;
Энжинам Земли,
Старцам гор и воды поклонитесь;
Разведя огонь,
Жертвы шаманским богам поднесите;
Уходящее солнце
На ночной покой проводите.
Пусть жаркий костер
В темной ночи ярко горит.
Пусть земля отдохнет
От звонкого цокота конских копыт.
Уляжется пыль
Пройденных дальних дорог.
Путь ваш не близок,
За синими далями отчий порог.
В этот час,
Когда природа вокруг засыпает,
Чубарые кони
По сочной траве, бродя, отдыхают,
Я вам расскажу
О дальних и давних седых временах,
Забытых историях
И пращурах, славных в минувших веках.
Пусть слушают горы,
Хранящие звуки последних боев.
Слова подтверждают
Замшелые камни могильных холмов.
Где баторов славных
Истлевшие кости веками лежат.
Их не помянут:
Лишь ветры ковыльные тихо шумят.[1]1
  В кн. Тиваненко А. В. Поиски утраченного царства: гибель племени меркитов. Чита. 2010. С. 3


[Закрыть]
 

Селина подошла к Герману и осторожно чмокнула его в небритую физиономию. Тот засмущался и неловко поцеловал ее ручку.

Вигдор театрально захлопал, выкрикивая: «Браво, браво!»

– Вы прекрасны. А что спрятано за этими строчками, а, товарищи ученые, археокопатели? Приоткройте завесу!

Михаил уже раскурил сигару и, пуская дым, согласно кивнул головой.

– История долгая и древняя… Усыплю!

Селина махнула рукой и, словно что-то забыла, хлопнула себя по лбу и вновь «нырнула» в свою волшебную сумку… На свет появилась бутылка текилы.

Мужчины не сговариваясь подскочили к Селине и рухнули перед ней на колени.

– Мальчики, это тоже из кооперативной лавки, там столько всего интересного, – защебетала Селина, явно польщенная таким искренним вниманием мужчин. – Только для согрева!

– Конечно, для костра!

– Для рассказчиков и их слушателей!

…Михаил еще немного помолчал, причмокивая, чтобы ни одна капелька напитка для «согрева» не упала, пустил колечко сигарного дыма и начал свой рассказ.

– Действующие лица – Темуджин, он же Чингисхан. Меркиты, протомонгольское племя, которое кочевало по реке Селенге. «Сокровенное сказание монголов» – летопись великого народа…

…Осенью 1177 года произошло событие, которое, как это нередко случается в истории, стал предтечей больших перемен.

Именно осенью 1177 года мало кому известный Тэмуджин, хотя и с превеликим трудом, но умудрился собрать под свои знамена множество всадников и напал на кочевья государства меркитов. Напал и разорил! Он мстил меркитам за то, что они украли его любимую жену.

Если следовать «Сокровенному сказанию», с этого момента и началась новая эра монгольского народа. Победа сделала из обедневшего сироты рода борджигинов известного на всю степь полководца.

А юноша, ставший великим Чингисханом, на всю жизнь сохранил ненависть к меркитам, которые, надо сказать, платили ему тем же. Они никогда не участвовали в походах монгольского завоевателя и тайно мечтали о его гибели. Меркиты даже объединили «лесные» племена, в том числе и те, которые обитали на берегах Байкала и пытались бороться с набиравшим силу Чингисханом.

На берегах Байкала в те времена жили и бурятские племена, что подтверждает «Сокровенное сказание». Правда, нет никаких сведений о том, что они сражались против великого полководца…

Чингисхан, уже будучи правителем степи, воевал с меркитами и теми, кто их поддерживал, непримиримо. Не мог простить пленение любимой Бортэ, а может быть, вспоминал, как сам чудом спасся однажды во время меркитского набега.

Тут справедливости ради вспомним, что меркиты начали не первые. Прежде «отличился» отец Тэмуджина – Есугей баатур, который случайно встретил Эке-Чиледу из племени меркитов, который ехал домой. В повозке была его жена Оэлун. Есугей был настолько поражен красотой этой меркитской принцессы, что не устоял и силой отобрал ее у Эке-Чиледы.

– Все войны из-за женщин, – подытожил Герман. – Вспомните Трою! Сколько героев положили!

– Ход истории необратим, – прощебетала Селина. – Продолжайте, Михаил, продолжайте свой рассказ.

– Так вот, Оэлун стала матерью Тэмуджина… Меркиты поклялись отомстить и отомстили…

А потом отомстил Чингисхан, уничтожив все, что было связано с меркитами. В том числе и знаменитую крепость Гуа-дов. Она стояла на реке Керулен. Армия Чингисхана захватила эту крепость. С тех пор, когда шаманы призывали знамя великого монгольского хана, они говорили слова, сказанные якобы им самим: «Переходя Гуа-дов, я превратил меркитских тайджиутов в муку». И по сей день бурятские шаманы поминают образ «хозяина Гуа-дов, его императорского сына Хуа-солбон и тэнгри».

– Печальная история, – Селина глубоко вздохнула. – А что стало с меркитами?

– Меркиты исчезли. Они растворились в бурятском, якутском, монгольском народах… Может, оттого и не могут найти могилы Чингисхана, его тайников, того самого тагана, который хан установил где-то на Ольхоне, что шаманы в отместку за гибель своих прародителей сделали все невидимым…

Михаил закончил рассказ, Герман уже плеснул всем текилы.

– За меркитскую принцессу!

Выпили молча, и это молчание повисло над лагерем.

– Ну вот, теперь все будут думать о принцессе, меркитах и Чингисхане, – Герман пошурудил костер, и снопы искр взвились в небо. – Петь нынче точно не будем, умеешь ты, Мишка, вогнать общество в транс.

И правда, общий разговор после рассказа не задавался…

Глава 4
Археологическое подкрепление

… К утру на остров прибыло «археологическое подкрепление».

– Студенты шумною толпою на остров высадились враз, – констатировал Герман.

– Они съедят все наши запасы и под конец сварят кондер из гамака, – мрачно предрек Михаил.

Вигдор пожал плечами – все студиозы одинаковы. Он вспомнил свое студенчество и курс – дурачились и шумели, пока не стали заниматься делом.

Герман между тем уже организовал практикантов обустраивать лагерь. Разделил всех «на палатки», назначил старших и показал, как нужно правильно натягивать брезентовые «домики», чтобы не снесло в первую же ночь байкальским ветром. Это внесло некий порядок, и толпа бестолково слоняющихся студентов быстро превратилась в осмысленных практикантов. Еще через пару часов, когда хозяйственные заботы в основном были завершены, все собрались у раскопа.

Герман, как руководитель практики, выступал первым. На виду у студентов он как-то даже приосанился, а видавший виды экспедиционный жилет, с которым он, кстати, не расставался даже когда читал лекции, был застегнут на все пуговицы, несмотря на жару.

– Дорогие студиозы, – начал Герман своим бархатным с хрипотцой голосом. – Дорогие не в смысле нашей нескончаемой любви к вам, а по тем средствам, которые государство вбухало в ваше племя. Это ясно?

Нестройный ряд голосов был принят за согласие и одобрение.

– Отлично! Студиозы, вы прибыли на археологическую практику, значит будете жить и работать в полевых условиях. Отмечаю и прошу запомнить всех, в том числе особо одаренных, которым все надо повторять по пять или сто пять раз: вы находитесь в эпицентре трех стихий: воды, – Герман махнул на Байкал, – нас с Михаилом, наших коллег Вигдора и Селины и местного населения, которое не шибко жалует праздно шатающихся и часто посещающих отделы с напитками. Каждая из стихий может поднять бурю и привести к неожиданным последствиям. Как показывает правда жизни, все последствия – рукотворные, так что лучше соблюдать правила общежития…

Герман поднял указательный палец вверх, оглядел студентов и закончил речь:

– До «того-этого» не доводить!

Герман представил Михаила как научного руководителя практики и передал ему слово.

Михаил никогда и никуда не спешил и, если бы не худощавая его фигура, странноватая походка вразвалочку, словно он только что сошел с палубы морского корабля, и вечно мрачная мина на лице, его вполне можно было считать увальнем – так степенно и так осмысленно делал он любое движение.

Он начал без всяких «подводок».

– С нами писатель Вигдор Борисович, наш агитпроп и его помощник Селина Ивановна. Они после завершения раскопок будут сочинять большой и прекрасный очерк, который вызовет массу желающих дать нам денег на устройство здесь музея под открытым небом.

При слове «помощник» практиканты заулыбались. И тогда точку поставила сама Селина. Она грациозно выбросила из коробочки длинную сигаретку, закурила и отчеканила: «Селина Ивановна, это я!» – так, что всем стало ясно, каким несчастием она может стать при желании и если кто-то еще раз недвусмысленно улыбнется при слове «Помощник».

Вигдор прыснул со смеха и зааплодировал – мизансцена удалась на славу. Студиозы тоже поддержали его аплодисменты – Селина им понравилась.

Михаил дождался, пока вновь воцарится тишина, и степенно завершил свое выступление.

– Всем располагаться. Точить карандаши. Блокноты при себе всегда, везде и всюду. В два обед, в шесть ужин. В семь вечерняя планерка у костра – поговорим о профессии…

Глава 5
Братские

Ночь. Тишина. Острожники отдыхают после работы.

Хотя время пришло к осени, на солнышке по-прежнему припекало, и не верилось, что через неделю-другую польют дожди, тучи станут сплошным ковром, а голубая вода Ангары сразу потемнеет до серого цвета. Дольше всех будет сопротивляться и хранить летние цвета березовый береговой подлесок. А когда и он пожухнет и облетит – до зимы недолга…Атаман с десятником обсуждали работу на ближайшие дни. Потом заспорили, чем тыновые стены уступают рубленным. Спорили лениво. Каждая тынина стояла прочно, и казалось – сокрушить этот частокол не сможет никто. Ошкуренные и заостренные бревна, вкопанные в землю, надежно укрывали острог от непрошеных гостей. Похабов умаялся за день не меньше острожников. Самолично проверял: те ли лиственницы на первые венцы завалили, так ли комель подрезали. Потом тщательно осматривал лошадей, которые эти самые лесины, уже очищенные от веток и коры, таскали к острогу. А то вдруг сам хватался за топор и с нескрываемым удовольствием рубил «лапу» для венца амбара.

– Могешь, не забыл еще, – подзадоривали его острожники.

– Не забыл, – с удовольствием повторял Похабов, потрясая топориком.

…Любил он забраться на пригорок, которым начиналась лесная опушка сразу за тыном. Отсюда открывался вид на Верхоленскую сторону, где встал Иркутский острог. Похабов замирал, глядел на квадрат крепостной стены, на башни, которые прелесть как хороши. Ей-богу, не стыдно и воеводе показать! Вот и сейчас он оглядывал окрестные дали без всякой мысли – отдыхал.

…Вспомнилась зимовка на Дьячем острове на Ангаре. Спали вповалку в тесной избе; там же ели, отдыхали, сушились… А теперь вон – острог. «Не хуже других будет, а многих и получите. Так дело пойдет – Балаганский и Индийский обскачем. Церкву заложим и точно будем первыми», – размышлял атаман.

Воспоминания прервала узкая дымка, стелющаяся вдоль Иркута. Подумал – не иначе бурятская кочевка…

…С возвышения опушки Похабов теперь уже отчетливо углядел всадников, которые направлялись к острогу.

– Ну, вот тебе и гости, братские что-ли? Тунгусы? Давненько их тут не бывало. Хороню бы с добрыми вестями.

Он вскочил в седло и погнал коня в острог.

…Яков Иванович не ошибся. То были гонцы от бурятского князца Яндаша, на чьей земле и ставили острог.

Всадники спешились чуть поодаль от въездных ворот. Стреножили низкорослых своих лошадок и, прихватив подарки, направились к острогу.

Шли брацкие без боязни, знали, что Яндаш и Похабов в мире. Яндаш подписал шерсть – согласился пойти под руку русского царя. Вести о строительстве Яндашской крепости в устье Иркута вместо зимовья на Дьячем острове не были новостью. Теперь встанет защита от набегов мунгалов, те, поди, тоже прознали: острог – Яндашский! Потом его уже назовут Иркутским, и с этим именем он пойдет по истории.

Караульные посланцев князца пропустили в острог сразу. Атаман приказ давал – тунгусов и бурят мирных встречать и провожать добрым словом и ласковым взглядом, так что все друг другу кланялись и улыбались.

Кирька с завистью глядел вслед гонцам, которых Михей взялся сопроводить в приказную избу к Похабову.

Кирька, худой и высокий детина с длинными русыми волосами, собранными в пучок на затылке, пихнул Хвата.

– Ты видел, Хват! Серебром усыпаны с головы до пят, – прошептал Кирька, кивая в сторону братских. – Тяжело, поди, таскать на себе!

Хват расхохотался, добродушно обняв Кирьку так, что у того кости хрустнули.

– Своя ноша не тянет.

– Ты чего! Сломал вон всего.

– Дай тебе волю, ты на себя не меньше напялишь.

Хват и правда был могуч. Словно сказочный богатырь, он брал парочку острожников за шкирку и легко отрывал от земли. Любимым занятием его было крутить очищенную от веток лесину над головой, словно это и не толстая сосна, а высохшая палка. При всем при том Хват был добродушен и не драчлив, а силушки своей как-то даже стеснялся.

– Ты, Кирька, не считай чужого и не завидуй, дольше проживешь. Не ровен час, от зависти позеленеешь, как лист дерева, а потом и ссохнешь. В жизни-то с богатством тоже тяжело бывает.

– Да ей-богу, не пойму, как такую груду брацкие таскают. Богатство большое, не боятся. Вот тебе и Яндаш! Это что же получается, у него каждый родич столько серебра-злата имеет. – Кирька перекрестился. – Не, я так, без зависти, любопытствую.

– А че, Кирька, давай глазки мы тебе растянем, чтоб на яндашских походил. – Хват поднял свою ручищу сжатую в кулак (Кирька аж поежился, представив себе, как такая силища «растягивать глазки» станет). – Подстрижем под котелок и косицу заплетем. Будешь первым бурятским русичем. Глядишь, тебя Яндаш в племя возьмет и серебра отсыпет. И будет наш Кирька ходить и греметь металлом.

Хват расхохотался, а Кирька покраснел. Было видно, что бурятское злато-серебро Кирьке запало.

Дело, судя по всему, оказалось важным. Прошло довольно времени, гонцы все еще были у Похабова.

Кирька кемарил, всякий раз подпрыгивая от хватовского тычка в бок. Слава богу, Яков Иванович не видел – не сносить бы головы караульному за сон на посту.

…По едва уловимому шороху от мягких бурятских ичиг Кирька «поймал» шаги. Он мгновенно поправил одежду, вытянулся, приосанился… Пусть Яков Иванович приметит, как Кирька справно службу несет.

И приметил-таки. Братские гонцы направились к воротам, а Похабов остановился на крыльце, провожая их взглядом. Кирька был тут же, чуть поодаль, всем своим видом говоря – жду любого приказа, только знать дайте!

Гонцы уже скрылись за воротами и, вскочив на своих небольших лохматых лошадок, растворились в ночи.

Похабов еще постоял на крыльце. Приметил Кирьку. Жестом поманил к себе.

– Кирьян, без дела маешься?

– Скажете, Яков Иваныч, без дела. Братских приводил к вам, десятский приказал караулом стать, может, приказ будет, в чем подсобить надобность появится.

– Ну-ну, подсобитель, давай-ка ко мне зови Михея, Ефимия, Хвата и сам не потеряйся. Разговор будет секретный, так что по дороге язык-то не потеряй!

– Яков Иванович, я мигом.

Кирька уже было развернулся, чтобы кинуться выполнять приказ атамана, и замер, словно онемел вмиг.

– Яков Иванович, неужто уходим новый острог поднимать?

Похабов зыркнул на Кирьку так, что тот вмиг слетал с крыльца и уже не думал об ответе. Не дай бог попасть под атаманову тяжелую руку…