Электронная библиотека » Станислав Кувалдин » » онлайн чтение - страница 12


  • Текст добавлен: 9 октября 2017, 12:40


Автор книги: Станислав Кувалдин


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

#USSRCHAOSSS exUSSR

Чужим здесь не место: Баку-90

Али Гусейнов о национальной самоидентификации

13 января 1990 года в Баку, тогда еще столице Азербайджанской ССР, начались армянские погромы, еще более жестокие, чем ранее в Кировобаде и Сумгаите в 1988 году. В общей сложности в Баку погибло от 48 до 300 человек – порядок расчетов зависит от пристрастности. Неделю спустя Советская армия вошла в город – в результате штурма погибло 134 горожанина и 20 солдат. Эти события власти независимой республики назвали Черным январем. Схожие события происходили в Армении, откуда тянулся поток беженцев.

Всё это еще больше наэлектризовало атмосферу в Нагорно-Карабахской автономной области, где при преобладающем количестве армян также были крупные общины азербайджанцев и курдов. В результате продолжавшейся четыре года войны в Карабахе погибло несколько десятков тысяч человек и было перемещено население целых сел. Коренной житель Баку Али Гусейнов из смешанной семьи рассказывает о том, как в детстве пережил погромы, и о собственной национальной самоидентификации после бегства из родного города.


Моя мама – армянка, отец – азербайджанец, ну а я русский. Мои предки с обеих сторон жили на каспийском берегу сотни лет. В семье говорили только на русском языке, а на азербайджанский переходили, когда ругались. Вероятно, чтобы я не понял, о чем говорят взрослые. Так что я только до десяти выучился считать, армянский же вовсе не использовали. Возможно, именно поэтому у меня нет тяги к корням, а себя я ассоциирую с русской культурой. Если честно, когда слышу пронзительный звук зурны или напевы, то меня просто воротит – наверное, какой-то психологический блок.

Наша семья всегда была склонна к интеллигентской рефлексии, ведь отец играл в симфоническом оркестре, а мать работала в школе. Что и говорить, жили мы хорошо: машина, несколько квартир в историческом центре, по соседству университеты, вот потому до последнего уезжать не хотели. Однако дело не только в том, что бросать было жалко, – никто не верил, что такая кутерьма начнется.

Вопрос отъезда стали поднимать, когда со всех сторон заговорили о сумгаитских погромах. Тогда в промышленном пригороде Баку погибло 26 армян и шесть азербайджанцев. В пользу того, что эти события были неожиданными для семьи, можно вспомнить, как в конце восьмидесятых отцу предлагали работу за границей – в Чехословакии, Венгрии, Германии. Это ведь очень круто для советского человека, но родители считали Баку настолько комфортным местом, что отказались от Европы, куда неоднократно ездили с гастролями.

Родители описывали Баку как самое многонациональное место Союза, где было наслоение культур, где русские, армянские, азербайджанские, лезгинские и еврейские семьи жили в одном доме. При этом мне говорили, что движущей силой погромов была деревенщина, которая приехала занимать недвижимость. Высидели до последнего – решили двигаться лишь тогда, когда потеряли уверенность в соседях, с которыми прожили всю жизнь.

Это была целая шпионская история: мы тайно перемещались от одного отцовского друга к другому, от дяди Хусейна к дяде Рауфу и далее по списку. В конце концов, в сопровождении советских солдат добрались до аэропорта, где с неделю прожили в техническом помещении. В память о погибших все дороги были уложены цветами – солдат это очень удивило. Самолет долго откладывали, а как дали отмашку на взлет, так людей набилось как селедок в бочке – половина пассажиров буквально стояла. Уже в небе самолет развернули, и вместо Харькова, где нас ждали родственники, мы оказались в Москве. Мне было тогда четыре года.

В принципе повезло: других и вовсе на пароходах везли в Среднюю Азию, где вновь пошли погромы. Тех беженцев селили в новостройках, на вселение в которые стояли огромные очереди местных. В детстве я долго думал, ну почему же мы не поехали в Армению. Только потом я понял, что там была такая же кутерьма – ереванских азербайджанцев выгоняли точно так же, а значит, для нашей смешанной семьи это был совсем не вариант. Много беженцев из Баку потому и отказались от этой идеи, так как смешанные семьи были распространенной практикой в городе. Вообще бакинские армяне являлись синтезом культур, который мог стать шансом на примирение. Мама прежде всего воспринимала себя как бакинку и только потом как армянку. Поэтому логично, что вот таких полукровок в первую очередь отправляли на истребление.

В России нам долго не давали ни статуса беженцев, ни российского гражданства. Полная беднота – помню, как шоколадную конфету делили на четыре части, чтобы хватило всем. Спустя какое-то время жизнь стала налаживаться – как вынужденным переселенцам нам дали комнату в обшарпанном общежитии, мы съехали от дяди, а мама устроилась учителем.

Папа же пошел водителем автобуса, так как для него вакансий не было – он играл на духовых, а в музыкалке всё больше предпочитали пианино или гитару. Потом всё-таки нашли место – со временем ученики стали призерами российских конкурсов. Как семье учителей выделили муниципальную двушку – правда, пришлось расплачиваться. Маме звонили на рабочий телефон и ругались, что нам досталась квартира.

В школе как-то начались разговоры: «ох уж эти армяне, понаехали». Мама вмешалась: «Позвольте, но я же тоже армянка», и перед ней извинились, говоря, что имели в виду абстрактных приезжих. Это очень русская тема – для друзей ты хороший человек, пусть и Али, но посторонние кавказцы – это уже чурки. Например, со мной отлично общались те, кто ездил на «белые четверги» бить мигрантов в электричках. Самое смешное, что лидером был чувак с грузинской фамилией.

Когда были живы родители, то я не интересовался историей семьи, а в 10 классе их не стало. Сейчас большая часть моей жизни – это попытка понять, кто я. Вот приходишь в бюрократическую контору, говоришь на чистом русском, всё нормально, но как только сотрудник видит мою фамилию и имя, то людей будто подменивают. Это, конечно, ерунда – с этим можно смириться. Но мой брат – жесткий боец – после таких инцидентов порой приходил домой, едва сдерживая слезы. Именно поэтому брат с незнакомцами представляется Андреем, а я Димой. С азербайджанской или армянской диаспорами я также не контактирую – для них я чужой, который, в отличие от них, не может даже опознать человека по каким-то им знакомым приметам. Вот у меня, мол, характерная для армян округлость подбородка – я в ответ отшучивался, что это я просто ем много.

Со временем, конечно, притупляется ощущение инаковости. Давя тапочком тараканов в тесном общежитии, мне странно было слушать про сытую жизнь прежде. Если у брата – он старше на 10 лет – было детство, все эти пионерлагеря «Артек», кружки самодеятельности, танцы с кинжалами, то я был как пришелец, которого закинули в Коломну. Баку-то я не помню. Мое самое четкое воспоминание приходит, когда я засыпаю – мне снится, что я еще ребенок и иду к морю.

Материал подготовил Дмитрий Окрест
Нулевой Майдан

О выступлениях в Киеве в 1990 году глазами участника событий

«Первым Майданом» сегодня традиционно называют события конца 2004 года, в результате которых к власти пришел Виктор Ющенко. Но первое массовое выступление на майдане Незалежности состоялось задолго до «оранжевой революции», в октябре 1990 года. Знаменитая площадь тогда носила имя Октябрьской революции, а ее облик отличался от сегодняшнего.


– Возле Консерватории стоял циклопический Ленин и архитектурная группа представителей «народа». «Народ», понятно, был меньше, как и положено при изображении фараона с подданными. Фонтаны были и на стороне Консерватории, а не только на «рулетке» (так называлась противоположная часть Площади Октябрьской революции). Сейчас свободного пространства на Майдане (он так был назван в девяносто первом году) меньше. Существует теория, что правительство все годы прилагает усилия к размещению памятников, фонтанов, зеленых насаждений на Майдане. Ну, чтоб было меньше демонстрантов, – рассказывает Владимир, участник «революции на граните» 1990 года, урожденный киевлянин.

В начале октября 1990 года на площади – впервые в ее истории – появились палатки протестующих. Украинское студенчество выдвинуло политические требования.

– Целью [протестующих студентов] было свалить власть. Все лозунги были об этом. Самым импонирующим для меня было требование независимости Украины. Все прочие требования являлись тактическими, и конечной целью был выход из подчинения Москве. Как показало время, это было разумным.

Владимир на тот момент состоял в Конфедерации Анархо-Синдикалистов (КАС). КАС была крупнейшей организацией анархистов на территории СССР; в ней состояли тысячи человек, политическая судьба которых впоследствии сложилась по-разному. Например, одним из главных идеологов КАС был Андрей Исаеву который сейчас стал видным функционером партии «Единая Россия». Кроме Владимира на площадь пришли другие участники украинской КАС, но анархистом по сей день остался лишь он.

– Годы беспощадны к людям. Большинство из них теперь вне политики: кто-то эмигрировал, двое стали искренними «ватниками», а один стал раввином.

Российская часть Конфедерации студенческие протесты в Киеве проигнорировала, хотя примерно тогда же активно участвовала в акциях солидарности с китайскими студентами, участниками антиправительственных выступлений на площади Тяньаньмэнь.

– Анархист должен принимать участие в таких выступлениях, если протест направлен против существующего государства. Во всяком случае, поддерживать критически, пытаясь продвинуть свою повестку дня. Не вышли бы студенты тогда – сидели бы «на жопе ровно», как и сидят обыватели в РБ, РФ и Казахстане, – так Владимир объясняет свое участие в протесте, лозунги которого не были анархистскими.

– Костяком протеста в Киеве (как и за год до того в Пекине) стало студенчество, а основным методом – голодовка. Студенты (не только киевляне, приезжали и из других городов) отказались уходить по требованию милиции, и уже к концу первого дня голодали больше ста человек. Отличительной чертой голодающих была белая повязка. Милиционеры поначалу потребовали разойтись, но агрессивных действий на площади не предпринимали, хотя в УССР еще за два года до того были созданы пять первых отрядов республиканского ОМОНа. Позже на их базе в 1992 году власти независимой Украины сформируют спецподразделение «Беркут».

Было ожидание сноса лагеря, и кроме голодающих существовали группы охраны. Кроме того, к нам круглосуточно подходили киевляне поговорить о политике. Форумов не существовало, и люди предпочитали полемизировать публично.

Столкновения с милицией случались во время маршей возле Верховной Рады. Большая толпа прорывала кордоны. Это было нелегко, но возможно. Спецназ был. Когда был организован «верхний лагерь» под Радой, то они стояли в оцеплении вокруг палаток.

«Революция на граните», конечно, привлекла внимание и власти, и общества. На встречи с протестующими регулярно приезжали партийные руководители, в том числе и будущий первый президент Украины Леонид Кравчук. Влияние на общество оказалось настолько сильным, что украинцы начали выходить из КПСС, как это сделал писатель Олесь Гончар. Количество голодающих увеличивалось, а республиканские СМИ активно освещали протестную акцию.

– Не помню, на какой день включился в голодовку. День пятый, наверное. Голодал более недели и по рекомендации врача прекратил участие. Мы проходили ежедневное обследование в Октябрьской больнице. Врачи следили за состоянием здоровья, осматривали нас и брали анализы крови.

Киевляне оказывали поддержку вещами и продуктами для охраны. Также народ «скидывался» деньгами. Участников голодовки пригласили в финале и после ликвидации кассы под роспись раздали всем их долю. Это было по 15 советских рублей с копейками, если не ошибаюсь.

Такая лояльность властей кажется удивительной, если вспомнить, что всего через пару месяцев в Латвии и Литве произойдут столкновения с человеческими жертвами, а Рижский и Вильнюсский отряды ОМОН выйдут на тропу войны против прибалтийского сепаратизма.

– На Украине тяжело было отделить «своих» от «чужих». Если сегодня в Киеве 75–80 % русскоязычных, то в девяностом году были все 95 %. При этом были еще и галичане, которые на 90 % украиноязычные. Общность воспринималась не по языку. Это не Балтия с более-менее четким делением. У власти не было очерченной группы поддержки, как и очерченной социально-этнической базы у оппозиции.

Кроме того, к забастовке были готовы киевские заводы. Рабочие поддерживали студенческие требования, а на маршах в поддержку голодовки и оккупационных забастовок в ВУЗах можно было увидеть плакаты с названиями промышленных предприятий.

Собственно, с этого времени было много раз проговорено, что подавление мирных протестных движений с трупами открывает право для признания власти нелегитимной. Могло начаться вооруженное восстание в Киеве и на Западе. Кравчук проявил политическую мудрость, не разогнав студентов. У Януковича такого чутья не было. Он упрямый идиот, который сам себя сверг.

Кравчук был мудрее и использовал ситуацию для укрепления своей власти. В девяностом он был оппонентом «Майдана». В 1991–1992 годах Леонид Макарыч полностью перенял лозунги национал-демократов и лишил их пространства для маневра, то есть переиграл оппозицию на ее же поле.

В России это могли воспринимать иначе, но местная бюрократия отдавала себе отчет в происходящем и понимала последствия грубых и резких действий. Только поэтому в стране всё было мирно до того, как (по давнему совету Павловского) «революции дали в морду» в декабре 2013-го.

Именно во время «революции на граните» смогли громко заявить о себе многие известные украинские политики, такие как Олег Тягнибок, который был одним из руководителей медслужбы «нулевого Майдана» (на тот момент будущий лидер националистов был студентом-медиком). Протест был хорошо структурирован и организован.

– «Самоуправления» не было. Изначально власть принадлежала триумвирату представителей Украинского Студенческого Союза и Студенческого Братства (региональная галицкая организация).

Тягнибока я не помню, может, и видел. [Чудаков] среди нас было достаточно. Самые пафосные и тупые были не среди голодающих, а в охране и обслуге. «Нулевой Майдан» девяностого года был большой дискуссионной площадкой, как и все последующие.

– Я рассказывал об анархизме. Многие соглашались с моими доводами, но считали, что вначале независимость, а потом самоуправление. На Украине анархизм никогда не считался неприемлемым взглядом на вещи. А на мои политические взгляды этот опыт не очень повлиял. Мне стала понятнее массовая психология и механизмы манипуляции людьми политиками. Так же я понял предел возможностей таких «кукловодов». Я с того самого времени не верю в теории заговоров.

Хотя, оценивая с высоты прошедших лет, можно было поменять тактику участия анархистов, чтобы войти в девяностые более подготовленными. Общие лозунги соответствовали массовому сознанию людей той эпохи.

«Революция на граните» стала первым в новейшей истории Украины успешным гражданским протестом. Большинство требований студентов республиканские власти выполнили (к рассмотрению их принял Верховный Совет УССР), а облик украинского протеста определился на много лет вперед.

– Теперь принято, что студенты должны быть политически активны, а демонстрация может стать бессрочной с палатками. До Майдана 2013–2014 годов были Налоговый Майдан, Майдан-2004, лагерь «Украины Без Кучмы» в 2000-м.

Материал подготовил Евгений Бузев
Предтечи «Правого сектора»

Историк Эдуард Андрющенко об ультраправых объединениях на Украине

В ходе референдума 1991 года на избирательные участки Украины пришли 84,1 % имеющих право голоса. Большинство избирателей согласились с Актом провозглашения независимости Украины, при этом вопрос о выходе республики из СССР не ставился. За исключением Крыма (только 54 % «за»), почти во всех регионах за суверенитет отдали более 90 % голосов. Эту победу долгие годы ковали украинские националисты (и местная партийная элита), которые в десятые вновь оказались на авансцене. О различиях ультраправых объединений рассказывает кандидат исторических наук Эдуард Андрющенко, прежде член «Тризуба им. Степана Бандеры»[49]49
  В декларации принципов этой организации называется революционным орденом, лозунг которого – «Бог! Україна! Свобода!». В ходе Майдана-14 стал платформой для консолидации националистов под названием «Правый сектор». Решением Верховного Суда Российской Федерации «Правый сектор», УНА-УНСО и «Тризуб им. Степана Бандеры» признаны экстремистскими организациями, а их деятельность на территории Российской Федерации запрещена.


[Закрыть]
.


Возрождение организованного украинского национализма началось в конце восьмидесятых из двух источников. Во-первых, активную деятельность разворачивали возвращавшиеся из Канады, США и Европы эмигранты. В основном это были разные фракции некогда единой ОУН[50]50
  Организация украинских националистов.


[Закрыть]
. Между собой они иногда сотрудничали, а иногда и конкурировали. В основном представители диаспоры продолжили идейный раскол минувших лет – вернувшись на родину, свои старые обиды они перенесли в новые политические реалии.

Во-вторых, это были местные националисты, никуда из СССР не выезжавшие, в основном диссиденты и политзаключенные. Как только режим ослаб, они сразу включились уже в который раз в борьбу. Старые кадры ОУН и УПА[51]51
  Украинская повстанческая армия была вооруженным крылом Организации украинских националистов. Существовал внутренний конфликт между консерваторами во главе с Андреем Мельником и радикальной молодежью Степана Бандеры.


[Закрыть]
, занимавшие первые роли в движении в сороковые, за редким исключением, уже не могли активно участвовать в политической жизни: кто-то просто не дожил, у кого-то здоровье уже было не то. Куда более активным было следующее поколение, политическое становление которого пришлось на шестидесятые. Эти люди, с одной стороны, были еще достаточно молоды, с другой – имели опыт борьбы с режимом.

Конечно, деление это весьма условно – группы взаимодействовали друг с другом, объединялись и перемешивались. Была еще радикальная националистическая молодежь, которая сотрудничала и с теми, и с другими или же создавала свои собственные организации. Также на начальных этапах более-менее единой средой были националисты и демократы (тот же «Рух»), но постепенно дистанция между ними всё увеличивалась.

Когда я готовил научную статью о коллективном потрете националистических лидеров той эпохи, то подсчитал, что из двадцати с лишним предводителей организаций больше всего было медиков и историков. Например, в Социал-Национальной партии Украины (СНПУ) из четырех лидеров трое были врачами – Олег Тягнибок, Андрей Парубий, Ярослав Андрюшкив. Причем последний был психиатром и параллельно первым на западе Украины стал устраивать тренировки по еще недавно запрещенному карате, поэтому и с ним во всю тусовались спортсмены. Кстати, именно СНПУ придумала символ «идея нации», сейчас тот же знак использует полк «Азов».

Из диссидентов стоит выделить основателя организации «Державна самостійність України» поэта Зиновия Красивского[52]52
  Трижды осужденный, содержался в психбольнице. Сбежал из депортации в Казахстане, чтобы присоединиться к УПА.


[Закрыть]
, которого в националистической среде уважали практически все (довольно редкий случай на фоне перманентных конфликтов и взаимных обвинений). Несмотря на преклонный возраст, он активно участвовал в развитии движения. Эта интеллигенция не рассуждала, бить или нет коммунистов, – это был боевой типаж.

У ОУН («бандеровской», или же «революционной» фракции) ярким руководителем была Ярослава Стецько, вдова видного лидера Ярослава Стецько. Покинув ради украинского гражданства Мюнхен, она в девяносто седьмом году стала депутатом Рады. ОУН формально регистрации не получали, ведь они позиционируют себя как закрытая элитарная группа, которая не хочет запятнать ставший уже легендарным «бренд» в банальной политической деятельности. Для этих целей создали партию «Конгресс украинских националистов» (КУН).

КУН – это наиболее умеренная и респектабельная часть радикальных националистов, в основном люди старшего поколения, которая предпочитает действовать легальными политическим методами в рамках закона. В придачу к «Конгрессу» оуновцы создали «Тризуб», спортивное крыло для силовых акций, куда я вступил позднее. В КУН считали, что задача «Тризуба» – защищать их митинги в случае нападения. Молодым «тризубовцам» же хотелось больше экшена: не защищаться, а нападать. «Тризуб» принципиально не собирался становиться партией, зато они тренировались и делали вылазки, занимались декоммунизацией на практике. В плане идеологии «тризубовцы» были довольно консервативны, следуя классическим постулатам Донцова и Бандеры.

«Лучше погибнуть волком, чем жить псом»

Именно такие лозунги кричали на ночных улицах с факелами в руках члены УНА-УНСО[53]53
  Для отражения ГКЧП Украинская национальная ассамблея сформировала Украинскую народную самооборону. Бойцов возглавил историк Корчинский, который дружил с философом Александром Дугиным, а в 2005 году провел мастер-класс по противодействию массовым беспорядкам для прокремлевского движения «Наши» в лагере на Селигере. Сегодня УНА-УНСО в РФ признана экстремистской, и ее деятельность запрещена-


[Закрыть]
. В организации подавляющее число членов были жаждущими экшена молодыми людьми – драки, марши в красивой форме, факельные шествия. Идейное оформление было на втором месте. Изначально организацию возглавлял Юрий Шухевич, сын легендарного главнокомандующего УПА Романа Шухевича. Юрий Шухевич входил в Украинскую Хельсинкскую группу, из которой затем вышло объединение разношерстной публики – от либералов до националистов.

В силу подорванного здоровья и преклонного возраста Шухевич стал скорее символом, чем реальным лидером. Для людей он олицетворял преемственность поколений. Несмотря на потерю зрения в лагерях, в спорных обсуждениях последнее слово, по словам участников событий, было именно за ним. Тем не менее он довольно быстро вышел из УНА, так как это человек поколения, у которого более традиционный взгляд на украинский национализм. Шухевичу страшно не нравились всевозможные эксперименты Дмитрия Корчинского с евразийством, анархизмом, левыми идеями. Славко Артеменко поддерживал Корчинского, формируя стиль организации. Сейчас же он ушел в церковь, причем Московского патриархата.

Другим известным заводилой был поэт Анатолий Лупынос. Этого уроженца Донбасса соратники помнят как крайне харизматичного и колоритного человека, с вечными бородой и сигаретой в руках. В том числе и на нем держался творческий и финансовый потенциал организации. Говорят, азербайджанский лидер Гейдар Алиев страшно не любил, когда в его кабинете курят – это разрешалось только Лупыносу. Поэт лично знал президентов Карабаха, Армении, Грузии.

Лупынос без паспорта путешествовал по миру, задерживался российскими спецслужбами, через кавказские диаспоры налаживал сотрудничество с Грузией и Чечней. С тех пор осталась его фотография с чеченским президентом Асланом Масхадовым. Лупынос лично ездил вызволять капитана авиации Юрия Беличенко, уроженца Киева. Тот проходил службу в Закавказском округе, а после развала остался служить Азербайджану – это была обычная практика для славян-офицеров. В Карабахе его сбили и хотели казнить, но руководству непризнанной республики польстило, что к ним обратилась украинская организация. Это хоть какое-то международное признание – ведь даже сегодня Ереван не признает независимости Карабаха. В итоге Беличенко помиловали, он остался там и стал начальником аэропорта.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации