Текст книги "Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985—1999 гг."

1 сентября в «Московских новостях» под заголовком «Вчера мы защищались – сегодня давайте думать» печатались материалы заседания так называемого Совета учредителей «Московских новостей» от 22 августа. Совет учредителей включал близких к редакции интеллектуалов, общественных деятелей и ведущих журналистов. В заседании 22 августа, в частности, приняли участие Александр Бовин, Олег Богомолов, Андрей Грачев (вскоре ставший пресс-секретарем Михаила Горбачева), Григорий Явлинский и другие. Учредители обсуждали повестку дня, сформировавшуюся после провала ГКЧП. Мнения, высказанные на заседании, формулировались без ссылок на конкретных авторов, как общая позиция Совета. В частности, в связи с обсуждением перспектив подписания нового союзного договора (предотвращение заключения которого, как предполагается, было одной из целей ГКЧП) говорилось следующее: «Победа Ельцина создает новую ситуацию, когда Россия становится центром реформаторства во всей стране. Диапазон возможностей Ельцина расширился. Союзный договор, проект которого писался под давлением крючковых, Лукьяновых и иже с ними, должен быть пересмотрен, он не соответствует новому соотношению сил (….) Функции Кремля как центра союза должны быть ограничены функциями консультативно-координирующими, согласительными, вот о чем надо думать (…) Республики должны обрести право свободного решения своей судьбы». Таким образом, уже на следующий день после провала ГКЧП среди сторонников радикальных перемен появилось представление о том, что фактический центр власти переместился в сторону российских структур. За Горбачевым же, а соответственно, и вообще за структурами союзного уровня могут быть оставлены лишь почетные представительские функции. И, возможно, посредничество в межреспубликанских спорах.

Вместе с рассуждениями членов совета учредителей был помещен материал Евгении Альбац и Наталии Геворкян «КГБ СССР: что будет с ним завтра?» Эта статья, содержащая ряд ссылок на анонимных и малоизвестных сотрудников КГБ, в целом утверждает, что КГБ уже неоднороден и многие сотрудники фактически поддержали российское руководство. «На фоне этого факты конкретной помощи действующих и бывших сотрудников Комитета уже не удивляют. Именно они, по словам подполковника КГБ в отставке Владимира Рубакова, обеспечили распространение информации из Белого дома через 600 абонентов спецсвязи (….) Бывшие комитетчики, занявшиеся коммерческой деятельностью, сумели снять со счета и довести до Белого дома миллион рублей наличными».

Сложно сказать, о чем именно шла речь в последнем случае и какие бывшие комитетчики привозили на Краснопресненскую набережную миллион рублей, но, так или иначе, это подтверждает общий и важный в контексте тех дней вывод: КГБ не абсолютное зло, а со спецслужбами можно работать. Там же приводится мнение бывшего разведчика Михаила Любимова (отца одного из ведущих «Взгляда» и нынешнего члена совета директоров холдинга РБК Александра Любимова), что «загонять в угол чекистов нельзя». Таким образом, в одной из наиболее влиятельных газет «демократического направления» фактически появилось обоснование необходимости использования старых спецслужб новой властью. То, что авторами этого материала были Евгения Альбац и Наталия Геворкян, кажется определенной исторической иронией.

Тема отношений с КГБ продолжилась в следующем номере газеты, вышедшем 8 сентября, где было помещено интервью с новым председателем КГБ СССР Вадимом Бакатиным. Вадим Юрьевич рассказывал о планах реорганизации комитета, выведения из него Пограничной службы, военной контрразведки, военных подразделений и других структур. Однако среди прочего делился своими мыслями об отношениях нового КГБ с обществом. В частности, на вопрос «Как избежать катастрофического для людей госбезопасности общественного негодования, которое валом продолжает катиться на КГБ?» Бакатин ответил следующим образом: «Если говорить в целом, тень прошлых репрессий и других преступлений ложится на карательные (…) органы, но общество должно же понять, что оно само виновато, – ведь терпели же, жили, а теперь все стали героями, все хотят кого-то обвинять. Нельзя так. Нам надо многое друг другу простить» (Эта характерная цитата была взята в качестве заголовка интервью).

В том же номере была опубликована колонка Елены Боннэр «Держать? Кого?», которую можно считать квинтэссенцией наиболее радикальной оценки происходящего в стране с точки зрения представителей «демократических убеждений». «А с утра Украине независимой и Казахстану сказано было: не рыпайтесь, а то мы – победители, Великая Россия – территориальные претензии вам предъявим. Бог ты мой, ну почему моя любимая, моя единственная и действительно великая Россия ничему на собственной крови, на собственном опыте не учится? Ведь дала судьба Ельцина (…) Что дала нам та великая, насквозь кровью пропитанная победа? Триста миллионов рабов в собственном доме, гидру военно-промышленного комплекса, горы оружия (…) только для того (или за то?), чтобы мы чуть ли не половину Европы в собственную вонючую тюрьму затащили. По новой пойдем?» – писала Елена Боннэр, комментируя эпизоды IV съезда Народных депутатов СССР. «Прозревшие люди, научившиеся различать правду и ложь (великий урок и пример Андрея Дмитриевича Сахарова), будут жить в суверенных и, надеюсь, если у лидеров от победы голова не закружится, дружественных государствах», – писала вдова академика. В статье она упоминает о человечески хорошем отношении к Борису Ельцину и тем не менее считает нужным предупредить: «Это не значит, что я буду молчать, если его и дальше понесет в великую Россию. Державу. От слова «держать»».

Можно упомянуть, что метафора про «вонючую камеру», в которую Россия затащила Восточную Европу в 1945-м – цитата из выступления Елены Боннэр перед народными депутатами России и Союза 28 августа. Так, во всяком случае, эта речь определяется в газете «Куранты», где она была опубликована 3 сентября 1991 года. Тогда, констатируя смерть СССР, Боннэр предложила предоставить право полной государственной самостоятельности всем автономным образованиям на территории СССР, заключив с ними при посредничестве Съезда народных депутатов СССР договор о гарантировании прав меньшинств, после этого Съезд и Верховный Совет должны объявить о самороспуске. Ядерное оружие, с точки зрения Боннэр, должно быть передано некоему высшему контрольному совету (по-видимому, состоящему из представителей новых государств), а офицерам Советской армии следует предоставить гарантии пенсии и жилья в местах службы или в любой другой точке по их выбору. В этом же выступлении Елена Боннэр с возмущением приводила реплику из обсуждения, свидетелем которого она стала. Речь шла о возможном создании общего правительства из представителей всех союзных республик. В разговоре, как можно понять, участвовали представители российского руководства и, если верить Боннэр, велся он так: «Россия есть Россия, и ей в будущем межреспубликанском правительстве должно быть премьерство (…) Ну а Министерство образования отдадим какому-нибудь там Усман-задэ». Заканчивалось выступление следующей тирадой: «И еще одно требование. Нравственное требование России. Всё-таки много лет мы были сытее, чем хлопковый Узбекистан или еще кто-нибудь. Нам придется им помогать. Я на себя беру очень большую функцию на ближайшие месяцы. Я буду объяснять Западу, а Запад меня слышит, что нельзя помогать только России. Я голову разобью за то, чтобы помогали всем республикам. А вам, товарищи депутаты, надо думать, допустимо ли нас согнать в очередной раз в великую Россию, в тюрьму народов» («Россия не должна стать тюрьмой народов», «Куранты», 03.09.1991).

Замечание Боннэр о территориальных претензиях России относилось к краткому эпизоду политических событий тех дней – 26 августа пресс-секретарь президента Ельцина Павел Вощанов сделал неожиданное заявление о том, что Россия может предъявить территориальные претензии к республикам, отказывающимся подписать новый союзный договор. История появления данного заявления (вскоре дезавуированного российским руководством после резкой реакции со стороны Украины и Казахстана) не вполне ясна. Тем не менее сама мысль о подобной возможности стала предметом публицистических обсуждений, о чем пойдет речь ниже.

Между тем к середине сентября мысль о том, что Союз, скорее всего, сохранить не удастся, постепенно становилась очевидной. Во всяком случае, на страницах «Московских новостей» начали всё серьезнее обсуждать альтернативные сценарии. Один из них в статье «Что дальше?» был представлен 15 сентября Александром Ципко, в 1988–1990 годах работавшим помощником члена Политбюро Александра Яковлева и бывшего одним из интеллектуалов, обеспечивавших поддержку официального курса перестройки. На этот раз Ципко выступил как сторонник скорейшего превращения РСФСР в самостоятельное государство: «На мой взгляд, если не удастся объявившие государственную самостоятельность Украину и Казахстан привлечь к строительству нового обновленного Союза, то руководству РСФСР надо немедленно приступить к окончательному оформлению своей государственности (…) На территории бывшего СССР должен быть хоть один сильный и прочный центр. Если его не смог создать Горбачев, то решить эту задачу предстоит Ельцину». При этом он предостерегал российских политиков от любых попыток влиять на выбор суверенных республик: «И не дай Бог российским демократам переступить через собственные принципы суверенизации советских республик, верховенства республиканских законов над союзными. Демократический империализм еще более неприличен, чем коммунистический (…) Великороссам пора научиться ответственности за свои поступки и свои политические идеи».

22 сентября в «Московских новостях» появилась статья «Между нами равными говоря». Ее автором была Ксения Мяло, старший научный сотрудник ИНИОН, в будущем активный деятель русского национального движения. В этой статье, среди прочего, рассматриваются вопросы о взаимоотношениях России и будущих суверенных республик, а также вопрос границ. В частности, Мяло писала о том, что многими политиками теперь суверенных республик подразумевается, что Россия «снова как «большая», «первая среди равных» должна уступить «маленьким», что рекомендовал еще Ленин». Мяло формулирует мысль о том, что «необходимым условием плавного перехода от общесоюзных к российско-республиканским отношениям является, если угодно, распространение на Россию «презумпции невиновности», которой пользуются все государства мира. По идущей от большевиков традиции любое государственное самопроявление России неизбежно трактуется как великодержавный шовинизм». Что касается национальных отношений на пространствах бывшего Союза, то Мяло выдвигает тезис, что «население большинства республик не образует наций в международно-правовом смысле» – исключением при этом является Россия, где процесс формирования нации «исторически прошел уже давно, и которая даже в советский период привычно выступала в образе общего для всех государства». Именно поэтому, по мнению Мяло, не следует фиксировать границы союзных республик, поскольку «некоторые республики уже сегодня должны быть готовы, что демонтаж Союза вряд ли ограничится лишь верхними его этажами. Следующим этапом станет демонтаж некоторых из ленинско-сталинских республик, и речь может идти только о его способах: правовых или под резким давлением снизу». При этом Мяло предостерегала Россию от политического вмешательства в процессы, которые могут начаться в среднеазиатских республиках. «Думаю, дружелюбная дистанция при одновременно поставленной на правовую основу защите российских интересов и российских граждан будет оптимальной позицией. И, разумеется, для своей реализации она вовсе не требует заключения нового союзного договора».

Впрочем, в следующем номере еженедельника 29 сентября была опубликована колонка министра иностранных дел РСФСР Андрея Козырева «Россия стремится на Запад». В ней Козырев, официально не исключая возможности сохранения Союза в какой-то форме, настаивал на невозможности любых пересмотров границ. «Отношения с бывшими и будущими союзными республиками целесообразно основывать на принципах, оправдавших себя в общеевропейском процессе, – нерушимость и открытость границ, права человека и национальных меньшинств, взаимовыгодное сотрудничество. Пожалуй, ни одному государству в мире история не оставила идеальных границ», – писал российский министр иностранных дел.

29 сентября со своим прогнозом в газете выступил Алексей Улюкаев, в недавнем прошлом министр экономического развития России, а ныне обвиняемый в уголовном деле по вымогательству взятки от «Роснефти» (в 1991 году он был политическим обозревателем «Московских новостей»). Он, в частности, писал об «обреченности» России на имперский характер государства, что, с его точки зрения, не означало обреченности на авторитарное правление. Далее же он выдвигал предположение, что Россия займет по отношению к прежним союзным республикам роль Советского Союза по отношению к странам СЭВ, а регионы РСФСР окажутся в той же позиции, что и Союзные республики в годы перестройки. «И так же, как в старом конфликте, возможно будет совместное выступление нескольких регионов против центра. Причем это, я думаю, не будет определяться политико-идеологическими характеристиками, – писал Улюкаев, – как демократическая Эстония, автократический Казахстан и тоталитарная Грузия критиковали Москву примерно с одних позиций, так теперь демократический Санкт-Петербург может иметь больше точек соприкосновения с консервативной Кубанью, чем с руководством федерации» («Найдется ли новый центр», МН, 29.09.1991).

Впрочем, главное, к чему призывал Улюкаев, – обеспечение единой макроэкономической стратегии. Она может быть разной степени продуманности и удачности. «Но если при имперской структуре есть центр, проводящий разумную и сильную экономическую политику, реформы пойдут. Найдется ли такой центр?» При некоторой несвязности и отсутствии четких предложений колонка Улюкаева вписывалась в общую установку, что российская власть должна сформировать эффективный центр и самостоятельно начать экономические преобразования.

6 октября в «Московских новостях» появилась еще одна статья о необходимости скорейшего оформления Россией своей государственности и превращения ее в новый центр для всего пространства бывшего Советского Союза – «Может ли выжить ельцинская Россия». Ее автором был Андраник Мигранян. «У победителей над путчистами хватило мудрости не покончить одним ударом с провалившимся центром. Но остатки его необходимы лишь для легитимной передачи власти в республики. И в первую очередь в Россию», – писал он. По мысли Миграняна, Россия должна сыграть роль «гаранта безболезненного роспуска империи», но для этого «обрести собственную историческую и юридическую легитимность», иными словами, выступить в роли теперь уже бывшей метрополии на общем пространстве. При этом Мигранян полагал возможным пересмотр границ с республиками, во всяком случае, считал границы предметом двусторонних переговоров. Роль новой России он также понимал однозначно: «В конце концов, Россия сегодня остается единственной великой державой в военно-политическом и экономическом отношениях на всем огромном евразийском пространстве. На нее естественным образом возлагаются функции по стабилизации этого пространства. Какие бы неприятные ассоциации и страхи ни вызывали подобные функции, важно понять, что великие державы объективно несут свое бремя. Никому в голову не приходит поставить под сомнение роль США в обеспечении стабильности в таких регионах, как Центральная Америка или Ближний Восток». Иными словами, Андраник Мигранян рисовал роль новой России, отвечающей за политику на постсоветском пространстве по примеру Англии и Франции, сохраняющих влияния в своей бывшей колониальной сфере. Будущее рисовалось как решение ответственной, но выполнимой задачи, результатом чего будет закрепление новой, но не менее важной перспективной роли Москвы на постсоветском пространстве.

Примечательно, что следующий номер «Московских новостей», вышедший 13 октября, наоборот, был тревожным и наполненным оценками вероятности новых попыток государственного переворота.

В частности, Евгения Альбац описывала опубликованный незадолго до этого документ Аналитического управления КГБ СССР под названием «Угроза безопасности и необходимость сотрудничества республик». Гарантией же от этого, как пишет Альбац, с точки зрения авторов записки, должно стать подписание республиками договора о создании системы коллективной безопасности, формирования четкой центральной власти, а также раздача собственности, чтобы создать заинтересованность в новой власти» («Нас не предупредят, когда это случится», МН, 13.10.1991). Иными словами, приводимые Евгенией Альбац записки аналитического управления КГБ обрисовывали сценарий, соответствующий всем мрачным предапокалиптическим ожиданиям того времени. Иногда подобные сценарии полного развала страны, голода и гражданской войны становились в те годы материалами художественных произведений, подобных популярному тогда «Невозвращенцу» Александра Кабакова, однако на этот раз подобное подавалось не как фантазии, а как прогноз аналитиков государственной службы безопасности. Защитой от подобных страшных сценариев должно было стать выстраивание твердой централизованной власти под началом российских властей и раздача заинтересованным лицам государственной собственности.

В том же номере были статьи, рассматривающие готовность армии совершить новый переворот. «Что мешает армии еще раз отказаться что-либо делать, если будет проводиться «работа над ошибками» 19 августа? А что мешает ее среднему звену проследить, чтобы на этот раз всё было сделано профессионально?», – писали Владимир Губарев и нынешний директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин («Армия после путча или накануне?», МН, 13.10.1991). Одновременно в другом материале предупреждали о возможности балканизации России и повторения сценария Югославии, переживавшей в этот момент острую фазу распада – имелось в виду образование блока военных и бывших коммунистов и начало вооруженной борьбы за сохранение единого государства («Югославский синдром. Возможен ли он в Советской Армии?» МН, 13.10.1991).

Дальше «Московские новости» также продолжили рассматривать различные сценарии будущего, посвящая им отдельные номера. В частности, номер от 20 октября был посвящен рассмотрению темы выхода России из состава СССР. Характерно, что в данном номере также писалось о различных апокалиптических слухах. В частности, колонка заместителя главного редактора «Московских новостей» Степана Киселева «…из пены на губах ангела» начиналась со следующего пассажа: «Из источника, заслуживающего абсолютного доверия, стало известно, что на прошлой неделе в кулуарах Российского правительства обсуждался вопрос о возможности обмена ядерными ударами между независимой Украиной и РСФСР». Что бы ни стояло фактически за этой информацией, это показывает круг возможных тем для обсуждения в газетах в эти месяцы.

Одновременно, впрочем, в колонке Александра Кабакова «Солдатик, спаси!», опубликованной в том же номере газеты формулировалась позиция, которая до того казалась абсолютно неприемлемой на страницах «демократического» издания. Писатель говорил о необходимости армии вмешаться в гражданские конфликты на территории бывшего СССР и обоснованности поддержки такого решения со стороны Москвы. «Я помню, как мы – десятка полтора литераторов – позапрошлой зимой собирались на Чистопрудном бульваре демонстрировать у Иранского посольства против охоты на Салмана Рушди (…) Что-то не видно сегодня демонстраций на московской улице Палиашвили у грузинского представительства. Что-то не слыхал я о широких протестах относительно демонстрации и убийств в Карабахе (…) Боимся. Неловко как-то. Демократические россияне – стесняемся, что заподозрят в великодержавности, обзовут осколками империи, заклеймят», – писал Александр Кабаков. Там же он пишет о том, что ему стыдно как за то, что советские солдаты входили в Будапешт и Прагу, так и за то, что «теперь регулярные войска сидят в казармах, когда рядом неизвестно кем вооруженные люди убивают безоружных» (МН, 20.10.1991). Таким образом, роль военных на фоне обострения обстановки на постсоветском пространстве начала медленно пересматриваться – в том числе и теми общественными силами, кто прежде скорее страшился армии. Косвенно это также было связано с осознанием изменения роли России, а значит, и таких атрибутов государства, каким является армия.

Впрочем, выход России из СССР, обсуждавшийся в номере, прежде всего интересовал авторов как возможность проведения радикальных реформ. Об этом, например, писал Владимир Гуревич в статье «Россия выходит из себя». Одновременно в газете осторожно поднимался вопрос о необходимости урегулирования отношений с автономиями. Репортаж «Ахиллесова пята России» о происходящем на Северном Кавказе, где Джохар Дудаев уже стал президентом Чечни, при этом был наполнен отчетливо паническими нотками: «Сегодня практически в любой точке вдоль почти тысячеверстной линии от юга Дагестана до Владикавказа может начаться беда российского масштаба, – писал автор материала Сергей Минеев, – и противостоять ей можно только действиями такого же масштаба, не пытаясь предотвратить огромный пожар стаканом воды».

Выход России из состава СССР представлялся по материалам этого номера, а также другим предыдущим материалам еженедельника скорее неизбежным шагом, дающим многие преимущества в сфере экономической политики (которая на тот момент занимала, по-видимому, приоритетное место в общественном сознании). Различные же вопросы государственно-политического и исторического характера, в том числе связанные с отношениями между бывшими республиками, хотя и обозначались, но в ряде случаев не осознавались как острые. Скорее именно в оформлении российской государственности, взгляде на РСФСР как на историческую Россию виделись пути к решению многих проблем (в том числе и вызывавших откровенную тревогу, подобных ситуации на Северном Кавказе – решительные меры, о которых мечтал автор материала, могло подразумеваемо принять только российское государство).

Своеобразной кульминации обсуждение новой реальности в отношениях с бывшим советским пространством достигло в номере 3 ноября, который был посвящен независимой Украине. Учитывая традиционную остроту восприятия темы украинской независимости российским общественным сознанием и связанные с этим многочисленные исторические и культурные коннотации, здесь тема нового постсоветского мира и прогнозов развития отношений между новыми государствами могла раскрыться особенно широко.

Коронным материалом этого номера можно считать обширную статью Глеба Павловского (представленного в газете просто как «публицист») «СССР умер, не оставив завещания», посвященную будущему независимой Украины и возможным отношениям нового государства с Россией. Данная статья интересна, прежде всего, не только обозначением возможных критических моментов в развитии украинской государственности и российско-украинских отношений (некоторые из которых оказались очень точными), но и предложением собственной концепции в отношении к реальности украинского государства. Этой концепции также суждено было сыграть свою роль в будущих российско-украинских сюжетах, в том числе в борьбе оценок различными общественными силами России Первого и Второго Майдана.

Уроженец Одессы Глеб Павловский скорее позитивно воспринимал появление независимой Украины, хотя и видел ряд серьезных внутренних и внешних рисков для ее будущего. При этом он особо предостерегал Россию от рассмотрения русскоговорящих жителей национальных республик в качестве своих возможных граждан и попыток разыгрывать эту карту: «Эта доктрина – граждане РСФСР есть все говорящие по-русски, либо преследуемые в качестве русских – самая опасная часть новой идеологии. Ее гуманитарная оболочка обманчива. Российская Федерация, еще не определившая понятие гражданина РСФСР, фактически объявляет по всему Союзу вербовку таковых, при этом не связывая принятие гражданства с переездом лица на территорию РСФСР! Как и прежде, во времена «защиты православных в Османской империи», гуманизм метрополии совершенно свободен от формальных обязательств: «кто русский» будут решать в Кремле применительно к ситуации», – писал он. При этом, по оценке Павловского, применение такой доктрины превратит российскую государственность в «обновленную машину вмешательства», что поставит крест на любых попытках экономического переустройства и демократизации государства. Фактически Глеб Павловский предугадал некоторые политические процессы, которые начали развиваться на постсоветском пространстве много лет спустя и особенно ярко проявились в отношениях с Украиной.

Павловский формулировал значение украинской независимости так: «Если не злоупотреблять историческими претензиями, сегодня в Европе существуют как минимум два российских государства: российско-московское и украинско-российское». Фактически именно в этих строчках была, по-видимому, впервые после краха СССР сформулирована идея новой Украины как альтернативной России – именно та концепция, которая станет особенно популярна в кругах русской оппозиции после «Оранжевой революции» 2004 года, и особенно отстаиваемая тогда Станиславом Белковским. Как можно видеть, ее истоки отыскиваются в концепции Глеба Павловского 1991 года.

Собственно, защитой подобного альтернативного российского государства со стороны Москвы и занимается Глеб Павловский. При этом он даже готов признать обоснованность претензий Украины на часть советского ядерного арсенала – именно как на атрибут старого советского суверенитета. «Ради русских», по мысли Павловского, следовало признать, что «у покойного Союза нет единого наследника».

Стоит заметить, что Украина не видится ему национальным государством украинцев, и защита интересов украинского государства связана именно с надеждой на появление «альтернативной России». Павловский пишет о том, что, с его точки зрения, «нет и не может быть единой, централизованной, однородно-национальной Украины – большой соблазн, которым южане заразились от империи, за что и лишились своей первой республики в 1918-19 гг. В отличие от России, Украина достигала единства лишь тогда, когда не пыталась к нему принудить». Как считал Павловский, «бюрократическая принудительная украинизация» разрушит шанс Украины на государственность. И именно в мягкости и либерализме в национальных и культурных вопросах может заключаться ее преимущество в отношениях с Россией. Именно это, с точки зрения Павловского, может минимизировать угрозу переориентации русских регионов Украины на Москву. Павловский, ссылаясь на некоторые заявления российских политиков, опасался, что в Москве могут попытаться организовать русские образования на территории других республик в случае ухудшения отношений с ними – в этом случае Советский Союз будет заменен «Союзом русского народа от Москвы до Кушки».

Обрисовывая же перспективы независимой Украины, Павловский пишет именно о том, что, когда в Москве «политическая дискуссия превращается в конкурс на оптимальный вариант авторитаризма, именно существование на юге большого и богатого, не зависящего от Кремля очага людей, нестесняемо говорящих по-украински и по-русски, – великая надежда демократии в постсоветской Европе. Однако эта надежда рухнет, если в Киеве придут к власти безумцы, а другие безумцы возьмут верх в Харькове, Крыму и Донбасе» («СССР умер, не оставив завещания», МН, 03.11.1991).

Фактически Павловский наметил этой статьей целое направление российской общественной мысли, которая предпочитала смотреть на Украину как на альтернативное русскоговорящее государство и считала, что именно так Украина может укрепить свои государственные позиции. У данной концепции оказалась сложная судьба – на нее по-разному глядели оппоненты Кремля, видевшие надежду на появление оппозиционного политического центра в Киеве, или российские государственники, предпочитавшие говорить об угрозе, которую представляет для Украины борьба с двуязычием. Но так или иначе, многие мысли и предположения, высказанные Глебом Павловским 25 лет назад, выглядят очень актуальными и сейчас, особенно после того, как некоторые из его тревожных прогнозов и предположений об опасных политических механизмах, находящихся в распоряжении России, практически полностью сбылись.

Набор идей и предположений, обсуждавшийся в авторитетных «демократических» СМИ в первые месяцы после провала ГКЧП, по-видимому, может показаться противоречивым. Тем не менее можно видеть, что, с точки зрения многих журналистов, политологов и общественных деятелей, говорить всерьез о сохранении некоторого общесоюзного пространства после августа-91 казалось фактически невозможным. Постепенно, после первых дней некоторой неразберихи, газета всё больше стала задумываться о том, что будет представлять собой постсоветское пространство с Россией в качестве независимого государства. В этих размышлениях часто так или иначе прослеживалась мысль о желательности радикальных экономических реформ внутри России и в отрыве от остальных республик. Однако задавалась газета и вопросом о том, что будет значить самостоятельность России для остального постсоветского пространства. В этих размышлениях можно увидеть прообраз многих идей о неизбежности доминациии России, которые стали популярны, скорее, в последующие десятилетия, а также некоторые прогнозы, которые сбылись либо независимо, либо при некотором участии их авторов.

Станислав Кувалдин