Текст книги "Узнать, хранить, не умереть"

Глава VI

Лодочника нигде не было. Рита, которая возилась на кухне, сварливо ответила, что он как уплыл утром, так и не появлялся более. На вопрос Чеботарёва, а что делать, если ему срочно надо на берег, пожала плечами. Когда Чеботарёв развернулся, чтобы уйти, кухарка недовольно пробурчала, что есть ещё лахудра на ресепшн, и ей можно позвонить по проводному телефону. Правда, к телефону сейчас фиг доберёшься – он в «Красном уголке», ключ от которого Семёныч носит всегда с собой.

– Красный уголок!? – Чеботарёв от бессилья стукнул кулаком по дверному откосу. – Что это вообще такое? Что за красный уголок?

– Я почем знаю? – продолжая греметь посудой, откликнулась Рита. – Он на втором этаже, если что. Семёныч там спит, когда ночует. Никого не пускает. Может, иконы там. Знаешь, в деревне иконы в углу висят. Тоже ведь красный уголок.

– Послушайте, Маргарита, – его вдруг осенило, – если Николай Семенович с утра не возвращался, то кто этих людей с берега привез?

– Этих‐то? – она смахнула капли пота со лба. – Так Никита! Он тут малость шалит, браконьерствует, а иногда калымит перевозкой. Много не берет, но все деньги в дом. Тебе зачем на берег?

Чеботарёв устало прислонился к косяку. Что за дурдом, куда он попал? Иконы в тайнике, сакральная жертва… Серафим – посланник божий! Кухарка эта… Девушка бросила…

Он вдруг почувствовал себя совсем одиноким.

Одиночество. В полной мере он ощутил его сразу после смерти мамы. Со временем стал привыкать к своему одиночеству, как перенесшие ампутацию научаются обходиться без ноги или руки. Жить можно, с годами фантомные боли мучают все реже, да и привыкаешь к своей ущербности и оттого уже и не представляешь будущее по-другому. Неожиданно появилась Анна – соткалась из небытия блеклые и неясные воспоминания, обрели плоть и кровь.

Как же так, – спрашивал он себя. Почему он так быстро отступился? Испугался? Нужно было хватать её за руку и не отпускать! Жениться? Да сколько угодно! Судьба преподнесла ему подарок, вернула часть той жизни, где он был счастлив, вернула, чтобы он перестал быть одиноким. Не смог.

– Эй! – услышал Чеботарёв за спиной голос Риты. – Тебе зачем лодка? Ты вон какой здоровый, сам доплывёшь! – Она хохотнула и уже деловито приказала: – Нечего стенку подпирать, подсоби!

Чеботарёв повернулся. Рита стояла рядом с холщовым мешком внушительных размеров.

– Ты как, способный, пупок не развяжется? – она ухватилась руками за мешок. – А то давай вместе.

Чеботарёв подошел, легко вздернул мешок себе за спину и уже сделал шаг в сторону кормы, как резкая боль пронзила его от поясницы до затылка. Слабеющие руки разжались, и мешок заскользил вниз на палубу. Чеботарёв, пытаясь удержать ношу, сделал шаг в сторону, качнулся, мешок грохнулся на палубу, а сам он, потеряв равновесие, полетел в воду.

Еще в воздухе, ещё пока он не коснулся воды, его охватила паника, как тогда в больнице. Страх и воспоминания парализовали волю, сковали мышцы. Очутившись в воде, он задергал руками и ногами в бесплодных попытках справиться с беспомощным телом. Пытаясь вынырнуть, дергался все сильнее и сильнее, отчего неумолимо погружался в глубину. Неимоверным усилием попытался заставить свое взбесившееся тело не двигаться, замереть. На самом деле он просто кружился в нескольких осях сразу, теряя ориентацию и проваливаясь все глубже и глубже. Угасающее сознание никак не могло сформулировать последнюю мысль, лишь обрывки каких‐то фраз, смысл которых он даже не успевал осознать, носились по кругу, налетая друг на друга, гася слова и разрывая связи.

И тут он почувствовал, что его лицо, потом голова оказались над водой, и мучительно закашлялся, выплевывая воду. Он зашелся до рвоты, его вывернуло, и, наконец, искривив в судороге рот, он глотнул воздух.

– Ты что, совсем придурок? – испуганно орала ему в ухо Ритка. Она была рядом в воде и железной хваткой держала его за ворот, задирая ему подбородок и не давая погрузиться в воду. Кухарка подтащила его к сходням и, подталкивая в зад, заставила вползти на борт. Сама, подтянувшись, быстро очутилась на палубе и помогла Чеботарёву сесть на скамью возле камбуза. Громко причитая, что мужики нынче хуже детей, что городские плавают как топоры, она метнулась на кухню, быстро вернулась с половиной стакана водки и заставила выпить. Он покорно выпил, снова закашлялся, потом его вырвало зловонной смесью озерной воды с водкой, но озноб после этого прошел. Чеботарёв, успокоившись, прислонился спиной к нагретой солнцем переборке.

Неизвестно откуда появился Серафим и с интересом наблюдал за происходящим. Потом помог Чеботарёву подняться и, придерживая его за плечи, отвел в кают-компанию. Сказав, что идет за сухим полотенцем, он вышел. Ритка суетилась возле оглушенного от водки Чеботарёва и повторяла, словно как заведенная:

– Может, водочки? Может, ещё водочки?

Под стулом, на котором сидел Чеботарёв, наплывала изрядная лужа. Ритка, всплеснув руками, убежала за ведром и тряпкой.

В каюте начали собираться участники кружка Серафима, рассаживались и с любопытством рассматривали мокрого Чеботарёва. Он хоть и был на грани обморока, но отчетливо слышал негромкий разговор.

– Зачем он здесь?

– Ты нашего модератора спроси…

– Блевотиной от него разит… ещё и водкой. Вот тварь!

– Когда уже делом займемся?

– Ага, Скиф пистолет притащил.

– Дурак!

– Почему дурак? Пальнул раз из толпы, ОМОН озвереет – кровищи будет! То, что нужно!

– Я о другом. Устранить противника можно и без огнестрела…

– Ну-ка, ну-ка! – неожиданно появившийся Серафим присоединился к разговору, ухватив его обрывок. – Среди нас есть специалисты тайных операций? Просвети нас, Фарадей!

Серафим положил сухое полотенце Чеботарёву на колени и с любопытством повернулся к Фарадей. Последняя фраза, которую успел ухватить Суконцев, была произнесена именно ею. Она замялась, но потом уверенно подошла к флип-чарту.

– Не вопрос, – она нарисовала на ватмане человечка, – грохнуть так, чтобы все выглядело типа без насилия, можно по-всякому.

Взяв в руки маркер, она начертила круг, в центре которого оказался человечек. Потом пририсовала стрелку. Острие стрелки уперлось человечку в грудь.

– Главное, чтобы все думали, типа, случайность или здоровье кончилось. К примеру, селфи. Короче, полезла одна сука на крышу закладку делать, а заодно решила пофоткаться, чтобы красиво запоститься. Поскользнулась, оступилась – и ай-ай-ай! Раскидала мозги по асфальту. Народ, конечно, без дозы, но сука мертва. Или другое. Скажем, пидарас один за мальчиком охотился, а когда в лифт сел, тот возьми и оборвись. Лифт целый, а у пидара все внутренности оторвались, и в пузе говно с кровью смешалось.

Она повернулась к своему рисунку и начертила ещё один круг, отступив немного от первого.

– Самое прикольное во всем – не оставлять следов. Первое правило – сделать так, чтобы все таращились вот сюда, – она размашисто заштриховала ватман между двумя окружностями. – Второе правило – все сделать так, будто тебя и не было там никогда. И третье – помнить, что мелочей не бывает.

Она положила маркер и села на свое место. Серафим захлопал в ладоши, приглашая остальных последовать его примеру. Раздались нестройные хлопки.

– Сложно это, – неожиданно для всех проговорил Чеботарёв. До этого он сидел, словно мокрая тряпичная кукла, и безучастно смотрел перед собой. Все повернулись в его сторону, и он продолжил: – Можно проще. Например, тормозной шланг оторвать, если пидар этот на машине поедет… или закладчицу в воду столкнуть, она же плавать не умеет…

Суконцев подошел поближе к Чеботарёву и участливо посмотрел ему в глаза.

– Ты прямо мизантроп, Чеботарёв. Не любишь людей! И на мир мрачно смотришь, – он помог ему подняться, – пойди поспи. А мир, между тем, не так уж и плох, – закончил Суконцев, когда дверь за Чеботарёвым закрылась.

Глава VII

Серафим подошел к флип-чарту, с резким сухим треском оторвал лист бумаги и вывел маркером на чистом листе большие буквы «Н», «О» и «В». Боковым зрением он увидел, как Чеботарёв прошел мимо окон кают-компании, затем направился к лестнице и поднялся на вторую палубу.

Рассказывая о треугольнике «Народ – Оппозиция – Власть», Суконцев одновременно пытался ответить себе на вопрос, в каком сейчас состоянии его подопечный. То, что он напуган, что он уже в стадии безволия, – очевидно. Дурацкая выходка поварихи совсем выбила его из колеи. Судя по всему, он действительно чуть не утонул. Хотя, казалось бы, здоровый парень. Слова о способах убийства напрямую указывают на его страхи. Парень уверовал в то, что его хотят убить. Страх – прекрасный фон для того, чтобы завоевать доверие, а от доверия до доверительности – один шаг.

– Три составляющих протеста, о которых я вам сейчас рассказываю – народ, оппозиция, власть, – говорил он между тем, – определяют девяносто, если не все сто процентов, результат массового протеста. Активность или отсутствие активности любой из трех составляющих может стать триггером событий. Например, в семнадцатом году прошлого века, в канун Октябрьского переворота временное правительство, то есть власть, было пассивно. Болтовни оказалось больше, чем желания защищаться. А вот оппозиция в лице большевиков и народ, уставший от войны, были активны. Давайте запишем: «Н –1, О –1, В – 0». Получается: «НОВ = один – один – ноль». Случилась революция.

Он прохаживался перед столом, за которым сидели слушатели, и, заглядывая им в глаза, продолжал рассказывать:

– Ещё одни пример. Две тысячи третий год, Грузия. Правительство в лице Шеварднадзе опять слабое, беззубое. Ставим «ноль». Народу все равно, кто там во власти. Тоже «ноль». А вот оппозиция, наоборот, словно девка на выданье – рвется под венец, то есть к власти. Ставим «единицу». Девкой выступил Саакашвили. Ещё тот психопат. Получаем НОВ = 010. В этом случае происходит что? – Он обвел всех насмешливым взглядом. Не дождавшись ответа, вздохнул: – Бархатная революция! В девяностые годы бархатом выстлали всю Восточную Европу, начиная с Чехии.

– А в нашем случае что? – поднял руку Данила.

– В Заозерской губернии, – доверительно поведал ему Суконцев, – ни власти, ни тамошней оппозиции шум не нужен. Все всем довольны. Каждый копошится в своей песочнице. У них согласие. Народ по-тихому спивается, но звереет. Всё как обычно – дураки и плохие дороги, вместо социалки нищета и разруха, плюс безработица. НОВ – один – ноль – ноль.

– Народ надо поднимать! – загорячился Скиф, тыча пальцем в формулу на ватмане.

– А я говорю, не успеем! – осадил его Данте. – К осени не успеем!

Скиф набычился и посмотрел на Данте.

– Конечно, не успеем, – угрожающе заворчал он, – если будем сопли жевать! Надо в народ идти, поднимать! Против олигархата и антинародной власти!

– Алле, гараж! – оборвала всех Фарадей. – Нам платят не за это. Нам платят за бузу!

– Абсолютно верно! – радостно подхватил Суконцев. – Революция никому не нужна, революцию никто не ждет…

В этот момент распахнулась дверь – на пороге стоял Чеботарёв с расширенными от ужаса глазами.

– Помогите… – тихо прошелестел он. – Старик там… и кровь!

Лодочник лежал на палубе лицом вниз. Седые волосы на затылке были залиты кровью. Кровь продолжала сочиться густыми набухающими каплями. Между краями толстой кожи зияла рана.

Высыпавшие из кают-компании обступили распростертое тело. Кто‐то произнес негромко:

– Зря, что ли, про убийство базарили…

Девушка Фарадей склонилась над лодочником и пощупала пульс на шее. В этот момент тот тихо застонал. Услышав стон, Рита громко разревелась и убежала к себе на камбуз. Лодочника перевернули на спину, потом втроем подтащили и прислонили к стенке. Тонкая дорожка крови медленно выползла из-за уха на шею и замерла, подсыхая.

Вернувшаяся Рита приказала уложить старика снова на живот, обмыла рану принесенной перекисью и туго замотала голову бинтом. К этому моменту старик пришел в себя и тихо матерился, когда кухарка неосторожно или чересчур сильно дергала марлевую полосу бинта. Потом он поднялся и, слегка покачиваясь, поплелся к лестнице. Было слышно, как он поднялся к себе в «Красный уголок» и хлопнул дверью. Ушла, всхлипывая, кухарка. С их уходом все некоторое время молчали и только переглядывались. Наконец, ни к кому конкретно не обращаясь, Данте спросил:

– И что это было?

Все наперебой стали выдвигать версии о покушении на убийство, о несчастном случае, о драке. Но с кем драка, кому нужен старик-лодочник? Зачем кому‐то покушаться на него? Внезапно все умолкли и посмотрели на Чеботарёва.

– Что? – не понял он.

– Ничего, – заметил Скиф, – ты просто под подозрением. У всех остальных, как говорится, алиби.

– А зачем мне нужно драться со стариком? – пожал Чеботарёв плечами.

– Никто не говорит, что это драка. Может, ты, как пишут в ментовских протоколах, по причине личной неприязни решил грохнуть старика.

– Ты идиот? – спокойно спросил Чеботарёв. – Я лодку искал, свалить хотел. Смотрю, дед лежит весь в крови. Если бы я хотел грохнуть его, то никого бы не звал, а сел в лодку и уплыл. Кстати, я сейчас так и сделаю. Хорошо, лодка появилась.

– Нет-нет! – выступил вперед Серафим, загораживая ему дорогу. – Давайте дождемся полиции. Никому с дебаркадера не отлучаться.

Рита поддакнула:

– Никому! А лодка без ключа никуда не поедет. А ключ у Семеныча.

Чеботарёв чертыхнулся, подхватил сумку и, развернувшись, пошел к лестнице.

– Странно всё это, – тряхнул дредами Данте, провожая глазами удаляющуюся фигуру, – придется звать полицию…

– Прежде чем вызывать, нужно поговорить со стариком, – остановил его Серафим, – может, он всё объяснит. Глупо, если полиция приедет, а старик скажет, что ничего не было, что он так развлекается.

– Типа, садо-мазо… – усмехнулся Скиф.

– Не знаю… – Данила подергал молнию на куртке. – Полицию точно не надо. Успеем еще.

В конце концов решили, что торопиться не нужно. Для начала переговорить со стариком, а потом, если что, то, конечно, вызовем, чего уж там, но лучше без ментов и следаков. Серафим сказал, что прямо сейчас пойдет и поговорит с лодочником.

– Сходите, – поддержала его Фарадей, – нужно узнать, жив ли он. А то я читала, после травмы головы всякое бывает. Кровь внутрь черепушки нальется – и кирдык!

Серафим передернул плечами. Вся эта история с семинаром, начиная со встречи на Чистых прудах, стала превращаться в какое‐то дурацкое нагромождение нелепостей и странностей. Сердце тревожно билось, испарина от нарастающего беспокойства выступила на лбу. Поднимаясь по лестнице, он пытался убедить себя, что ничего необычного не произошло. Несчастный случай! Вот он сейчас поднимется, побеседует со стариком, как его? Николай Семеныч! И все разъяснится, всё успокоится!

Он подошел к двери с табличкой «Красный уголок» и постучал. За дверью послышался неясный шум, и спустя минуту раздался недовольный голос старика:

– Чего надо?

Серафим Иванович несколько опешил.

– Николай Семёнович… Как вы себя чувствуете? Можно войти?

Суконцев подергал ручку, но дверь оказалась заперта.

– Нормально всё! Дверь не ломай! – старик явно был раздражен.

– Скажите, может, вам врача вызвать? Что вообще произошло?

– Ничего не произошло! Отстаньте!

Суконцев постоял какое‐то время. За дверью не было слышно ни звука, и, пожав плечами, он ушел. Однако не спустился ко всем, а направился дальше, завернул за угол и на противоположной стороне надстройки постучал в дверь Чеботарёва. Никто не ответил. Дверь также оказалась заперта. Серафим поежился.

Потянуло холодом, ветер погнал рябь по воде. Ослепительный солнечный шар скрылся в нагромождениях темных облаков на горизонте, лишь алая кромка поверху указывала на то, что светлое время уже на исходе, и вот-вот наступит вечер.

Глава VIII

Серафим, злой и не выспавшийся, вышел на палубу. Он всегда бывал зол после излишне выпитого накануне, а вчера опустошил бутылку сухого скверного красного, которое было, по всей видимости, ещё и смешано с какой‐то дрянью. Открыв утром глаза и поглядев на затылок лежащей рядом женщины, он долго и мучительно вспоминал, с кем угораздило его переспать. Потом в памяти всплыли какие‐то фрагменты вчерашнего вечера. Вялый разговор за ужином. На предложение выпить сидящие за столом молодые люди вежливо, но решительно отказали. После он вышел на палубу. Спрыгнул в лодку, пришвартованную к корме, посидел в ней, отмахиваясь от комаров. Тревога, которая возникла в нем при виде разбитой в кровь головы лодочника, улеглась. Временами она давала о себе знать снова, медленно поднимаясь снизу живота и опадая туда же. Серафим вспомнил, как наблюдал за грязевым вулканом на пустынном берегу Каспия. Темно-серая маслянистая поверхность вдруг набухала и в следующее мгновение стремительно вспучивалась крупными пузырями. Пузыри лопались с тихим причмокиванием, оставляя после себя кольца быстро исчезающих кратеров. Надо бы выпить, снова подумал Суконцев.

Потом его, сидящего в лодке, окликнула Маргарита и спросила о какой‐то ерунде. Следующий фрагмент, всплывший в памяти, – они сидят вдвоем в лодке, и он несет какую‐то пургу о скоротечности и смысле жизни, имея в виду никчемность прожитого стариком-лодочником. Наконец, это ему надоедает, и он сообщает Рите, что у него в каюте есть вино, а в вине, как известно, все ответы – даже на вопросы, которых никто не задает. Вероятно, своей болтовней он настолько покорил Маргариту, что она оказалась в его каюте, на его кровати и пьющей с ним на брудершафт скверное вино. Потом, вспомнил Суконцев, он долго не мог кончить, но все же справился и перед тем, как провалиться в сон, успел спросить у Маргариты: «Как твое имя, прекрасная королева?»

Серафим посмотрел на часы. До завтрака и начала семинара был ещё час. Голова гудела, и немного подташнивало. Он сполз с постели, отыскал в ворохе одежды шорты и, рискуя грохнуться на пол, не без труда их натянул. Рита продолжала спать, сбросив с себя жаркую простынь и обнажив худую спину с цепочкой позвонков под бледной кожей. От вида жилистого женского тела его ещё больше затошнило, и он поспешил выйти на свежий воздух. Чуть покачиваясь то ли от качки, то ли от похмельного своего состояния, он прошлёпал по нагретой утренним солнцем палубе и, оскальзываясь на ступенях, сошел вниз, намереваясь дойти до кормы. Он помнил, что к корме привязана лодка, а лодка была нужна, чтобы в нее спуститься, чтобы из нее, перевалившись через борт, опустить пылающую голову в прохладную воду и подержать её, пока пульсирующая боль не утихнет, и тогда проклятое головокружение и тошнота наконец угомонятся.

Дойдя до кормы, Суконцев остановился, недоуменно озираясь. Лодки не было. Серафим удивился, хорошо помня, что он вчера в этой лодке точно сидел, и скамейка была шершавой и чуть влажной. Какое‐то время он стоял, гадая, был ли в выпитом вине метанол или какой другой токсин, и как быстро у него начнет пропадать зрение. Потом пришла мысль – есть ли что‐нибудь общее в этимологии слов «корма» и «карма»? От этого к горлу опять подкатил комок тошноты. Вдруг за спиной раздался Ритин голос:

– Батюшки святы! А лодка‐то где?!

Они подошли к краю кормы – ни лодки, ни швартовочного линя. Исчезли без следа.

– Эй, – раздалось сверху.

Они задрали головы. На верхней палубе, перегнувшись через хрупкие перила, к ним свесился Данте.

– Что с электричеством? Кто‐нибудь знает?

Рита побежала на кухню. Через минуту она вновь появилась на палубе и молча развела руками. Серафим по-прежнему туго соображал. Это что же получается, он не сможет подключить проектор? Ладно проектор, комп тоже становится малополезным: все иллюстрации, подсказки, квесты – всё на компьютере.

«Похоже, – меланхолично подумал Суконцев, – всё катится в тартарары». Началось со встречи на бульваре и странного разговора. Бежать надо было сразу от этого Азазелло, черт бы его побрал! Но деньги большие, вот и дал слабину! Продолжилось уже здесь, когда бежать оказалось поздно. Страх! Эта стерва в красной шляпе взяла его просто голыми руками. Он испугался! Очень испугался. Потом, ему показалось, все успокоилось, и он думал, семинар – дело привычное, проведу и забуду. Так нет же! Цепь странных и неприятных событий – старик с пробитой головой, обесточенный дебаркадер, пропавшая лодка, – похоже, не собиралась обрываться, и страшно подумать, что ждать дальше и к чему готовиться.

Позднее, за завтраком, который состоял из холодных закусок и минеральной воды, только и было разговору что об отсутствии электричества и пропавшей лодке. Все дружно ругали неизвестного владельца дебаркадера за отсутствие интернета, за то, что лодка была одна, что собрать всех на этом чертовом дебаркадере – «так себе идея». Почему нет аварийного генератора, и сколько это может продлиться? Рита попыталась всех успокоить, мол, сейчас спустится Семеныч, и все образуется!

Кто‐то сказал:

– А что если он на этой самой лодке и уплыл? Мало ли… на берег… в больницу, например.

– Получается, – неприятно улыбнулся Суконцев, – мы теперь, типа, на острове?

Все замолчали.

– Ага, – прервала всеобщее молчание Фарадей, – на острове. Остается найти труп, и вуаля – герметический детектив. Агата Кристи практически!

– Кстати, Чеботарёв тоже в отсутствии, – заметил Скиф, недобро обводя всех взглядом.

Рита, собиравшая пустую посуду, остановилась.

– К Семенычу надо! – испуганно предложила она. – Узнать, как он… и это… у него же телефон есть.

– Что ж ты молчала? – Скиф, который сменил лесной камуфляж на желтые шорты в пустынном варианте, встал. – Надо к старику, у него связь! Веди! В какой он каюте?

– Он в «Красном уголке», наверху, – ответил за Риту Суконцев. Страх оказаться отрезанным от внешнего мира окончательно привел его в чувство, но не прибавил самообладания.

Похоже, остальные тоже были на грани паники. Толкаясь и гомоня, всей гурьбой они поднялись по лестнице на вторую палубу. Подойдя к заветной двери с табличкой «Красный уголок», остановились. Постучав в дверь, Скиф прислушался. Было тихо. За дверью никакого движения.

– Сейчас трупак найдём! – негромко прокомментировала Фарадей.

– Замолчи ты! – нервно дернулся Данила.

– Нет-нет, – успокоил всех Суконцев, – я вчера с ним разговаривал. Он был вполне живой.

– А я говорю, – не унималась Фарадей, – трупак! Типа получил по чайнику вечером, а утром – того!

Скиф ударил ладонью в дверь. От удара та, словно живая, взвизгнула и распахнулась. Помедлив, Скиф шагнул в черный проём.

Первое, что бросилось в глаза, – алый цвет, заполнивший, казалось, все небольшое пространство каюты. Стены, старая мебель – все было укрыто алой тканью. Прямо напротив входной двери возвышался постамент, обтянутый тоже красным, с надписью белой краской: «В. И. Ленин (Ульянов). Основал СССР в 1922 году». Надпись относилась к белому гипсовому бюсту, покоившемуся на тумбе. На ткани постамента красовался вышитый цветными нитками герб СССР. По бокам бюста высились два, по одному с каждой стороны, бархатных темнокрасных флага с грязно-желтой бахромой по краям. В складках угадывался революционный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», также вышитый гладью. Справа от входа вдоль глухой стены стоял приземистый письменный стол под зеленым канцелярским сукном. На столе – небольшой бюст Сталина. Рядом стопка книг, на корешках которых можно было разобрать названия – «В. И. Ленин. Философские тетради», «И. В. Сталин. О диалектическом и историческом материализме», «Э. Лимонов. Мрачные пророчества». Рядом с книгами лежал разорванный, выпотрошенный пакет медицинских салфеток. На полу возле стола белел с алым пятном посередине скомканный кусок марли.

Напротив стола, у противоположной стены под окном, затянутым красным вымпелом «Ударник коммунистического труда», стояла короткая, узкая железная кровать со смятым бельем. Подушка, расплющенная о прутья изголовья, была испачкана кровью. В изножье кровати, прижатый к стене каюты, высился деревянный шкаф. Одна дверца была приоткрыта, и в сумраке его утробы темнели какие‐то предметы цилиндрической формы.

– Однако, старика тут нет… – протянул кто‐то озадаченно.

– Прикольно! – хохотнул Данте. Он подошел к бюсту и похлопал его по гипсовой макушке. – Первый раз вижу настоящий красный уголок.

– На антикварный магазин похоже или на «Уделку», – весело удивилась Фарадей, разглядывая на стенах вымпелы, застекленные ящики, висевшие на стенах, со множеством значков, плакаты, на которых чьи‐то скучные черно-белые лица лучезарно смотрели на столпившихся в узкой каюте потомков.

– Реликвии великого государства, – наставительно заметил Данила, с интересом разглядывая значки ГТО и «Победитель социалистического соревнования», – свидетельства исчезнувшей цивилизации. Как в египетских пирамидах. Их надо отсюда изъять и разместить в нашем штабе. Пусть школьники изучают.

– Вы это, – нерешительно запротестовала Рита, – не трогайте. Семёныч не одобрит.

Она как остановилась на пороге, так и застыла у входа, не решаясь войти и опасливо озираясь.

Скиф шагнул к столу, смахнул пакет с салфетками, книги отодвинул в сторону. За книгами стоял телефонный аппарат из пластмассы цвета слоновой кости. Под самым диском с цифрами был приклеен небольшой значок в виде герба. Скиф поднял трубку и приложил её к уху.

Фарадей опять прыснула.

– Ты откуда знаешь, как этим пользоваться? – спросила она.

– В кино видел, – смутился Скиф и положил трубку на рычажки, – аппарат правительственной связи. Не работает. Связи нет.

– Старика тоже нет, если чо…

– Гляньте-ка, какая вещь!

Все повернулись к Скифу. У того в руке был усеченный цилиндр, внешне напоминающий умную колонку, только без сетевого шнура.

– Ты чего орешь‐то?! – взвизгнула Рита. – Положи, где взял! Семёныч прознает, убьет!

– Не… – заулыбался Скиф. – Этот сувенир я заберу. Откуда это у старика?

И он пустился в объяснения. Оказалось, что в старом шкафу за дверью Семеныч хранил зажигательные гранаты. Что‐то вроде коктейля Молотова, но компактнее и много эффективнее.

– Пара таких штук – и нашей посудины нет! Максимум десять минут! – восторженно сообщил Скиф. Глаза его горели.

Теперь все посмотрели на Риту, словно она могла что‐то знать о замыслах Семёныча. Рита, вконец задерганная, разрыдалась и убежала к себе на кухню.

– Слушайте, – несмело сказала Фарадей, – давайте их выбросим! За борт. Правда, Скиф! Ну их!

– Зачем же? – Данте усмехнулся. – Пригодятся ещё! Давайте поищем, может, здесь ещё что‐нибудь полезное для нашего проекта найдется? Пулемет какой…

Внезапно дебаркадер содрогнулся, верхняя надстройка колыхнулась, как при землетрясении, и где‐то внизу несколько раз хлопнули двери кают.

– Мне показалось или мы в самом деле поворачиваем? – спросил в наступившей тишине Суконцев.

Выбежав из каюты, все остановились на палубе и растерянно смотрели на окружавшую воду. Вокруг до самого горизонта простиралась водная гладь. Солнце приближалось к зениту, и невысокая волна искрилась золотыми бликами. Невдалеке кружили чайки – там, вероятно, ходила рыба. Кромка горизонта была размыта то ли туманом, то ли облаками. Снизу раздались крики, перешедшие в какое‐то истошное завывание.

Перепуганные, все бросились вниз. Только Суконцев застыл, не двигаясь и вцепившись в перила балюстрады. Он вдруг понял, что за неясное предчувствие донимало его с самого утра. Выйдя из каюты и спустившись на корму, он не нашел на привычном месте лодку. Тогда с пьяным упорством он сначала прошел по правому борту, а потом и по левому в поисках плавсредства. Не обнаружив ничего, удивился и меланхолично приподнял бровь. Пару минут он ещё тупо пялился на воду, будто пытаясь её загипнотизировать, даже хлопнул два раза в ладоши, как делают фокусники в цирке. Потом его окликнула Рита. Именно тогда он подумал, что с дебаркадером творится что‐то неладное, но, будучи ещё сильно нетрезв, быстро забыл причину своей тревоги. Только сейчас до него дошло, в чем было дело. Берег, с вечера просматривавшийся с правого борта, пропал. Суконцев опасливо заглянул за угол постройки, в надежде, что хоть по левому борту всё в порядке. С той стороны берег тоже виден не был. Только вода.

Повинуясь неясному предчувствию, он прошел вдоль надстройки, отсчитывая дверь за дверью, пока не остановился перед каютой Чеботарёва. Дверь была не заперта и раскачивалась вместе с дебаркадером. Он заглянул в каюту.

Тем временем внизу все обступили рыдающую Маргариту, которая, повалившись на клеенчатую скатерть и обхватив голову руками, завывала:

– Господь всё видит! Наказал меня, грешную!

Фарадей, которой быстро наскучила эта истерика, оставила рыдающую буфетчицу в окружении сочувствующих и прошла вдоль балюстрады до кают-компании. Тут она остановилась, увидев кружащих вдали чаек, и подумала – может, они кружат над всплывшим телом старика?

– Нас, похоже, сорвало с якоря… Берега не видать. Кругом одна вода, – сообщила она спускавшемуся Суконцеву. Тот подошел к швартовочному борту и заглянул вниз в надежде, что всё не так ужасно, как кажется. Однако то, что он увидел, развеяло последние надежды. Красный и белый кабели – электрический и телефонный – были на месте, но концы их, уходившие в воду, свободно болтались в толще воды на манер цветных змеек. А вот муринг – толстый синий канат, удерживавший дебаркадер на «мертвом якоре», – вообще исчез. Это означало, что дебаркадер свободно дрейфует, подчиняясь подводному течению, и сейчас его несёт неведомо куда.

– По-моему, когда горизонт вот такой, как сейчас, – это к ветру, – показывая вдаль, заметил подошедший к ним Данте и добавил: – К очень сильному ветру.

Обитатели дебаркадера, выстроившиеся вдоль борта, с нарастающим страхом смотрели на темнеющий горизонт и набухающий ненастьем край неба.

– Сима, мне страшно, – всхлипывая, пролепетала Рита, прижимаясь к Суконцеву.

Серафим в это время думал, когда сообщить всем, что в каюте наверху лежит мертвый лодочник.