Текст книги "Узнать, хранить, не умереть"

Глава III

Аня посмотрела на часы. Через четыре часа в условленном месте её будет ждать лодка. Точка геолокации указывала на берег озера в двух часах езды от дома. Машину она оставит километрах в трех – и дальше через лес, избегая лесных дорог и дачных поселков, пешком до озера.

Вчера поздно вечером пришло сообщение с указанием цели. Этого сообщения она ждала и боялась, что оно придет. Гнала от себя этот страх, но умом понимала: всё идет к тому, что целью будет Чеботарёв.

Она сидела в спальне на кровати и смотрела на экран телефона. Там его фотография и координаты. Анна корила себя за то, что в ночь гибели Владлена не дозвонилась до Чеботарёва, не предупредила его, а всего‐то и нужно было сказать: Чеботарёв, прячься! Где‐нибудь, только прячься, чтобы тебя не нашли! Прячься, я приду и спасу!

Вот сообщение с указанием цели, и от меня ждут, что я найду тебя и убью. Убью как учили. Смерть не вызовет ни у кого ни подозрений, ни сомнений в естественности причин. Для судмедэксперта твоя смерть окажется частью будничных событий, обыденностью. Возможно, судебный медик слегка удивится, что на мраморном столе лежит тело совсем молодого мужчины. Но удивление продлится недолго, потому что, призвав на помощь свою эрудицию, эксперт сопоставит два факта: молодой возраст и то, что ты, Чеботарёв, спортсмен. Вспомнит, что молодые спортсмены гибнут не так уж редко – внезапная смерть их настигает в 2,6 случаев на сто тысяч таких вот, как ты, физкультурников. Известный медицинский факт. Всякий судмедэксперт знает.

Она захлопнула крышку телефона. Теперь поздно что‐то исправлять, думала Аня. Владлен сплоховал или его служба безопасности что‐то упустила при устранении Чеботарёва – теперь не важно. Теперь за дело взялись серьезные люди, у которых не бывает осечек. Потому что они профессионалы, потому что они планируют одновременно несколько вариантов исполнения.

Один непременно сработает! Она – лишь один из таких исполнителей. Так было и в прошлые разы. Аня всегда знала об этом и делала все, чтобы не подвести тех, кто ей доверял задания.

«С момента, как пришло сообщение, моя работа под прикрытием окончена», – продолжала размышлять Анна. Изначально её подключили к охране «Трастинвеста», доверив непростую часть операции – охрану внешнего контура Фонда. Владлен, несмотря на все проверки и гарантии лояльности, оставался уязвимым звеном. Особенно всех напрягли его попытки войти в курс чувствительных операций, требовавших использования наличных денег. Он проявлял нешуточную настойчивость и изобретательность в своих ухищрениях, чтобы вмешаться в налаженные процессы. Тогда и было принято решение о его постоянном контроле, включая деятельность вне рамок профессиональных обязанностей Хранителя. Замужество посчитали приемлемым прикрытием. Оно давало возможность следить за Хранителем постоянно. Она должна была отслеживать тайные и явные контакты Владлена. Кроме того, сообщать о любых подозрениях, не говоря уж о самих попытках его вербовки противниками Фонда.

Владлена убили, у неё не было сомнения в причинах его смерти, и то, что следователь обмолвился о карбофосе, лишь подтвердило догадку, как Владлен был убит. Убит отравляющим боевым веществом. Это подтвердили и откровения Ярослава. Но больше всего её озадачило другое. Личность того, кто устранил Владлена. Зачем и, главное, почему именно он?

Сообщение об устранении Чеботарёва означало, что предыдущее задание отозвано и продолжение её миссии не определено. Зато её вернули к тому, что она делает лучше всего, – ликвидации непосредственной угрозы. Ну что ж…

Схема, в которой были расставлены все фигуры, проведены соединяющие стрелки и определены возможные сценарии и угрозы, была для неё ясна и понятна. Центром в этой схеме, который держит всё в напряжении и грозит взорвать отлаженную конструкцию, являлся Чеботарёв. Его устранение возвращало нарушенный баланс сил и связей. Ей это было понятно.

Правда, существовала одна деталь. Она становится очевидной, если к анализу подойти беспристрастно. Анна сама могла являться целью.

Она встала. Пора!

Внизу хлопнула дверь, и тут же раздался злобный крик Ярослава:

– Сука, ты мне сейчас всё расскажешь! Ты всё подстроила, сволочь!

Ярослав с грохотом, опрокидывая стулья, пробивался через гостиную на первом этаже к лестнице. Громко стуча ногами по ступеням, он начал подниматься наверх.

– Ах ты дрянь! – кричал он, поднимаясь и не переставая ругаться и грозить. – Хотела меня законопатить!? Чтобы самой всё хапнуть?! Я тебя саму посажу! Строгий режим без права переписки!

Несостоявшийся пасынок, наконец, поднялся на площадку второго этажа и решительно двинулся по коридору. Он яростно распахивал попадающиеся на его пути двери и заглядывал в пустые комнаты. В одной руке он держал включенный на видеозапись телефон.

– Никто не может сказать, откуда у меня была эта отрава! Откуда?! А до меня дошло! Я догадался! Никто не мог догадаться, а я смог! Только ты могла это сделать!

Он остановился, оглядывая пустой коридор.

– Остается один вопрос! Только один! И ты мне ответишь! – продолжал он кричать в пустоту дома. – Что ты, сука, сделала, что я грохнулся в обморок? Я, может, теперь инвалид! Я, может, теперь припадочный!

Он увидел последнюю неприметную дверь и распахнул её. Тут же ему в лицо влетел кожаный, туго наполненный песком гимнастический мяч, изо всех сил пущенный расчетливой рукой Анны. Ярослав рухнул, как подкошенный.

Она склонилась над лежащим.

– Дурак ты, Ярослав! У тебя стало привычкой падать в обморок, – проговорила она негромко. Затем подняла упавший телефон и стерла последнюю видеозапись. Ощупав карманы пиджака Ярослава, достала ключи от машины. Расстегнула ворот его рубашки, обнажив потную безволосую грудь, уложила несколько пачек тысячных купюр и снова застегнула пуговицы. Затем в карман его пиджака сунула пригоршню женских золотых безделушек, а в теплую розовую ладонь вложила мужской золотой Rolex, после чего зажала безвольные пальцы в кулак.

Она быстро спустилась по лестнице и так же стремительно покинула дом, оставив входную дверь приоткрытой. Прячась за кустами, добежала до пропускного пункта. Здесь она достала телефон Ярослава и набрала номер охраны. Набросив на телефон платок, высоким голосом сообщила:

– Я видела, как в соседний дом, номер сто семьдесят семь, проник незнакомец! Я очень боюсь за моего котика! Помогите! Умоляю вас!

Она дала отбой, резким движением выдернула батарею и забросила ее далеко в сторону. Вытерла платком телефон и выбросила его через забор, отделяющий поселок от леса.

Стоя за пышным кустом отцветшей сирени, она наблюдала, как двое охранников выскочили из здания пропускного пункта и устремились вниз по направлению к её дому. Как только они скрылись среди густых зарослей, быстро подошла к проходной. Третий охранник – грузный и пожилой – хорошо её знал. Это он провожал её к машине с трупом Владлена. Анна остановилась в замешательстве. В это время к шлагбауму подъехал микроавтобус. В салоне сидели несколько оживленных выходцев из Средней Азии. Все они были в униформе центра по озеленению и возбужденно что‐то обсуждали. Охранник направился к автобусу, чтобы проверить прибывших. Когда он вернулся и открыл шлагбаум, впуская приехавших, Анна уже сидела в сером стареньком «Опеле». Спустя несколько минут машина плавно тронулась с места, набирая скорость, выкатилась на асфальтированную дорогу и направилась в сторону города.

В ближайшем поселке в каком‐то тупике она бросила машину. Тупик упирался в заброшенную разгрузочную железнодорожную площадку. Рядом ржавели несколько колесных платформ. Длинное приземистое здание склада с прохудившейся крышей было безлюдно. Листы шифера, покрытые островками мха, зияли провалами, из которых при появлении автомобиля взлетели чернохвостые сороки, огласив окрестности громкими криками.

На площади перед магазинами «Пятерочка» и «Магнит» она отыскала белый «Хёндай Солярис». На его дверцах фиолетовой краской было нанесено название каршеринговой компании. Минут через пятнадцать она выехала на трассу и помчалась к пункту назначения.

Подъезжая к месту, от которого ей нужно было отправиться к озеру, Аня начала высматривать безлюдную парковку. Она уже проехала одну, заполненную большегрузами и легковушками. Наконец впереди показалась асфальтированная площадка, где кроме двух дощатых скамеек, примостившихся у самой кромки леса, и синего мусорного бака ничего не было. Ничего и никого.

Анна свернула с трассы и остановилась. Отсюда было хорошо видно пустынное шоссе. В дымке, затянувшей небо, висело тусклое солнце. Едва слышный шум листвы прерывался перекличкой лесных птиц. Анна взглянула на часы. Через сорок минут она будет на берегу. Не торопясь, осмотрела себя и салон автомобиля. Перед поездкой она натянула на голову, скрывая волосы, плотную шапочку, на руки – резиновые перчатки. Ноги в кроссовках упрятала в пластиковые бахилы. Прежде чем сесть за руль, застелила сиденье одноразовой синтетической простыней. Теперь, покинув машину, она внимательно осмотрела салон и, убедившись, что не оставила следов, захлопнула дверцу. Привычным движением стащила перчатки. Бахилы вместе с простыней и перчатками сложила в пластиковый пакет. Она спрячет его где‐нибудь по дороге под старым, заросшим густым мхом пнём.

Она бежала уже минут двадцать. Дыхание было ровным, движения – экономными и размеренными. Заморосил дождь, и темный спортивный костюм, плотно облегавший ее фигуру, быстро намок. Метрах в пятистах от себя она заметила неожиданно возникшее желтое пятно. Какой‐то человек, вероятно, грибник, набросил на себя дождевик с высоким капюшоном. Анна, не замедляя бег, обогнула незнакомца по небольшой дуге. Тот было вскинул голову, удивившись неясному звуку, донёсшемуся сквозь шелест дождя, но, обведя взглядом намокшие стволы деревьев, не увидел ничего кроме нескончаемого зеленого поля ворон-ягоды и белесых пятен лишайника на камнях. Грибник решил, что забрался далековато и совершенно напрасно – в таких плотных зарослях не то что грибы, узбекские солнечные дыни не разглядеть, расти они здесь по чьей‐то прихоти.

Аня миновала черничные поля, выбежала на еле приметную лесную дорогу, заросшую высокой травой, и тут же за неплотными зарослями орешника разглядела близкое озеро. Через несколько минут она вышла к воде.

Безлюдный песчаный пляж в крохотной бухточке был невидим со стороны леса. Его надежно укрывал плотный подлесок. Ялик уткнулся носом в песок и слегка покачивался при каждом толчке невысокой волны. Семеныч, сидя на выброшенном штормом стволе дерева, глядел на озеро.

До самого горизонта, насколько хватало глаз, вода была неспокойна – от мелкой ряби вблизи берега до крупных волн вдалеке. Линия горизонта была тоже неровной, зыбкой, словно кипящая вода.

Сзади раздался шум шагов. Он обернулся. К нему шла Анна.

Он не видел её лет десять, а то и больше. Последний раз это было, когда дебаркадер, обновленный и со вновь возведенными надстройками, сиял свежим тесом, а он красил светящиеся на солнце доски голубой краской. Аня – девчушка в выцветшем от солнца платьице – неутомимо бегала по палубе, прижималась к теплому дереву и радостно сообщала, что это прямо копия Queen Elizabeth.

Сейчас она шла к нему, увязая в песке. Лицо сияло улыбкой.

– Какая красавица! – расчувствовался старик, вставая.

– Семеныч, ты зачем здесь? – спросила Аня после того как они обнялись.

– Ну а как иначе, Нюша? Не утерпел! Не казни! Да и… – Он махнул рукой и отвернулся, стараясь скрыть охватившую его радость.

Когда пришло задание обеспечить прикрытие и, главное, продумать пути отхода исполнителя, он почему‐то сразу решил, что появится именно она, Аня. Вот ни разу не сомневался! Подумал и решил: увижу непременно!

Впервые она появилась у него на озере в конце августа. Уже дули стылые ветра, озеро, вчера ещё сапфировое, сверкающее на солнце, сегодня покрылось седыми барашками на серых волнах. Старинный знакомый его, можно сказать, товарищ по оружию привёз к нему Аню в середине дня. Была она в летнем сарафане с накинутой на плечи большой, не по росту кожаной курткой. Он рассказал, что Анюта – сирота, дочь погибшего боевого товарища, что он оформил опекунство.

Во второй раз старик увидел Нюшу в городе в церкви – её крестили. Девочка, стоя босыми ногами в тазике, во все глаза смотрела на батюшку, моргала и жмурилась, когда тот лил ей на голову воду из кувшина. Не понимая, что с ней происходит, она покорно ходила за батюшкой, послушно повторяла непонятные ей слова и жмурилась, когда тот выстригал ей прядь волос. Нежный хохолок светился в льющихся через стрельчатое окно лучах солнца, и когда всё закончилось, Аня впервые с её приезда робко улыбнулась.

Сейчас она запрыгнула в лодку, и они отчалили. Покинув бухту с тихой водой, вышли на озерный простор, где волна, подгоняемая встречным ветром, стала энергично бить о корпус ялика. Старик завел мотор, и лодка медленно, но упорно пошла вдоль берега, приближаясь к небольшому острову, поросшему соснами.

– Как я уйду? – спросила Аня, поглядывая на старика.

– Эту лодку возьмешь, – ответил он, перекрикивая шум мотора.

– А как ты объяснишь, что она пропала?

– Нормально всё будет, – он выключил мотор и взялся за весла, – муринг сброшу, вроде как сам отвязался. Нас потянет на открытую воду, а там волна сильная, не то что лодку, понтон сорвать может. Одно слово – стихия!

– Не потонете?

– Да не боись! – он снова приналег на весла, с каждым гребком выдыхал слова. – Летом ветра гонят к дальним островам. Поболтает сутки, да и прибьет вон туда. – Старик указал на едва различимую на горизонте полоску земли. – Там монастырь. Монахи не дадут пропасть, – подытожил он.

Волны становились все выше, провалы между ними все глубже, шире. Вода потемнела, встречный ветер срывал брызги с гребней, лодка ходила ходуном под напором несущихся водяных валов. Старик снова завел мотор и стал править прямо на волну. Они обогнули небольшой мыс и попали в подветренную прибрежную зону, где не было ни волн, ни порядком надоевшего ветра.

– Ты сама как? – спросил старик. – Столько лет прошло. Я только и знаю, что про пансион.

– Дядя Коля… Ничего такого, – улыбнулась Аня, вглядываясь в появившийся дебаркадер, и тихо добавила: – Ничего такого, о чем хотелось бы рассказать.

– У тебя парень‐то есть? – не унимался старик, приняв улыбку за приглашение к откровенному разговору. – Я помню, ты с каким‐то долговязым на «Волге» каталась.

– Нету никого! – сказала и, разозлившись на себя, отрезала: – Нету!

– Зря! – благодушно выговорил ей старик. – Ты сердишься, потому что никого нет. Или есть?

Анна опустила голову, разглядывая носки своих кроссовок. Ей очень хотелось поговорить о Чеботарёве, но что толку рассказывать этому милому старику, который всю жизнь прожил бобылем и, наверное, не любил никогда. Но поговорить очень хотелось!

– Понимаешь, – начала она нерешительно, – на самом деле, есть! Молодой человек… Не друг, не знакомый, а молодой человек. Понимаешь? Ну, не важно! Наверное, я его люблю… Вот не знаю! Как к нему относиться? Пропал на несколько лет, а потом раз такой – явился! Как ему верить? Он даже замуж не зовет!

– Долговязый, что ли? – догадался Семеныч. – Так что ты хочешь? Вы, молодежь, всё больше без женитьбы хотите. Как это у вас? Отношения? Чего стесняться? Не пойму. Скажи – люблю. Хорошее слово… Потом ещё тоже придумали – гражданский брак. По мне, что так, что эдак – нехорошо, неправильно! Любишь – женись, любишь – иди замуж!

Анна умолкла. Вот чего она разоткровенничалась? Семеныч, конечно, добрый, но что он понимает? У него всё просто! Штамп в паспорте – и вся любовь! Тут не понимаешь, как дальше жить, а он про замужество! Чеботарёв, дурак ты безмозглый, куда ты влез? Кто тебя просил?! Тебя убьют, а я, как же я?!

Николай Семеныч как будто услышал, о чём она думает, и продолжил:

– Можно, конечно, и без штампа. Главное, чтоб вместе. Была у меня женщина. Любимая женщина. Я ей говорю, пойдем распишемся, чтоб всё чин-чинарем, как говорится! Нет, говорит, ты муж будешь только на бумаге, а я, говорит, хочу с тобой навсегда, чтоб мы рядом были. И сейчас, и в старости, говорит… А я что? Долг, говорю, воинский, служба… Разбежались… Молодые были, глупые…

Аня слушала вполуха, что там бурчит старик. Николай Семеныч как будто этого не замечал и продолжал негромко рассказывать, иногда взмахивая веслами.

– Приехал я к ней, лет уж пять прошло, а может, и меньше… А её нет. Померла. Рак крови. Неизлечимая, говорят, болезнь. Она и состариться‐то не успела. А я вот состарился, да всё без неё… Крестного давно видела? – сменил он тему, увидев наконец, что Аня его не слушает.

Она ответила не сразу.

– Видела. Ты почему спрашиваешь?

– Да так, вспомнил, как тебя крестили… Ты такая смешная… Крестный твой – мужчина, конечно, серьезный, ни разу не улыбнулся. Не пойму я его – верует он в Христа или нет? Вот чего он тебя решил крестить? Чудной он немного. В отряде каждому позывной придумывал. Лёха в подразделении у нас первым стрелком был, так он ему позывной дал – Приам. Меня Птахом, как египетского бога…

– Ага, – оторвалась от своих мыслей Анна, – а меня Апполионом.

– Ангел бездны? – покачал головой старик. – Для девочки не очень‐то…

– Нормально, – буркнула она.

Подходя к дебаркадеру, старик дал ей знак молчать. Лодку он подвел не к трапу, а с кормы, так чтобы их не было видно с дебаркадера. Накинув веревку на кнехт, он подтянул суденышко вплотную к понтону. Аня первой взобралась на палубу и быстрыми движениями закрепила швартов. Сзади раздались голоса. Она быстро присела и обернулась. Голоса звучали приглушенно и доносились со стороны надстройки верхней палубы. Сквозь широкие стекла иллюминаторов она разглядела несколько неясных фигур. Аня повернулась к старику. Тот всё ещё стоял в лодке, прислушиваясь. Потом успокаивающе покачал головой. Она склонилась к нему, и тот едва слышно прошептал:

– Я их отвлеку. А ты давай наверх. Трап сразу за кубриком. Наверху налево, вторая дверь.

Он сунул ей в руки ключ. Анна скользнула к надстройке, пригнулась, чтобы её не было видно из кают-компании, и замерла в ожидании. Старик достал из рундука мешок с рыбой, которую наловил с утра, и поставил на палубу. Потом подтянулся и не без труда взобрался на палубу. Он придумал, как ввалится в кают-кампанию, грохнет мешок об пол, чтобы рыба вывалилась перед ними. Точно отвлечет внимание! Есть на что посмотреть! Лещи, сиг и даже четырехкилограммовая семга. Взобравшись на палубу, он резко выпрямился и тут же покачнулся. Перед глазами все поплыло, прямо перед ним вспыхнули и тут же стали лопаться, словно мыльные пузыри, мириады звезд. Потом всё потонуло в кромешной тьме. Беспомощно взмахнув руками в поисках опоры, старик опрокинулся навзничь, ударившись затылком об одну из колонн. Теряя сознание, он рухнул на палубу. Из рассеченной кожи на затылке хлынула кровь.

Аня, услыхав непонятный шум на корме, замерла. В это время дробно простучали чьи‐то быстрые шаги по верхней палубе, потом они выбили дробь по невидимой лестнице и послышались с противоположного борта. Через мгновение в кают-компании раздались возбужденные голоса, сначала приглушенные стеклами иллюминаторов, а потом громкие и ясные на корме. Анна стремительно миновала расстояние до лестницы, взбежала наверх и юркнула в каюту с надписью «Красный уголок».

Глава IV

После того злосчастного падения в воду и унизительного спасения крикливой кухаркой Чеботарёв ушел к себе в каюту и, свалившись на кровать, мгновенно заснул. Проспал он, вероятно, недолго, потому что, очнувшись, ощутил, что одежда на нем по-прежнему мокрая, будто он только вынырнул из воды.

Его снова охватило лихорадочное волнение, и нервная дрожь пробежала по телу. Он зажмурил глаза. Сон, конечно, это сон, и он никак не кончается. Ночной кошмар, в котором неведомый и невидимый убийца неустанно следует за тобой, ты чувствуешь, что он всё ближе и ближе. Уже мелькает позади и сбоку неясная тень, а сон всё не кончается. Остается только продолжать бег в тщетной попытке скрыться от убийцы. Повинуясь мучительной логике кошмара, Чеботарёв бросился вон из каюты с одной целью – бежать. Не важно куда, зачем! В кошмаре главное бежать! Он торопливо скатился по лестнице на первую палубу и застыл в ужасе перед открывшейся картиной. На корме лицом вниз лежал человек. Голова его была в крови, и небольшая темно-красно лужица уже набежала на разогретую солнцем палубу. Как ни странно, но вид распростертого тела, словно ушат ледяной воды в лицо, произвел на Чеботарёва успокаивающее действие. Он справедливо, как ему казалось, рассудил, что если во сне появилось чье‐то, но не его, окровавленное тело, то, вероятно, кошмар тем самым дает ему отсрочку. Как будто убийца на какое‐то время насытился этой случайной жертвой и теперь дал ему фору, прежде чем снова броситься в погоню. Он повернул лежащего так, чтобы увидеть лицо, и узнал старика-лодочника. Тот был жив – дыхание с хрипом вырывалось из приоткрытого рта. То, что он узнал этого человека, вернуло к действительности. Чеботарёв оглянулся по сторонам. Из кают-компании доносились приглушенные звуки разговора. Он ринулся на голоса, распахнул дверь и, как он считал, спокойно сообщил о своей находке. Все разом запаниковали и засуетились. Буфетчица впала в истерику, а остальные стали выдвигать нелепые версии случившегося. Ему даже запретили взять лодку, а он так на неё рассчитывал. Пришлось вернуться в каюту.

Он сбросил ставшие ненавистными майку и джинсы, забрался под простыню и заснул.

Его разбудил резкий скрежещущий звук – так, вероятно, звучали ломающиеся под напором ледяных глыб металлические переборки «Титаника». Он рывком сел в кровати. За окном было светло – это высоко стоявшая луна заливала ночное небо неживым светом. Никакого затертого во льдах судна, ни мертвого арктического простора. Только бескрайняя гладь воды, залитая мертвенным светом. Откуда‐то доносились приглушенные голоса. Некоторое время он сидел неподвижно, прислушиваясь. Его снова стала пробирать дрожь. Он быстро натянул на себя высохшую одежду и замер возле запертой двери, прислушиваясь к происходящему снаружи. Кроме крика чаек и неясного, едва различимого шума голосов ничего не было слышно.

«Надо что‐то делать», – лихорадочно подумал Чеботарёв. Он снова впал в возбуждение. Можно, например, украсть лодку, благо сейчас темно, и на веслах дойти до берега. Можно, но он не знает, в какую сторону идти, – это раз. Да если бы и знал, то в темноте наверняка собьется с пути. Это два. Остаться здесь и дожидаться полиции? А смысл? Полиция его не защитит. Да и кто знает, не в сговоре ли полиция с теми, кто за ним охотится? Ночь – это очень долго… Старика ведь кто‐то пытался убить… Тогда закрыться на замок и отсидеться здесь до полиции? Стоп-стоп! Сначала нужно разобраться, спит он или не спит?

Он вздрогнул – в дверь постучали – и замер, боясь пошевелиться. Стук не повторился. Чеботарёв крадучись подобрался к окну и осторожно приподнял занавеску. Палуба была пуста. Дощатый пол, покрытый прозрачным лаком, отражал свет луны. Чайки, неизменные спутницы морских путешественников, исчезли, и даже шум голосов пропал. А были ли чайки? Или голоса и крики птиц ему лишь казались? Дебаркадер, покачиваясь, тихо поскрипывал и постанывал.

Чеботарёв уже было отпустил край занавески, как увидел мелькнувшую тень. Через мгновение раздался тихий стук. Спустя какое‐то время до него донесся приглушенный голос:

– Чеботарёв, ты спишь?

Он не поверил своим ушам! Слава Богу, это не сон, потому что во сне не звучат голоса… Да какая разница, сон это или нет! В следующую минуту он распахнул дверь. На пороге стояла Аня. Как ни был он ошарашен её появлением, но беспредельное счастье и мысль о спасении захлестнули его. Чеботарёв быстрым движением схватил её за руку, увлек в каюту и тут же захлопнул дверь.

– Ты что, спишь? – повторила она. – Почему сразу не открыл?

Он по-прежнему стоял, не произносил ни слова и только бессмысленно улыбался, глядя на неё. Потом схватил девушку в охапку, прижал к себе и тихо повторял:

– Аня, Аня, Аня…

Она наконец зашептала ему на ухо:

– Да отпусти ты, дылда!

Он послушно поставил её рядом с собой, но не выпустил из объятий.

– Ты? Неужели ты? – повторял он, и глупая улыбка ребенка, нашедшего долгожданный подарок под новогодней ёлкой, расплылась на его лице. Неожиданно он посерьезнел.

– Ты почему здесь? Нет, погоди, как ты узнала, что я… – он морщил лоб, заглядывал ей в глаза, но детская улыбка временами возвращалась, и тогда его лицо снова становилось милым и глупым.

Аня потянула его за руку и усадила рядом с собой на кровать.

– Чеботарёв, почему ты не отвечал? Я тебе звонила! – строгим шепотом спросила она и сообщила ему: – Тебя ищут, тебя хотят убить. – При этом её лицо оставалось спокойным, словно речь шла о расписании электричек.

Чеботарёв за два дня почти свыкся с тем, что его преследует убийца, но всё же испуганно замолчал. Потом с трудом выдавил из себя:

– Правда, что ль? – и продолжил, временами заглядывая её в глаза: – Да, да… Майя… Она была прямо как зверь… Понимаешь, у них система заглючила… А я тут при чем? Систему ведь можно перезагрузить.

– Код, шифр доступа, – спокойно ответила Майя, – его не перегрузить. У тебя доступ к Хранилищу.

– Деньги? – Чеботарёв судорожно сглотнул.

– Огромные деньги! – подтвердила Аня.

Они сидели, освещенные ночным светом, и оба молчали. Наконец, он, не поворачиваясь к ней, спросил:

– Ты значит в курсе… Знаешь обо всём… Ты одна из них?

Она кивнула. Счастье, охватившее все его существо при её появлении, сдулось, как прохудившийся воздушный шарик, сморщилось и безжизненно повисло на ниточке в медвежьей лапке Винни-Пуха.

– …приказал Владлен, – оказывается, Аня о чем‐то говорила, – Майя – исполнитель. Что‐то пошло не так, и они оба мертвы. Ты каким‐то чудом остался жив.

Чеботарёв, пока она говорила, глядел куда‐то в пустоту и, вопреки здравому смыслу, всё ещё надеялся, что сейчас, прямо в следующую минуту всё обернётся чем‐то вроде дурацкого розыгрыша. Может, Аня вообще имеет в виду совсем другое, и всё это неправда, и вот-вот она скажет, что это вовсе не то, о чем она сейчас говорит. Но минуты шли, чудо не происходило, и, взглянув на неё, он понял, что все правда. Правда, что его хотят убить, правда, что два человека уже мертвы, что Аня пришла его убивать. Он сидел, не в силах пошевелиться, и только смотрел ей в лицо. Ему было страшно.

– Теперь ты? – едва слышно произнёс он и тут же кивнул, словно подтверждая самому себе свою же догадку. – Странно… – продолжал он. – Ты здесь, рядом, и все, наконец, прояснилось. Знаешь, пацаном я даже не задумывался, что со мной будет, когда стану взрослым. Думал, ну как‐нибудь сложится. Есть же люди умнее меня, которые скажут, вот иди туда‐то, и это будет твоя взрослая жизнь. А тут мама умерла, автобус этот… Меня из жизни выбросило, как рыбу на песок, – ничего впереди, а то, что позади, – очень позади. И вдруг ты! Знаешь, сразу стало так просто! Нужно быть вместе, и всё! А когда оказалось, что это не прокатывает, что ты замужем, то всё равно было хорошо. Знаешь, как это хорошо! Даже когда Майя там, на шоссе… А она была очень страшная! Даже там… Знаешь, это твой звонок меня спас. Представляешь? Потом я прятался и боялся. Боялся и прятался. Тогда на дороге ты меня спасла. А теперь вот как всё оказалось.

Он попытался улыбнуться, у него ничего не вышло, и он продолжил:

– Ты пришла, и я перестал бояться… Ну, не так страшно… А теперь вон оно как! Ты не думай, я не хочу разжалобить. Я люблю тебя и… Я, когда в больнице лежал, читал много. Я не требую взаимной любви. Если я люблю, какое тебе дело? Понимаешь? Оказывается, любить – важнее всего остального, важнее взаимной любви. Важнее всего, что есть на свете! Получается, что деньги эти… ты говоришь, огромные деньги! Получается, что им цена – мой страх, твой муж и Майя мертвы, и главное дело – ты! Мы что, из-за них никогда не будем вместе? Они, эти деньги, для этого? Вы там, вы все там… ради этого живете, ходите, разговариваете, что‐то решаете! Ради таких вот денег?! А я не хочу! Я не хочу так жить! И тебя им не отдам! Ещё не знаю как, но точно не отдам!

Аня усмехнулась:

– Ты меня прямо без слов понимаешь. Я ещё ничего не сказала, а ты уже всё понял.

Она тихо рассмеялась. Потом обняла его за шею и, почти не касаясь губами, поцеловала. Так они просидели несколько минут, обняв друг друга, ничего не говоря. Потом Аня резко отстранилась от него, улыбка исчезла с её лица, и она лихорадочно зашептала:

– Мы сбежим ото всех, только делать надо все быстро, потому что… потому что они всегда страхуются… Где‐то есть ещё стрелок и ждёт, что я облажаюсь. Поэтому бежим прямо сейчас.

Она встала и подошла к двери.

– Погоди-ка, – остановил её Чеботарёв. Он подошел к ней, наклонился и поцеловал: – Давно хотел это сделать. А теперь вперед, и пусть мы будем жить, им назло!

Они вышли на палубу и крадучись, чтобы не слышно было шагов, дошли до лестницы и так же тихо спустились вниз. Луна светила им в спину, и когда они перешли на левый борт, их фигуры канули в непроглядную тень. Неслышно они подошли к корме и остановились, прислушиваясь.

Было тихо. Дебаркадер, залитый холодным светом, казался обезлюдевшим. Лодка, пришвартованная к корме, покачивалась с теневой стороны, и если бы они не стояли совсем рядом, то могли бы её и не заметить.

Чеботарёв, пригнувшись и рискуя быть освещенным луной, стал спускаться в ялик. До ближайшего острова, прикинул он, до его густой тени было метров семьсот. Нужно энергично поработать веслами, чтобы побыстрее укрыться в спасительном сумраке.

В это время Аня осторожно вышла на освещенную сторону палубы и, неслышно ступая, приблизилась к борту там, где на кнехт был натянут тугой «восьмеркой» муринг. Она быстро распустила кольца каната, сняла петлю с металлической тумбы и осторожно опустила муринг в воду. Канат, как синяя толстая змея, с тихим плеском ушел в черную бездну. Аня отступила от борта и быстро вернулась к лодке.

Чеботарёв протянул ей руку, готовый помочь спуститься, и тут она остановилась.

– Я на минуту, – шепнула она Чеботарёву, отступая и пропадая в темноте.

Он так и застыл с вытянутой вперед рукой.

Когда днем Анна впервые проникла в каюту с табличкой «Красный уголок», её мысли были сосредоточены на том, чтобы остаться незамеченной обитателями дебаркадера, и поэтому она не придала значение шуму, который раздался перед самым её бегством наверх. Она решила, что Семёныч таким образом отвлекал внимание пассажиров, давая ей возможность проскользнуть незамеченной мимо окна кают кампании. Поэтому, оказавшись наверху, она была спокойна и сосредоточилась на осуществлении своего плана.