Текст книги "Homo sensum (человек смыслопорождающий)"

Глава 3
Соотношение смысла и значения в психологической системе Л.С. Выготского

Особенностью работ Выготского является неуклонное развитие в каждой новой публикации излагавшихся ранее идей. Конечным продуктом его психологической системы стала теория речевого мышления, ключевым понятием которой явилась категория «значение». К решению проблемы значения, предложенному на последнем этапе развития культурно-исторической теории, Выготский следовал на протяжении всей своей научной деятельности. Поэтому данная категория вбирает в себя основные как позитивные, так и не получившие дальнейшего развития, идеи культурно-исторической теории. Выготский был из числа тех исследователей, которые прокладывают дорогу новым научным идеям, не считаясь с возможными частными ошибками, недоработками, неточностями в выводах. Главное – цельность основной идеи, неуклонное следование по избранному пути. Поэтому возможно недопонимание даже со стороны ближайших коллег-единомышленников.

Критика, высказанная в адрес Выготского представителями Харьковской психологической школы (см.: Гальперин, 1935; А.А.Леонтьев, 1983а; Зинченко, 1939; см. также: Радзиховский, 1979) сводилась к тому, что Лев Семенович оставил за пределами своего внимания проблему деятельностной детерминированности сознания. С точки зрения представителей Харьковской школы, сознание Выготским трактуется как результат социальной детерминации. Поэтому развитие сознания в культурно-исторической теории выглядит как результат взаимодействия индивидуального и общественного сознаний, а не как итог развития материального субстрата сознания – деятельности человека.

На основании проведенного нами исследования мы можем дать следующую оценку этих критических замечаний.

Обращение Л.С.Выготского к проблеме значения, переход от знака к значению представляется нам поворотным пунктом, с которого начинается содержательное оформление категории деятельности, ставшей затем одной из основных в понятийном аппарате советской психологии. По-видимому, Выготский вовсе не отрицал деятельностную детерминированность сознания. Если в своем научном творчестве Выготский главное внимание уделял проблеме социальной опосредованности сознания, это еще не значит, что он отрицал необходимость исследования соотношения между индивидуальной деятельностью человека и его сознанием. Другое дело, что под влиянием работ В.Гумбольдта, А.А.Потебни, Г.Шпета, М.М.Бахтина, В.Б.Шкловского и других исследователей, Выготский обратился прежде всего к проблеме речи: как литературоведу эта проблематика была ему наиболее близка. Безусловно, Л.С. испытывал сильное влияние идей Ф. де Соссюра, утверждавшего, что язык является «началом любого психологического исследования» (Соссюр, 1990, с. 152). Поэтому не удивительно, что именно на примере речевого мышления Выготский предпринял попытку построения новой психологической методологии. Но методологические принципы, раскрытые Выготским, не были специфическими законами речевой деятельности. Объективно это – общие закономерности деятельности человека, лишь проиллюстрированные на примере речевого мышления.[18]18
  Поэтому нельзя абсолютизировать, например, точку зрения Д.Б.Эльконина, утверждавшего, что у Выготского «несомненно» была попытка объяснить высшие психические функции человека «только завоеваниями ребенка в сфере языка, оставляя в стороне реальное практическое овладение ребенком человеческими предметами» (Эльконин, 1984, с. 402). Предлагая категорию значения в качестве единицы психологического анализа, Выготский, на мой взгляд, пытался продемонстрировать единство, целостность психической деятельности, распадавшейся в современной ему науке на отдельные функции. Но в таком случае значение, выступающее в качестве единицы психологического анализа, разумеется, не может пониматься только в традиционном смысле – как единица анализа речи.
  В психологической литературе отмечалось, что в системе психологических взглядов Выготского в понятии «значение» зафиксирована когнитивная тенденция (см.: Леонтьев и Лурия, 1956; Брушлинский, 1968; Зинченко, 1981). Однако, мы должны обратить внимание на то, что предпринятый Выготским поиск признаков, свойств, качеств психики человека приводит исследователя к проблеме значения как категории, наиболее полно характеризующей предмет психологии в целом.


[Закрыть]

Нередко можно услышать мнение: Выготский не использовал категорию «деятельность». По-видимому, после того, как А.А.Леонтьев (2001, с. 134–138) продемонстрировал итоги проведенного им анализа этой проблемы, подобное мнение можно считать анахронизмом. Мы видим, что внимание Выготского начинает обращаться к категории «деятельность» в 30-е гг. Сравнив эту тенденцию с проведенным нами анализом, можно сказать: то содержание, которое мы обнаружили за категорией «поведение» у Выготского и которое потребовало от нас введения нового обозначения («одухотворенное поведение»), теперь начинает приобретать черты, присущие современным представлениям о деятельности человека.

Другое дело, как Выготский рассматривал деятельность. Если понимать под деятельностью чувственно данный объект – элемент цепочки «психика-деятельность-социум», то, разумеется, такой деятельностью Выготский не занимался. Ведь в этом случае деятельностью фактически называется предметное действие. Для Выготского деятельность – это внечувственный объект, данный нам в нашем сознании в виде рефлексии и предметного действия. Поэтому исследовать речевое поведение или предметное действие – с точки зрения методологических принципов Л.С.Выготского – это все равно исследовать деятельность. Можно, конечно, спорить о том, что является «большей» деятельностью – речь или трудовой акт, размышления о строении атома или забивание гвоздей. Одно для нас бесспорно – Выготский считал наиболее целесообразным в качестве модели деятельности изучать речевое мышление, а в качестве модели речевого мышления, соответственно, – значение.

Выготский не рассматривал деятельность и социум как альтернативные явления. Сознание не может существовать ни без своей материальной основы – практической деятельности, ни без детерминированности психики извне, со стороны общественных отношений. На это указывал А.Н.Леонтьев в своем докладе памяти Л.С.Выготского 31 января 1977 г.: «Альтернатива 30–31 гг. оказалась не альтернативой, а необходимой линией движения психологического исследования. Не или-или, а обязательно и-и!» (Цит. по: А.А.Леонтьев, 1983а, с. 12).

Задача, которую поставили перед собой представители Харьковской школы и наиболее полное решение которой дал А.Н.Леонтьев, не сводилась, таким образом, к простому переходу от исследования соотношения «общественные отношения – сознание» к исследованию соотношения «индивидуальная деятельность – сознание». Необходимо было вскрыть закономерности перехода «общественные отношения – индивидуальная деятельность – сознание». При этом требовалось «отбросить представления о личности как о продукте совокупного действия разных сил… Марксистский диалектический метод требует идти дальше и исследовать развитие как процесс „самодвижения“, т. е. исследовать его внутренние движущие отношения, противоречия и взаимопереходы» (Леонтьев, 1983б, с. 194).

Развитие психологической теории Выготского можно представить следующим образом. Раскрыв роль процесса взаимодействия человека с окружающим его миром, – и, в первую очередь, с «миром» общественных отношений – исследователь столкнулся с проблемами, заставившими его перейти к более узкому аспекту деятельности – соотношению мышления и речи. Логика развития взглядов Выготского подсказывает, что следующим этапом его работы должно было явиться распространение этих общих закономерностей на всю деятельность человека. По словам А.Н.Леонтьева, положительная программа, содержавшаяся в учении Выготского о значении, «требовала, сохранив открывающуюся активную функцию значения, мысли, еще раз обернуть проблему. А для этого нужно было возвратиться к категории предметной деятельности, распространив ее на внутренние процессы – процессы сознания» (Леонтьев, 1983б, с. 151). Если на втором этапе творчества Выготского понятие значения в его интерпретации выступало в качестве орудия деятельности, а на последнем этапе значение исследовалось в качестве единицы речевого мышления, то следующим шагом должно было явиться распространение характеристик категории «значение» в качестве единицы на «внешнюю» деятельность человека.

«Есть основания полагать, что по логике своей теории в центр сознания он должен был поставить значение над проблемой которого он усиленно работал в последние годы жизни, – указывает А.Н.Леонтьев. – Подход Льва Семеновича к этой проблеме требует особого рассмотрения. Конечно, заключив сознание в мир таких рафинированных продуктов, как знак и значение, он, казалось, отошел от первоначальной психологической программы, направленной на изучение прежде всего практической, предметной, трудовой деятельности человека, на что, в сущности, и были устремлены все усилия Выготского.

Выготский остро чувствовал это при рассмотрении фундаментальной проблемы сознания и деятельности, когда писал, что „за сознанием открывается жизнь“. Но как прорваться к этой жизни, иначе говоря, к практической деятельности?» (Леонтьев, 1982, с. 39–40).

Этот последний этап так и не был осуществлен самим Л.С.Выготским, по крайней мере постольку, поскольку «как истинный ученый, Выготский называл исследованием только относительно завершенный комплекс экспериментальных и теоретических разработок» (Леонтьев, 1990, с. 112). Однако, направленность его работ, дает основания современным исследователям сделать вывод о том, что Л.С.Выготский пришел к понятию деятельность. «Деятельность целенаправленная. Деятельность специфически мотивированная. Деятельность, имеющая внутреннюю психологическую структуру. Деятельность, которая может быть практической, а может выступать как символическая (по более поздней терминологии – теоретическая)» (там же, с. 99).

В своей концепции значения как единицы психологического анализа Выготский непосредственно подошел к объяснению психики человека при помощи категории деятельности. Ведь, по Выготскому, значение – это не только акт психики. В этом процессе самое непосредственное участие принимает поведенческая сфера человека – без участия поведения, в качестве модели которого Выготский рассматривал речь, невозможно взаимодействие субъекта и объекта-вещи, а без такого взаимодействия невозможно преобразование продуктов психической деятельности. Выготский задал психологической науке «новую общую онтологию, новую общую действительность, которой является живое предметное движение и предметное действие субъекта» (Зинченко и Лебединский, 1981, с. 68). В своей концепции значения как единицы психологического анализа Л.С.Выготский непосредственно подошел к объяснению психики человека при помощи категории деятельности.

И все же, связь между деятельностью и значением в культурно-исторической теории не эксплицирована. В результате, как указывал О.К.Тихомиров, значение как единица анализа «еще не дифференцирует психологический и лингвистический аспекты» (Тихомиров, 1984, с. 13).

Можно выделить и другие проблемы, возникающие при такой интерпретации значения в теории речевого мышления Выготского. Во-первых, это – проблема «размытости» понятия «значение». С одной стороны, значение, с точки зрения Выготского, это – высшая стадия развития внутренней стороны слова (смысла), а с другой стороны, ни генетические, ни функциональные признаки значения, установленные Выготским, не дают возможности разделить понятия «значение» и «внутренняя сторона слова». Отсюда следует еще одна проблема. Сознание трактуется Выготским как система понятий, т. е. значений как высшей стадии развития внутренней стороны слова. Но специфика таких значение как раз и не выявляется в теории речевого мышления Выготского.

В.В.Давыдов и Л.А.Радзиховский, противопоставляя идею деятельности и проблему значения в творчестве Выготского как выражение методологической философской программы и ее конкретно психологической реализации, справедливо считают, что «в последних работах Л.С.Выготского проблема значения приобретает самодовлеющий характер, а идея деятельности как объяснительного принципа, идея деятельностной детерминации, хотя бы в опосредованной форме, не представляется логически необходимой» (Давыдов и Радзиховский, 1981, с. 76). В этой теории значение и деятельность существуют как бы независимо друг от друга. Это значит, что разорваны логический конструкт и та реальность, которая стоит за этим конструктом. Сама реальность при этом теряет свою конкретность, содержание ее становится неясным, что служит для различных трактовок всей системы. Так фактически и произошло с теорией Выготского. Ее считают аналогом символического интеракционизма (Zindsmith & Strauss, 1968), находят в ней подтверждение гипотезы лингвистической относительности (Chaplin & Krawiec, 1979). Выготского называют основоположником когнитивной психологии (Раусте фон Врихт, 1982) или, по крайней мере, говорят о том, что его идеи вполне созвучны идеям когнитивизма (Scheerer, 1976). П.Я.Гальперин (1935) заметил, что культурно-историческая теория может получить свое дальнейшее развитие как в контексте диалектического материализма, так и во французском позитивизме. Выход из создавшейся ситуации мог быть найден на пути исследования той реальности, которая стоит за значением. Необходимым шагом представлялся переход к деятельностной парадигме.

Сущность любого явления представляет собой его внутренний аспект. Исходя из этой аксиомы, мы должны ответить на вопрос: каким образом общественные отношения, будучи, несомненно, внешним по отношению к субъекту фактором, в то же время выступают в качестве его сущности? Фактически принципиальную схему ответа ответа на этот вопрос давали философы 18 века, провозгласившие принцип отражения: социальное отражается субъектом и преобразует его. Но этого утверждения было слишком мало, чтобы считать проблему раскрытой. Во-первых, требовалось показать отличие отражения у человека и у животных. Но и этого было мало. Субъект по определению не мог выступать в качестве «рефлектора», как того требовал вульгарный материализм. Решение проблемы было дано введением принципа деятельности, которая и явилась тем «зеркалом», в котором находит свое отражение «вторая природа», окружающая человека.

Известно, что «деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т.3, с. 1). Диалектически мыслившие исследователи стремились выйти из тупика, в котором в силу своей сущности неизбежно оказывается метафизика. Начиная с философии Платона, предпринявшего в своей концепции души как движущего самое себя начало первую – из известных – попытку рассмотрения человека с позиций диалектики, и заканчивая грандиозной системой Гегеля, человечество продвигалось по пути познания внутренних движущих сил развития человека.

Уже в своих ранних работах Выготский сформулировал идею, в соответствии с которой «поведение человека организовано таким образом, что именно внутренние, плохо обнаруживаемые движения направляют и руководят им» (Выготский, 1982а, с. 79). Эти движения становяться возможны благодаря борьбе рефлексов. Вслед за Ч.Шеррингтоном Выготский утверждает, что картина борьбы рефлексов, в соответствии с которой «наша нервная система напоминает узкие двери в каком-либо большом здании, к которым в панике устремилась много тысячная толпа; в двери могут пройти только несколько человек; прошедшие благополучно – немногие из тысячи погибших, оттесненных» (там же, с. 87), – эта картина, по мнению Выготского, «ближе передает тот катастрофический характер борьбы, динамического и диалектического процесса между миром и человеком и внутри человека, который называется поведением» (там же).

Надо сказать, что в предложенной Л.С.Выготским картине борьбы рефлексов отражена скорее динамика деятельности, чем ее истинная диалектика. Ведь «победа» того или иного рефлекса может трактоваться и как непосредственное проявление силы внешнего раздражителя. И тогда поведение человека не будет отличаться от движения физического объекта, которое определяется суммой действующих на него сил. Однако, именно против такой трактовки поведения изначально выступал Выготский. Борьба рефлексов, по Выготскому, «есть совершеннейшая реальность, такая же как и восторжествовавшие реакции» (там же, с. 87), однако, понять поведение как рефлекс невозможно. Ведь рефлекс – «понятие абстрактное» (там же, с. 82), поскольку с точки зрения рефлексологии, все в мире – рефлекс. Поэтому у Выготского это понятие можно рассматривать лишь как самое общее («родовое») обозначение ответа на воздействие извне, но не как объяснительный принцип деятельности человека.

Проблема, которую поставил перед собой Выготский, состояла в устранении постулированной бихевиоризмом дихотомии поведения и сознания. Причем, концепция Выготского не предполагала деструктурирование основного принципа бихевиоризма – стимульно-реактивной схемы. С рефлекса, по мнению Выготского, должна начинаться психология. Но сам рефлекс состоит из отдельных «элементов», значение которых для построения психологической теории не одинаково. Составляющими рефлекса являются раздражение, внутренний процесс и ответ. Развивая идеи И.М.Сеченова, Выготский утверждает, что именно внутренние элементы рефлекторного механизма направляют и руководят поведением (Выготский, 1926). В этой внутренней части рефлекторного механизма разворачивается борьба рефлексов, определяющая собой развитие поведения, которое является «системой победивших реакций» (Выготский, 1982а, с. 86).

Здесь невозможно не обратить внимание на использование Выготским сеченовской идеи «заторможенных реакций», ее аналогов в поэтике и структурализме начала 20 века, на развитие этих идей Л.С.Выготским. Как подметили М.Г.Ярошевский и Г.С.Гургенидзе (1982), «не ссылаясь на И.М.Сеченова, Выготский использует его знаменитую формулу о мысли как рефлексе, „оборванном на двух третях“. Изучение подобных заторможенных реакций с помощью объективных методов представлялось Выготскому в тот период главным путем к раскрытию тайн сознательной регуляции человеческого поведения» (Ярошевский, Гургенидзе, 1982, с. 440). Думается, эта идея представляла интерес для Выготского не только «в тот период». Собственно, мысль о преодолении как механизме осознавания – мысль, явившаяся психологическим аналогом физиологической формулы Сеченова, – эта мысль красной нитью проходит через творчество Выготского. Он пишет об этом в «Педагогической психологии» (1925 г.). Об этом же он говорит в совместных с А.Р.Лурия «Этюдах по истории поведения» (1930 г.). И, казалось бы, забывает про эту концепцию. Однако, в статье 1928 г. «К вопросу о динамике детского характера» мы находим слова Л.С.Выготского, непосредственно указывающие направление развития этой теоретической линии. В этой статье Выготский, объединяя концепты «рефлекс цели» И.П.Павлова, «компенсация» А.Адлера и «закон запруды» Т.Липпса делает следующий вывод: «1) неприспособленность ребенка к социально-культурной среде создает мощные препятствия на пути роста его психики (принцип социальной обусловленности развития); 2) эти препятствия служат стимулом для компенсаторного развития; становятся его целевой точкой и направляют весь процесс (принцип перспективы будущего); 3) наличие препятствий и заставляет совершенствоваться функции и приводит к преодолению этих препятствий, а значит, к приспособленности (принцип компенсации)» (Выготский, 1983а, с. 159). Здесь нам видится вектор, направленный на теорию идеальной формы, созданную Выготским в контексте концепции речевого мышления.

Еще одна линия, разрабатываемая в современной Л.С.Выготскому науке и связанная с теорией «преодоления», была представлена участниками Общества изучения поэтического языка (ОПОЯЗ) и отображена в понятии «остранение», введенном В.И.Шкловским.

Собственно, истоки поэтики берут свое начало в исследованиях русских языковедов Е.Д.Поливанова и Л.П.Якубинского, обративших внимание на большую сложность поэтического языка по сравнению с разговорным. А именно, было подмечено, что в прозаической речи существует явление расподобления, то есть если происходит стечение, соединение одинаковых согласных, то некоторые из них изменяются так, чтобы было легче говорить. Поэтический же язык, наоборот, сгущает звуки, как, например, в скороговорке «ехал грека через реку». То есть поэтическая речь затруднена. Аналогичную затрудненность обнаружил Поливанов в японском поэтическом языке, где сохранились такие звуки, которых уже нет в разговорном языке.

Для объяснения этих и подобных им явлений В.И.Шкловский создает теоретическое построение, ключевую позицию в котором заняла категория «остранение». Остранение есть не что иное как делание художественного произведения более «странным», то есть затрудненным для восприятия. Целью здесь является как бы «растягивание» во времени восприятия художественного произведения. Производные остранения разнообразны. Это, например, торможение образной массы повтором, стечением одинаковых слов и целых частей текста, как, например, в русских народных сказках. Остранение может проявляться в форме мотивировки задержания, то есть затруднения действий героя. «Судьба героя, – пишет Шкловский, – дойдя до, казалось бы, неразрешимого положения, неожиданно изменяет свое течение. Положение же, могущее создавать такие узлы, и выбирается в мотивы» (Шкловский, 1983, с. 49). Таковы мотивы кораблекрушения или похищения героя в древнегреческом эпосе. Это – «перипетии» (вспоминает Шкловский термин, использовавшийся Аристотелем), то есть неожиданные повороты сюжета. В любом случае, «главное здесь, – подчеркивает Шкловский, – прием, построенный на задержании. Цель этого приема – построить ощутимое, воспринимаемое произведение» (Шкловский, 1925, с. 55).

М.Г.Ярошевский, анализируя «Психологию искусства» Выготского, утверждает, что по мнению ее автора теоретические построения формалистов ложны. «Столь же ложной он считает формулу „остранения“» (Ярошевский, 1993, с. 163). На самом же деле, Выготский говорит только о том, что в критикуемой им теории «теряется все истинное значение найденных формалистами законов остранения» (Выготский, 1968, с. 79). По мнению Л.С.Выготского, не сам «закон остранения», открытый формалистами, является ложным, а только его интерпретация авторами открытия. Суть «остранения», по Выготскому, не в том, чтобы в конечном итоге сделать восприятие более легким (затруднить, чтобы прояснить), а в том, чтобы позволить читателю (зрителю, слушателю) проникнуть в сущность описываемого автором явления. Автор художественного произведения путем «остранения» опосредует восприятие читателем (зрителем) той «идеальной формы», которая представлена в данном произведении, но которая не дана непосредственно в чувственном восприятии.

Таким образом, уже в 20-е годы можно найти элементы будущей композиции, которая представлена Л.С.Выготским в теории речевого мышления концептами «опосредование» и «идеальная форма». Но на первых этапах разработки психологической теории перед Выготским стояла иная задача: преодолеть бихевиористскую парадигму, вернуть сознание в качестве предмета психологического исследования. Выделение внутреннего процесса в качестве интегрального элемента рефлекторного механизма позволяет автору культурно-исторической теории интерпретировать само сознание как рефлекс. Сознание в этом случае получает свое объяснение как передаточный механизм между системами поведенческих рефлексов, как «рефлекс рефлексов» (там же, с. 58). Выготский приходит к понятию сознания, определяемому через рефлекс как приспособительная реакция организма, содержательно выражающая внутреннюю сторону рефлекторного поведенческого акта.

Понятие «рефлекс», по мнению автора статьи «Сознание как проблема психологии поведения», «методологически… крайне ценно» (Выготский, 1982а, с. 81). Для него данная схема – выражение реального механизма взаимодействия как животных, так и человека с внешней средой. Другое дело, что применительно к человеку этот принцип утрачивает свою объяснительную силу. Однако, и на уровне поведения человека он продолжает играть определенную роль. Человек несомненно подвергается воздействиям со стороны внешних «стимулов» и «реагирует» на эти «стимулы». Но такие «стимулы», «реакции», «рефлексы» принципиально отличаются от аналогичных процессов у животных. Выявить специфику поведения человека – в этом видит Л.С.Выготский задачу психологии.