Текст книги "Homo sensum (человек смыслопорождающий)"

Поясним сказанное, взяв для примера сетевые модели семантической памяти (см.: Тульвинг, 1972; Бэдели, 1976; Линдсей и Норман, 1974; Клацки, 1978). Эти (как и многие другие) модели представляют собой попытку описать психическое в удобных для нас, привычных терминах. Эти модели действительно могут служить более или менее удобными рабочими инструментами исследователя при изучении им своего предмета. Но это вовсе не означает, что мы имеем право требовать от этих моделей однозначного соответствия своему оригиналу. Иными словами, если мы попытаемся взять, например, сетевую модель памяти и наложить ее на предполагаемую реальную сеть, которую составляет система психического, то нас постигнет разочарование. И причиной такого разочарования будут не частные (более или менее значительные) расхождения между моделью и оригиналом – мы просто не обнаружим искомый оригинал в том виде, какой предлагает нам данная модель. Любое структурное описание психики (совершенно необходимое для осуществления полноценного анализа) не может претендовать на адекватную интерпретацию психического отражения.

Процесс психического отражения человеком объективной реальности представляется не в виде перехода от одной части системы ко второй, третьей и т. д., а как переход от одного состояния системы ко второму состоянию, третьему и т. д. Описание психологического процесса как смены состояний представляется наиболее релевантным взгляду на психику как на целое. Каждое из состояний этой системы может проявляться в различных формах. Например, в терминах Н.Д.Гордеевой и В.П.Зинченко, это – переход от одних «квантов действия» к другим: «Каждый квант действия… может вызвать другой квант действия или трансформироваться в квант восприятия или оценки. Другими словами, квант действия представляет собой одновременно и частицу, и целое, поскольку он может трансформироваться в любую другую частицу, которую он содержит в себе» (Гордеева и Зинченко, 1982, с. 163). Мы можем нарисовать схему таких переходов от состояния А к состоянию Б, В, Г и так далее, но следует помнить, что эта схема будет лишь структурным описанием функционирования единого целого.

Таким образом, понятие «структура» является полезным орудием – но всего лишь орудием, посредством которого исследователь проводит анализ психического процесса. Структурная интерпретация объекта исследования относится, по существу, к метафизическому способу познания, который, «хотя и является правомерным и даже необходимым в известных областях, более или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или поздно достигает каждый раз того предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях, потому что за отдельными вещами он не видит их взаимной связи, за их бытием – их возникновения и уничтожения, из-за их покоя забывает их движение, за деревьями не видит леса» (Энгельс, 1978).

Итак, одним из аспектов построения предмета исследования является выделение элементов, образующих структуру такого предмета. При этом важную функцию выполняет интегрирующий элемент, выражающий системное качество. Вместе с принципом развития системное качество входит в содержание единицы психологического анализа, которая в итоге приобретает статус объяснительного принципа теории. Таким образом, единица анализа из нерасчлененного понятия, из простого начала превращается в сложный объяснительный принцип, структурными компонентами которого являются принцип развития и системное качество. Но если единица в форме простого начала непосредственно указывает на предмет исследования во всей его целостной конкретности, то по мере превращения единицы в объяснительный принцип, понимание предмета опосредуется теоретико-логическими построениями автора. Иными словами, ярко выраженная онтологическая насыщенность единицы начинает убывать по мере нарастания роли гносеологического аспекта.

Следующие шаги, которые мы предпримем, – выяснение того, каким представляется Л.С.Выготскому предмет психологической науки, а также – каким образом диалектическая методология находит свое приложение в ходе построения им этого предмета. В частности, попробуем выяснить, каким образом генетический и структурный анализ находят свое отражение в этом процессе.

Глава 2
Предмет исследования в психологической системе Л.С. Выготского

Начало прошлого столетия – время бурных перемен в жизни людей и в науке. В естествознании потрясает основы теория относительности. Переворачиваются представления людей о мире, в котором они живут. Труднее всего для человека изменить мнение о самом себе. Психология в эти годы все еще занимается разрешением споров между последователями В.Вундта и приверженцами Вюрцбургской школы, хотя и они отходят на второй план перед натиском бихевиористов, гештальтистов, модных психоаналитиков.

Концепция, созданная Выготским на первом этапе его психологической деятельности, в качестве своего основания имеет критический анализ рефлексологии. Выготский утверждает, что цели и средства рефлексологии не соответствуют друг другу. Цель, которую представители рефлексологии ставят перед собой – изучение сложных форм поведения человека, – не может быть достигнута посредством изучения простейших форм поведения, которое только и возможно в пределах рефлексологического методического аппарата. Перенос выводов, к которым приходят рефлексологи на основании поведения животных, на поведение человека без учета его специфики вызывает целый ряд отрицательных последствий. Понятие «рефлекс» становится абстракцией, в своей всеохватывающей всеобщности ничего не объясняющей. Поэтому рефлексология превращается в декларативную и схематичную науку. По мнению Выготского, рефлексология подошла к поворотному пункту в своем развитии, когда противоречие между старыми средствами и новыми целями должно вызвать коренные изменения в содержании этой науки.

Бихевиоризм, направивший всю свою энергию на изучение поведенческих реакций, оставил без внимания внутреннюю жизнь субъектов, отрицая, по существу, не только интимно-личностные, эмоциональные аспекты психики, но и закономерности процесса познания. Концепции поведенческого подхода имели довольно сильные отличия «в России, где в условиях нараставшего революционного движения на передний план выступала защита достоинства и независимости человеческой личности, и в Соединенных Штатах, где доминировал утилитарный, прагматический подход к человеку» (Ярошевский, 1974, с. 177), обусловленный запросами быстро развивавшейся экономики. Особенно резко это проявилось во взглядах на роль сознания. Классический бихевиоризм отверг постулат о том, что психолог – это исследователь сознания, как чего-то внутреннего, выступающего в виде субъективных образов. Утверждалось, что поведение человека может стать объектом точной науки лишь после отказа от сознания и других «менталистских» понятий. В отличие от американского бихевиоризма, в работах русских ученых (Сеченов, Павлов, Бехтерев) всегда подчеркивалось отличие исследования поведения от основных задач психологии. В.М.Бехтерев, пытавшийся, как известно, распространить законы механики на общество, писал: «По крайней мере нет основания признавать, что в проявлениях психической сферы дело обошлось бы без присутствия субъективного… Мы не можем вообще согласиться с мнением, что сознание является простым эпифеноменом материальных процессов. В природе нет ничего лишнего, и субъективный мир не есть только ненужная величина или бесплодное качество в обшей нервно-психической работе» (Бехтерев, 1907, с. 17). И.П.Павлов, отмечая огромное значение исследований высшей нервной деятельности для психологии: «Мы – проще, чем психологи, мы строим фундамент высшей нервной деятельности, а они строят высшую надстройку… Ведь психологическое знание и исследование поставлено чрезвычайно трудно, оно имеет дело со страшно сложным материалом… Ведь в психологии речь идет о сознательных явлениях, а мы отлично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного» (Павлов, 1951, с. 105).

В марксистской психологии высказывалось утверждение, в соответствии с которым в своей психологической теории Л.С.Выготский некритически воспроизводит основные принципы бихевиоризма. На наш взгляд, это утверждение нуждается в уточнении. Прежде всего, следует четко обозначить свое отношение к бихевиоризму. В соответствии с наиболее распространенной формулировкой, принимая богатый фактический материал, собранный представителями поведенческой психологии, мы не можем согласиться с теоретико-методологическими и философско-мировоззренческими выводами бихевиоризма. Однако, на наш взгляд, полный отрыв психологии от теоретических принципов бихевиоризма может породить теоретико-методологический разрыв между исследованием человека, его личности и деятельности, с одной стороны, и генетических истоков личности, сознания и деятельности человека, с другой. Ведь единица анализа, выделенная бихевиористами («S-R») выражает реальный механизм взаимодействия как животных, так и человека с внешней средой. Другое дело, что применительно к человеку этот принцип утрачивает свою объяснительную силу.

Вряд ли есть исследователи, которые могли бы всерьез отрицать принцип взаимодействия человека и окружающего его мира. Вспомним хотя бы слова С.Л.Рубинштейна, утверждавшего: «Все можно действительно подвести под общее понятие рефлекса, рефлекторно-сочетательной деятельности, но в этом подведении под такое абстрактное общее понятие утрачиваются специфические определения различных функций, которые они имеют и определяются в своем специфическом отличии от других» (Рубинштейн, 1989, с. 371). Дело как раз в том-то и состоит, что принцип S-R специфичен для живых организмов лишь до определенного уровня. Именно поэтому следует с осторожностью подходить к интерпретации таких, например, высказываний Выготского: «Всякий культурный прием поведения, даже самый сложный, может быть всегда полностью и без всякого остатка разложен на составляющие его естественные нервно-психические процессы, как работа всякой машины может быть в конечном счете сведена к известной системе физико-химических процессов» (Выготский, 1991, с. 8). Обратим внимание: не о разбирании машины на отдельные детали (элементы) говорит Выготский, а о выделении схемы, принципа, закона, лежащего в основании работы целого. Физико-химические процессы, разумеется, применимы к значительно более широкому классу явлений, чем «машины». Одновременно, не эти всеобщие законы определяют сущность того объекта, который рассматривается в данном примере (машина).

Именно такой общей схемой является рефлекс. В современной Выготскому советской психологии рефлекс служил спасительным средством – по мнению поведенческой психологии, именно рефлекс, как единица, отражающая основные качества биологического организма, может служить противовесом элементаристскому принципу, к концу 19 в. вызывавшему всеобщее отторжение. Однако, физико-химические процессы, дающие адекватное объяснение объектам неживой природы, не могут сделать что-либо подобное в отношении живых организмов. Аналогично, рефлекс, ставший адекватным объяснительным принципом в физиологии, не мог объяснить поведение человека.

При дальнейшем усложнении организации и поведения стимульно-реактивный принцип утрачивает функцию существенного признака. Однако, и на уровне человека он продолжает играть определенную роль. Человек несомненно подвергается воздействиям со стороны внешних раздражителей и реагирует на них. Но такие «стимулы», «реакции», «рефлексы» принципиально отличаются от аналогичных процессов у животных. На смену принципу стимульности, как подметил А.Г.Асмолов (1996) приходит принцип предметности. Но если мы вспомним, что основным методологическим принципом для Выготского является диалектика, то безусловно должны придти к выводу: принцип стимульности не исчезает, он снимается принципом предметности. Стимульность, выражаясь словами Л.С.Выготского «схоронена» в предметности. Культурное развитие – это «развитие особого типа, обладающее своими особыми закономерностями» (Выготский, 1991, с. 11). Выявить специфику такого качественно нового поведения человека – в этом видит Л.С.Выготский цель психологии.

Бихевиористскую концепцию можно рассматривать как предельную форму теории Л.С.Выготского, если воспользоваться принципом соответствия, сформулированным Н.Бором. Суть этого принципа состоит в том, что теории, справедливость которых установлена для той или иной области, с появлением более общих теорий не устраняются как нечто ложное, но сохраняют свое значение для прежней области как предельная форма и частный случай новых теорий. Если воспользоваться термином самого Н.Бора, можно сказать, что идея бихевиоризма это – «глубокая идея» или «большая истина». Бор писал: «Существует тривиальная истина и большая истина. Противоречащее тривиальной истине, несомненно является ложным. Противоречащее же большой истине является также истинным» (Цит. по: Мак-Гайр, 1984, с. 48). По словам современного исследователя, «отрицание, содержащееся в глубокой идее, несет в себе положительное утверждение, которое само может оказаться глубокой истиной. Согласно своеобразной симметрии, свойственной природе глубоких идей, если отрицание первоначальной идеи приводит к глубокой истине, но с еще большей уверенностью, чем прежде, можно утверждать, что первоначальная идея также глубоко истинна. Отрицание в этом случае становится средством выявления глубинности предшествующих идей, позволяя обнаружить в них ранее не замечавшиеся пласты смысла» (Овчинников, 1983, с. 94).

Выготский подчеркивает, что основной источник кризиса рефлексологии заключается в игнорировании ее представителями проблемы сознания. Рефлексология не отрицала наличия сознания, но и не принимала его в качестве своего предмета. Фактически это вело к эпифеноменализму в трактовке сознания и, в конечном итоге, к невозможности его научного объяснения. Рефлексология (так же как и американский бихевиоризм) оставалась наукой о поведении высших млекопитающих, в то время как задача науки о поведении человека заключалась в объяснении поведения средствами марксистской методологии, ассимиляция которой являлась актуальной задачей психологии. Но объяснить поведение человека, с точки зрения Выготского, значит объяснить его сознание, поскольку именно сознание является тем отличительным признаком, который выражает специфику поведения человека. Идея сознания как отличительного признака поведения человека становится исходным принципом позитивной части концепции Л.С.Выготского, созданной им на первом этапе развития его теории.

По мнению одного из исследователей творчества Выготского, пафос его теории – в отрицании «естественнонаучной парадигмы» (Пузырей, 1986). Высказывания же самого Л.С.Выготского не оставляют сомнений в том, что общая идея его психологической системы – в необходимости создания естественнонаучной психологии. Думается, подобная противоречивость явилась следствием введения А.А.Пузыреем иного, чем у Выготского критерия естественнонаучности. По мнению Пузырея, таким критерием является независимость объекта от ситуации его исследования. Принимая свой тезис, автор, разумеется «доказывает» «неестественность» теории Выготского. Действительно, сегодня у психологов почти не вызывает сомнения тот факт, что предмет их исследования не может оставаться вне влияния ситуации исследования. Имеется множество примеров такого «внеэкспериментального» воздействия. Но при чем же здесь убежденность Выготского в необходимости создания естественнонаучной психологии, этот «raison d’etre» его психологической системы? Ведь сам Выготский (одновременно отрицавший идеи бихевиористов, считавших естественнонаучной такую психологию, которая позволяет предсказывать и управлять актами поведения (Уотсон, 1926), и гештальтпсихологов, стремившихся к созданию естественнонаучной метатеории наподобие математики (Вертгеймер,1980), – сам Л.С.Выготский видел научный смысл психологии именно в естественности ее предмета.

«Марксистская психология может быть только естественной наукой», – пишет Выготский (1982а, с. 417), но тут же добавляет, что такое определение следует отличать от понятия «биологическая наука». Понятие «естественность» не совпадает у Выготского с понятием «биологичность»: все биологическое естественно, но не все естественное биологично. Очевидно, смысл этого замечания для Выготского состоял в отмежевании как от интроспекционистских, так и бихевиористских толкований предмета: предмет марксистской психологии в отличие от интроспекционизма естественен, но в отличие от бихевиоризма не биологичен. Биологическое, конечно, участвует в развитии высших психических функций, но постольку, поскольку и социальное участвует в органическом развитии ребенка (см.: Выготский, 1991, с. 11).

Понятие предмета естественной науки у Выготского является чрезвычайно широким, фактически совпадающим с понятием материальности. Цитируя определение В.И.Ленина: «Единственное „свойство“ материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания» (Ленин, т.18, с. 275), – Выготский подчеркивает, что в данном определении выражен «в сущности принцип реализма» (Выготский, 1982а, с. 413).

Для Выготского естественно все, что реально существует. Наука о субъективном имеет не меньшее право на существование, чем математика или биология, поскольку предмет психологии в такой же степени независим от сознания исследователя, как и физические объекты.

Однако, сама по себе объективность познаваемого еще не является, по мнению Выготского, критерием научности. Для Выготского суть психологии как науки, прежде всего, – в возможности объяснения: «Для психологии как знания есть два пути: или путь науки, тогда она должна уметь объяснять; или знание об отрывочных видениях, тогда она невозможна как наука» (Выготский, 1982а, с. 414), – причем «объяснять – значит устанавливать связь между одним фактом или группой фактов и другой группой. Объяснять – значит для науки – причинно объяснять» (там же, с. 300).

В современной Л.С.Выготскому психологии доминировали два подхода к проблеме причинного объяснения: психологический детерминизм В.Вундта и механический детерминизм, главной формой которого выступал бихевиоризм. В обоих случаях сознание трактовалось как ряд феноменов, которые либо должны объясняться из самих себя, либо вообще не должны рассматриваться как предмет науки. В итоге сознание приобретало статус неестественного явления, т. е. такого явления, в основании функционирования которого лежат законы, принципиально отличные от законов, управляющих функционированием естественных объектов.

Эмпирическая психология начала ХХ века, которую Л.С.Выготский рассматривал как альтернативу марксистской психологии, фактически ограничивалась этапом обобщения явлений. Но «истинная задача анализа во всякой науке есть… вскрытие реальных каузально-динамических связей, лежащих в основе каких-нибудь явлений» (Выготский, 1983а, с. 96). Поэтому «нас должен интересовать… не готовый результат, не итог, или продукт развития, а самый процесс возникновения или установления высшей формы, охваченной в живом виде» (там же, с. 100), поскольку «явление определяется не на основе его внешнего вида, но на основе его реального происхождения» (там же, с. 97).

Таким образом, реальность, по Выготскому, не сводится к возможностям чувственного восприятия. Реален не являющийся (т. е. чувственно воспринимаемый) объект, а объект в своем становлении (развитии), подчиняющемся закономерным причинным связям. Истинная реальность может находиться вне пределов чувственного восприятия. То, что мы воспринимаем (видим, слышим, ощущаем) – лишь явление нам реальности.

Разумеется, разведение понятий «естественное» и «биологическое» еще не давало возможности указать признаки, характерные для предмета психологии как естественной науки. Уточнение своего толкования предмета психологии Выготский дает, сопоставляя это свое понимание с понятием «органическая система», употреблявшимся К.Марксом. Раскрывая свое понимание естественнонаучности, Выготский подчеркивает: «В этом смысле Маркс, по его словам, изучает процесс развития экономических формаций как естественноисторический процесс» (Выготский, 1982а, с. 418). Отсюда мы можем сделать вывод об аналогичности понимания предмета исследования Выготским тому содержанию, которое вкладывал Маркс в понимание предмета своего исследования.

У нас есть возможность сослаться на мнение советских философов, изучавших понятие «органическая система» в контексте анализа категорий марксистской философии. Так Б.Грушин (1964, с. 238) определяет органическую систему как «сложный развивающийся объект». Э.В.Ильенков отметил, что необходимые предпосылки и условия возникновения органической системы «сохраняются на всем протяжении ее истории. И, наоборот, каждое действительно необходимое следствие существования данной системы необходимо же превращается в условие его дальнейшего развития. И поскольку данная конкретная органическая система действительно превратила условия своего возникновения в следствия, в продукты своего самодвижения, она и превращается в относительно самостоятельную форму развития» (Ильенков, 1964, с. 244). «Выступает ли определенная закономерность на первоначальных этапах развития предмета или на стадии его неполной зрелости, все равно она есть закон исторически определенной и в этом смысле самодовлеющей органической системы», – уточняет М.Туровский (1964, с. 245). Наконец В.П.Кузьмин показал, что понятием «органическая система» автор «Капитала» обозначал такие системы, в основании которых «лежит некий определенный тип жизнедеятельности или способ существования, составляющий материальный базис данной системы» (Кузьмин, 1980а, с. 116).

Таким образом, можно сделать вывод: для Выготского естественность предмета исследования означает подчиненность этого предмета общим законам, в числе которых – сложность, способность к саморазвитию, наличие материального (а по Выготскому – реального) базиса. Для Выготского предмет психологии как органическая система аналогичен предмету экономики. А если мы вспомним «Исторический смысл психологического кризиса» – проведенные там рассуждения Выготского (1982а), посвященные развитию науки, то и там увидим аналогичные признаки предмета исследования, на этот раз – науковедения. Независимо от того, считается ли изучаемое явление предметом общественной или естественной науки (в традиционном понимании «естественности»), для Выготского такой предмет всегда естественен – он способен к саморазвитию и обладает реальным базисом («способом жизнедеятельности»)[15]15
  В данной работе невозможно остановиться на сходных теоретических построениях, развивавшихся другими исследователями. Но нельзя не упомянуть о теории функциональных систем П.К.Анохина (1978), о физиологии активности Н.А.Бернштейна (1990). Отметим также построение концепта «квазиобъект» А.А.Леонтьевым (1999) в контексте деятельностной теории общения.


[Закрыть].