Текст книги "Homo sensum (человек смыслопорождающий)"

Принимая в качестве отправного момента своей научной деятельности определенную «объективную» картину мира, исследователь преобразует эту картину (или, вернее, часть ее), придавая ей свою индивидуальную окраску (степень индивидуальности которой, разумеется, может быть самой разной). «Исходные картины мира задают лишь основания познавательной деятельности, ее отправные контуры; сама же выработка нового знания является конструктивной деятельностью, предполагающей творческие усилия субъектов. В знании как результате познавательной деятельности нет ничего, что не проходило бы через горнило субъективности, что было бы простым усвоением, фиксацией данного» (Швырев, 1984, с. 93).[9]9
  В.С.Швырев высказал и более формализованную, но сходную концепцию, состоящую в том, что «в научно-познавательной деятельности… необходимо различать направленность на разработку собственно смысла, содержания абстракций, определяющих специфически научный образ мира, и средств, делающих возможным усвоение эмпирической информации в этом научном образе» (Швырев, 1984, с. 186), и что формирование научной эмпирии невозможно без познавательной деятельности второго типа.


[Закрыть] Поэтому единая реальность, которая исследуется разными школами, направлениями, исследователями, позволяет выделять множество различных предметов исследования. Но даже если в этой реальности разными исследователями выделяется, на первый взгляд, один и тот же предмет, на самом деле это не так, поскольку исследователь вкладывает в содержание предмета свою индивидуальную интерпретацию, свой смысл, носителем которого является выделенная им единица психологического анализа.

Отдельная теория не может не входить в структуру научного знания, а ее предмет не может не иметь субъектной (пристрастной) авторской интерпретации. Это означает, что единицы психологического анализа присутствуют в любой теории, независимо от того, эксплицировал автор такую единицу или нет. Поэтому можно определить единицу психологического анализа как понятие, моделирующее предмет исследования, обозначающее индивидуальную (авторскую) интерпретацию (смысл) предмета и позволяющее определить место отдельной теории в структуре научного знания.

Данное определение соответствует концепции М.Г.Ярошевского (1974), с точки зрения которого в научной теории существуют ключевые категории, отражающие основное содержание теории. Единица психологического анализа не может быть названа категорией, поскольку выражает содержание лишь конкретной теории, а не направления или школы в науке, но функция единиц применительно к уровню конкретных теорий (концепций) аналогична функции ключевых категорий.

Проведенное в исследованиях науковедов выделение различных уровней в строении научной области позволяет осуществить не только формальную, но и содержательную дифференциацию понятий «единица психологического анализа» и «предмет исследования». Конкретный исследователь включается в каждое из научных сообществ, образующих иерархию. При всей неповторимости и индивидуальности его научной деятельности, он работает в контексте того или иного научного направления, научной школы, научной группы, в пределах определенной «концептуальной схемы»[10]10
  «Понятийная (или концептуальная) рамка (или схема)» – это не просто набор понятий, свойственных тому или иному ученому, направлению, школе, но более емкое представление, фиксирующее как бы общий контекст, в рамках которого работает исследователь» (Андреева, Богомолова, Петровская, 1978, с. 30).


[Закрыть]. Каждое из таких научных сообществ работает со своим особым предметом исследования. Однако, употребляемые исследователем категории и понятия, общие для всего направления, школы, группы, получают в его научной деятельности особую специфику, индивидуализируются, т. е. приобретают особый смысловой оттенок… Поэтому понятие предмета исследования, позволяющее отграничить, скажем, житейскую психологию от научной[11]11
  «Приняв положение о том, что предмет психологии конституируют ее категории, мы избираем ориентир для отграничения преднаучной психологии от научной не по ее объекту (во всех случаях им является психическая реальность), не по ее методическим средствам (эксперимент и др.) и не по ее организационным формам (лаборатории, кафедры и т. д.), а по предмету)» (Ярошевский, 1971, с. 112).


[Закрыть] или одно психологическое направление (школу) от другого, теряет свою дифференцирующую силу при переходе на уровень отдельных психологических теорий.

В этой связи можно привести слова М.Г.Ярошевского: «То, что на категориальном языке обозначается как образ, в различных психологических концепциях выступает под именами „ощущения“, „восприятия“, „значения“, „представления“, „идеи“, „информации“ и др. То, что в категориальном плане трактуется как „мотивация“, охватывает феномены, которые выражаются через понятия „стремление“, „влечение“, „волевой импульс“, „потребность“, „инстинкт“, „аффект“ и др. С каждым из этих терминов соединяется как инвариантное (категориальное), так и вариативное содержание» (Ярошевский, 1974, с. 43–44). Аналогичным образом можно сказать: то, что в плане предмета исследования трактуется как сознание, психика, поведение, деятельность и т. д., в плане единиц психологического анализа выражается через понятия «рефлекс», «значение», «действие», «установка» и т. п. Другими словами, то, что на уровне научного направления или школы обозначается категориально, поскольку выражает «инвариантное в научном мышлении» (там же, с. 42), в конкретной теории приобретает форму единицы анализа, соединяющей в себе инвариантное и вариативное (индивидуальное, субъектное) содержание.

Таким образом, хотя существует тесная связь между понятиями «предмет исследования» и «единица психологического анализа», эти понятия не тождественны. Для группы исследователей или целой научной школы предмет – один и тот же. Но каждый представитель данной научной школы по-своему осмысливает предмет исследования, по-своему формулирует существенные признаки этого предмета, что и выражается в различии единиц психологического анализа. Предмет задает собой единицу. В то же время, исследователь посредством построения единицы анализа выражает свое понимание предмета и тем самым вносит нечто новое в содержание предмета своей научной школы.

В науковедческой литературе следующим образом сформулированы признаки построения предмета: «Построить предмет изучения означает, во-первых, определенным образом задать, т. е. выделить и ограничить на основе некоего объяснительного принципа реальность; во-вторых, структурировать эту реальность, т. е. задать ее элементы и связи, повторяющиеся типологически однородные отношения и узлы отношений; в-третьих, привязать предмет исследования к какому-либо принципу объяснения; в-четвертых, построить единицу анализа, такое минимальное образование, „клеточку“, в котором непосредственно представлены существенные связи и параметры объекта» (Юдин, 1978, с. 308). Учитывая тесную взаимосвязь, существующую между единицей анализа и предметом исследования, можно полагать, что процессы построения предмета и развития единиц обладают сходными признаками – ведь для конкретного исследователя единица анализа выполняет функцию модели предмета, выступающей на фоне последнего как носитель его существенных признаков.

На первый взгляд, наша точка зрения противоречит подходу, сформулированному следующим образом: «Категориальная система психологии не может быть выращена из какого-то одного-единственного „зернышка“» (Петровский, Ярошевский, 2001, с. 33). Но единица анализа, «клеточка», «зернышко» не является застывшим, неизменным образованием. Наоборот, взгляды автора могут меняться, в связи с чем возникает необходимость введения нового понятия, обозначающего единицу анализа. Единица – не кристаллическая структура, а живой организм, претерпевающий изменения в соответствии с законами своего развития.

Соответственно, вряд ли можно согласиться со следующими словами А.В.Петровского и М.Г.Ярошевского: «Видимо, испытывая неудовлетворенность результатами поиска подобной „клеточки“, идеолог этих изысканий Л.С.Выготский последовательно переходил от „речевого рефлекса“ к „знаку“, затем – к „значению“, далее фигурировали „смысл“, „переживание“. Не исключено, что если бы так рано не оборвалась жизнь замечательного ученого, он бы отказался от этих фактически безнадежных поисков и попытался найти иное теоретическое решение» (там же, с. 33–34). Думается, Л.С.Выготский не «переходил» от «клеточки» к «клеточке» – само развитие его психологической системы требовало выделения иных, новых единиц анализа, наилучшим образом отражавших его взгляды на данном этапе построения теории.

Единица анализа – не продукт волеизъявления автора теории, а инструмент научного познания, опосредующий творчество исследователя. Это утверждение кажется тем более верным, что весь исторический опыт психологии его подтверждает. Ведь по словам самих же А.В.Петровского и М.Г.Ярошевского, «для каждой сколько-нибудь значимой в истории психологии теоретической системы (научной школы) были характерны поиски «клеточки», которая могла бы стать отправной точкой для построения общей конфигурации заявляемого учения» (там же, с. 33).

Единица психологического анализа представляет собой модель предмета исследования, содержащую в себе его основные свойства (в пристрастной интерпретации автора теории). Отображение индивидуальной точки зрения автора теории – функция единицы психологического анализа. Однако, подобное определение не может дать полной картины становления и функционирования единиц, пока не будут выявлены основания введения новых единиц. Очевидно, что в качестве такого основания не могут быть приняты ни изменения объекта исследования, ни субъективные волеизъявления автора (которые сами предполагают выявление своих источников). Непосредственные причины возникновения нового образования можно обнаружить только в том случае, если новое образование исследуется в пределах того целого, частью которого оно является.

Марксизмом была постулирована парадигма: человек в сфере общественных отношений. Иными словами, тем целым, которое предлагалось признать общим контекстом любого исследования, становилась система общественных отношений. Соответственно, по Выготскому, необходимо было выделить тот элемент, единицу, «клеточку», которая может служить моделью общества. Что служит той единицей, изучив которую, мы познаем общественные закономерности? Если принять тезис о существовании различных форм движения материи – а этот тезис не вызывал сомнений у автора культурно-исторической теории, – то ответ на поставленный вопрос следует искать, изучая законы социума.

Можно выделить два подхода к этому вопросу. С одной стороны, в качестве единицы этого уровня могут рассматриваться общественные отношения. В этом случае возникает представление, в соответствии с которым конкретным проявлением социальной формы движения материи является общество как таковое. При таком рассмотрении человек приобретает статус элемента общества, и появляется искушение отнести этот элемент к нижележащему уровню движения материи, т. е. рассматривать человека как биологическое существо.

При втором подходе к анализу социальной формы движения материи состоит в том, что в качестве ее единицы принимается человек. И проблема соотношения биологического и социального становится просто нерелевантной психологическому исследованию.

Уже в своей переходной работе «Психология искусства» Выготский высказал ряд принципиальных положений, имеющих самое прямое отношение к его дальнейшим исследованиям. Мы не должны считать эти высказывания неким эпифеноменом в работе психологически ориентированного искусствоведа. Эти положения – не случайны, они органично вплетаются в содержание психологической системы Выготского, созданной им в последующие годы. Л.С.Выготский начинал свой путь в психологии, будучи литературоведом, стремясь выявить психологические закономерности создания художественного произведения. Сейчас трудно сказать, что явилось причиной, а что – следствием. Может быть, искусствоведческий взгляд обогатил мышление ученого, а может быть наоборот – психологическое мировоззрение проявилось первоначально в форме анализа особенностей басен и трагедий. Во всяком случае, тот факт, что Выготский начал свой путь психолога с «Психологии искусства» не выглядит случайным.

Социальное для Л.С.Выготского – фактор, опосредующий деятельность человека. Мир, в котором живет человек, «вторая природа» заполняется вещами, сущностные свойства которых заложены в них человеком. Человек живет в мире, созданном своими собственными руками. Выготский пишет: «Между человеком и миром стоит еще социальная среда, которая по-своему преломляет и направляет и всякое раздражение, действующее извне к человеку, и всякую реакцию, идущую от человека вовне.» (Выготский, 1968, с. 321).

Каждый субъект волен по-своему интерпретировать значение, вложенное в данный продукт его автором. Эти особенности интерпретации определяются особенностями интерпретаторов. Однако, то общее, что будет содержаться во всех интерпретациях, включая и интерпретацию самого автора, составит собственно значение, воплощенное в данном предмете. Таким образом, значение может проявляться не только внутри субъекта, но и вне его – в предметах, вовлеченных человеком в сферу своей деятельности, составляющих марксову «вторую природу».[12]12
  Близким является понятие «мир» в контексте теории С.Л.Рубинштейна. Здесь «мир» – это преобразованное человеком бытие, действительность, созданная человеком (см.: Абульханова-Славская, 1989).


[Закрыть] Но это – не живое значение, а лишь приблизительный отпечаток того оплодотворенного смыслом значения, носителем которого является деятельность человека. Ведь «вторая природа» имеет важный отличительный признак от собственно природы. Предметы «второй природы» не способны развиваться. Это – вещи, в отличие от организмов, составляющих живую природу. Вещи могут «ожить», только если к ним приобщится человек – тогда и дом начинает «жить своей жизнью», и город мы можем назвать «живым организмом». Именно в этом омертвении вещей и состоит их предназначение. Человек убивает живую природу, чтобы получить средство для собственной жизни (имеется в виду, конечно, философское понимание жизни, а не биологическая ее интерпретация). Человек просто не смог бы стать самим собой, если бы не создал вокруг себя мир вещей.

Но если социальное заключено в самом субъекте психического отражения и одновременно опосредует это отражение, то мы должны заключить отсюда, что объектом психологического исследования служит конкретный человек. Снова обратимся к ранним этапам работы Выготского, мы видим что эта установка находит свое выражение в психологическом контексте: «Предметом… психологии… является именно психика отдельного человека», – подчеркивал Выготский (1968, с. 31).

Таким образом, марксов тезис о человеке как «совокупности всех общественных отношений» получает свое психологическое выражение, и далее возникает задача раскрыть формы воплощения социального в проявлениях жизнедеятельности конкретного человека.

Анализ развития начинается с выявления отношений, представляющих собой исторически простейшее состояние объекта исследования. Для этого следует выявить последовательность состояний объекта по убывающей сложности (см.: «Материалистическая диалектика», т. 1, М., 1981, с. 30–49). Для этого необходимо «снять» все напластования, которые в процессе филогенезе привели к возникновению такого сложного организма, каким является деятельность человека. Выделяя в ходе генетического анализа единицу-«клеточку», исследователь, тем самым, рассматривает предмет как часть более широкого онтологического целого, но, в то же время, предмет приобретает статус снятой формы данного целого, поскольку старое «схоронено» в новом.

Однако, «для правильного понимания методологии „Капитала“ надо учитывать, что метод исследования у Маркса не совпадает полностью с методом изложения (на что он сам неоднократно указывал). Если метод исследования движется от „конкретного“ к „абстрактному“ и затем от „абстрактного“ к „конкретному“, то метод изложения ограничивается переходом только от „абстрактного“ к „конкретному“» (Бранский, 1981, с. 58). В.И.Слободчиков следующим образом описал данную ситуацию применительно к повседневной практике ученого: «Если при проведении исследования логика – „пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что“, то при написании диссертации или диплома вы пишете: „Я с самого начала знал, куда надо идти, я с самого начала знал, как надо идти, и даже более того – знал, что принесу“. На первых пяти страницах автореферата так все и написано; и все этому верят, что так и было на самом деле, хотя на самом деле было прямо противоположно. Однако по логике изложения – все точно, так и должно быть» (Слободчиков, 2001, с. 89–90).

Маркс, прежде чем он приступил к исследованию простого товарного хозяйства, провел генетический (исторический) анализ, в результате которого выделил категорию «товар» в качестве «клеточки» системы категорий капитализма. «Весь „Капитал“ написан этим методом», – подчеркивает Л.С.Выготский (1982а, с. 407). Марксом «в результате осуществления исторического анализа была получена последовательность состояний развивающегося объекта по убывающей степени сложности (если начинать рассмотрение с данного состояния)» (Бранский, Ильин и Кармин, 1981, с. 42).

Ко времени появления в психологии теории Л.С.Выготского, в марксистской науке существовал и общий метод исследования (анализ целого путем разложения его на единицы и последующий синтез с выявлением сущности целого), и конкретные примеры, иллюстрирующие преимущества выделения единиц научного анализа. В психологии существовали попытки аналитического и синтетического подходов. Л.С.Выготский поставил перед собой задачу применения марксистской методологии в психологической науке.

20-е годы прошлого столетия – время структурализма, захватившего целые школы в науке и искусстве. Не удивительна поэтому тенденция к структурному описанию, которая пронизывает ранний этап творчества Выготского, пытавшегося при помощи линий и схем описать художественный текст: «Если взять житейское событие в его хронологической последовательности, мы можем условно обозначить его развертывание в виде прямой линии… Напротив того, то искусственное расположение слов, которое превращает их в стих… то искусственное расположение звуков, которое превращает их… в музыкальную мелодию… искусственное расположение событий, которое превращает их в художественный сюжет… все это мы можем обозначить условно кривой линией, описанной вокруг нашей прямой» (Выготский, 1968, с. 190). На другой странице «Психологии искусства» мы обнаруживаем утверждение, в соответствии с которым «герой есть только шахматная фигура для определенного действия» (Выготский, 1968, с. 140), поскольку герой произведения «есть раньше всего действующее лицо не в силу того или иного характера, а в силу общих свойств своей жизни» (там же, с. 138).

Не следует, конечно, преувеличивать структурный характер взглядов Выготского – он одним из первых подчеркнул необходимость изучения психологией именно психического процесса: «Язык, обычаи, мифы – это все результаты деятельности социальной психики, а не ее процесс, – говорит Выготский, критикуя психологию народов В.Вундта. – Поэтому, когда социальная психология занимается этими предметами, она подменяет психологию идеологией» (Выготский, 1968, с. 27). Для теории Л.С.Выготского характерны идеи, воспринятые ее автором, очевидно, из лингвистической концепции В. фон Гумбольдта. Это, прежде всего, точка зрения, в соответствии с которой «язык есть не продукт деятельности… а деятельность. Его истинное определение может быть поэтому только генетическим» (Гумбольдт, 1984, с. 70).

Кроме того, структура у Выготского это, скорее описание развития, «превращение симультанности в сукцессивность» (Соколова, 2001, с. 20), чем жесткая сеть. Сегодня это то, что называют «функциональной структурой», интерпретируют как «закон связи между функциональными компонентами исследуемого объекта» (Гордеева и Зинченко, 1982, с. 170).

Собственно, методология построения функциональной структуры была разработана не Выготским. Скорее всего, он заимствовал ее из работ членов так называемого Общества по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ). Члены этого литературоведческого кружка – В.Шкловский, Ю.Тынянов, Р.Якобсон и др. – пристальное внимание уделяли проблемам поэтики – теории построения поэтического, а в дальнейшем и любого литературного произведения.

Один из основных постулатов ОПОЯЗа состоял в отождествлении формы литературного произведения с его сюжетом: каждый элемент произведения может и должен трактоваться только в контексте развития – причем, в «историческом» контексте, т. е. в контексте развития сюжетной линии. Отсюда вывод: структура, т. е. форма художественного произведения – не синтаксис предложения, и тем более не морфология слова, а «построение данной вещи» (Шкловский, 1983, с. 125). В.И.Шкловский цитирует Плеханова: «Еще Гегель очень хорошо показал в своей „Логике“, что „форма“ предмета тождественна с его „видом“ только в известном и притом поверхностном смысле: в смысле внешней формы. Более же глубокий анализ приводит нас к пониманию формы как закона предмета или, лучше сказать, его строения», – и резюмирует: «И сейчас часто мы встречаем не это безусловно правильное понимание формы, а старое позитивистское определение формы как „сосуда“» (Шкловский, 1985, с. 113).

Выготский принимает этот методологический принцип и использует его в дальнейшем при построении функциональной структуры значения. Значение при этом трактуется им как переход (развитие) от мысли к слову, или от смысла к значению, или от житейского понятия к понятию научному.

Ход построения (а затем – интерпретации) функциональной структуры затрудняется влиянием сложного соотношения структурного и процессуального аспектов исследования. Л.С.Выготский указывал, что «анализ вещи следует противопоставить анализу процесса» (Выготский, 1983а, с. 95), что только анализ процесса может преодолеть господствовавшую в старой психологии «логику твердых тел», в соответствии с которой «психический процесс изучался и анализировался, по выражению К.Коффки, прежде всего как мозаика из твердых и неизменных частей» (там же). Однако, следует подчеркнуть, что «логика твердых тел» не может быть выброшена из психологии. Наоборот, необходимо совмещение двух планов психологического исследования. Первый план затрагивает онтологию объекта психологического анализа. Психика как процесс фактически нерасчленима на составные части, целостна, недифференцирована. Поэтому мы можем описать процесс психического отражения как смену состояний целостной системы, учитывая при этом, что «состояние – это философская категория, отражающая специфическую форму реализации бытия, фиксирующая момент устойчивости в изменении, развитии, движении материальных объектов в некоторый данный момент времени при определенных условиях» (Симанов, 1982, с. 60).

Однако, описание психической деятельности через категорию «состояние» не дает возможности понять закономерности смены этих состояний. Процесс психического отражения в данном случае рассматривается как нерасчлененное, недифференцированное и потому непосредственное образование, как простое начало. Чтобы сделать исследуемый процесс понятным, объяснить его, мы должны дополнить исследование вторым из упомянутых планов – планом структурного анализа, или, говоря словами А.Бергсона, «освободить его от времени».

Хотя структурное описание является непременным условием построения предмета исследования,[13]13
  «Без структуры нет никакой раздельности. А если в предмете нет никакой раздельности, то это значит только то, что мы не можем приписать ему никаких свойств. Ведь всякое свойство предмета уже вносит в него какую-то раздельность» (Лосев, 1983, с. 17).


[Закрыть] оно – по самой своей сути – вносит неизбежные искажения в процесс его познания. В то же время, поскольку предмет психологического исследования целостен, целостным является и его структурное описание. По словам А.Ф.Лосева, «структура есть прежде всего цельность, однако цельность раздельна внутри себя самой, так что, рассматривая все, что содержится в этой цельности, я никак не забываю о самой этой цельности. Цельность рассматривается мною в свете составляющих ее элементов, а элементы цельности рассматриваются мною в свете этой цельности. Это и есть единораздельная цельность, то есть структура» (Лосев, 1976, с. 115). Естественным следствием существования такой единораздельной цельности является необходимость выделения не только ее элементов, но и закона, принципа связи этих элементов,[14]14
  По определению В.И.Свидерского, «структура принимается нами как закон, принцип связи элементов в рамках данного целого» (Свидерский, 1983, с. 60).


[Закрыть] образующих систему в рамках данного целого. Иными словами, необходимо произвести выделение интегрального, системного качества, которое является «исходным, базовым признаком системы» (Кузьмин, 1980б, с. 257).

Следствием дихотомии процессуальности психической деятельности и структурности ее описания выступает тот факт, что в качестве структурных элементов системы описываются не только ее «части», но и само интегральное качество, которое приобретает форму интегрального элемента системы. Классическим примером интегрального элемента может служить понятие «Gestaltqualitat» М.Вертгеймера: «Если мелодия состоит из шести тонов, и я повторяю ее, в то время как она исполняется в другой тональности, и она все же узнается, что вообще остается? Эти шесть элементов являются сначала некоторой суммой, но наряду с этими шестью элементами предполагается седьмой, это Gestaltqualitat – качество формы. Седьмой элемент и есть тот, который делает возможным узнавание мелодии» (Вертгеймер, 1980, с. 88).

Следует подчеркнуть, что интегральный элемент не обязательно должен рассматриваться автором теории в виде отдельного, неподвижного «блока». Важно другое: то, что такой элемент приобретает особое понятийное выражение в категориальной структуре конкретной теории. Например, в концепции В.Вундта связи между элементами сознания – ощущениями и простыми чувствованиями – подчиняются ассоциативным законам. В то же время, Вундт указывает, что предшествующий ассоцианизм, сводя «совокупность психических процессов… на низшие и, как полагают, более простые формы интеллектуальных процессов», оказался «недостаточным даже для полного истолкования одних только интеллектуальных процессов» (Вундт, 1897, с. 8). В связи с этим, В.Вундт вводит понятие «апперцепция», обозначающее некий имманентно присущий сознанию процесс, интегрирующий отдельные ассоциативно связанные элементы в более сложные апперцепционные сочетания, существенные особенности которых «не могут быть сведены на ассоциационные процессы, хотя в основе апперцепционных сочетаний и лежат ассоциации» (там же, с. 168).

Интерпретация структурности в психологии крайне неоднозначна, хотя бы в силу того сегодня общепризнанного положения, что предмет психологического анализа не может быть подвергнут непосредственному изучению. Поэтому структурное описание в психологии отражает представление о данном психическом процессе, сложившееся у исследователя. Адекватность этого описания может быть достигнута только при дополнении его процессуальными характеристиками психического.

Структурный подход довольно широко представлен в психологии. В.Вундт (1897) пытался отыскать элементы психического, дабы познать структуру сознания. Гештальтисты (см.: Келер, 1930; Дункер, 1965а, б) говорили о процессе понимания как о «переструктурировании». Ж.Пиаже (1956; 1968) считал, что процесс психического развития есть достижение уровня сформированности логических структур. В когнитивной психологии возникло неисчислимое количество по существу структурных моделей – будь то блоковые модели кратковременной памяти или сетевые модели семантических процессов переработки информации человеком. Разумеется, разные авторы по-разному трактуют понятие структурности. Однако, следует подчеркнуть, что анализ структуры психики не является прихотью того или иного автора. Она служит проявлением специфики психического отражения.

Психическое отражение по самой своей природе носит специфический характер. Эта специфичность проявляется в процессуальности отражения человеком объективной реальности. Процессуальность психического отражения вступает в конфликт со структурностью бытия человека, следствием чего является предметность сознания человека, т. е. обязательное соотнесение идеальных образов, представлений, понятий с материальными объектами и явлениями. Другим следствием конфликта между процессуальностью отражения и структурированностью бытия человека является невозможность описания и интерпретации функционирования психического посредством каких-либо иных категорий и терминов, кроме категорий и терминов, выявленных и принятых для обозначения объектов материального мира.

Если в науках, занимающихся исследованием объективной реальности, структурное описание выражается в установлении связей и отношений между частями системы, то по отношению к недифференцированному объекту психологического анализа бессмысленным звучит требование установления соотношения между его частями. Фактически структурное описание в психологии является следствием соотнесения идеальных образов, представлений, понятий исследователя с материальными объектами и явлениями. Результатом такого соотнесения являются описания и интерпретации функционирования психики по образцу описания явлений материального мира.

Иллюстрацией сказанного может служить определение мотива посредством понятия «предмет деятельности» в теории А.Н.Леонтьева. Являясь, по существу, «абстракцией, причем абстракцией довольно высокого порядка, т. е. таким утверждением, от которого предстоит еще длительный путь теоретического „восхождения“ к конкретному» (Василюк, 1984, с. 82–83), – категория «мотив» часто трактуется как нечто внешнее по отношению к деятельности, поскольку «предмет по понятию нечто внешнее, нечто перед субъектом находящееся, предстоящее» (там же, с. 81).

В качестве другого примера соотнесения понятий с внешней по отношению к предмету исследования реальностью можно привести аналогию между знаком и орудием, о которой говорил Л.С.Выготский в контексте своей теории развития высших психических функций. Правда, как подчеркивает Выготский, эта аналогия ограничивается лишь «одним определенным отношением» (Выготский, 1983а, с. 87). Но в этом отношении – в своей инструментальной функции – знак оказывается направленным на поведение, которое выступает как нечто внешнее по отношению к знаку, как объект действия.

Конечно, «описание субъективных образов, представлений и действий в терминах пространственно-временных свойств не более условно, чем описание ДНК в форме двойной спирали» (Зинченко, Мунипов, 1979, с. 170). В то же время, мы не имеем права ни на одном из уровней развития отражения отождествлять сам процесс функционирования и его структурную организацию, выделяемую абстракцией исследователя в целях более глубокого познания самого процесса. Однако, структурное описание предмета нашего исследования вполне имеет право на существование. Во-первых, представление психологической организации в виде структурного образования является традиционным способом интерпретации и поэтому следует именно в терминах этого традиционного подхода рассмотреть особенности психики, тем более, что, во-вторых, структурный подход, как и всякая абстракция, отражает определенный аспект любого объекта, в том числе и психического отражения.

Однако, именно возможность и закономерность структурного описания ставит перед нами вопрос о соответствии нашего описания описываемому явлению, т. е. психике. Ведь «изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление» (Ленин, т. 29, с. 233). В этой связи чрезвычайно важно, что структурные описания психических процессов, модели создаваемые в психологии, являются квазипространственными. Если структурное описание требует некоторого пространственного соотнесения своих компонентов, то это вовсе не означает, что подобное пространственное соотнесение отражает реальное положение вещей. Структурная модель психики не есть чертеж, схематично изображающий реальное пространственное расположение частей конструкции. Структура психики есть отображение процесса, а не пространства, в котором этот процесс протекает. Поэтому само структурное описание в психологии представляет собой скорей пространственную интерпретацию временной развертки процесса психического отражения.