Текст книги "Капкан на маршала"

На этот раз Вольф проинформировал Папу о том, что фюрер просто вышел из себя от бешенства. И если бы не покушение, разобрался бы с ним давным-давно.

И вот в Риме появился Шелленберг, доверенное лицо Гиммлера.

«Канарис – карта проигранная. Шелленберг, – рассуждал Пачелли, привёз того исключительно ради первого контакта. Как только связь с Ватиканом будет установлена, Канарис молодому генералу станет не нужен. И бог с ним. А вот то, что с Ватиканом решил наладить контакт сам Гиммлер, – просто замечательно. Во-первых, это гарантия на будущее от всяких поползновений Гитлера. Во-вторых, Ватикан через посредников сможет заработать приличные деньги. Жизнь стоит дорого, а стоимость за каждую «индульгенцию» я смогу назначать сам. Оцениваться жизнь каждого эсэсовца будет в золотом эквиваленте. И третье, самое главное: я снова будет в стороне от всего происходящего, как это делал до сих пор, притом что влияние церкви в данной ситуации только увеличит вес среди новоприобретённой паствы. Правда, – Пачелли поморщился, – опять придётся спасти кого-то из евреев, но то вынужденная необходимость».

Очки Папы снова, на этот раз более радостно, сверкнули, а рука нежно коснулась руки прислуги:

– Я вам помогу, Паскуалина. И принесите, пожалуйста, ещё одну чашечку кофе.

* * *

Старков пришёл в свою квартиру на рассвете. Злой и уставший. Встретиться с Жуковым не получилось. Сразу после звонка Тугину Глеб Иванович покинул управление и отправился на улицу Грановского, где проживала семья маршала. Полковник по ходу движения несколько раз «проверился», изменил маршрут, однако, как ни удивительно, слежки за собой не обнаружил. Что его и насторожило.

Вывод напрашивался один: раз за ним не следят, значит, на него уже имеется убойный материал. За «трупом» нет смысла устанавливать наблюдение.

На Грановского, за два дома до жилья Жуковых, Старков перешёл на противоположную сторону улицы, и, осторожно скрываясь за деревьями, что росли вдоль тротуара, продолжил движение.

«Наружку» и не нужно было вычислять. Первого издалека Глеб Иванович увидел в свете луны, когда тот вышел на проезжую часть улицы и, перейдя через дорогу, прошёл к металлическим воротам. Как выяснилось, у него закончились спички. Так Старков обнаружил второго, давшего первому прикурить.

Глеб Иванович прекратил движение, прижался к близстоящему дереву. Спустя несколько минут томительного ожидания себя выдали ещё два наблюдателя.

Собственно, «наружка» особенно и не скрывалась. Работала топорно. По причине того, что не знала истинной цели своего нахождения возле дома знаменитого маршала. Чекисты думали, будто несут охрану объекта. А так как сам командующий покинул его, то можно было и расслабиться.

Глеб Иванович дальше испытывать судьбу не стал. Осторожно покинул пункт наблюдения и удалился с Грановского в сторону своей улицы.

Войдя в квартиру, Старков стянул с себя портупею, прошёл в ванную комнату, включил воду, тут же разделся, залез в чугунную ванну.

Холодная, как показалось старику, ледяная вода обожгла разгорячённое тело. На мгновение почудилось, будто сердце вот-вот остановится.

Глеб Иванович зачерпнул двумя ладонями воду, вылил себе на голову. После чего откинулся всем телом на холодный металл, закрыл глаза.

«Итак, полный провал. К Жукову не подступиться. С Костей связи нет. Ким скорее всего в изоляции. Шилов вот-вот появится в Москве. Всё! Всем крышка. Может, принять яд прямо сейчас, не дожидаясь ареста?»

Старков заставил себя погрузиться с головой в холодную воду.

«Нет, брат, рано. Яд – в последнюю очередь. Яд – это всегда успеется. Ещё не все карты сданы. Ешё в колоде где-то спрятаны козыри. Нужно их только найти и вытянуть».

* * *

Из оперативных сводок. 30-го июля войска 3-го Прибалтийского фронта продолжили наступление в направлении Петсери, Алукснэ и Гульбенэ, в результате чего советские войска продвинулись в глубь вражеской территории на 10–15 километров. Передовые отряды 50-й армии 2-го Белорусского фронта форсировали реку Бжозувка в районе селения Карповиче, тем самым вклинившись в глубь территории противника на 15 километров. Войска 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского продолжили наступление в направлении Цехановец, Соколув – Подляски, Варшава, форсируя силами 69-й армии реку Висла…

* * *

Януш проснулся от шагов нескольких пар сапог, раздававшихся внизу. Мальчишка замер: а что если дядька решил сдать его гестапо? Бежать? Куда? Он на третьем этаже. Не спрыгнешь. По трубе сползти? Услышат. Может, на чердак? Нет, тоже услышат. И зачем он сюда пришёл?

Слёзы навернулись на глаза мальчонки: надо же так попасть? Нашёл кому довериться! Врал, гад, вчера вечером, будто у него сын был такой, как он. Вот ведь гад, вот ведь гад…

В кулачки вгрызлись мелкие, слабые зубы.

Внизу послышалась немецкая речь. Говорили несколько человек. Среди голосов выделялся голос того самого фрица. Но наверх за мальчишкой никто не поднимался. Даже, похоже, наоборот: вместо шагов раздался звон посуды. Что-то наливали. До Януша донёсся запах спиртного. «Пьют, – догадался беспризорник. – Может, пронесёт? Хотя нет, фриц, когда напьётся, ещё хуже становится». Это мальчик прекрасно помнил.

Вскоре снова послышались разговор, смех, опять разговор, топот ног.

Януш по звуку определил: гости покинули хозяина-немца.

«А может, тот ушёл вместе с ними?» – подумал мальчик. Облизнув пересохшие губы (очень хотелось пить), прислушался. Внизу стояла тишина. Точно ушёл.

Януш моментально слетел вниз, кинулся в кухню напиться воды, и… споткнулся о невидимую стену: на стуле, прикрыв глаза, сидел его знакомый офицер.

Услышав звуки шагов, немец приоткрыл один правый глаз, окинул им мальчика с ног до головы.

– А, это ты… – Наконец-то узнал. – Зачем спустился? Я же тебе говорил, сиди там.

После алкоголя речь офицера стала звучать с ещё большим акцентом.

– Я хочу пить.

– Пей.

Мальчик налил в стакан воды, залпом выпил. Налил ещё.

– А ты знаешь, что наш Франк хочет, чтобы вы, поляки, перестреляли сами себя?

Януш осторожно поставил стакан на место. Он начал бояться офицера. Тот смотрел на него мутным взглядом. И эта мутность происходила не от выпитого шнапса.

– Да, да, наш умный Франк выведет вас, как быков, друг против друга… Франк, умница Франк… – Неожиданно взгляд офицера стал светлым, жёстким. – Ты сможешь пробраться в город?

Мальчик неуверенно тряхнул головой:

– Смогу.

– Тогда вот что… – Офицер принялся собирать со стола остатки еды, от запаха которой у Януша давно уже текли слюнки и урчало в животе. – Бери это с собой. Проберись в Варшаву, найди там… Найди тех, кто хочет начать восстание. Передай…

– А как я их найду? – Мальчик растерянно смотрел на немца. – Я никого не знаю.

– Попробуй. Очень тебя прошу! Найди и передай: Ганс Франк начал мобилизацию поляков. Ему срочно нужно сто тысяч человек…

– Я не запомню, – тихо проговорил мальчик и весь сжался: офицер смотрел на него так, будто хотел вот-вот ударить.

Немец отшатнулся, видимо, испугавшись своей реакции на слова мальчишки, встал лицом к окну, принялся с силой тереть лицо ладонями обеих рук.

– Мне… Мне уйти?

– Нет. – Немец, видимо, пришёл к некоему решению. – Ты всё равно должен пойти в город. Отнесёшь записку. Передашь её… Словом, кого сможешь найти, тем и передашь.

– Дяденька, вы хотите написать про этого… Франа… да?

– Да.

– Если записка попадёт к фаш… к вашим, вас расстреляют.

Офицер долгим пристальным взором посмотрел на мальчугана.

– Ты умный мальчишка. Не по возрасту умный. Так сделай же так, чтобы она не попала к моим… фашистам. Договорились?

* * *

Первым с трапа британского самолёта, приземлившегося на военном аэродроме в Тушино, спустился полковник Букмастер. Он упруго спрыгнул на землю, протянул руку для приветствия встречавшему делегацию представителю британского посольства в Москве Джорджу Хиллу.

– Салют, комрадес!

– А тебя каким ветром сюда занесло? – вместо приветствия отозвался Хилл. Букмастер даже малейшей нотки удивления не услышал в голосе представителя посольства. Впрочем, было видно, тот рад встрече со старым товарищем.

Букмастер окинул приятеля оценивающим взглядом:

– Всё толстеем?

– Готовимся к русской зиме, – моментально парировал Хилл. – А ты, вижу, полысел на умственной работе? – и тут же, без всякого перехода, заметил: – Есть проблемы?

– Скоро узнаешь.

Следующим покинул трап самолёта Энтони Райт, чиновник МИДа Британии, присланный в помощь послу Великобритании в СССР в качестве советника. Райт кивнул головой в знак приветствия Хиллу и тут же направился к посольскому «роллс-ройсу».

– Промеж вас до сих пор бегает чёрная кошка? – Букмастер заметил уход чиновника от близкого контакта с разведчиком

– И не одна, – отмахнулся Хилл. – На сколько дней прилетели?

– Думаю, дней на пять. Что Миколайчик?

– Торчит в посольстве. Ждёт встречи с Молотовым. Тот вторично её перенёс. Теперь на завтра.

– Причина?

– Из-за плохого состояния здоровья министра. – Хилл отмахнулся от назойливого комара. – Врёт скорее всего.

– А что Миколайчик? Какова его реакция?

– А дьявол его разберёт. Заперся в номере со своими помощниками. В карты режутся.

Из чрева самолёта показалась ещё одна мужская фигура в кителе полковника сухопутных войск.

– А это ещё кто? – нахмурился Хилл. – Мне только проверки не хватало.

– Успокойся. Полковник Тейлор. Я его забрал у «Монти». Он выявил у них в штабе «ганса», едва шум не устроил. Пришлось изолировать.

Тейлор спрыгнул на землю, огляделся, но дальше идти не стал: отошёл в сторонку в ожидании Букмастера.

– Хочу оставить его у тебя. На время. Не против?

– «Монти» намечает нечто серьёзное?

– Да. И мы хотим использовать «ганса». А этот прыщ конкретно мешает.

– И что он умеет делать? – Хилл с сомнением посмотрел на полковника.

– Быть занозой в заднице. Поверь, у него это прекрасно получается.

– Что ж, замечательное качество, особенно в наше время. Может, подсадить его к Миколайчику?

Букмастер достал сигареты, закурил.

– До сих пор не перевариваешь поляков?

– Сейчас даже больше, чем раньше. – Хилл извлёк из внутреннего кармана пиджака плоскую металлическую фляжку, отвинтил пробку, предложил собеседнику:

– Коньяк. Армянский. Из личного фонда Берии. Подарок нашему послу. Единственная стоящая вещь во всём этом… – И представитель британского посольства сделал головой вращательное движение.

– Спасибо, – Букмастер отказался, – у нас много работы.

– А я приму. Мне здесь уже всё порядком опротивело.

Разведчик подождал, пока Хилл подзарядится, после чего проговорил:

– Джордж, нам нужна информация по Москве. Что сейчас здесь происходит. Особенно в последние дни.

Хилл пожал плечами:

– А что тут происходит? Всё как всегда.

– Если бы было как всегда, нас бы сюда не прислали, – резонно заметил разведчик.

Хилл вторично пожал плечами:

– Логично. Только особо не рассчитывай, будто тебе дадут возможность разъезжать по всей Москве. Не успеешь отъехать от ворот, за тобой тут же пристроится «хвост». – Джордж сделал второй глоток из фляги. – Они и сейчас за нами наблюдают.

Фляжка в третий раз поднялась к губам представителя посольства.

Букмастер спокойно отнёсся к поведению друга. Он прекрасно знал Хилла. И понимал: то, что он сейчас видел перед собой, было не что иное, как игра, которую опытный разведчик разыгрывал в Москве вот уже как второй год.

Полковник с трудом скрыл улыбку: если бы те, кто сейчас за ними наблюдает, знали, что собой на самом деле представляет этот по внешнему виду давно спившийся толстяк-алкоголик? И слава Всевышнему, что не знают. А ведь перед ним стоит один из лучших асов британской разведки. Замечательный аналитик и конспиратор. И то, как он сейчас себя ведёт, – исключительно игра для окружающих. А иначе нельзя: в этом и заключается одна из составляющих их работы.

Джордж Хилл начал карьеру разведчика ещё в годы Первой мировой войны. После русского переворота сотрудничал с Брюсом Локкартом, а также с легендой британской разведки Сиднеем Рейли. С последним, ходили слухи, был даже дружен. В 1940 году Черчилль уговорил Хилла (с тем разведчик был давно знаком) войти в состав созданной в том же сороковом году миссии Управления специальных операций, главным направлением которой были саботаж и диверсии против стран «Оси».

Букмастер предполагал, что и в Москве «толстяк» оказался неслучайно, а скорее всего по личной просьбе «бульдога».

– Так что за проблемы? – Хилл спрятал фляжку в карман.

– Может, поговорим в посольстве? – Букмастер кивнул в сторону автомобиля: мол, ждут.

Хилл даже не посмотрел в ту сторону:

– Успеем. Только встань спиной к зданию аэродрома. Чёрт их знает, этих чекистов, может, они по губам уже научились читать. Надоели, постоянно ходят за мной следом. Мне их рожи во сне стали сниться. Итак?

– Это не информация, а предположение. – Букмастер выполнил просьбу коллеги. – Есть мнение: в Москве в скором времени должны произойти некие события, которые могут повлиять на ход войны.

– Точнее?

– Сказать трудно.

– Это не ответ, Джек. Мне нужно знать детали.

– Единственное, что мне известно, «бульдога» волнует тот факт, что Москва призывает Варшаву к вооружённому восстанию.

– Почему? Всё логично. Войска русских стоят под Варшавой. Удар по немцам с тыла им только поможет.

– Это так. Но зачем призывать к восстанию открытым текстом, когда можно воспользоваться ситуацией и самим захватить город с минимальными жертвами? Кстати, немцы снова успели стянуть к Варшаве несколько дивизий. Согласись: это уже нелогично.

– Думаете, главные события должны произойти не в Варшаве, а здесь, в Москве?

– Уверены.

– Попытка смены власти? – сделал предположение Хилл. – Но при чём тут поляки?

– Вот и нас смутило, что мозаика никак не хочет складываться. Хотя перед отлётом появилась одна идея.

– Какая?

– Рокоссовский. Он поляк. Не только по бумагам, но и в душе. Руководит 1-м Белорусским фронтом, тем самым, что сейчас ведёт наступление на Польшу. Именно у него создан ПКНО. И именно у него крайне непростые отношения с «дядюшкой Джо».

– Сталин хочет поражения Рокоссовского?

– Как вариант.

– Но зачем? Где логика?

– Для того я и прилетел.

– Это мнение «будьдога»? Или «С»?

Под литерой «С», в интересах секретности, в правительственных кругах и среди сотрудников спецслужб Британии именовали руководителя СИС. Так повелось ещё со времён капитана 1-го ранга Мэнсфилда Каммингса, первого начальника современной секретной службы Англии, который занимал данный пост с 1909 по 1923 год. Так теперь именовали и его преемника, Стюрта Мензиса.

– Их обоих. Если тебе интересно моё мнение, я их поддерживаю. Судя по всему, Рокоссовский по каким-то нам неизвестным причинам перестал устраивать Сталина. Вполне возможно, решил таким способом устранить маршала.

Хилл, с минуту подумав, отрицательно покачал головой:

– Слишком громоздкая комбинация против одного человека. Зачем создавать столько проблем, когда всё можно решить одной пулей или взрывом?

– А если комбинация касается не только Рокоссовского?

Хилл вскинул взгляд на собеседника:

– Второй тридцать седьмой?

– Как вариант.

– Что ж, на «дядюшку» это похоже. Его стиль.

– Но, опять же, повторюсь, это только предположение. К нему нужен фактаж. Итак, что изменилось в Москве за последние дни? Только, Джордж, не говори, будто ничего не заметил.

– Не скажу. – Хилл первым сделал шаг в сторону посольского автомобиля. – Поехали. Тут не говорить, тут показывать нужно.

* * *

Дверь осторожно приоткрылась, на пороге папского кабинета проявилась фигура, облачённая в сутану чёрного цвета Личный секретарь Папы, отец Роберт Ляйбер, аккуратно, неслышно (туфли облачены в войлочные чулки) приблизился к патрону.

– Вызывали?

– Да, Роберт. В Рим из Германии прибыли высокие гости.

– Мне об этом известно. Адмирал Канарис и генерал Шелленберг.

– Совершенно верно. Так вот, организуйте им встречу с отцом Домотером, настоятелем собора Сан-Антонио Ди Пегли в Генуе.

– Господ генералов отвезти в Геную?

– Нет. Вызовите отца Домотера в Рим. Но, Роберт, перед тем как они встретятся, я хочу видеть отца Домотера у себя.

– Слушаюсь.

* * *

Фитин зашёл в туалет, тщательно прикрыл за собой дверь.

В помещении его ожидал Старков.

– Странное место выбрал для встречи, Глеб Иванович.

– Нормальное, – отозвался чекист. – Недавно точно так же общался с Рокоссовским. Тот остался доволен. На сегодня параша – единственный уголок в любом помещении, где пока ещё не додумались подслушивать.

Старков перед появлением руководителя разведки проверил все кабинки, убедился, что они пусты. А потому, как только Фитин вошёл, сразу, не теряя времени на бессмысленные, пустословные вступления, сходу произнёс:

– Паша, мне нужен прямой выход на Жукова.

– Что? – голос Фитина прозвучал сипло, нервно. – Началось?

– Нет. И не начнётся. Кое-что изменилось в наших планах, и изменилось кардинально. – Старков отметил, как плечи Фитина вдруг бессильно опали, будто из тела Павла Николаевича вмиг выкачали весь воздух. – Теперь ты можешь не переживать за семью. И вообще, Паша, с этой минуты будь как можно дальше от меня. Я теперь, вроде как прокаженный. Вот только давай обойдёмся без патетики. – Глеб Иванович жестом руки остановил аргументы Фитина. – Словом, так, если что – вали на меня. Я всё одно труп. Ты и сам знаешь, врачи дали мне срок до января – февраля, да и то в лучшем случае. Конечно, хотелось бы пожить ещё чуток. Посмотреть, чем весь этот бардак закончится. Но, видно, не выйдет. А потому, Паша, – старик опустил руку на генеральский погон Фитина, – давай-ка прямо с этой минуты начинай прилюдно хаять меня. Обрушься при свидетелях по какому-нибудь поводу. Наори. Пообещай снять с должности. Ну, и так далее. Найди причину.

– Глеб…

– Паша, – Старков с силой сжал локоть генерала, – только я, я один знаю, как нам выиграть эту партию у САМОГО. Я просчитал его, Паша. Я впервые просчитал «хозяина». И ты мне в этой игре будешь только мешать. Любое твоё неправильное действие сорвёт все планы. А потому будет лучше, если ты останешься в стороне, но выполнишь то, о чём я тебя прошу. Именно прошу, Паша. – Хватка ослабла. – Я всё придумал. Осталось только, чтобы все мои фигуры выполнили необходимые ходы.

– Я… Мне… – Фитин с силой тряхнул головой. – Конечно, с одной стороны, это… Только… Я ведь, Глеб, не какая-то б…ь, которая вот так, за здраво живёшь… Ты, значит, сам, а я… Как я людям в глаза смотреть буду…

– Нормально будешь смотреть, Паша. Открыто и, за меня, весело. Потому как мы с тобой сломаем САМОГО! – Старков наклонился к уху генерала. – Паша, ты только представь: мы сломаем САМОГО. А это ещё никому не удавалось. А нам с тобой удастся! Но только если ты будешь делать так, как я тебе говорю. Ты после на НЕГО будешь смотреть моими глазами. И мне этого достаточно. Раз ты будешь смотреть на НЕГО – значит, будешь жив. А раз жив – наша комбинация удалась. Паша, да только ради этого не жалко умереть раньше отведённого срока. Хрен с ним, с полугодом: всё одно не надышишься.

– А как быть с Кимом? Его ведь сожрут.

– Не позволю. Я по нему придумал, как поступить. И в этом опять мне поможешь ты. Мне нужен «Клаус».

– Глеб, он законсервирован.

– Знаю. Светиться не будет. Мне только нужно, чтобы он выполнил несколько простых бытовых вещей. Купить билет, заказать такси – одним словом, ничего особенного. Поверь, Ким его не увидит.

– Хорошо, – выдохнул Фитин. – Кстати, где сейчас Рыбак?

– В Прибалтике. По крайней мере, в скорости должен там появиться.

– Из-за Шилова?

– Да. Правда, с Рыбаком в Прибалтику ушёл «хвост». Люди Абакумова.

– Он что, не смог от них оторваться?

– Смысл? Командировка официальная. И так, и так бы выяснили. К чему лишние проблемы?

– А если «смершевцы» его взяли?

– Сам сначала испугался. Но, думаю, вряд ли. Иначе бы арестовали прямо на вокзале. – Старков распахнул одну оконную створку. Но от этого в помещении прохладнее не стало. – Думаю, Абакумов захотел выяснить, с какой целью я направил Кима в Прибалтику? Прав или нет, скоро узнаем. Ким в штаб Баграмяна должен прибыть часа через три. От силы – пять. Сразу по приезде я приказал ему дать о себе знать. Так что будем ждать. – Глеб Иванович всем телом развернулся к собеседнику. – Сейчас, Паша, подумай, как мне выйти на Жукова. Вариант личной встречи отпадает. Уже пытался – ничего не вышло. Он под постоянным присмотром людей Берии. Рокоссовского тоже исключаем – все телефоны прослушиваются. А мне нужен выход на Жукова здесь, в Москве, и так, чтобы никто об этой встрече не знал. За исключением того человека, кто нас сведёт. Но это должен быть верный человек. Кстати, не знаешь, до какого числа Жуков пробудет в столице?

– Понятия не имею. Но знаю одно: на первые числа августа, дата будет уточнена, намечено расширенное заседание Ставки. Кстати, на заседание вызван и Рокоссовский.

– Цель заседания? – Старков напрягся.

– Не знаю. Мне приказано подготовить информацию по Прибалтике и Польше. А что хочет САМ – неизвестно. Ты же его знаешь. Кстати, почему тебе нужен именно Жуков? И что, чёрт побери, происходит?

– Помнишь наш разговор на набережной? – Фитин утвердительно качнул головой. Ещё бы он не помнил ту встречу. Она занозой сидела в его мозгу всё последнее время. – Так вот, – продолжил мысль Старков. – Мы были не правы. Потому как решили, будто атака на нас только началась. Всё совсем иначе, Паша. То, что произошло с тобой в кабинете у Сталина – финальная стадия тщательно спланированной операции против одного человека. И на самом деле мы: ты, я, Костя – во всём этом дерьме далеко не главная цель. Мы так, пришмётки. Раздавят и забудут. Но перед тем используют, точнее, уже начали пользовать в игре против одного очень большого человека.

– Против Жукова, – выдохнул Павел Николаевич.

– Именно. Всё остальное – сопутствующее. – Старков устало прислонился к подоконнику. Главное Фитину он сказал. Теперь следовало убедить генерала в том, что действовать нужно незамедлительно – И ещё: то, что мы с тобой наметили, они от нас ждали. Они спланировали наши действия и заставили нас поверить во всё, что придумали. А мы с тобой два идиота, которые сами залезли в открытую мышеловку.

– Господи… – Фитин рванул верхний крючок кителя. – Но ты… – Павел Николаевич судорожно сглотнул набежавшую слюну. – Ты же сам только что сказал, что ничего не будет!

– Паша, если будешь действовать так, как я тебе говорю, ни с тобой, ни с твоими родными ничего не случится. Не обещаю. Гарантирую! Но мне нужен выход на маршала! Личный контакт с ним! И организовать контакт должен человек, которому Жуков верит! Не доверяет, Паша, а именно верит! Если эта встреча состоится и если Жуков поверит мне – считай, ты родился в рубашке. С петухами. Кстати, желательно, чтобы контактёр вообще понятия не имел, для чего мне нужна встреча с маршалом.

– Но он обязательно поставит об этом вопрос!

– Ты выведи меня на него, остальное – моя забота.

– Но мне-то хоть в двух словах можешь сказать, о чём хочешь поговорить с Константиновичем?

Глеб Иванович отрицательно качнул головой:

– Нет, Паша. Тебе лучше не знать. Для твоего же блага.

Фитин прекрасно понял слова разведчика. Речь шла не об аресте. После ареста никого не будет интересовать, знаешь ты что-то или нет: выбьют необходимое. Речь шла о манере его, Фитина, поведения во время предстоящего заседания Ставки. Оно, поведение, должно будет быть естественным. Логичным. Чтобы наблюдательный Сталин, видя его реакцию, а он за ним будет наблюдать, поверил в то, что генерал Фитин ничего не знает и, как и все, не понимает, что происходит в кабинете «хозяина». Да, в данном случае отсутствие информации действительно продлевает жизнь.

– Сколько времени у меня есть на поиск контакта?

– До начала заседания Ставки. Максимум два дня. Потом будет поздно. Начнётся чистка. Берия уже стягивает в город своих людей.

– Ну и задачу ты мне подкинул.

– Хочешь жить – умей вертеться. Но и это, Паша, не всё. Помнишь, год назад, когда мы готовили Шилова, его тайно фотографировал какой-то мальчишка? Рыжий такой. В оспинах.

– Федя Волков? Так он погиб.

– Как «погиб»? – вскинулся Старков. – Когда?

– Да буквально спустя несколько дней после той съёмки. Глупая история. Девчонку хотели то ли изнасиловать, то ли ограбить. Он вступился. Вот его финкой и пырнули.

– Нашли?

– Кого?

– Кто пырнул?

– Нет. По горячим следам не успели, помешал авианалёт, а после тех и след простыл. А зачем он тебе?

– Нужны его фото. Они у тебя сохранились?

– Нет. По личному распоряжению Берии всё подчистую подгребли, когда Шилов ушёл за линию фронта. В том числе и фотоплёнку, которую он отснял на даче.

– Фотографии остались? – с надеждой в голосе проговорил Старков.

– Только Шилов. В анфас, профиль. Пять штук.

– Понятно. – Старков расстегнул ширинку, подошёл к писсуару. – Паша, а где другие плёнки?

– Какие другие? – голос Фитина дрогнул.

– Повторяю ещё раз, – спокойно отозвался Старков, опорожняя мочевой пузырь. – Паша, если хочешь сохранить жизнь себе и своим родным, делай то, что я тебе говорю. И доверься мне.

– Но я действительно не понимаю, о чём речь.

– Паша…

– Мне что, перекреститься? – вспыхнул, как порох, Фитин. – Или на колени пасть? Прямо здесь, в сортире?

Старков поморщился: моча с болью пробивала себе дорогу на свободу. Вот ещё один повод для оптимизма.

– Успокойся. Верю. Сколько, ты сказал, забрали «дачных» плёнок?

– Одну.

– Точно одну?

– Я сам расписывался в акте передачи.

– Вот! – Глеб Иванович застегнулся, после чего принялся мыть руки. – А теперь скажи: каким фотоаппаратом пользовался Волков?

– Если не ошибаюсь, «лейка».

– Ты не ошибаешься, Паша. Он пользовался именно им. И заряжал его, я тебе напомню, плёнкой на 1178 миллиметров. А в ней, Паша всего-навсего двадцать четыре кадра. Так-то вот! Официальных фотографий Шилова мы сделали семь. Из них у тебя осталось пять. Две ты передал. Далее. На двадцати двух, да, да, Паша, на двадцати двух снимках, что нам передал фотограф, я это точно помню, Шилов зафиксирован во время работы. Со мной и Кимом. – Старков снова подошёл к генералу. – Двадцать два плюс семь – сколько будет? Верно, двадцать девять. Выходит, плёнок было, как минимум, две. Встаёт глупый вопрос: если Лаврентий забрал одну, где вторая?

Фитин напрягся, вытянулся в струну, вцепился взглядом в лицо старика.

– В тот день, когда фотографировал Волков, к вам приезжал Берия.

– Именно, Паша. Именно! – Глеб Иванович теперь говорил ещё тише. – Именно потому мальчишка и погиб. Конечно, нет никакой гарантии, что он заснял Берию с Шиловым. А если таки сфотографировал?

– На той плёнке, что была у нас, Берии нет.

– А на второй? Её нужно найти.

– Да даже если плёнка и была, – тяжело выдохнул Павел Николаевич, – её давно уже прибрали к рукам люди Берии. Считай, год прошёл. Они скорее всего и на дому у пацана шмон навели.

– Конечно, навели. – Старков и не подумал спорить. – Только меня интересует одна деталь.

– Какая?

– Почему фотограф отдал нам одну, а вторую оставил себе?

Генерал потёр лоб широкой, крепкой ладонью.

– Хрен его знает.

– Вот именно. – Полковник прикрыл окно. – Если на второй плёнке были исключительно конспиративные снимки, и мальчишка нам её не отдал, вывод: он её спрятал. Что-то, видимо, напугало пацана. И крепко напугало! Следишь за мыслью? Но здесь имеется и положительный момент: если мальчишка так испугался и спрятал плёнку, то он бы не стал прятать там, где её смогут быстро найти. Наверняка хранил в очень хорошем месте.

– Точно так же об этом мог подумать и Берия. – Фитин со злостью отмахнулся от назойливой мухи.

– Мог, – согласился Глеб Иванович. – И скорее всего, именно так и думал. Больше того, вполне возможно, его люди ту плёнку нашли. – Старков вскинул голову и посмотрел в глаза собеседнику. – А если нет? Если не нашли? Паша, это шанс. Маленький и ненадёжный. Но шанс. Не воспользоваться им мы не имеем права. Я не имею права.

Фитин молчал. В голове кружилась только одна мысль: неужели это когда-то закончится? Господи, как он устал от всего. Устал ждать ночами, что вот-вот в дверь позвонят, а потом станут стучать прикладами винтовок. Днём устал вздрагивать от каждого телефонного звонка. Устал на совещаниях и заседаниях смотреть в стол, тем самым скрывая страх. Устал врать жене. Да что жене – самому себе устал врать.

– Адрес фотографа я напишу под фамилией Волков в списке, что тебе принесёт мой помощник. Если что, это будет список с именами и адресами твоих сотрудников. Давал мне для уточнения для оформления продовольственных пайков их семьям. Кстати, как для информации. Может, я и ошибаюсь, но во время похорон Волкова мне показалось, будто к матери фотографа был неравнодушен один старичок. Очень деликатно её поддерживал. И о Фёдоре говорил душевно, как о близком человеке. Но вот кто он такой – не знаю. А с Жуковым? Дай подумать.

– Только поторопись. Времени крайне мало.

– Сам знаю. – Павел Николаевич нервно прошёлся пальцами правой руки по пуговицам кителя. – Глеб, ты вот что мне скажи. Не боишься вот так все стрелки перевести на себя и покончить с собой?

Острый кадык на тонкой шее старика резко дёрнулся вверх.

– Боюсь, Паша. Очень боюсь. Но разве есть выбор? Паша, на этом весь мой план и построен, что все концы будут вести к покойнику. А с трупа, как тебе известно, взятки гладки.

– Берия всё равно не успокоится.

– А вот это как сказать, Паша. Если найду плёнку, Лаврентий Павлович не то что мне, он никому ничего не сделает. Потому как ему придётся молчать в тряпочку. Иначе его сожрут со всеми потрохами. И даже САМ, поверь мне, ничего не предпримет, чтобы спасти его.

* * *

Рейхсмаршал явился в министерство пропаганды, вотчину Геббельса, без предупреждения. Войдя в кабинет, как обычно, небрежно вскинув правую руку в нацистском приветствии, Геринг оккупировал одно из двух кресел, с трудом скрестив толстые ноги.

– Герман, одну минутку. Срочное дело.

Геббельс возвышался над своим столом, делая вид, будто вносит поправки в текст будущей речи, хотя на самом деле он в данную секунду думал о том, зачем к нему приехал «боров»?

Перед приездом рейхсмаршала он работал над речью, которую собирался произнести в суде, во время процесса над заговорщиками. Появление толстяка выбило его из рабочего ритма.

Геринг обладал уникальной способностью: достаточно было одного его присутствия, чтобы все окружающие, как бы они заняты ни были, всё бросали и вертелись только вкруг него одного. И тому был не страх или почитание. Просто Геринг, как некогда заявил один из тибетских шаманов, с которыми налаживали контакт Геббельс и Гиммлер (вообще-то, первым нужно было ставить имя Гиммлера, потому как именно он стал инициатором тех встреч, но Геббельс всегда в данном списке ставил своё имя спереди: он-то знал, кто нёс на себе основной груз переговоров), обладал сумасшедшей внутренней энергетикой, которая сметала всё на своём пути. Когда «боров» услышал данную характеристику себе, он тут же поменял своё мнение о прибывших в Берлин тибетцах, хотя до той поры относился к тем пренебрежительно и терпел их, исключительно выполняя приказание фюрера.