Текст книги "Введение в социологическую теорию предпринимательства"

Винить физиократов, Смита и других представителей политической экономии XVI–XVIII веков, в том, что они не осознали цивилизационную роль промышленного производства, вряд ли справедливо. До конца это осознать не сумели даже ни К. Маркс, ни другие ученые последующего Х1Х века. А ведь в это время промышленное производство априори стало символом развития общества. Что касается А. Смита, то сама технология мануфактурного труда в принципе ничем не отличалась от ремесленного цехового производства, так как орудия труда (инструменты) работников были одни и те же, т. е. старые ремесленные инструменты. И хотя, как отмечал А. Смит, производительность труда в условиях новой кооперации труда повысилась, процесс опредмечивания ремесленного средства труда в новой структуре труда еще не стал некой новой реальностью. Осознать в новой системе организации производства на основе разделения труда процесс зарождения капитализма, ясно, было не просто, поскольку до «передачи эстафеты» специализированного инструмента рабочего мануфактурного периода машине было еще далеко. Тем более трудно в чем-либо винить физиократов и их современников, главным фактором в жизни которых было земледелие. Некоторые изменения в трактовке собственности, отличающейся от марксистской позиции, появились лишь в ХХ веке. Хотя сразу же заметим, что они не были революционными. Конечно, речь идет о сдвигах в так называемой буржуазной политэкономии. Советские ученые, естественно, могли «углублять» марксистское толкование собственности исключительно с помощью самого Маркса. Что они успешно и делали лишь изредка, делая «вылазки» в сферу товарно-денежных отношений…

Всё началось и продолжается сегодня с расширением круга почитателей новых трактовок капитализма и капиталистического общества, именуемого как «постиндустриальное общество», во второй половине ХХ века. Ясно, что не мог не возникнуть разговор и об изменениях в собственности. Из смеси различных представлений о собственности, появившихся в последние десятилетия ушедшего ХХ столетия, наибольший авторитет приобрела экономическая теория прав собственности (Р. Коуз, А. Алчян, К. Эрроу и др.), которая покоится на сведении всех отношений собственности к индивидуальным контрактам.

Развернутое определение центрального понятия этой теории довольно близко к нашему пониманию собственности как социологической категории, но, естественно, далеко не тождественно последнему. Оно, на наш взгляд, скорее философское в смысле понимания философии как совокупности знаний в период до разветвления ее на конкретные науки[69]69
  Кстати, первоначально философы занимались и политэкономией. К их числу К. Маркс относил: Т. Гоббса, Дж. Локка, Д. Юма, Т. Мора, Р. Кантильона, Ф. Петти, Ф. Кенэ и др. (Маркс К. Капитал // Соч.: в 9 т. – Т. 7. – С. 576).


[Закрыть].

В этом определении права собственности понимаются как санкционированные поведенческие отношения между людьми, которые возникают в связи с существованием благ и касаются их использования. Эти отношения определяют нормы поведения по поводу благ, которые любое лицо должно соблюдать в своих взаимодействиях с другими людьми или же нести издержки из-за их несоблюдения. Термин «благо» используется в данном случае для обозначения всего, что приносит человеку полезность или удовлетворение. Таким образом, и этот пункт важен, понятие прав собственности в контексте нового подхода распространяется на все редкие блага. Оно охватывает полномочия как над материальными объектами, так и над «правами человека» (право голосовать, печатать что-либо и т. д.). Господствующая в обществе система прав собственности есть в таком случае сумма экономических и социальных отношений по поводу редких ресурсов, вступив в которые, отдельные члены общества противостоят друг другу[70]70
  См.: The Economics of Property Rights / ed. by E.G. Furubotn, Pejovich S. – Cambridge, 1974. – P. 3.


[Закрыть]. Последнее явно заимствовано у К. Маркса. Но не оно характеризует сам выход подходов к собственности из того замкнутого круга, который вокруг нее всегда старались очертить представители экономической науки.

Во-первых, нова уже сама подмена «рабочего» использования отправного термина: не просто «собственность», а «право собственности», которое звучит уже конкретнее, чем исключительно только безликие «отношения собственности», вокруг чего до сих пор ведут свои псевдодефиниционные игры представители экономической науки.

«Не ресурс сам по себе является собственностью, – утверждал в свое время один из ярких представителей основателей новой теории прав собственности профессор Лос-Анджелесского университета Г. Демсец, – пучок или доля прав по использованию ресурса – вот что составляет собственность» [71]71
  Demsetz H. Toward a №eory of Property Rights // American economic Review. – Vоl. 57. – 1967. – № 2. – P. 17.


[Закрыть].

Во-вторых, сторонники теории прав собственности согласились с тем, что отношения собственности можно трактовать как отношения между людьми, а не как отношение «человек – вещь».

В-третьих, была учтена и проблема редкости, поднятая К. Марксом и его предшественниками.

Всё это ясно относится к экономической науке, но включает в себя и отдельные положения социологии. А вот другие аспекты и в первую очередь трактовка прав собственности, вбирающая в себя как материальные, так и духовные объекты, включая неотчуждаемые личные свободы, – это уже всецело входит в предмет социологической науки. Сюда же можно включить положение о том, что отношения собственности рассматриваются как санкционированные обществом, но не обязательно государством. С этим собственно сталкиваемся в настоящее время и мы, хотя, конечно же, и раньше было известно, что эти отношения могут закрепляться и охраняться не только в виде законов и судебных решений, но и в виде неписаных правил, традиций, обычаев, моральных норм. Но практика реализации всего этого, конечно же, была другая. Она в принципе до сих пор более распространена, чем какие-либо нормы современного понимания, например, той же частной собственности.

Новая экономическая теория прав собственности стала не столько неким практическим руководством по совершенствованию существующей сегодня ситуации с собственностью, сколько источником бурной деятельности политэкономов развитых стран.

В XXI веке волна влияния этой новой теории докатилась и до постсоветской России, в которой вот уже более чем четверть века идет процесс рыночного реформирования. И здесь нашлись политэкономы, которые утверждают, что в условиях трансформационной экономики можно построить конкретную систему (классификацию) отношений собственности, взяв за основу общецивилизационную тенденцию социализации частной собственности, т. е. развития общественного ассоциированного распоряжения и присвоения общественного богатства. В этих условиях они считают возможным проследить линию «содержательного движения к всё более и более ассоциированным (общественным) отношениям собственности»[72]72
  Бузгалин А.В., Колганов А.И. Теория социально-экономических трансформаций. (Прошлое, настоящее и будущее экономик «реального социализма» в глобальном постиндустриальном мире): учеб. пособие. – М.: ТЕИС, 2003. – С. 189.


[Закрыть].

Что это? Возвращение к утраченному или взгляд в будущее? Вместо прямого ответа на этот вопрос, приходит на ум то, что у каждой из великих доктрин до сих пор есть свои представители. Либералы, социалисты, интервенциалисты, государственные и христианские социалисты продолжают противопоставлять свои идеалы. Смогут ли они примириться в будущем? Вряд ли. Либерализм, социализм, синдикализм и др. могут в будущем сменить свои названия, но они, думается, будут существовать, потому что они соответствуют каким-то тенденциям человеческой природы или перманентным коллективным интересам, которые по очереди могут играть главенствующую роль. Но если из общества исчезнет конкуренция, то его развитие вряд ли будет соответствовать его космическому предназначению и тем законам развития, которые мы только можем предугадывать. Поэтому когда мы говорим о каких-либо трансформационных явлениях общественного развития, необходимо чаще обращаться к осознанию тех социальных технологий, которые стали конкретными результатами общественной эволюции, а не стремиться любым образом «протолкнуть» те идеалы, которым мы симпатизируем.

Однако у наших экономистов другой взгляд на историю трансформации собственности. Ее развитие, по их мнению, определяли главным образом такие главные направления, как:

1) дифференциация прав собственности, в результате чего титул собственности всё более терял свое реальное содержание, «превращался в дисфункциональную фикцию, обременяющую экономический механизм»;

2) появление невещественных объектов собственности – прав на изобретения и ноу-хау, товарных знаков, репутации предприятия и т. п.;

3) появление юридических лиц – еще одна юридическая фикция, за которой просматривается «глубинный процесс формирования особого класса субъектов собственности», «институциональных собственников»[73]73
  Управление социально-экономическим развитием России: концепции, цели, механизмы. – М: Экономика, 2002. – С. 215–217.


[Закрыть].

Плох или хорош российский рынок – эта тема специального анализа. Однако вряд ли кому-то придет в голову мысль, что «титул» собственности утерял свое реальное содержание, и уж совсем не понятен тезис о том, что он превращается в дисфункциональную фикцию, обременяющую экономический механизм. Понятно, когда В.И. Ленин, другие марксисты, утописты и т. п. говорили об отмирании государства, но при этом сам «титул» собственности не обеднялся в своем вещественном содержании. А саму мысль о том, что этот титул собственности обременяет экономический механизм, опровергают те многочисленные представители современной российской политэкономии (повторяем, именно политэкономии), суть предложений которых сводится совсем не к устранению собственности вообще, а к недопущению возвышения роли исключительно только одной ее формы – частной собственности на средства производства.

В данном конкретном случае хочется также «трансформировать» одно известное выражение и воскликнуть: как же далеки наши политэкономы от собственности, от современной российской экономики! И тем самым также «далеки от народа». Парадокс состоит еще и в том, что многие, в том числе и наши политэкономы, обличая ситуацию с огромными состояниями наших олигархов, выдвигают старые требования большевиков: отнять и поделить, т. е. фактически заботятся о «размножении» самих собственников, почетное звание (титул) которых как собственников при этом не исчезает.

«Взгляд издалека» многих наших отечественных экономистов старается «увидеть и привнести» в современную российскую практику то, что, если бы оно было действительной практикой, уже давно бы «пустило под откос» всю капиталистическую систему. И, действительно, как можно серьезно воспринимать в условиях нашей сегодняшней экономической жизни мысль о том, что распространенный тезис о ключевой роли частного собственника в эффективном функционировании современного крупного бизнеса «не отвечает нынешнему положению дел в высокоразвитых странах Запада». Что, скажите, в США, Англии, Германии свершился переход от капитализма к социализму, реализовалась, наконец-то, мечта К. Маркса, так красочно описанная в главе 24 «Капитала»?

Судя по нижеприведенному утверждению, так оно и произошло. «Историческая функция частной собственности – способствовать процессу автоматизации экономики в дифференцированной социально-экономической системе. В основе этого процесса, – глубокомысленно заявляют авторы цитируемого произведения, – лежало отделение непосредственного производителя от средств производства, или первоначальное накопление капитала. Сейчас эта историческая функция исчерпана». Будущее – «за переходом титула собственности в руки публичной власти при сохранении свободного перераспределения всех остальных прав собственности в частнохозяйственном обороте» [74]74
  Управление социально-экономическим развитием России: концепции, цели, механизмы. – М: Экономика, 2002. – С. 215–217.


[Закрыть]. Продолжить эту мысль хочется словами К. Маркса. «Следовательно, – утверждал он в «Манифесте Коммунистической партии», – если капитал будет превращен в коллективную, всем членам общества принадлежащую, собственность, то это будет превращением личной собственности в общественную, изменится лишь общественный характер собственности. Она потеряет свой классовый характер»[75]75
  Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 4. – С. 439.


[Закрыть].

Последнему хотя бы аналог можно себе представить – касса взаимопомощи, столь распространенная форма взаимопомощи при социализме. Что же касается мысли цитируемых авторов о существовании «титула» собственности в роли государственного со свободным «перераспределением всех остальных прав собственности в частнохозяйственном обороте», то и это, хотя и трудно себе представить в какой-то ясной форме, при социализме было. Достаточно вспомнить о том, что на селе, например, «частный дом» был в ведении сельсовета, а земля, на которой он «стоял», принадлежала совхозу – государственному предприятию или колхозу с такой же непонятной по своей сути, конечно, а не по названию – колхозная (коллективная) – собственностью, которая без всяких проблем в одночасье могла стать государственной собственностью: заменой колхоза совхозом. Но при этом понять такое «свободное» перераспределение» прав собственности в «частнохозяйственном обороте» ни во времена советской России, ни тем более сейчас почти невозможно.

Можно по-разному относиться к К. Марксу, критиковать или восхвалять его учение. Но одно его качество как ученого – системный взгляд на общество – вряд ли не заметят и его сторонники, и его противники. Именно этой его чертой пренебрегает та часть сегодняшних наших отечественных экономистов, которые попытались найти какие-то новые подходы к формированию некой теории экономического развития современной России.

Пытаясь противопоставить идеям и практической деятельности российских реформаторов-либералов свои контраргументы, экономисты – сторонники старой академической школы советской России пытаются всячески охаивать капитализм как систему кооперации людей и разделения труда, основанную на частной собственности на средства производства, не брезгуя зачастую и критикой старого социалистического образа жизни. Вместе с этим практически никто из них не подвергает серьезному анализу теоретическое наследие классиков марксизма, слепо следуя логике этого учения. При этом наши экономисты-критики допускают в своей аналитической практике, заметим, порой весьма конструктивной по выявлению недостатков в сегодняшней практической деятельности, как минимум, два просчета.

Во-первых, явно не владеют методологией системного подхода к исследованию общества и процессов его развития, основоположником которого является К. Маркс. И, во-вторых, что выступает как следствие первого, свои общетеоретические выводы они делают, основываясь на весьма кратковременной и, действительно, порой явно провальной экономической практике. (Другое дело, кто виноват в этих провалах при условии того, что критикуемые ими либералы-реформаторы вряд ли занимали ведущие позиции даже в «гайдаровский период» в деятельности постсоветского правительства.)

Не вдаются постсоветские политэкономы в суть самой экономической теории рыночной экономики – каталлактики, лишь выбирая «выгодные» для своих повествований цитаты из работ представителей этого течения, как собственно и цитаты того же К. Маркса.

По их мнению, собственная прочность собственности как несущего элемента разработки институциональных аспектов стратегии экономического развития России остается под большим вопросом. «Зыбкость» понятия «собственность», по их утверждению, связана с тем, что исследования отношения «субъект собственности – объект собственности» не представляются сегодня плодотворными. Новая теория прав собственности, о которой мы уже говорили ранее, свидетельствовала об этом еще в 70-е годы прошлого века. Но это не продвинуло поиски в научном анализе собственности очень уж значительно.

Что касается ситуации с открытиями наших политэкономов, то об этом следует сказать особо.

Несмотря на то что наши политэкономы в своем анализе обращаются не только к Марксу, но и к другим светилам науки, начиная с Ксенофонта и Аристотеля до классика предпринимательства – Шумпетера, их «наличный опыт» ограничивается историей России с октября 1917 года. В этот период скорее всего, по их утверждениям, имела место «переоценка роли собственности»; при этом они совершенно игнорируют положение о том, что собственность – это и есть управление.

В чем же конкретно она выразилась? В том, что ни «национализация» в первые годы советской власти, ни «приватизация» в постсоветский период – сами по себе еще не являются «панацеей от бед». «Зато стало очевидным, – делают не совсем понятный вывод по этому случаю авторы, – насколько страшна бесхозность, когда рвется связь “собственник – объект собственности”, насколько катастрофично расхищение собственности и манипулирование активами. Поэтому необходимо… исследовать собственность как таковую в единстве субъекта и объекта собственности» '.

Если собственность принадлежит конкретному субъекту, обладающему на нее всеми правами, то вряд ли надо искать какое-то «единство ее субъекта и объекта». Другое дело, когда государство, как отмечают те же авторы, фактически устранилось от полновесного использования [76]76
  Львов Д.С., Поршнев А.Г. Управление социально-экономическим развитием России: концепции, цели, механизмы: монография. —М.: Экономика, 2002. – С. 203–204.


[Закрыть] даже тех прав собственности, которое оно не передало частным юридическим и физическим лицам де-юре. Снятие преград с коммерческой деятельности чиновников органов исполнительной власти и менеджмента предприятий, формально оставшихся в государственной собственности, открыло простор для казнокрадства и расхищения государственного имущества совместными усилиями «деятелей» приватизированного и неприватизированного секторов российской экономики. Но все это лежит всецело в границах того сообщества индивидов, которое сформировало такой управляющий орган, который именуется чаще всего государством, хотя это не совсем так, и который использует собственность или «все общественные отношения буржуазного государства» (по К. Марксу) чисто в своих интересах, далеко не альтруистических, как видим. Именно этому-то «органу» и требуют передать наши «специалисты по собственности» титул собственника. До сих пор «частично приватизированные» предприятия работают именно в таком режиме. Именно о менеджменте таких предприятий и идет речь.

А та ориентация на максимальную либерализацию и приватизацию – стратегия, выбранная после развала СССР, действительно основывается на той посылке, что существует некий универсальный тип экономической структуры, обладающей наивысшей эффективностью. И эта эффективность основывается не на принципах представителей неоклассической школы или кого-то другого, а на представлении самого эволюционного развития человеческого общества, в ходе которого спонтанно рождаются те социальные технологии, которые лучше, чем их предшественницы, могут обеспечивать жизнедеятельность всех членов общества. А. Смит, Ф. фон Хайек и другие представители экономической науки не изобретали, а лишь описывали процесс рождения и функционирования новых социальных технологий.

Совершенно неожиданным для исследователей стало осознание ими и той системы цен, которая не только является внутренним механизмом рыночной экономики, но и стала совершенно новым средством управления общественными процессами. По большому счету в системе цен, если ее понимать не как некий финансовый элемент, как она чаще всего трактуется сегодня, а как целостную теорию самоуправления общественной жизнью в целом, и заключен тот идеал развития человеческого общества, который только сегодня и можно представить. Реализация же этого идеала становится возможной только тогда, когда собственность станет не абстракцией и сугубо научным феноменом, а конкретной реальностью общественной жизни.

И, если так понимать собственность, то даже сама имеющаяся общественная модель прав собственности, очерченная законами и защищенная судебной защитой, представляет собой «продукт вековой эволюции», как говорил известный представитель либерализма Людвиг фон Мизес, с которым, несомненно, согласился бы и К. Маркс. Но с чем бы Маркс никогда не согласился, так это с другим утверждением Мизеса, о том, что история этих веков – «это история борьбы за упразднение частной собственности». Всё это время и «деспоты», и «народные движения» порознь или вместе пытались ограничить право частной собственности или отменить ее совсем. Несмотря на то что все эти попытки провалились, они несомненно оставили след в целях, определяющих правовую форму определения собственности, о которых мы говорили ранее. Можно без конца фантазировать или искать какие-то подтверждения возникновения собственности и ее каких-либо форм. Саму же историю частной собственности, отмечает Мизес, можно проследить до того момента, когда она возникла в результате действий, которые определенно не были законными.

Однако, как весьма здраво рассуждает Мизес, тот факт, что юридический формализм может проследить любое право собственности либо до самовольного присвоения, либо до насильственной экспроприации, не играет ни какой роли в обстоятельствах рыночной экономики. В рыночной экономике собственность более не связана с отдельным происхождением частной собственности. События далекого прошлого, скрытые во тьме истории первобытного человека, не имеют никакого отношения ко дню сегодняшнему, так как в свободной рыночной экономике потребители каждый день заново решают, кто, чем и в каком количестве должен владеть. Как утверждает Мизес, фактически собственники «являются уполномоченными потребителей, силами рынка, принуждаемыми наилучшим образом служить потребителям». При капитализме, утверждает он, частная собственность есть окончательное оформление самоопределения потребителей '.

Разница в трактовке исторических корней собственности между представителями либерализма и марксизма. Ну, не корыстно ли доказывать и искать аргументы в древности для утверждения того, что именно поворот цивилизации от частной собственности на средства производства к общественной и является главным движущим фактором реализации той же марксистской доктрины? [77]77
  См.: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории. – Челябинск: Социум, 2005. – С. 641.


[Закрыть]

То, что реализация марксистского понимания собственности – это поворот хода развития цивилизации, во многом доказано практикой реализации этой доктрины в России. Но сторонники марксизма могут посчитать эту практику неким частным случаем реализации марксовой теории. Тем более, что общепризнан факт весьма значительной коррозии марксизма в практическом построении социализма в СССР.

Но возможен ли ренессанс социализма в его «чистом» марксистском плане? Вряд ли. Гениальность К. Маркса в первую очередь ограничена временными рамками. И искать сегодня подтверждение его положений в современной жизни, как ищут в ней разгадку ребусов Нострадамуса, дело вряд ли перспективное.

Уже во второй половине XIX века возникло достаточно свидетельств опровержения основных положений Маркса (Е. Бём-Баверк, Э. Дюргейм, Б. Чичерин и др.). Но гораздо больший удар по доктрине К. Маркса нанесла другая доктрина – неомарксизм. Дать критику марксизма, как отмечали в начале XX века Ш. Жид и Ш. Рист, «было как раз задачей неомарксизма»[78]78
  Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. – М.: Экономика, 1995. – С. 366.


[Закрыть].

Отсюда вытекает и наша гипотеза о том, что перспективы развития посткоммунистической России всецело зависят и определяются собственностью как социальной технологией, противоположной той собственности, которая была порождена социалистической технологией общественного развития, основанной на субъективном представлении этого развития. Конкретные пути реализации данной гипотезы могут и должны анализироваться всеми общественными науками, в том числе и политэкономией. Но в целостном виде этот процесс можно представить только в социологии как науке, специфика которой связана с переходными явлениями, которые составляют саму суть движения человеческого общества.

Таким образом, вряд ли оптимально сегодня, когда в России уже полным ходом идет процесс рыночного реформирования, выстраивать некие трансформационные модели собственности, пытаясь тем самым сбить сам ход рыночных реформ. Более перспективно руководствоваться всеми теми положительными результатами поисков наших предшественников, в том числе и К. Маркса, на основе которых можно сегодня представить некую модель собственности, которая будет не тормозить, а способствовать нашему продвижению более интенсивно, чем в прошедшие 25 лет рыночного реформирования России.

В связи с этим с большей очевидностью можно характеризовать собственность как многофункциональную социальную технологию, появление и развитие которой связано с реализацией непознанных законов развития человеческого общества.

Исходя из сказанного, следует несколько гипотез-следствий.

1. Вряд ли можно считать плодотворным продолжение того поиска самих истоков появления собственности, как это делали А. Гакстгаузен, Г. Маурер, С. Мэйн, Л. Морган и их последователи, тем более делать на этой основе какие-либо далекоидущие выводы, как К. Маркс, Ф. Энгельс и др. [79]79
  См.: Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энегельс Ф. Соч. – М., 1955. – Т. З. – С. 21, 22 и др.; Энгельс Ф. Анти Дюринг. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом // МарксК., Энгельс Ф. Соч. – Т. 20. – М., 1961. – С. 166 и др.


[Закрыть] «Наша история, – как совершенно верно отмечал К. Ясперс, – совершается между истоками (которые мы не можем ни представить себе, ни примыслить) и целью, конкретный образ которой мы не можем существенным образом обрисовать». Из этого автор делал, на наш взгляд, весьма здравое заявление, к которому думается, необходимо прислушаться всем тем, кто пытается искать камни в прошлом, для того чтобы выстроить фундамент будущего в истории человечества. «Я, – заявлял Ясперс, – стремлюсь лишь опровергнуть удобное и по существу ничего не значащее толкование истории как постижимого и необходимо поступательного движения человечества. Я стремлюсь оставить вопрос открытым и допустить возможность новых подступов к познанию… Удивление перед тайной – само является плодотворным актом познания, источником дальнейшего исследования»[80]80
  Ясперс К. Истоки истории и ее цель. – Вып. 1. – М., 1999. – С.63, 53.


[Закрыть].

Именно последнее может и даже должно стать некоторой формой, а может быть, даже неким откровением ученого-обществоведа вообще и еще в большей степени – современного российского, который сегодня чаще думает о том, с каким методологическим инструментарием приступить к поиску новых путей развития современной России.

2. Признание собственности одной из социальных технологий, всецело порождаемой социальными процессами на протяжении всей известной нам истории развития общества, свидетельствует о том, что источником ее существования является фактор самодвижения, саморазвития, «вскрыть» который так же трудно, как и познать самодвижение общества в целом. Отсюда вытекает положение К. Маркса о том, что характер самой собственности (речь шла о частной собственности) изменяется в зависимости от того, являются ли или не являются частные лица работниками; положение о том, что частная собственность является «противоположностью общественной коллективной собственности»[81]81
  Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные сочинения в 9 томах. – Т. 7. – М., 1987. – С. 704.


[Закрыть] не является перспективным в выявлении естественной субстанции собственности, а представляет собой точку зрения отдельного ученого или политика.

Появление такого противоречия связано с непониманием роли рынка, в условиях деятельности которого все формы собственности «уравнивает» одно – получение прибыли за счет лучшей организации производства продукции и услуг, удовлетворяющей их потребителей. Другое дело, что в условиях рынка, как собственно и в условиях плановой системы, одновременное существование административно-командного начала и рыночной самоорганизации – нонсенс, хотя этого некоторые известные экономисты, авторы учебников, рекомендованных Министерством образования и науки для вузов[82]82
  Румянцева З.П. Общее управление организацией. Теория и практика: учебник. – М.: ИНФРА-М, 2003. – С. 37.


[Закрыть], до сих пор не понимают. При этом, конечно же, понятие «общественно коллективная собственность», которое употребил К. Маркс, как и вообще «общественная собственность», на наш взгляд, довольно расширительное толкование каких-либо конкретных форм собственности. В данном контексте обязательно должен просматриваться субъект собственности, будь это государство или его конкретный орган, органы местного самоуправления, индивид или группа индивидов и др.

3. Распространенное утверждение, что общественное разделение труда нарушило первоначальное единство человека, труда и собственности и позволило последней обрести самостоятельное существование и экономический смысл [83]83
  Ивлева Г.Ю. Происхождение и этапы развития собственности // Собственность в ХХ столетии. – М.: РОССПЭН, 2001. – С. 40.


[Закрыть] не может распространяться в целом на собственность как социальную технологию, а затрагивает лишь одну из сторон этого многофункционального явления.

4. Краткосрочный по историческим меркам опыт применения идеологии марксизма[84]84
  Безысходность тяжбы бедных с богатыми на почве распределительной справедливости всегда была единственным результатом домарксового социализма. С марксизмом антагонизм был возведен в научный под именем борьбы классов, борьбы бедных против богатых, ибо речь шла не о качественном различии, а о конституционном. Борьба классов – это лозунг, который немало содействовал успеху марксизма, «ибо даже те, кто ни слова не понимает в его теории (т. е. почти целиком весь рабочий класс), не забудут этой формулы, ее будет достаточно, чтобы всегда держать пар под давлением» (Жид Ш., Рист Ш. История экономических учений. – М., 1995. – С. 365).


[Закрыть] в качестве эффективного стимула развития творческого энтузиазма масс свидетельствует о том, что она и ей подобные «стимуляторы» не могут заменить исторически сложившуюся роль частной собственности в качестве самого эффективного способа удовлетворения экономического интереса и участия его в поступательном развитии общества.

5. Частная собственность, а не общественная является главной гарантией свободы, причем не только тех, кто ею владеет. Это определяется тем, как отмечал Фридрих фон Хайек, что контроль над средствами производства распределен между многими не связанными между собой собственниками, никто не имеет над этими средствами безраздельной власти, и мы как индивиды можем принимать решения и действовать самостоятельно. Но если сосредоточить все средства производства в одних руках, будь то директор или номинальные «представители всего общества», мы тут же попадем под ярмо абсолютной зависимости [85]85
  См.: Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. – 1990. – № 11. – С. 140.


[Закрыть]. В какой-то степени сказанное касается и крупнейших монополий, будь они «естественные» или «неестественные».

6. Суть этого общесоциологического характера выражается в том, что он заключает в себе и само по себе институциональное начало перспективного развития как отдельной страны, так и человечества в целом, поскольку нельзя только искусственно торопить события, как это было в отдельных странах, в том числе и в России. Именно в ней происходили события в сфере собственности, явно не вписывающиеся в ее историческую практику развития. Однако и сама эта «историческая практика» развития собственности всегда «делилась» как бы на два состояния.

Не вдаваясь в саму «древность времен», отметим, что еще в Древней Греции отношение, например, к той же частной собственности было весьма неоднозначным. Взгляды, например, самого великого ума древности – Аристотеля (384–322 гг. до н. э.) развивались в прямом споре с другим крупнейшим мыслителем античного мира – Платоном (427–347 гг. до н. э.), которому он приписывал защиту общественной собственности. Видимо, идея частной собственности глубоко укоренились в душе человека, считал Аристотель, если существует так долго – «нельзя пренебрегать опытом веков». Что до коммунизма, то «если бы он был хорош, то за столько лет примеры его были бы известны».

Думается, что весьма современны мысли Аристотеля о щедрости. При общественной собственности никто не может быть щедрым и великодушным, так как ни у кого ее нет. В системе частной собственности богатство и неравенство «дают возможность проявлять щедрость и милосердие», утверждал этот великий мыслитель всех времен.

Вместе с тем вряд ли можно согласиться с мыслью Аристотеля, что законодатель должен стремиться не к равенству, а к выравниванию собственности. Резкое неравенство собственности, считал он, опасно для равновесия государства.