Текст книги "Заботы Межмирного Судьи"

Секундой позже столкновения и невидимая стена вдруг проявилась под безжизненным светом уличных фонарей. Постояла, узкая, в рост человека, поблёскивая и колеблясь, а потом, рассыпавшись, рухнула на бетонные плиты улицы. Неровный обломок печатной платы подкатился под ноги к Судье.

– Только не говори мне, Платон, что это не поддаётся ремонту, – пробормотал он.

«РОБОТОВ ТЕПЕРЬ ТРОЕ. ПЕРВЫМ РЕЙСОМ ЧЕЛНОКА Я ПЕРЕПРАВЛЮ ОСТАТКИ УНИЧТОЖЕННОГО. ДВА РОБОТА ОСТАНУТСЯ С ВАМИ. О! ПРИБЛИЖАЕТСЯ БЫВШАЯ ЗАЩИТНИК. НА ЭЛЕКТРОКАРЕ. ИЗ МЕТАЛЛИЧЕСКОГО НА НЕЙ ЗОЛОТЫЕ ЧАСИКИ И ПРЯЖКИ НА БЮСТГАЛЬТЕРЕ. МАГИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ НА НУЛЕ».

Судья вздохнул обречённо. Миссис Брэдли вышла из электрокара, не доехав до горящего авто, и подошла к Судье пешком. Встала рядом, всматриваясь в костёр из пластика и металла. Запахло подделкой духов Шанель № 5, отработанным дезодорантом и женским трудовым потом. Вдали завыли сирены.

– Если бы не пристегнулся ремнями, его выбросило бы, и был бы шанс на оживление. А теперь он только груда углей, как и злосчастные баскетболисты. Идиот! Наш Джекки всегда мыслил и поступал слишком традиционно, а к тому же не продумывал всех последствий своих решений. Хотите узнать, чем шантажировал его негодяй Харрис?

– Нет, я обещал, что не буду этого раскапывать. Дело закрыто. Вы можете вызвать кого-нибудь, чтобы снял для нас защиту?

– А для чего я здесь, по-вашему? Разговоры с вами мне приятности не доставляют, вы уж извините. Скатертью дорожка, Межмирный Судья.

Она достала из сумочки девайс, похожий на механическую электробритву пятидесятых, и нажала на кнопку.

«ОСТОРОЖНО! МАГИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ РАСТЁТ!»

А миссис Брэдли повернулась к Судье спиной, оборотилась чернокудрой ведьмой с великолепной фигурой, оседлала метлу и взвилась в тёмное небо.

Судья кивнул вдогонку. Выход уже чернел в мутноватой ночи высокой звёздной аркой. Судья побрёл туда, от усталости едва поднимая ноги. За ним по воздуху двигались в прозрачном мешке останки героически погибшего робота. Потом над головой Судьи заискрились звёзды. А четыре луны залили человека и труп его кибернетического помощника таким ярким светом, что фонари не понадобились.

Справка 2. Убийство княгини Баторий

– Миклош! У меня холодеют руки! – провизжала княгиня Баторий. – Холодны, как лёд!

– Это ничего, госпожа. А вы прилягте да отдохните, – прозвучало снаружи, с другой стороны скважины, точнее, дыры в стене. Прошелестело, стукнула чернильница, стражник вздохнул. Хлопнула дверца, и бывшая спальня княгини, а теперь её одиночная камера, снова погрузилась в полную тьму.

Отверстие в заложенной кирпичом дверном проёме оставлено, чтобы можно было передавать знаменитой убийце поднос с едой и питьём и забирать его назад с пустой уже посудой, та же дыра служила для манипуляций с ночным горшком. Окна безжалостно замурованы. Княгиня Эржбет не ослепла только потому, что дважды в день могла наблюдать у скважины проблески дневного света, а вечером – багровые пятна, отражения огней факелов.

Будто на смех, ей оставили шкафчик с её любимыми книгами. Но ни суровая «Вульгата», ни первый том «Писем тёмных людей», ни «О женщинах прославленных» великого Боккаччо не могли во тьме утешить её. Приходилось сдерживать себя на краю безумия, вспоминая страница за страницею напечатанное в них и сочиняя письма на латыни, древнегреческом и немецком языках. В проговариваемых вполголоса посланиях она обращалась к живым и мёртвым родственникам, к приятелям и врагам.

Дивны, однако, дела твои, Господи! Сегодня утром, незадолго до завтрака, у неё случился настоящий праздник: Миклош, ворча, просунул в отверстие четвертушку бумаги, чернильницу, очиненное перо и огарок сальной свечи на дешёвом медном, заляпанным салом подсвечнике. В ответ на её замечание (где, дескать, ей взять огниво?) выругался, забрал огарок и вернул уже зажжённым и оплывающим на глазах. «Сын твой, его светлость господин Паль, и высокородные зятья твои просят тебя написать завещание, свою последнюю волю. Поспеши, госпожа, огонька ненадолго хватит». Именно эти слова он и пробормотал, грубая скотина. Видно, теперь некому в Чахтицком замке его как следует отделать кнутом.

Завещание она давно уже составила и тщательно хранила в памяти. Записать его трудности не составило. Было бы зеркало, она вполне успела бы и осмотреть себя. Но зеркала у неё нет, и слава Богу. Ей вполне хватило зрелища своей правой руки, держащей перо. Хотя… Она решилась тогда и при свете огарка – чадящего, уже почти расплывшегося на медной чаше подсвечника, растопырила перед собою пальцы обеих рук.

Господи, да куда же подевались её красивые ручки – тонких костей, изящно длиннопалые, в нежной коже и со всегда остриженными ноготками? Те ручки обожали целовать любовники и, с особым пылом, любовницы… Перед нею – клешни старухи-нищенки, все в грязи и коросте, ногти длинные, загнувшиеся, кое-как обломанные и обкусанные. Не может быть сомнений, что и всё её тело в таком же бедственном состоянии. В отчаянии перевела она взгляд на обстановку спальни – и ахнула. На сей раз не огорчилась узница, а только изумилась. Вся в клочьях жирной пыли, затянутая сетями рыхлой паутины, комната показалась ей берлогой сказочной колдуньи. Княгиня Эржбет всегда обожала чистоту, но сама убирать не умела.

Что посоветовал этот недоумок, Миклош? Прилечь? А ведь совет не глуп… Тем более, что подташнивает, и ноги не только холодны, но и подгибаются. Найти кровать не ощупь не проблема, да и нос, увы, тут её поводырь. Постель и в вонючей комнате отнюдь не благоухала заморскими благовониями. Лишённая служанок, первое время пыталась княгиня самолично следить за собою, даже какое-то время часть отпускаемых ей воды и вина жертвуя на влажные обтирания тела, но недолго сумела вытерпеть жажду…

На пути ко кровати узницу согнула резкая боль в животе. Не разгибаясь, она вывернула содержимое желудка на пол. Добравшись до кровати, засунула ноги под подушку, а руки обмотала одеялом. Холод в конечностях (и это в августе!) меньше стал досаждать, она смогла собраться с мыслями – и связала концы с концами, наконец.

Её отравили – а именно в ожидании её неминуемой смерти позволили написать завещание. Поистине, post hoc ergo propter hoc! Чем же вы отравили, подлецы-родственнички? Грибами, ядовитыми грибами, ведь на завтрак был салат, а в нём сырые грибы. И вина утром не получила именно поэтому, чтобы не стало противоядием, так что напрасно она злобствовала на нерасторопность тупого Миклоша. Чему удивляться? Избавленная в последний момент от суда и казни, она продержалась в темнице больше трёх лет, её живучесть всем осточертела, и даже детям, которым некогда подарила жизнь. Даже единственному сыну, любимчику её Палу. Ну, так и не получить вам завещания, уроды! И княгиня Эржбет рванулась было к письменному столику, чтобы нащупать и разорвать бумажку, но тут вспомнила, что передала её вместе с чернильницей Миклошу перед тем, как имела наивность пожаловаться ему на холодные руки. А если в голове начинает путаться, это признак зловещий… Тем более, что попыталась только рвануться к письменному столику, а пошевелиться не смогла.

Княгиня Эржбет успела ещё помолиться за то, чтобы в аду оказаться в той его части, где испытывают мучения грешные императрицы и королевы, а слухи о гнусном и несправедливом равенстве между душами в потустороннем мире чтобы оказались злым враньём. Мать, давно покойная, явилась княгине Эржбете, взяла за руку и повела её прочь из смрадной темницы, молодую и ухоженную, как прежде. Кирпичи в дверном проёме спальни рассыпались в прах, но вышли мать и дочь не в узкий коридор замка, а в длинный, с полукруглыми каменными сводами тоннель. Вдруг Эржбет обнаружила пустоту в левой руке – мать разжала свою кисть и исчезла. Княгиня не успела испугаться, когда чёрный занавес задёрнулся перед нею.

Протокол 3. Ошибка Института генетики

Процесс «Межмирье против Джона Сиренко» выдался оригинальным уже в том отношении, что преступника выследила целая команда сыщиков и следователей, а на долю Межмирного судьи осталось его обличить и, по возможности, вынудить к признанию. Пришлось также преодолевать отчаянное сопротивление новых сограждан серийного убийцы, которым очень не хотелось его осуждения. Дошло до того, что Обвинителем был назначен руководитель команды следователей, а не один из администраторов или авторитетных обитателей поселения Найкращэ Село, где Джон Сиренко зарегистрировался под именем Панаса Нетудыхаты.

Само по себе это поселение на планете ТихоБраге-221F показалось Судье будто сошедшим с картины какого-нибудь украинского художника-примитивиста ХХ–ХХІ столетия, из тех, что называли себя народными художниками, однако пытались устраивать выставки в столицах. Продуманная и с любовью выстроенная имитация украинского села ХІХ века состояла из длинной улицы, застроенной классическими хатами, крытыми соломой, с мальвами в палисадниках и с яблоневыми и вишнёвыми садами на задах. Виднелись клуни, хлева, курятники, погреба и прочие необходимые сельские постройки, а на улице между усадьбами – несколько колодцев с высокими «журавлями». Посредине этой улицы, на холме, высилась красивая церковь в стиле украинского рококо и невдалеке от неё нечто вроде панского двухэтажного дворца, здесь выполняющего функцию административного центра поселения, по-здешнему Сильрады. За дворцом синели воды пруда, обсаженного вербами, с лодочной пристанью и несколькими выдолбленными из дерева челноками, лежащими на берегу. Судья, которому вроде и дела не было до жизненных удобств неопейзан, искренне понадеялся, что все необходимые для здоровой жизни технические устройства и коммуникации просто спрятаны от глаз сторонних наблюдателей.

На картине-образце по такой улице гуляли бы девушки и парубки в ярких национальных костюмах, но тогда эта этнографически экипированная молодёжь собралась вокруг Сильрады, потрясая плакатами «Свободу Панасови Нетудыхате!» и «Не дамо засудиты одного з нас!». Платону пришлось расчищать вход.

Предварительное следствие с участием Обвинителя и Защитника в Найкращем Селе не проводилось даже и формально, потому что избранный односельчанами Защитник, корчмарь Дионисиуш Дудка, наотрез отказался сотрудничать. Это осложнило положение Обвинителя, но он оказался мужиком твёрдым, ироничным. За внешностью Уорена Битти, без особой серьёзности играющего простоватого Дика Трейси, прятался, как было известно, Судье, сыщик немыслимой работоспособности и безжалостный аналитик. Выступление Обвинителя Судья вначале не мог воспринимать комфортно: в глаза бросались оказавшиеся прямо над креслом Обвинителя портреты Степана Бандеры и неизвестного Судье усатого украинского националиста в вышитой сорочке под европейским пиджаком. Бандера раздражал Судью как пособник немецких фашистов, а усач – безвкусием костюма, этакой смесью французского с полтавским… Пришлось уставиться на лицо Обвинителя – чисто побритое, покрытое ровным слоем загара, с глазами-буравчиками.

– …Изучив жизнь обвиняемого до совершения им преступления, я пришёл к выводу, что была она существованием среднего по всем параметрам представителя нашего общества. Обвиняемый – из тех, кто звёзд с неба не хватает, входит как единица в информационную массу, обсуждающую придумки ньюсмейкеров, или, говоря ещё более профессиональным языком, в тот пипл, что хавает. Такое положение никак не устраивало Джона Сиренко, или, если угодно, Панаса Нетудыхату, хотя он понимал, что оно соответствует его средним способностям. Наше общество, следует признать, никому не позволяет обмануться в этом отношении.

Тут Судья ухмыльнулся и заметил ехидно:

– Эти психологи с их тестами, они бы и Ньютона убедили, что ему лучше бы сажать капусту.

– Господин Судья, вы бы прогнали меня с этого кресла, если бы я признался, какой IQ вывели у меня психологи на третьем курсе юридического! Но вот у подсудимого средние способности выявлялись и объективно, как только он пытался сделать где-нибудь карьеру.

А Судье захотелось ещё раз посмотреть на маньяка. Ведь что ни говори, это живое свидетельство (видимо, уже ненадолго живое) ошибки современной генетики. Уму непостижимо, однако геном Джона Сиренко обещал вполне добропорядочный образ жизни его носителя. А на вид каков? Здоровый жеребец, в чём-то даже и симпатичный, не без грубого обаяния – а то стали бы великовозрастные украинские дивчины так стоять за него? Оселедец забыл заложить за ухо, пот с бритого черепа течёт, вышитая рубашка облипла на теле, и даже опереточные алые шаровары темнеют в паху. Был бы невиновен, стоило ли так бояться? Вот тогда Судья окончательно, то есть эмоционально, сердцем поверил в виновность подсудимого, хоть с материалами, собранными следствием, был знаком и раньше.

Тем временем подал голос Защитник, крепыш себе на уме с оселедцем на побритой голове. Зазвучала украинская речь, потому что Защитник наотрез отказался говорить на общеязе или английском. Он заявил, что протестует против выпячивания Обвинителем посредственности обвиняемого. Судья протест принял и посоветовал Обвинителю воздерживаться от суждений, обидных для Джона Сиренко.

– Слушаюсь, господин Судья. Однако на самом деле я в последний раз сказал о подсудимом нечто такое, что ещё можно расценить как добрые слова. Возвращаюсь к своей речи, заранее составленной и даже, признаюсь, отрепетированной перед зеркалом. Думаю, что мечты Джона Сиренко о славе постепенно трансформировались. Эту психологическую, а если точнее, то психопатологическую эволюцию можно воссоздать следующим образом. Парню уже пятьсот лет за плечами, когда до него вдруг доходит, что природа оставила ему только одну возможность прославиться – негативным, преступным деянием, вроде Герострата. И он начинает искать свой вариант, к тому же безопасный. Ведь задача поставлена непростая: совершить преступление – и не пойматься. Но тогда ведь и славы не будет? А нашему преступному герою достаточно гордиться собой и замыкать свою славу на себе. Электронная книга записей библиотеки на планете VPI6985 зафиксировала колоссальное количество проглоченных подсудимым криминальных романов и фильмов. Заметьте, не детективных, а именно криминальных! И дольше всех он задерживал у себя книжки (электронные, разумеется) и фильмы, вроде «Одиннадцати друзей Оушена», где преступники остаются безнаказанными. Хочу подчеркнуть, что в поисковой системе Сети Джон Сиренко нашёл и изучил все материалы о Ричарде Спеке, убийце восьми медсестёр в Чикаго, он даже заказал копию японского «розового» фильма о нём с диалогами на японском – и это, не зная языка! Когда я раскопал эти сведения, то позволил себе воскликнуть: «Наконец-то! Это наш человек!»

– Я протэстую! Ци видомости нэ е доказами в жодному рази!

– А я счастлив, господин Защитник, что ваш родной язык не японский. Я познакомил суд со своим впечатлением, не пытаясь выдать его за доказательство.

Тут вместо реплики Судья издал нечто-то вроде подавленного кудахтанья, а потом сумел выговорить, что протест отклонён.

– Гнусное убийство, совершенное Ричардом Спеком, подсудимый использовал как образец для задуманного им, но как образец негативный, со знаком минус. Если Спек, пьяный и накачанный наркотиками, пошёл на убийство спонтанно, потому что одна из медсестёр напомнила ему бывшую жену, а её он одновременно и обожал, и ненавидел, то подсудимый всё заранее холодно спланировал. Если Спек явился в кампус в таком плачевном физическом состоянии, что на самом деле не сдюжил изнасиловать никого из жертв, то Джон Сиренко был трезв как стёклышко и даже упаковкой стимулятора запасся. Если Спек возился всю ночь и только чудом не попался прямо в кампусе, то Сиренко управился за пару часов и заранее продумал свои эвакуацию и алиби. В отличие от Спека, подсудимый позаботился об уничтожении орудия преступления – универсального ножа монтажника. Если Спек засветил по всему кампусу свои пальчики, то Сиренко убивал в перчатках и на берцы напялил гигиенические бахилы. Он и образцов спермы не оставил, во всяком случае, это он так думал, что не оставил.

– Брэхня!

Это обвиняемый вклинился. Судья нахмурился, но промолчал, не сделал замечание. Пусть этот приторный красавчик почувствует себя вольготней, пусть начнёт проявлять себя таким, каков есть. Обвинитель взглянул на Судью недоуменно. Судья кивнул небрежно.

– Я продолжаю. Если на Ричарда Спека следствие вышло очень быстро, потому что убийца нечаянно оставил в живых свидетельницу, одну из медсестёр, то подсудимый этой ошибки не повторил, убив всех и позаботившись, чтобы они не могли быть оживлены для процедуры завещания и прощания с близкими. И если Спек, желая стать женщиной, наглотался женских гормонов и вырастил себе в тюрьме груди (о прочем умолчу), то подсудимый мог гордиться, и вполне нелепо, что убийствами и изнасилованиями подтвердил свою мужскую сущность.

Судье показалось, что эти противопоставления побудили подсудимого приободриться. Он присмотрелся. Да, во влажно блестящих глазах маньяка промелькнуло торжество. Судье вспомнилось, что древний серийный убийца и людоед Павло Кацапура тоже аккуратно уничтожал свидетелей, – и холодок прошёл у него между лопатками. Тем временем Защитник задал вопрос, весьма кстати поинтересовавшись, откуда взялся кампус с медсёстрами на планете VPI6985, и как могло получиться, если обвиняемый и есть их убийца, что его выпустили оттуда – неужели хвалёная криминалистика дала маху? Обвинитель откашлялся.

– Не совершив ничего заметного ни в одной области человеческой деятельности, Джон Сиренко претендовал, однако, на место в колонии по интересам, а именно в той, где мы находимся. По тогдашним правилам, в этом случае он должен был сначала полтора столетия отработать на дальней космической стройке. Вот так обвиняемый и попал на планету VPI6985, где колония только строилась, а рабочие, в их числе и слесарь-монтажник Джон Сиренко, расположились в своеобразной огромной бытовке – временном убежище. Условия быта спартанские, в трёх мужских общежитиях супругам были выделены отдельные комнаты, а все девять одиноких женщин обитали в своём общежитии. Кстати, только две из жертв серийного убийцы работали медсёстрами, погибли также два дипломированных врача, один юрист, остальные – инженеры-строители. Отвечаю на второй вопрос. По законам того времени, расследованием убийства должен был заниматься начальник стройки, а его помощницу-юриста убийца уничтожил, да и двух врачей тоже. У всех мужчин на стройке, в том числе и у начальника, оказалось алиби на время убийства, и начальнику ничего не оставалось, как после окончания работ всех отпустить. Но дело не было закрыто, все его материалы хранились в юридическом отделе Межпланетной строительной корпорации. Поскольку заказчик строившейся на планете VPI6985 колонии отказался её принимать, справедливо полагая, что массовое убийство в начале истории поселения разрушает замысел, корпорация потерпела огромные убытки и жаждала наказания виновника. Как, впрочем, и всё сознательное человечество. Поэтому, как только случайно обнаружилась прореха в алиби подозреваемого, об этом сразу же был извещён Великий Разум.

– Вот об алиби подсудимого расскажите, пожалуйста, подробнее, – попросил Судья.

– В ночь убийства Джон Сиренко дежурил в базовой мастерской, одновременно и складе, слесарей-монтажников, и камера на входе-выходе не зафиксировала, что он покидал помещение. Однако несколько месяцев тому назад началась разборка сооружений посёлка строителей на VPI6985, и тогда инженер, бывший там и во время кошмарного убийства, обнаружил, что одно из окон мастерской-склада, по проекту глухое, кем-то кустарно дополнено рамой и открывается. Межмирный суд был уже на подходе, поэтому Великий Разум, узнав об этом открытии, остановил демонтаж и поручил мне, своему юридическому советнику, возглавить новое расследование, отнюдь его не афишируя. Я тотчас же прибыл на VPI6985, проверил и задокументировал находку, после чего разрешил, понятно, продолжить демонтаж. Исследование показало, что окно было дооборудовано приблизительно тогда же, когда произошло массовое убийство. Вернувшись на Землю, я настоял, чтобы в Институт генетики на тщательное биохимическое исследование были переданы одежда жертв и постельное бельё, равно как и другие вещественные доказательства, хранившиеся в архиве строительной корпорации. Результаты не заставили себя ждать. Находка переделанного окна доказала, что обвиняемый имел возможность незаметно покинуть место своего дежурства и вернуться в мастерскую, а сопоставление волоска и микрочастиц спермы, найденных на вещественных доказательствах, с образцами биоматериалов Джона Сиренко показало их идентичность. Круг замкнулся, господа.

Ну, вот сейчас подсудимый испугался капитально. Оселедец на его голове потемнел, бритая кожа на черепе влажно заблестела. В зале суда резко запахло потом.

На выручку бросился Защитник. Он заявил на украинском:

– Что может значить переделка какого-то окна в сравнении с обвинением в таком ужасном преступлении! И почему бы не предположить, что это было сделано кем-то другим, ведь Панас Нетудыхата был не единственным слесарем-монтажником на той стройке? Почему мы должны верить обвинителю на слово, почему нам не предъявлены вещественные доказательства?

– Я протестую, ваша честь! – вскинулся Обвинитель. – Я свою речь ещё не закончил.

– Протест принят. А вы, Обвинитель, решайте сами, ответить ли Вам на поставленные Защитником вопросы позднее, в части заседания, отведённой на такие вопросы законом, или прямо сейчас.

– Да, спасибо. Я отвечу прямо сейчас. Первый вопрос Защитника риторический, задан был по известному логическому образцу «В огороде бузина, а в Киеве дядька», поэтому ответа не требует.

– Я протэстую знов! Вымагаю видповиди!

– Ладно, я отвечу. Переделка окна в мастерской и обвинение в серийном убийстве – явления по значению несоизмеримые, потому что относятся к разным категориям на различных таксономических шкалах. Не сумел я сообразить, зачем Защитник пытается замусорить нам головы такой чепухой. А вот второй вопрос задан по делу. Да, и в самом деле, обвиняемый был одним из десяти слесарей-монтажников, работавших в мастерской и по очереди дежуривших в ней. Все они тщательно проверялись. При первой проверке ни у одного не нашлось причин, чтобы совершить серийное убийство. Зато выяснилось, что трое из них имели недостаточную квалификацию как слесари, чтобы суметь переделать то окно. Подсудимый остался среди семи подозреваемых, а во время второго расследования оказался в одиночестве. По какой причине, я уже говорил. Вам нужны документы? Пожалуйста, панэ Защитник!

Обвинитель вынул из кармана коммуникатор.

– Сначала я покажу стандартное, заводского производства окно в мастерской на VPI6985, а потом переделанное подсудимым.

И Судья с умным видом уставился на изображения двух некрасивых круглых окон – и абсолютно одинаковых, как ему показалось. Защитник хмыкнул. Обвинитель пожал плечами, выпрямил их и заявил торжественно:

– С вашего позволения, господин Судья, я покажу жертв нашего подсудимого в том виде…, какими их увидели первые свидетели, покажу. Предупреждаю, зрелище не для слабонервных.

– Я протэстую, панэ Суддя!

– Протест принят. Господин Обвинитель, те зрители, что смотрят сейчас онлайн-трансляцию нашего судебного заседания, именно для того и подключились, чтобы пощекотать себе нервы. Меня беспокоит моральная сторона всемирной демонстрации этого видео. Его могут увидеть подростки…

– О! Подростки тако-о-ое уже видали… Нам с вами, господин Судья, и не увидеть таких чудес никогда, – усмехнулся Обвинитель. – И поучаствовали ребятки в таких сексуальных экспериментах, что нам и не снились. Я, впрочем, о себе, робком обывателе, только.

– Да что вы говорите? А я скромник ещё почище вас. Но едва ли шутки здесь уместны, Обвинитель. Мы с вами юристы, и должны опираться на норму закона, а не ссылаться на эксцессы. Но я не закончил реплику. У истерзанных и убитых женщин остались мужья, друзья, знакомые. Они сами, наконец, как личности, заслуживают на то, чтобы мы ничем не пачкали их добрую память. Поэтому я против демонстрации видео как есть, в том виде, в котором мне пришлось с ним знакомиться.

– Я тоже не позволил бы себе такого. Поэтому снимки обработаны дизайнером, а именно: лица и гениталии прикрыты мутными пятнами. В таком виде я могу показать видео, господин Судья?

– Теперь не вижу препятствий. А вы, господин Защитник?

– Показуйте. Хоч цэ й розпуста. Але ж на звынувачення пана Панаса воно не працюйе, тож можете показуваты.

– Благодарю за разрешение. Серийный убийца на VPI6985, подражая в том своему предшественнику Ричарду Спеку, для совершения злодейств избрал одну из комнаток общежития, самую большую, на трёх жилиц. Имела для него значение, наверное, и такая особенность комнаты: её стена выходила на стену поселения, а не к другим строениям. Вот как она выглядела, эта комната, когда начальник строительства, доктор Джордж Сеймур прибежал на место преступления сразу после того, как там побывал главврач медпункта, удивившийся, что его коллеги, две женщины-врача и три медсестры, не появились в столовой на завтраке и не вышли на работу.

Камера вначале попрыгала в неопытных руках перепуганного оператора, потом успокоилась. Судья, который не пожелал ещё раз увидеть это страшное зрелище, пусть и в ретушированном виде, отвёл глаза на портрет Степана Бандеры. И тут ему пришло в голову, что не напрасно же Джон Сиренко, получив после отработки на дальних планетах право на выбор поселения по интересам, выбрал именно это, Найкращэ Село. Если тут не только обожают украинские национальные традиции, что, в общем, вполне законно и замечательно отвечает «Закону о правах человека», но проявляют почтение к нацисту Степану Бандере, то не замечались ли и у Джона Сиренко увлечения фашизмом раньше, ещё до убийства? Судья попросил:

– Обвинитель, не могли бы вы на минутку остановить воспроизведение и ответить мне на вопрос? Спасибо. Не проявлял ли подсудимый на VPI6985 как читатель увлечения идеологией фашизма?

Обвинитель взглянул на него удивлённо и скупо улыбнулся.

– Вы угадали, господин Судья. Подсудимый перечитал всю популярную литературу о фашизме и немецком нацизме, и даже сумел получить электронную копию «Майн Кампф». Вообще-то такие человеконенавистнические писания запрещены, но есть лазейка: слесарь-монтажник представился компу библиотеки аспирантом-политологом – и получил вожделенный текст. Могу ли я продолжить свою речь?

– Прошу вас.

– Остановив вот так же изображение места убийства общим планом, я ещё в начале следствия задумался, а не представляет ли оно самим расположением трупов несчастных женщин и девушек некую историю, некое послание зрителю – или даже следователю, быть может. Беспощадно изрезанная ножом, нагая, инженер по технике безопасности Джулия Барнс сидит на тумбочке, правое плечо её подпирает механическая швабра, чтобы девушка не упала вперёд. Она смотрит, то есть смотрела бы, если бы жива была и глаза не выколоты, на узкую кровать перед нею. Во рту кляп, как и у всех жертв, при этом однотипно использовалось их бельё. На кровати лежит навзничь Лаура Винтер, с неё тоже снята одежда, она убита ножом и вся в крови, но её глаз убийца не тронул. Лаура Винтер самая возрастная из убитых, ей восемьсот с лишним, и выглядела она всегда как женщина-врач средних лет, одевалась в мужском скорее стиле, не стремилась молодиться. Она была замучена последней, под ней на кровати обнаружена кровь всех остальных восьми жертв, в том числе и Джулии Барнс… Вы что-то снова хотели отметить, господин Судья?

– Да, вот только не знаю, стоящее ли моё замечание, – протянул Судья с полной откровенностью. – Я внимательно изучал эту запись. Миссис Винтер, дама средних лет, на одре смерти выглядела вовсе не такой скромницей, как вы описали. Насильник и убийца как бы вывел наружу её скрытую сексуальность и женскую привлекательность. Одно дело, если бы это сделал, добившись свидания, влюблённый в неё настойчивый мужчина. Но под ножом этого гнусного извращенца…

И продолжил уже только в мыслях: «Если бы я был её бывшим мужем или приятелем, мне очень бы захотелось взглянуть в глаза её убийце – в тёмном уголке и подальше от всех и всяческих представителей закона».

– Благодарю, господин Судья. Так вот, Лауру Винтер убийца оставил на кровати, а тех, кого убивал до неё, складывал на две другие кровати, ту, что справа, и ту, что слева. Четырёх на левую кровать, а трёх на правую. Не просто одну на одну положил, а в позах лесбиянок, совершающих групповой половой акт. При этом негритянка Марта Роуд оказалась между двух белых девушек, а в большем штабеле китаянка и монголка точно так же чередовались с европейками. Таким способом убийца проявил свою ненависть к женщинам и к людям иных рас. Для поклонника фашизма оно и не удивительно.

– Протэстую, панэ Суддя! Все цэ нэ майе стосунку до пана Нэтудыхаты!

– Протест отклонён. Мне только сейчас пришло это в голову… Господин Обвинитель, а почему никто из жертв не попросил о помощи, воспользовавшись положенным каждому гражданину Межмирья тревожным психофизическим каналом?

– Я уже говорил, господин судья, что условия на стройке были спартанские, не сочли нужным в компании возиться и с этим. Да и кто мог предположить такой ужас? Но я хочу вернуться к общему смыслу гротескной картины, составленной убийцей из женских трупов. Если осмыслить её в целом, то убийства восьми женщин и девушек оказываются зрелищем, этаким перфомансом для девятой, для Джулии Барнс. Можно предположить, что убийца тяжело ранил её, обездвижив. Затем посадил на тумбочку и заставил наблюдать, как он насилует и убивает всех прочих жертв, а уже под конец выколол ей глаза и добил, перерезав горло. Я думаю, все согласны, что в этом контексте фигура Джулии Барнс и её отношения с подсудимым приобретают особенно важное, принципиальное значение. Я прошу разрешения вызвать в качестве свидетеля инженера Казимежа Чубалю, служившего на планете VPI6985.

Судья нахмурился. В связи с особыми условиями проведения суда в поселении Найкращэ Село пришлось договориться о телепортации свидетелей обвинения непосредственно в свободную комнату рядом с залом, где проводилось заседания. Поэтому вошедший в зал худенький длинноносый шатен выглядел взъерошенным и словно бы не вполне ориентировался в пространстве. Впрочем, пока выяснялось, он ли Казимеж Чубаля, свидетель явно пришёл в себя. Судья кивнул Обвинителю, позволяя начать допрос.