Текст книги "Еще один день"

– Родственница, – не дав Тане раскрыть рот, ответил Андрей. – Ее тоже надо устроить.

– Да уж вижу. – Заведующая достала из стола два ключа. – Ей придется ночевать с двумя соседками, – она кивнула в сторону Тани, – а вас с Василием Ивановичем я устрою в отдельный номер.

Она протянула ключи и бланки, которые нужно было заполнить.

Когда Таня брала ключ, заведующая не смотрела, а ощупывала ее глазами. Таким взглядом оценивают вещи, и Таня поняла, что она не поверила Андрею. Ее глаза словно говорили: «Знаем мы, что делают с такими родственницами, как только закрывается дверь номера». Таня почувствовала, как от стыда начало пылать лицо.

– Какая я вам родственница? – гневно бросила она Андрею, когда они вышли в коридор. – Зачем вы солгали? Я бы устроилась и по своему командировочному удостоверению.

– А вот могу спорить, что нет, – спокойно ответил Андрей. – Заведующая сказала бы, что свободных мест нет, и никто бы ей ничего не сделал. Она очень не любит газетчиков.

– Да уж вижу, – сказала Таня. – Такая из своей должности выжимает все, что можно. А с газетчика что возьмешь?

– Вот именно, – согласился Андрей. – Сейчас все построено на принципе: ты – мне, я – тебе. Без этого шагу не ступишь. Чиновника кормит не зарплата, а должность. Слышала анекдот, как Брежнев приезжал в грузинский колхоз?

– Может, и слышала, – сказала Таня все еще сердитым тоном. – Напомни.

– Приехал Брежнев в грузинский колхоз. Там устроили застолье. Тамада произнес тост: «Давайте выпьем за нашего высокоуважаемого гостя. Но не как за генерального секретаря – за это он получает зарплату. Не как за председателя Президиума Верховного Совета СССР. За это он тоже получает зарплату. Не как за маршала Советского Союза и председателя Совета обороны. И за это он получает зарплату. А как за человека, который первым понял, что в наше время на одну зарплату не проживешь».

– Не смешно, – сказала Таня.

– На шутки не обижаются, – произнес Андрей. – Но в каждой шутке есть доля правды. Иногда горькой.

Татьяна посмотрела на своего спутника долгим внимательным взглядом. Взгляд этот, если его можно было бы расслоить, как радугу, означал многое. В нем были и догадки, и размышления, не было только ответа. Где-где, а именно здесь, в такой обстановке и при таких обстоятельствах, Татьяна не ожидала встретить человека с подкладкой. Разделение правды, это что: плод собственных наблюдений и раздумий, или Андрей повторил чьи-то слова, которые в свое время ему понравились, и он решил, что они интересны для всех без исключения? Татьяна была молода и красива, поэтому ей старался понравиться не один. В ранней юности она не могла отличать собственные рассуждения человека от заемных, потому что умозаключения черпала из книг и любое умное слово вызывало у нее восхищение. В студенческие годы, когда книжные впечатления стали заменяться житейскими, она постепенно постигла необходимую истину: о людях надо судить не с налету, а по проникновению.

Долгий взгляд, которым она одарила Андрея, озарения не принес, и она, пожалуй, обманывая саму себя, решила: «Чего это я стараюсь? Какое мне дело до того, что он за человек? Сегодня мы встретились, завтра расстанемся и больше не увидимся никогда».

Подведя Татьяну к четырнадцатому номеру, Андрей отомкнул замок, распахнул дверь. Внутрь заходить не стал, посторонившись, пропустил Татьяну. Подождал, пока она пройдет в комнату, и после некоторой заминки спросил:

– Может, поужинаем вместе? Есть все равно надо будет. Здешняя столовка с семи вечера работает, как ресторан…

Татьяна повернулась к нему. Ей хотелось понять, почему он решил пригласить ее на ужин. Скрасить вечерний холостяцкий досуг или завязать серьезные отношения? Но о каких отношениях могла быть речь, если он знал, что она летит в Андреевское всего лишь в командировку? Пробудет там неделю, ну две и навсегда исчезнет из его поля зрения. Поэтому сказала:

– Спасибо за приглашение, но мне сегодня не до ужина. Если сказать честно, я после полета чувствую себя так, словно меня только что вытащили из бетономешалки.

Татьяна говорила правду. Она действительно чувствовала себя неважно, и самым большим ее желанием было лечь в постель. Но Андрей понял это по-другому. Ему показалось, что Татьяна обиделась на него.

– Я ведь не ради себя солгал заведующей. Ради вас…

– Я вам благодарна за койку в гостинице, – не дала ему договорить Татьяна. – Честное слово… Но я правда устала. И потом, надо собраться с мыслями. Мы ведь еще не расстаемся. Завтра нам опять лететь вместе.

Она говорила так искренне, ее глаза смотрели на него с такой теплотой, что не поверить ей было невозможно.

– А в Андреевском вы со мной поужинать не откажетесь? – спросил он.

– В Андреевском нет. – Таня засмеялась. – Ну и настойчивый же вы…

– Может, это мой единственный шанс, – сказал Андрей и, опустив голову, закрыл дверь.

Татьяна осталась одна. Послушав, как в коридоре затихают шаги Андрея, она осмотрелась. Три покрытых серо-буро-малиновыми одеялами кровати – две вдоль стен, одна посередине, тусклое окно, под которым виднелся когда-то крашенный белой краской, а ныне грязно-серый радиатор центрального отопления. Обеденного стола не было, письменного тоже. Их заменяли приткнутые к изголовью кроватей тумбочки. Кровать у правой от входа стены и средняя были заняты – под ними лежали чемоданы.

Татьяну не смутил казенно-неприветливый вид ее временного жилья. Более того, от него повеяло родной общагой, и душа Татьяны, томившаяся с утра, неожиданно успокоилась.

В комнате было сумрачно. Татьяна сняла пальто, подошла к свободной кровати, положила на одеяло сумочку. Достала из нее зеркальце, посмотрелась, поправила волосы рукой. Затем села на кровать, сняла сапоги. И до того ей не захотелось вставать, что она даже не стала разбирать кровать. Она вытянулась на ней, накинула край одеяла на ноги и, закрывая глаза, почувствовала, что проваливается в глубокий сон.

Когда она вновь открыла глаза, сквозь окно едва пробивался мутный свет уходящего дня. Вставать не хотелось. Она лежала, глядя в сумеречное окно, и приходила в себя. В детстве она любила подолгу лежать в кровати и мечтать о чем-нибудь. Сейчас она думала о том, правильно ли поступила, отказавшись ужинать с Андреем. Но ни к какому выводу так и не пришла.

Полежав еще немного, Таня встала и решила пройтись по поселку. Надо было начинать хотя бы шапочное знакомство с Севером, ведь она попала сюда впервые. Она ногой нашарила под кроватью сапоги, натянула их, затем надела пальто.

На улице ее обдало холодом. По земле, закручиваясь в белые, шелестящие язычки, мела поземка, электрические лампочки, позванивая, раскачивались на столбах в порывах снежного ветра. Где-то вдалеке скрипела незапертая калитка. В некоторых местах снег перемел тротуары и дорогу. Татьяна удивилась, как быстро изменилась погода.

Она постояла немного на перекрестке, раздумывая, стоит ли идти дальше. По поселку надо гулять днем. Что можно увидеть сейчас, тем более в такой снег? Но, заметив невдалеке двухэтажное деревянное здание, над которым развевался красный флаг, двинулась дальше. Над крыльцом здания красовалась заметная издалека вывеска. Оказалось, что здесь размещались райком и райисполком. Ни в одном окне не было света, и здание походило на мертвый, застывший дом. Таня повернулась и быстро зашагала в противоположную сторону.

Вскоре она вышла на набережную Оби. Под крутым берегом, запорошенные снегом, мерзли два небольших катера. За ними, смутно белея, простиралась закованная в лед река, противоположный берег которой даже не проступал сквозь сумеречную пелену. У Тани возникло такое чувство, что она попала на край земли. Так далеко от нее были и «Приобская правда», и университет, и родительский дом. И ей вдруг нестерпимо захотелось назад, в большой город, к его огням, теплу и людскому гомону. Она решила, что смотреть в Никольском ей больше нечего, и повернула назад.

Ночью гостиница походила на ночлежку еще больше, чем днем. В коридоре горела тусклая электрическая лампочка. На всех раскладушках у стен спали люди, укрытые серыми одеялами. Те, кому не повезло, ночевали в аэропорту, сидя на скамейках.

Не зажигая свет, Таня разделась и нырнула под холодное одеяло. Она долго не могла заснуть, пытаясь ответить, как ей казалось, на самый простой вопрос: почему мы так плохо заботимся о себе? Заставляем людей готовить лес в суровой северной тайге и не строим для них квартиры? Об этом очень резко говорил на редакционной летучке в «Приобской правде» Гудзенко. Строим такие занюханные ночлежки, как эта? Ведь мы же безумно богатая страна. Откуда эта убогость? И почему мы спокойно уживаемся с такими людьми, как здешняя заведующая гостиницей? Говорим одно, а в жизни все совершенно по-другому? Вопросы лезли в голову, но ни на один из них она не находила ответа.

Проснулась Таня от голосов в коридоре. В комнату пробивался тусклый голубоватый свет, окно затянуло толстым морозным узором. Обе ее соседки уже встали и молча укладывали свои вещи в сумки. Они летели в поселок нефтеразведчиков Таежный.

Татьяна вышла в коридор, где ей пришлось отстоять длинную очередь к умывальнику, наскоро ополоснула лицо обжигающей холодом водой и поспешила на аэродром. Оттуда уже доносился рев самолетных двигателей. Механики разогревали машины, готовя их к полету.

На улице было еще холоднее, чем вечером. Мороз щипал щеки и коленки, и Таня прибавила шагу. Только теперь она поняла, что одета совсем не по-северному. Впрочем, даже если бы она знала об этом раньше, изменить что-либо вряд ли удалось. У нее не было другой одежды. Поэтому, когда она вошла в здание аэропорта и увидела Андрея с полушубком в руках, ее захлестнуло чувство благодарности. Она поняла, что эта теплая вещь предназначается ей.

– Возьмите, иначе не долететь, – сказал он, протягивая ей полушубок. – Сейчас будут объявлять посадку.

Он накинул на нее полушубок и, словно подгоняя его по фигуре, слегка стиснул ее плечи ладонями. Этот жест означал более чем простое желание согреть незнакомого человека. Она посмотрела ему в глаза. Впервые в жизни ей захотелось раствориться во взгляде мужчины, и она испугалась этого.

Только в самолете Таня поняла, какую неоценимую услугу оказал ей Андрей. К замерзшим металлическим сиденьям нельзя было прикоснуться, от дыхания людей клубами валил пар. Таня удивилась этому потому, что вчера, перед вылетом из Среднесибирска, в самолете было относительно тепло. Она не знала, что там на стоянках самолетов имеются специальные калориферы, которые греют их перед полетом. В Никольске ничего этого не было. Она подстелила полушубок и села, укрывшись им. А чтобы не замерзли подошвы, стала пристукивать сапогами. Так и долетела до Андреевского.

Когда самолет подрулил к зданию аэропорта, из пилотской кабины первым вышел Андрей. Открыв дверь, он пригласил пассажиров к выходу. Таня встала вместе со всеми, но Андрей, поймав ее взгляд, сделал знак рукой, чтобы она не торопилась. Пассажиры вышли. Подняв полушубок с сиденья, Таня протянула его Андрею и произнесла:

– Спасибо. Он так меня выручил.

– Оставьте его здесь, – сказал Андрей и добавил: – Я провожу вас хотя бы до аэропорта.

Он первым спрыгнул на снег и протянул руку Тане, помогая ей выйти.

– Куда вы сейчас? – спросил он, когда они медленным шагом направились к зданию аэровокзала, но по его тону она поняла, что спросить ему хотелось совсем о другом. О том, когда они встретятся снова.

– В районную газету, – ответила Таня.

– Тогда подождите, я через пару минут освобожусь и провожу. Нашу редакцию так просто не найти.

И снова Таню захлестнуло чувство благодарности. Внимание Андрея было приятно ей. Они прошли по нескольким улицам деревянного одноэтажного поселка, поворачивая то направо, то налево, пока не уперлись в двухэтажное, тоже деревянное здание, сложенное из старых почерневших бревен, на стене которого была прикреплена застекленная вывеска: «Редакция газеты “Северная звезда”». Андрей вслух прочитал надпись, пожал плечами и сказал без всякого выражения:

– Никогда не думал, что подойду сюда ближе чем на километр.

– У вас это сезонная аллергия или что-то более серьезное?

Татьяна произнесла это откровенно насмешливо, потому что ей не нравился тон, который Андрей принял в отношении газет вообще. То есть в отношении того, что она считала для себя святым, и ко всему, что с ним связано, относилась ревниво. Андрей или не заметил насмешки, или сделал вид, что не заметил, но сказал с каким-то ожесточением:

– К вам это не относится. У меня с газетчиками совершенно другой опыт.

Какой именно, он не сказал, а расспрашивать Таня посчитала неуместным. Андрей не уходил, хотя они стояли у крыльца редакции, и Таня спросила:

– Вы хотите сказать что-то еще?

– Где я разыщу вас вечером?

Он сказал это таким тоном, словно о встрече они давно договорились. Татьяна вспомнила, что обещала поужинать с ним в Андреевском, ковырнула носком сапога снег и ответила с запинкой:

– Пока не знаю… Позвоните в редакцию ближе к вечеру. К тому времени буду знать наверняка.

Татьяна поднялась по очищенным от скользкого снега ступенькам, открыла дверь. И как только шагнула в длинный коридор с широкими, крашенными желтой охрой половицами, слегка заволновалась. Ее волнение было сродни тому, которое испытывает человек, приехавший к чужым людям и не знающий, как его встретят. Сдерживая трепет, она осторожно двинулась вдоль коридора, на ходу читая таблички на дверях. «Заведующий отделом писем», «Заведующий промышленным отделом»… А вот и нужная ей дверь: «Редактор Тутышкин Матвей Серафимович». Задержав на мгновение дыхание, чтобы успокоиться, постучала. И тут же услышала:

– Да, да, входите.

Татьяна отворила дверь и, перешагнув порог, остановилась. Из-за стола поднялся небольшой круглый человек в темно-сером костюме и голубой, не застегнутой на две верхние пуговицы рубашке. Он был близорук. Массивная, из темно-коричневой пластмассы оправа с позолоченной фасонной решеткой в основании дужек обрамляла тяжелые двояковыпуклые стекла. Казалось, что очки ведут свою собственную, независимую от хозяина строгую жизнь. Татьяна представилась.

– Звонили о вас… Николай Макарович Гудзенко звонил, – торопливо, минуя всякий протокол, сказал редактор и тут же услужливо добавил: – Вы раздевайтесь, давайте я вам помогу. Меня Матвеем Серафимовичем зовут… – Редактор помог Татьяне снять пальто, положил его на спинку стула и, оглядывая ее, с удивлением спросил: – Вы так и в самолете летели?

Татьяна пожала плечами.

– Там же собачий холод. Как вы не замерзли?

– Добрые люди помогли, – неопределенно ответила Татьяна.

– Неужели Гудзенко вас не предупредил? Ну, ничего, мы вас не заморозим. Так вы, значит, из УралГУ? Я тоже имел счастье… Кто там сейчас ректором? А деканом на журфаке?

Он усадил Татьяну на стул около своего стола, и со стороны могло показаться, что это разговаривают не редактор с практиканткой, а два бывших однокашника вспоминают самые приятные моменты из своего прошлого. Матвей Серафимович был человеком не только добрым, но и опытным. Произвести самое благоприятное впечатление на практикантку ему хотелось неспроста. Как и во всех районных газетах, штат «Северной звезды» был неполным, и к тому же многие находились там случайно.

Учитель истории, два несостоявшихся райкомовских работника, тоже, кстати сказать, бывшие педагоги, и недавняя редакционная корректорша. Единственным дипломированным журналистом был сам Матвей Серафимович Тутышкин. Нельзя сказать, что его подчиненные работали без усердия. Но ведь кроме усердия газетчику нужен еще и дар божий. Матвей Серафимович посильно приводил их материалы в порядок, но за всем усмотреть не мог. Из райкома ему частенько звонили по поводу технических ошибок и обещали «вызвать на ковер». Но не вызывали, потому что знали возможности редакционного коллектива. Сейчас, рисуя Татьяне открывшиеся перед ней в районной газете перспективы, редактор думал: «Вот если бы…»

Татьяна вела себя скользко. В нужных местах поддакивала, где следует, посмеивалась, а когда, по ее мнению, редактор с перспективами перебарщивал, отвечала односложно и пожимала плечами.

Работа районным газетчиком в Танины планы не входила. Она хотела сразу попасть в областную. Еще два года назад она напечатала свой первый репортаж в «Уральском рабочем». Заведующий отделом информации послал ее на выставку цветов. Она написала о ней сто пятьдесят строк, и ее материал поставили в номер. Верка Калюжная чуть не умерла от зависти. Развернув утром газету, она охнула и сказала:

– Талантливая ты, Танька. У меня сделают из репортажа пендюру на десять строк, я день хожу, только что за потолок не задеваю. А у тебя не вычеркнули ни одной строчки.

После этого Таня не раз печаталась в «Уральском рабочем» с небольшими материалами, а в прошлом году на практике в оренбургской газете напечатала в «Южном Урале» рецензию на спектакль областного драматического театра им. М. Горького. Рецензию оценили, звонили даже из театра. Но дело было не в отдельных успехах. Татьяна чувствовала, что работа в областной газете ей по силам. Поэтому слова Матвея Серафимовича она выслушивала по меньшей мере со снисходительностью.

Матвей Серафимович многое отдал бы за то, чтобы заполучить в свои сотрудники выпускницу факультета журналистики. Был у него и свой козырь. Андреевский район, как он считал, настоящий рай для газетчиков. Крупных журналистских тем, в которых корреспондент мог бы проявить себя, здесь более чем достаточно.

В глубине души Матвей Серафимович понимал, что все его слова пролетают мимо ее ушей. Но уж очень у него наболело. Он на самом деле урабатывался так, что в дни выхода газеты, придя домой, валился на диван замертво. Почему был уверен, что говорит с Татьяной о ее работе в «Северной звезде» впустую? За примерами и ходить не надо: он сам. Предложи ему кто во время его преддипломной практики начать газетную жизнь в той же самой «Северной звезде», как бы он к этому предложению отнесся? Когда учился на последнем курсе, в послужном его списке числились не только выступления в партийной и комсомольской областных газетах, а два рассказа в журнале «Уральский следопыт». И хотя шапочное, но все равно личное знакомство с редактором журнала «Урал» Вадимом Очеретиным.

Если он правильно понял, его собеседница рассчитывает на областную газету. Как правило, журналисты, оканчивающие университет, свою работу начинают в областных партийных и комсомольских газетах. Так и он начинал в свое время. Несколько лет проработал в «Красноярском рабочем», потом в томском «Красном знамени». Везде литсотрудником. Его хватило бы и на заведующего отделом, но он к руководящей должности не стремился. Матвея Серафимовича влекло только литературное будущее. Он написал две, на его взгляд, хорошие повести, ткнулся с ними и в Красноярское издательство, и в Западно-Сибирское. Предложил нескольким журналам, прежде всего, конечно, «Уральскому следопыту» и «Уралу». Везде ответили рецензиями и вежливым отказом. Причина – умозрительство. Ему писали, что он недостаточно хорошо знает жизнь, ни с рабочей средой не знаком, ни с крестьянской. Советовали определяться. И тогда он плюнул на все областные блага и поехал на литературную целину – нефтяной Север. По его наблюдению, ни один писатель своего участка здесь еще не застолбил.

Он уже приступил к новой повести, написал несколько глав. Было это еще в прошлом году. С тех пор на него навалились и приземлили газетные дела. Но тем не менее в душе он все равно считал себя писателем. И в качестве самого веского аргумента раскрыл перед Татьяной ее шансы:

– Вы спросили, что меня привело в Андреевское? Для писателей здесь – край неразведанных тем. Не думаю, что вы решили остановиться на газете.

Он внимательно посмотрел на Татьяну, ожидая, что она поддержит его догадку. Но Татьяна с писательством себя не связывала и свое собственное будущее рисовала реально. Она не хотела плавать в облаках. Об этом и сказала Матвею Серафимовичу. Выслушав ее, редактор стал заметно суше.

– Вообще-то, конечно, своей стремительностью я вас, скорее всего, испугал.

– Почему же? – Татьяна пожала плечами и удобнее устроилась на стуле. В кабинете было тепло, она только сейчас начала по-настоящему отогреваться. – По-моему, я все поняла правильно. Но вы предлагаете мне то, к чему я не готова. Над этим надо думать и думать…

– Совершенно верно, – тут же согласился редактор. – Но вы ведь знаете пословицу: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Больших целей может достичь только тот, кто к этому стремится.

Татьяну это немного обидело, и она ответила с некоторым вызовом:

– Генералом легче стать офицеру. Рядовому дай бог дослужиться до сержанта. – Но тут она ни с того ни с сего вспомнила предстоящую встречу с Андреем и сказала совсем неожиданное: – Знаете что? Давайте мы об этом поговорим попозже?

Матвей Серафимович с готовностью согласился и перешел к делу:

– С чего вы хотите начать у нас практику?

– С нефтеразведочной экспедиции, – не задумываясь, ответила Татьяна.

– С места в карьер? – удивился Матвей Серафимович. – Вам надо познакомиться с нашими условиями, непременно заглянуть в райком партии.

– А что они могут мне сказать? – спросила Татьяна. – Там что, работают геологи?

– Заведующий отделом промышленности еще недавно работал в нефтеразведочной экспедиции начальником цеха. Впрочем, и у нас есть люди, знающие геологов. – Матвей Серафимович приподнялся на стуле и несколько раз бухнул кулаком в стену. Через несколько секунд в кабинет вошла девушка, высокорослая, немного крупноватая, с тяжелыми черными волосами, рассыпавшимися по плечам. Не сказать, чтобы очень привлекательная и запоминающаяся. Если такую девушку увидишь на улице, вряд ли задержишь на ней внимание. А при новой встрече не вспомнишь, сразу отметила про себя Татьяна.

– Знакомьтесь, – сказал редактор. – Светлана Ткаченко. Наша заведующая отделом писем. – Татьяна представилась сама. Редактор ее дополнил: – Практикантка из Уральского университета, приехала в командировку от областной газеты… Ты собиралась по письму к геологам. Когда туда вертолет?

– Где-то через час. Мне должны позвонить.

– Что же ты мне раньше не сказала?

– Мне самой только что позвонили, я уж к вам шла.

– Значит, такие дела… Возьмешь ее с собой. – Редактор кивнул на Татьяну. – Только она в своей экипировке может там околеть. Ты уж найди ей что-нибудь одеться по-нашему… Не в этом же костюме ей лететь в Таежный.

Светлана, обутая в подшитые валенки, остановила взгляд на Таниных сапожках, кивнула на лежащее на стуле подбитое ватином пальто: «Твое?»

– Мое, – сказала Татьяна.

– Бери и пойдем, – решительно сказала Светлана. – Вертолет ждать не будет.

Дальнейшее развертывалось прямо-таки в детективном плане. Когда вышли из редакторского кабинета, Светлана провела Татьяну в свою комнату, ту самую, на двери которой висела табличка «Заведующий отделом писем». Усадила на стул, сказала: «Я сейчас». Вернулась через считанные секунды вместе с худенькой девушкой, с виду совсем подростком. Остановилась с ней посреди комнаты и, кивнув на Таню, сказала:

– Надо человека выручить. Приехала к нам из Уральского университета на практику. Посмотри, как одета. Мы с ней сейчас летим в Таежное. Отдай ей свои валенки, а ее сапоги надень. Размеры у вас, по-моему, одинаковые.

Такая бесцеремонность немного смутила Таню.

– Что же это мы человека раздеваем? – сказала она. – Ей ведь тоже холодно будет.

– Ничего с ней не случится. У тебя сапоги на меху, а ей до дому два шага. Пока будем в командировке, походит в сапогах. Ты как, Натали, не возражаешь?

Наталья, редакционная машинистка, вчерашняя школьница, мечтавшая именно об Уральском университете, даже просияла от радости. Одна мысль о том, что она может услужить студентке университета, делала ее счастливой.

– У меня дома другие валенки есть, – торопливо сказала она Татьяне. – Вы и носки мои наденьте.

– Вот это молодец, – одобрительно кивнула Светлана. – Носки мы захватим с собой, у меня окончательно переоденешься. Пошли за шубой, надо торопиться. Сейчас я уточню.

Светлана набрала один номер, другой, ей не ответили.

– Я диспетчеру позвоню, пусть передаст Михаилу, что пассажир прибавляется. – Позвонила, сказала насчет пассажира. Диспетчер, видимо, что-то возразил, потому что Светлана, прикрыв трубку ладошкой, усмехнулась: – Возьмут, куда они денутся. – И в трубку: – Специальный корреспондент областной газеты. Областной, да… Вот и хорошо. Когда вылетаем? Ага. – Положила трубку.

Точного времени вылета диспетчер не назвал. Сказал, что вертолет должен быть примерно минут через сорок, может, чуть меньше, может, чуть больше.

Пока Светлана говорила по телефону, Таня переобулась. Надев валенки, встала, сделала несколько шагов по комнате. Новая обувь оказалась ей впору. Светлана накинула на себя шубу, достала из шкафа шапку из серебрящихся соболей, бережно погладила ее ладонью и надела на голову. Потом повернулась к Татьяне, словно показывая, как должен одеваться живущий на Севере человек. Они вышли.

Светлана жила в коммунальной квартире на втором этаже старого деревянного дома. Квартира была неприбранной. На кровати, в головах которой висела гитара, лежали брюки, пышная ушанка из какого-то незнакомого Татьяне меха, толстый свитер. На спинке стула висела юбка. Светлана достала из шифоньера белый полушубок, сунула Татьяне в руки:

– Померяй.

Она надела полушубок, повернулась на каблуке перед Светланой, как перед зеркалом. Та даже прищелкнула языком, сказала с завистью:

– А ты, мать, и в нем выглядишь прекрасно. – И подала ей шапку.

Татьяна от ушанки отказалась, посчитав, что, если ей будет холодно, согреет воротник полушубка.

– Ты что? Бери, это же полярный песец. – Светлана втиснула ей в руку шапку и направилась к двери.

В аэропорту она не стала заходить ни в кассу, ни в диспетчерскую, а пошла прямо к вертолету, находившемуся на заправочной стоянке. Вертолет походил на громадную серую, нахохлившуюся от мороза и опустившую крылья птицу. Концы его лопастей тоскливо свесились вниз и, казалось, вот-вот коснутся снега. Около машины прохаживался парень в зимней летной одежде.

– Бортмеханик, – сказала Светлана спутнице. А когда подошли, по-свойски бросила: – Привет, Володя.

– Привет, привет! Ты тоже в экспедицию?

– Куда же еще, – ответила Светлана. – Да не одна. Вам разве диспетчер ничего не говорил?

– Говорил. Сейчас придет командир, полетим… Да вон он уже идет.

От аэропорта к вертолету шагал мужчина в унтах и синей меховой куртке.

Приблизившись к девушкам, поздоровался, улыбаясь, посмотрел на Татьяну. И совершенно неожиданно сказал:

– И чего это вас всех тянет в корреспонденты? Не женское это дело.

– А какое по-твоему женское? – спросила Светлана.

– Детей рожать. Быть хорошей женой и матерью, а не мотаться зимой по всему Северу.

– Это ваши жены детей рожают. А нас кормить некому. Мы должны сами себе на жизнь зарабатывать.

– А язык у тебя не хуже бритвы, – сказал командир и начал подниматься в кабину.

Светлана усмехнулась. Как и в самолете, Татьяне пришлось лететь в вертолете впервые в жизни. Внутри вроде бы все походило на Ан-2. Разница единственная: пилоты находились не перед тобой, а где-то на втором этаже, сверху. Подняв голову, Татьяна увидела, как усаживается в свое кресло командир. Второй пилот, оказывается, давно был на месте. Бортмеханик закрыл дверь и сел рядом с девушками у иллюминатора. Надел наушники и подключил к ним провод бортовой связи.

Вертолет начал раскручивать лопасти. Корпус лихорадочно затрясся, потом, по мере ускорения оборотов ротора, утихомирился. Вокруг машины поднялась снежная метель, в которой Таня не увидела, а почувствовала, как вертолет оторвался от земли и понесся вперед, набирая высоту. Внизу промелькнуло здание аэропорта и несколько «аннушек». К одной из них шли трое. Только сейчас, увидев летчиков, Татьяна вспомнила о договоренности с Андреем. Как же все неловко получилось. Сказала, что в редакции сообщат ее адрес, а сама никого не предупредила. Однако, подумав, она успокоилась. Редактор знает, что Татьяна улетела, знает об этом и машинистка. В общем, ничего страшного. Командировка есть командировка.

Поселок Таежный, в котором находилась нефтеразведочная экспедиция, сверху выглядел крошечным островком, окруженным бесконечной тайгой. Два ряда одинаковых деревянных домов, начавшись у Оби, лишь немного отодвинули тайгу от берега. Они остановились у высокой древесной стены, словно осознав тщетность своих усилий.

Светлана, уткнувшись в иллюминатор, показывала Татьяне поселок.

– Вон видишь двухэтажный дом? – говорила она, тыкая в иллюминатор пальцем. – Как не видишь? Ты левей смотри, левей, он один во всем поселке. Это контора экспедиции. А правей, через три дома, столовая, между прочим, лучшая в районе. Я о ней очерк написала… Не о ней, конечно, о ее заведующей Марии Алексеевне Бестужевой.

Вертолет, миновав поселок, пошел на посадку, и Светлана замолчала. Сели. Девушки, поблагодарив пилотов, вышли из машины.

– Знакомство с Таежным предлагаю начать со столовой, – сказала Светлана, когда они оказались на главной улице поселка. – Ты как?

– С удовольствием, – обрадовалась Татьяна. – Есть хочу, как волк. Я по-настоящему за эти два дня только вчера утром и поела.

Столовая оказалась чистенькой и хорошо натопленной. Девушки разделись, взяли подносы и пошли к раздаточной. Выбор блюд оказался небольшим, но готовили здесь на самом деле отменно. Светлана молча ждала, пока Татьяна неторопливо допьет свой кисель, потом сказала:

– Начнем, наверно, с начальника экспедиции.

– Какой он из себя? – спросила Таня. – Я никак не могу его вообразить. Представляю редактора газеты, директора завода, профессора университета. А вот как выглядит начальник экспедиции, не знаю.

– А у него от всех понемногу, – ответила Светлана. – И от директора, и от профессора. Сама увидишь.

С начальником экспедиции Светлана переговорила еще перед отлетом из Андреевского, и он ждал девушек в своем кабинете. Он был чуть выше среднего роста, сухощав, в красивом дорогом костюме и галстуке. Его аккуратно уложенные на пробор волосы отливали серебром. Особенно сильно серебрились виски. Светлана отметила про себя, что сегодня Николай Александрович Барсов не летит на буровую. Когда ему предстояло лететь к своим буровикам или вышкомонтажникам, он одевался в толстый шерстяной свитер и куртку. И тогда походил на коренного таежника, правда, тоже интеллигентного.

Барсов поднялся из-за стола и вышел навстречу. Пожимая его мягкую ладонь, Татьяна почувствовала, что волнуется. Барсов походил на строгого университетского профессора, а не на измученного непосильными повседневными заботами производственника. Поздоровавшись с ней, он пожал руку Светлане и спросил: