Текст книги "Еще один день"

Остудин не видел даже фотографии своего предшественника, тем не менее представил: сидит в глубоком кожаном кресле человек средних лет, скорее всего седоватый. Лицо нерешительное, какое-то даже расплывчатое. В общем, лицо человека, уже решившего подать заявление об уходе.

В формулировку «по собственному желанию» Остудин не верил. Батурин сказал: «Не стал дожидаться второго строгача». Это уже была более веская причина для ухода. При такой перспективе у кого угодно появится «собственное желание». Поэтому он как бы между прочим спросил:

– Кстати, а почему Барсов не захотел здесь оставаться? Не поладил с кем?

– Причин много, – помедлив, ответил Еланцев. – Но главная, думается, та, что Николай Александрович изработался. Такое хозяйство может вытянуть только двужильный.

– Значит, надо разработать методику по накачиванию мускул, – сказал Остудин, оглядывая кабинет рассеянным взглядом. – Если одного двужильного мало, вытягивать надо всем.

В кабинет начали входить люди. Кивнув новому начальнику, со стуком отодвигали стулья и садились за стол. Он обратил внимание, что у каждого здесь свое, раз и навсегда обозначенное место. Сев, они вполголоса продолжали разговор, по всей вероятности начатый еще до приезда Остудина в контору. Скорее всего, обсуждали какие-то производственные дела.

Шумное появление своих новых сослуживцев не только не обидело его, он остался им даже доволен. Люди не собирались подстраиваться под новое начальство, им-то не надо было вникать в производство. Они этим производством жили, они им живут и будут жить впредь, какого начальника ни пришли. В ближайших своих действиях Остудин решил исходить из этого наблюдения.

Процесс знакомства есть процесс знакомства, и ничего необычного в него не привнесешь. Да и зачем? Поочередное представление одного, второго, третьего не есть знакомство. Это всего-навсего пофамильное обозначение. Знакомство начнется тогда, когда люди станут откусывать от одного на всех круто посоленного ломтя. А пока только фамилии: заместитель начальника по общим вопросам Кузьмин Константин Павлович… Начальник транспортного цеха Галайба Сергей Афанасьевич… Начальник ОРСа Соломончик Ефим Семенович… Всех руководителей отделов и цехов шестнадцать человек. Еланцев называл должность, имя и отчество каждого. Они поднимались, кивали и снова садились. В ответ Роман Иванович тоже приветливо кивал головой и поднимал руку над столом, изображая символическое рукопожатие.

Когда все были названы, Остудин, продолжая стоять, сказал:

– Признаюсь честно: от геологии я оторвался. В последнее время занимался эксплуатационным бурением. Но это сейчас может быть и к лучшему. Вы будете помогать мне, я – вам. Работать будем вместе. Никаких революционных перемен делать не собираюсь. Когда войду в курс событий, поговорим подробно. Если у кого есть вопросы, милости прошу.

Вопрос был всего один. Старший геолог Людмила Тимофеевна Кутепова спросила о семейном положении. И после того, как он ответил, поинтересовалась, почему жена не приехала вместе с ним. Он сказал ей то же самое, что и Батурину: жена приедет после окончания учебного года в школе. Других вопросов задавать не стали. Когда все разошлись, Краснов сказал:

– Может, сначала пообедаем, а потом займемся делами? Время-то уже к концу рабочего дня, а в самолетах Ан-2, насколько я знаю, не кормят.

Остудин посмотрел на Еланцева. Тот пожал плечами и сказал:

– Я только за.

С обеда в кабинет вернулись все вместе. Знакомить с делами экспедиции начал Иван Тихонович. Он подошел к большой геологической карте района и сказал:

– Вот здесь мы ведем поиск. Геофизики подготовили несколько хороших структур, но пока мы не можем до них добраться…

Остудин сразу же вспомнил тайгу, проплывавшую под крылом самолета, дымящуюся майну на Оби и понял, что с сегодняшнего дня все это становится его территорией жизни. «Первым делом надо побывать в транспортном цехе, – подумал он. – От него зависит половина успеха. А может, и больше». Еланцев между тем называл нефтяные залежи, разведанные экспедицией.

– Вот это – Юбилейное месторождение, – говорил он, обводя кончиком указки жирный контур на карте. – Самое крупное из открытых нами. Сейчас нефтяники строят там поселок. А мы… Черт знает что у нас происходит. Аварии, некачественное испытание скважин, бурим плохо… Короче, все один к одному.

– Черная полоса? – спросил Остудин, всматриваясь в карту.

– Белой ее не назовешь, это верно, – согласился Еланцев. – Некоторые даже подвели под это теоретическую базу: идет полоса невезения, и здесь ничего не поделаешь. Все старания как в прорву – все беды напоказ.

– А что ты лично думаешь об этом? – Остудин не заметил, когда они с главным геологом перешли на «ты».

– Не везет тогда, когда работают спустя рукава. – Еланцев опустил указку и повернулся к столу. – Привыкли, что все в порядке, все делается само собой. У всех на уме одно: Барсов уходит, появится новый начальник, тогда развернемся. Вот и появился. Вот сюда, – Еланцев показал на карте площади, где, по его мнению, может залегать нефть, – нам надо переводить хотя бы одну буровую бригаду. Но у нас острая нехватка оборудования. Одна бригада вместо того, чтобы бурить, помогает монтировать станок. Другая стоит из-за нехватки обсадных труб. И лишь одна ведет проходку. А ведь мы не зря говорим, что нефть находится на кончике долота. Будут метры проходки – будут открытия.

Еланцев снова повернулся к карте и начал рассказывать о геологических перспективах района. Он так увлекся этим, что заразил и Остудина. Роман Иванович несколько раз вставал из-за стола, чтобы получше рассмотреть контуры структур, на которые показывал главный геолог, задавал вопросы о путях к ним, о местности, о том, что думают об этом в объединении у Батурина. У Еланцева наболело. А поскольку говорил он страстно, апеллируя то к новому начальнику экспедиции, то к Барсову, то даже к министерству, никто не обращал внимания на время. Машенька высидела допоздна, искренне полагая, что с минуты на минуту может понадобиться новому начальнику. Часов в девять не выдержала. Осторожно приоткрыла дверь, встала на пороге, робко спросила Остудина:

– Роман Иванович, я вам сегодня еще понадоблюсь?

Остудин сначала ничего не понял, глядя на ее тонкую фигуру в широких валенках, потом удивленно развел руками:

– Прости, пожалуйста. Рабочий день давно закончился, я думал, ты ушла со всеми.

– Как же можно уйти без предупреждения? – удивилась секретарша.

Остудин только качнул головой и сказал:

– Иди отдыхай, я разрешаю.

Машенька молча кивнула в ответ. Скажи неосторожное слово, наверняка бы расплакалась. А Остудин подумал о своем предшественнике: «Барсов, по всему видать, был человеком строгих правил. Хорошие традиции надо беречь».

После того как секретарша закрыла за собой дверь, в кабинете наступила пауза. Руководители поняли, что даже самый интересный разговор должен иметь конец.

Первым попрощался Еланцев. В кабинете какое-то время стояла тишина. Краснов поднялся, покачался несколько секунд, переступая с носка на пятку, подошел к двери, приоткрыл ее. Убедился, что главного геолога нет в приемной, и сказал вполголоса:

– Талантливый человек Еланцев. А вот по женской части у него бывают заскоки.

– Не на тех заглядывается? – не скрывая иронии, спросил Остудин.

– Зря ерничаешь, Роман Иванович, – холодно отозвался Краснов. – В поселке ходят слухи, что у него в районе есть женщина.

– Ходят слухи или имеется?

Краснов пропустил вопрос мимо ушей.

– В Среднесибирске у него жена, артистка филармонии, она месяцами ездит с концертами. Поет.

Остудин смотрел на Краснова, не понимая, для чего тот затеял этот разговор. Если для того, чтобы с первой минуты посеять недоверие между ним и главным геологом, то это плохо. На недоверии прочного здания не построишь. Но тут же подумал, что Краснов мог таким образом предупредить его. Поселок геологов небольшой, здесь даже самые сокровенные тайны быстро становятся общим достоянием. Не зря Кутепова спрашивала, когда приедет его жена.

– Слухи, да и вообще сердечные дела не по моей части, – ответил Остудин. – Конечно, придется разбираться и в них, но я ведь больше специализировался по бурению.

Краснов пожал плечами и напористо сказал:

– Проблема одной семьи может вырасти в проблему всего коллектива. Особенно если речь идет о руководителе.

Остудин, конечно, все понимал. Краснов в первую очередь имеет в виду его, остудинское одиночество. Как бы оно ни затянулось, а то, не ровен час, придется и в остудинскую душу входить через партийную дверь. Поэтому Роман Иванович отозвался с коротким смешком:

– Досматривать за Иваном Тихоновичем у меня времени недостанет.

– Я ведь об этом сказал не для того, чтобы досматривать, – примирительно произнес Краснов. – Чем больше знает о своих сотрудниках начальник, тем легче ему принимать решения. Пойдем, я покажу тебе твои хоромы.

Они вышли из здания конторы. За ее стенами была непроглядная ночь. Лишь в нескольких домах светились окна, да в черном небе переливались хрустальными гранями недосягаемые звезды. Пройдя немного по скрипучему снегу, остановились около приземистого бревенчатого дома. Остудин, освоившийся в темноте, разглядел около него небольшой палисадник, а на задах – огород. Краснов достал из кармана ключ, на ощупь открыл дверь. Когда вошли на кухню, он нашарил на стене выключатель, зажег свет. Остудин осмотрелся. Кроме кухни в доме было три просторных комнаты. После ремонта здесь пахло свежей известью и краской. В особняке было тепло. Очевидно, кто-то каждый день приходил топить печи.

– Я думаю, тебе лучше поселиться здесь сразу, – сказал Краснов, очерчивая рукой пространство перед собой. – Печку будет топить Полина. Уберет твой кабинет и здесь распорядится. Если договоритесь, может и постирать.

– А мой моральный облик от этого не пострадает? – не скрывая иронии, спросил Остудин. – Вдруг слухи до тебя дойдут?

– Об этом не беспокойся, – улыбнулся одними губами Краснов. – Полине через два года на пенсию. Как тебе квартира? У тебя в Поволжье лучше?

– Это надо будет жену спросить, – обводя жилище глазами, произнес Остудин. – Я к быту нетребовательный. Переспать есть где, и ладно. Уют нужен женщине. Она без этого не может.

– Я думаю, и ей понравится, – сказал Краснов. – Мария Сергеевна претензий не предъявляла.

– Мария Сергеевна – это?..

– Жена Барсова. Кстати, не знаю, обратил ли ты внимание на палисадники. Это ее инициатива. Она завезла сюда сначала георгины, потом гладиолусы. Летом ты нашу красоту оценишь.

Остудин подумал, что жена Барсова, по всей видимости, была незаурядной женщиной. И красоту ценить тоже умела, если уж здесь, на Севере, сумела развести такие цветы. И тут же мысль перескочила на жену: «Нина небось обрадуется этому цветнику. Надо будет в письме упомянуть. Может, она еще каких-нибудь цветов сюда привезет?» Подумал об этом так, будто Нина появится в Таежном не сегодня завтра.

Хотя в доме уже давно никто не жил, Остудина не оставляло впечатление, что здесь постоянно присутствует хозяин. Об этом прежде всего говорило тепло. Оно было не случайным, недавно появившимся, а устоявшимся. Полы в спальне и в зале были застелены паласами, по коридору – дорожки. В кухне – холодильник, в зале стол раздвижной полированный, стулья полумягкие. А вот две деревянные кровати хозяина не имели. На одной лежал ватный матрац из общежития, две перьевые подушки, в ногах в несколько раз сложенное одеяло, на нем пододеяльник, простыня, наволочки. Другая кровать была пустой. Поясняя эту солдатскую приготовленность, Краснов сказал:

– Одному тебе этого пока хватит. Приедет жена, наведет порядок. Если захочешь, в магазине можешь приобрести разный шурум-бурум.

– Не захочу… Пока ничего не захочу.

В голове Остудина не было места для размышлений о бытовом уюте. Все мысли были только о том, как быстрее заняться делом.

Вошли в зал. Остудин выдвинул из-под стола стул, прежде чем сесть, похлопал по нему ладонью, пошутил:

– На такой сядешь с удовольствием, а вот подниматься с него не захочется.

Краснов, не отреагировав на шутку, уселся напротив, обвел зал рукой:

– Это все казенное тебе по штату положено, а вот настоящую обстановку – за свои деньги. Если жене что-то потребуется, может заказать через ОРС. Соломончик достанет. Для начальника нефтеразведочной экспедиции особых проблем нет ни в чем.

– По обычаю прежде, чем войти в дом, хозяева сначала пускают в него кошку, – сказал Остудин. – Потом распечатывают бутылку и с рюмкой встречают гостей у порога. Я не предполагал, что в первый же день получу ключи от собственной квартиры.

Сказал и простодушно посмотрел на Краснова, пытаясь определить его реакцию. И уж никак не думал, что Краснов отзовется немедленно и горячо:

– Мы традиции соблюдаем свято. – Он озорно сверкнул глазами и устремил взгляд в сторону кухни. – Кошку заведешь сам, а остальное здесь имеется.

Остудин понял, что секретарь парткома все предусмотрел и к непротокольной беседе с новым начальником экспедиции подготовился основательно. Краснов встал, вышел на кухню. Несколько минут там позвякивала посуда, потом раздался характерный звон. «Чему-то конец пришел», – подумал Остудин. Вскоре появился Краснов. В руках – поднос, через плечо перекинуто полотенце.

– Что ты там грохнул? – поинтересовался Остудин.

– Стакан выскользнул. Посуда бьется всегда к счастью.

Краснов накрыл стол в считаные секунды. На скатерти появились яства. Прежде всего – бутылка армянского «Двина», блюдце с черной икрой, тонкие прозрачные ломтики осетрового, видимо, балыка, копченая грудинка, поллитровая банка маринованных боровичков.

Остудин молча наблюдал за его действиями. Пытался отгадать, для кого старался Краснов: для него или, может быть, секретарю парткома самому захотелось выпить. Удивился, лишь когда тот положил на краешек стола тонкую стопку не то книжонок, не то брошюр.

– А это еще зачем? – кивнул Остудин на стопку.

– Чтобы не забыть. Когда шофер привозил сюда это, – Краснов показал глазами на закуску, – оставил для меня книжки. Из райкома передали.

Краснов нагнулся над столом, протянул руку за бутылкой «Двина», налил. Поднял свою рюмку за тонкую ножку и сказал:

– За тебя, Роман Иванович. Хочу, чтобы ты осел здесь всерьез и надолго. И не только я хочу. Чем стабильнее руководство, тем лучше коллективу.

Остудин задержал свою рюмку в руке, не зная, что ответить. Выходило, что в него здесь не очень верили. Во всяком случае, считались с тем, что новый начальник может и не задержаться. Он посмотрел на Краснова, ожидая, что тот закончит свою мысль. Но секретарь парткома опрокинул рюмку в рот и потянулся за закуской. Остудин выпил вслед за ним и подумал, что по-другому отнестись к нему не могли. Свое право на руководство надо доказывать делами.

– У меня все время не выходит из головы одна мысль. – Остудин специально не смотрел в глаза Краснову. – Судя по всему, Барсов был отличным специалистом. Почему он все-таки уехал? Еланцев что-то недоговорил…

– Мир не делится на черное и белое, – уклончиво ответил Краснов и снова протянул руку к «Двину». – Кроме производственных, есть еще общественные отношения. С этим тоже надо считаться.

Краснов опять налил, они выпили еще по рюмке.

– Что ты подразумеваешь под общественными отношениями? – спросил Остудин.

– Взаимоотношения с партийной властью. Нет, не со мной, – словно предупреждая дополнительный вопрос, ответил Краснов. – Я ее самое нижнее звено. Для коллектива важно, как относятся к руководителю и обком, и райком. Кроме того, надо уметь общаться с журналистами. Чем они ближе к тебе, тем меньше критикуют. У нас ведь есть и неприкасаемые.

Краснов посмотрел на стопку книжек. Остудин протянул к ним руку, взял верхнюю: Л. И. Брежнев «Малая земля». Поднял на Краснова недоумевающий взгляд. Тот ответил вопросом:

– Читал?

Остудин едва удержался, чтобы не ответить: «А куда бы я девался?», но с ответом задержался, взял и полистал другой труд Леонида Ильича Брежнева – «Возрождение». И, только полистав, сказал как раз то, что должен был сказать:

– Еще два месяца назад. А у вас они только появились?

– Неделю назад завезли, – сказал Краснов и, кашлянув в кулак, серьезно добавил: – Тут тебе и война, тут и восстановление народного хозяйства. И отношение ко всему личное. Все показано через жизнь одного человека.

– Ты сам-то эти книги читал? – спросил Остудин.

– «Малую землю» прочитал, а «Возрождение» еще не успел.

Но, судя по тому, как стыдливо опустил глаза Краснов, Остудин понял: ни одну из этих книжек секретарь парткома не держал в руках. «Тогда почему не сказать об этом прямо? – подумал он. – Зачем это фарисейство?»

Они снова подняли рюмки, выпили. Закусывали от души. Долго закусывали. Чувствовалось, что ни одному не хочется возвращаться к обязательному, совсем не застольному разговору. Но возвращаться было надо. Первым нарушил молчание Краснов:

– Эти книги прислали для изучения. И наверняка ответственным за это назначат руководителей предприятий.

– Слушай, Юрий Павлович, будь другом, не привлекай меня к этой кампании, – неожиданно взмолился Остудин. – Неужели не понимаешь: я, по сути дела, еще не принял экспедицию, надо знакомиться с делами, а ты меня сразу в такую упряжку…

Краснов понимал, что дело не только в занятости нового начальника экспедиции. Книга читается тогда, когда к ней есть внутренний интерес. Нельзя заставить человека полюбить книгу с помощью директивы. Остудин пытается открутиться, потому что не хочет заниматься тем, к чему не лежит душа. Но секретарь парткома был настойчив по чисто личному мотиву. Если руководителем будет не Остудин, то им придется быть ему, Краснову. А это значит, самому промусолить сотни страниц декларативного пустозвонства, которое ни к чему не приложимо. Все это он держал в уме, вслух же ответил, лишая Остудина возможности возражать:

– Дело это практически решенное, поверь мне. Таково мнение руководства района.

Он развел руками, показывая, что никто уже не в состоянии изменить это решение. Пить и есть сразу расхотелось, но Остудин понимал, что это ни в коем случае нельзя показать Краснову. Он выдержал ужин до конца.

Когда бутылка была допита и Краснов попытался достать другую, Остудин остановил его.

– Ты извини, Юрий Павлович, устал я что-то, – сказал он. – Сам понимаешь, такая дорога, столько впечатлений, и все это в один день…

Краснов все понял. Докурив сигарету, он оделся и попрощался с новым хозяином квартиры. Остудин проводил его до дверей.

Татьяна, помнишь дни золотые…

Светлана вела себя на буровой так, словно это был ее родной дом. Выбравшись из вертолета, она направилась не по расчищенной бульдозером дороге, а по протоптанной в глубоком снегу узкой тропинке к ближайшему балку. Татьяна молча последовала за ней. Заглядевшись на огромный раскидистый кедр, она оступилась с тропинки и тут же зачерпнула валенком снег. Он попал за голяшку, и нога сразу почувствовала это.

– Подожди, – сказала Таня и ухватила одной рукой Светлану за рукав. Засунув пальцы за голяшку, она выгребла снег из валенка.

– На буровой рот не разевай, – наставительно заметила Светлана. – Здесь и по голове огреть чем-нибудь может.

Девушки подошли к балку бурового мастера. В нем было сумрачно. Сквозь намерзший на стекле небольшого оконца толстым слоем куржак едва пробивался дневной свет. Когда Светлана закрыла дверь, в балке стало совсем темно.

– Вот черт, – выругалась Светлана, нашарила рукой выключатель и щелкнула им. Но лампочка не загорелась. Она прислушалась и сказала: – Буровая стоит. Наверно, что-то случилось.

Они вышли из балка. Таня посмотрела на буровую, высившуюся в пятидесяти метрах от них. Она походила на собранную из железных конструкций ажурную башню.

– Пойдем туда, – кивнула в сторону буровой Светлана.

Только теперь Таня поняла, откуда у нее появилось ощущение, что она оказалась на краю земли. Буровая молчала. Над балками и тайгой стояла неземная, скованная ледяным холодом тишина. Жизнь словно навсегда ушла из этих мест. Не слышно было ни теньканья синиц, ни стука дятла, только скрип снега под ногами, когда они шли к буровой. Не доходя до нее, Таня увидела на мостках нескольких человек. Они молчаливо возились с какими-то железками.

Заметив девушек, один из них поднял голову и досадливо сказал:

– Вот уж не вовремя, так не вовремя. Идите в балок, пока не замерзли, а я с дизелем разберусь и приду.

Он отвернулся и нагнулся к железкам.

– Пойдем, – сказала Светлана и повернула назад.

Федякин появился примерно через час, вскоре после того, как на буровой затарахтел двигатель. Одновременно с этим в балке вспыхнула лампочка. Федякин прошел мимо девушек, остановился у железной печки, протянул к ней озябшие ладони.

– Серьезная была поломка? – глядя на него, спросила Таня.

– Зимой любая поломка серьезная, – ответил Федякин. Он потер ладони и, повернувшись к девушкам, спросил: – С чем прибыли?

– Давно вас не видели, вот и прилетели, – ответила Светлана. – Барсов сказал, что вы везучий, скоро откроете нефть.

– Откроем, если не пропадем, – иронично усмехнулся Федякин. – Если бы сейчас двигатель не запустили, пришла бы хана и нам, и буровой.

Петру Петровичу Федякину шел пятидесятый год. Но выглядел он значительно старше. Обветренное, загрубевшее его лицо иссекли частые и глубокие морщины. Молодыми были только синие глаза, в которых иногда проскакивали мальчишеские искорки. Узнав, что Татьяна с Урала, он заметил:

– Выходит, мы земляки. Я ведь тоже с Урала, может, слышали: Чебаркуль?

– Как же, – обрадовалась Татьяна. – В Челябинской области. Вы давно оттуда?

– Куда дальше. Мне был всего год, когда нас сюда переселили. Я из ссыльных. В тридцатом году нас всей семьей сюда вытолкнули.

Татьяне стало неловко за свой вопрос, и она, выходя из положения, спросила:

– Ну и как вам здесь?

Но Федякин, который уже давным-давно пережил первые больные годы отчуждения от родных мест, считал Север, к которому привык, своей настоящей родиной и потому говорил о нем с удовольствием. Потому и сказал Татьяне:

– Вы на это не обращайте внимания. Я о том времени говорю спокойно, все острое давно отболело. Да и пора забыть нам всем об этом. Чем раньше забудем, тем спокойнее будем жить.

– Почему? – спросила Татьяна.

– А для чего помнить? Чтобы мстить? Кому? – Он перевел взгляд с Тани на Светлану.

И тогда Татьяна спросила:

– Вас раскулачили?

Она считала, что на Север ссылали только раскулаченных, и очень удивилась, когда Петр Петрович ответил:

– Нет, мы не раскулаченные, мы ссыльные. Отец заступился за соседа, которого стали раскулачивать. У того было восемь детей, он держал двух коров. Одну из них решили отобрать, а отец встал с колом поперек дороги. Нас и отправили в Нарым. У соседа из восьми детей в живых осталась только старшая дочка. У меня было две сестры. Выжил один я. А теперь давайте говорить о том, зачем вы приехали.

– Да, да, – поспешно отозвалась Таня. – Мне Николай Александрович сказал, что вас недавно наградили. Каким орденом?

– Трудового Красного Знамени. – Федякин опустил глаза. – С этим орденом целая история. Старались все, а отметили одного меня.

– Так вы же буровой мастер.

– Мастер без подмастерьев – пустое место.

Петра Петровича Федякина жизнь покрутила изрядно. Кем он только не был. И трактористом, и мотористом на катере, и охотником, и рыбаком. Не в поисках заработка метался, а потому что бывшему ссыльному даже на Севере твердого места не находилось. Но вот пришли геологи. Тех не интересовало, откуда ты: из ссыльных, бывших арестантов или раскулаченных. Главное, чтобы хорошо работал. За хорошую работу и деньги платили хорошие. Так Федякин и прижился в геологии. Окончил курсы буровиков и очень быстро прошел в бригаде все ступеньки, от помощника бурильщика до мастера. А когда бригада открыла Юбилейное месторождение, Петр Петрович стал человеком заметным. Начали о нем писать и в районной газете, и в областной.

Но Федякину везло: вслед за Юбилейным его бригада открыла еще два месторождения. Рассказывая об этом, Федякин пожимал плечами и, хитровато поблескивая глазами, говорил: «Ничего не скажешь, фартит». А рассказывая о прошлом, как бы подсмеивался над собой:

– Год за годом бурили скважины, а кроме притоков минерализованной воды – ничего. Иногда поднимали керн с запахом нефти, но он так и оставался запахом. Не было фарта. – На его губах снова появлялась хитроватая улыбка. – Без фарта в геологии ничего не добьешься.

– А когда нашли нефть, какое было настроение? – поинтересовалась Татьяна.

– Какое может быть у человека, который нашел кошелек с золотом? Когда нефть пошла, мы ее из приямка пригоршнями черпали. Умывались нефтью. У нее, между прочим, сладковатый запах, я его теперь из-под земли чую.

Сказав это, засмеялся чистым ребячьим смехом, который поразил Татьяну так же, как его мальчишеские глаза.

Петр Петрович поднялся со стула, открыл висящий на стене деревянный шкафчик, достал из него кусок серого камня цилиндрической формы, протянул Тане. Та повертела его в руках и, не обнаружив ничего заслуживающего внимания, положила на стол.

– А вы его понюхайте, – предложил Федякин.

Таня понюхала. И сразу почувствовала тот же запах, что и у Барсова в кабинете, когда он давал ей понюхать колбу.

– Это керн, – торжественно произнес Федякин. – Его достали с глубины две тысячи четыреста метров. А запах означает, что мы подсекли нефтеносный пласт. Я же вам сказал, что из-под земли чую этот запах.

Таня с удивлением посмотрела на кусочек серого камня, спросила:

– Что, в нем и содержится нефть?

– Ну а где же? – удивился Федякин.

– А как же она может накапливаться в камне? – Таня хотела дойти до сути, ей надо было понять весь геологический процесс.

– Между прочим, этот камень называется песчаником. – Федякин взял у нее из рук керн, прищурив один глаз, повертел его перед лампочкой. – Толщина песчаника несколько десятков метров, а площадь может достигать нескольких квадратных километров. Он весь пронизан мельчайшими порами. Сверху его прикрывает непроницаемый слой глины. Скопившаяся в нем за миллионы лет нефть не имеет выхода. Единственный ее выход наружу – через скважину.

– Так вы что, открыли еще одно месторождение? – спросила Таня.

– Пока только нефтеносный горизонт. А будет там нефть или нет и сколько ее, мы еще не знаем.

– А когда узнаете? – не сдавалась Татьяна.

– Когда испытаем скважину.

– А когда будете испытывать?

– Мы еще не закончили ее бурить.

Светлана смотрела на Таню и удивлялась ее дотошности. Сама она сто раз была на буровой, но о таких тонкостях никогда не расспрашивала. Ей казалось, что читателю это будет неинтересно. Зачем ему знать, как образуется нефть, где она залегает? Ему подавай главное – результаты работы геологов. А они заключаются в метрах проходки, в освоении новых площадей, наконец, в фонтанах нефти. Но она поймала себя на том, что Таня интересуется этим не из праздного любопытства. Чем подробнее она будет знать обо всем, что связано с поиском нефти, тем больше сможет написать. «Вот хитрюга, – подумала о ней Светлана. – Такая будет гнать строчки в газету, как автомат».

После долгой беседы Федякин провел девушек по буровой, показал насосное хозяйство, дизельную. Со стороны можно было подумать, что буровой мастер делится опытом с такими же специалистами, как он. Парни, бывшие в это время на вахте, с откровенным любопытством рассматривали журналисток. Женщин в буровые бригады не берут, здесь работают только мужчины. А вахта длится целую неделю. За это время многие начинают скучать по женщинам. Один из них, не выдержав, подошел к Татьяне и сказал:

– Оставайтесь на вечер, устроим танцы.

Но Федякин так зыркнул на него сердитыми глазами, что тот сразу же отошел в сторону. Потом буровой мастер повел их в столовую, которая располагалась в вагончике. Обед Тане понравился.

На ночь Федякин уступил девушкам свой балок. Перед тем как уйти, натопил железную печку до того, что ее бока стали малиновыми. Затем принес с улицы охапку поленьев, аккуратно сложил их у порога.

– Если замерзнете перед утром, подбросьте дровишек. – Он кивнул на поленья. – Печка остывает в два счета. Особенно в такие морозы, как сейчас.

Федякин ушел. Татьяна стянула с себя теплую кофту и юбку, залезла под стеганое одеяло. Светлана закрыла дверь на крючок, выключила свет и легла рядом. Однако сон не шел. Впечатлений было столько, что им требовался выход. Первой заговорила Татьяна.

– Не могу представить, – она смотрела на темное окно и невольно хмурилась, – восемь детей, один меньше другого, увозят вместе с родителями в совершенно дикие места… Семеро из них умирают. И у Федякина две сестры умерли… «Северная звезда» о нем часто писала?

Светлана, вспоминая, пошевелила пальцами, вроде бы загибая их по счету, потом пожала плечами:

– Не помню, ей-богу, не помню. Вообще-то часто. О геологах мы пишем все время.

– И о том, что он рассказывал нам сегодня?

– Ты имеешь в виду ссылку? Об этом мы не писали. Тут ведь кругом одни ссыльные. Да и потом, правильно сказал Федякин. Зачем все время зацикливаться на этом? Надо думать о будущем.

– Но без прошлого нет будущего, – сказала Татьяна.

– Это правильно. – Светлана закинула руки за голову. – Но ведь в нашем прошлом были не только одни ссылки.

– Конечно, не только, – ответила Татьяна. – И хорошего было дай бог. Гораздо больше, чем плохого.

– Скажи, а у тебя есть братья и сестры? – Светлана, решив переменить тему разговора, повернулась лицом к Татьяне.

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что у меня их куча. В нашей семье десять детей.

– Да ты что? – удивилась Татьяна.

– А чего тут удивительного. Мать с отцом постарались. Жили в избе, где были кухня и комната. Так что я всего насмотрелась. До сих пор детского визга слышать не могу. А от запаха пеленок прямо воротит.

Последние слова Светлана произнесла с такой решительностью, что Таня невольно спросила:

– Что, и своих детей заводить не собираешься?

– Не знаю, – рассмеялась Светлана. – Я ведь уже разок замужем побывала. На второе замужество надо решиться. Да и парня хорошего найти не так-то просто.

Это откровение оказалось для Татьяны совсем уж неожиданным. Она никогда не думала, что подруга уже успела побывать замужем. Светлана нисколько не походила на степенную женщину. И квартира у нее больше напоминала комнату в общежитии, чем семейный очаг.

– А почему вы разошлись? Он тебе изменил, или ты его разлюбила? – спросила Таня, считавшая, что только эти две причины могут быть поводом для развода.

– Нет, не изменил. – Светлана погладила одеяло на груди ладонью. – А что касается любви, то даже не знаю – любила ли я его когда-нибудь.