Текст книги "Еще один день"

Скважина на Моховой

Проходя через приемную в свой кабинет, Остудин заметил на столе секретарши толстую папку, из которой торчали исписанные чернилами листки. Он не мог вспомнить, видел ли ее раньше. Может, и видел, но не придал значения. Мало ли что может лежать на секретарском столе? Не дело начальника разбираться в этом. Обо всем важном Машенька докладывает ему своевременно. Но сейчас его взгляд почему-то задержался на этой папке.

– Что это такое? – остановившись у стола, спросил Остудин.

– Текущая почта, – вытянувшись в струнку, ответила Маша. Она всегда встречала Остудина стоя и провожала до дверей кабинета подобострастным взглядом.

– Что же ты ее держишь у себя?

– Да вы, Роман Иванович, все эти дни были то в цехах, то на базе. Вот я и держала. Ничего срочного здесь нет.

– Давай мне ее. – Остудин взял папку и прошел в кабинет. Его удивило, что так много бумаг, требующих разрешения, скопилось всего за несколько дней.

Первым лежало заявление бурильщика Ахмадулина с просьбой предоставить недельный отпуск без содержания для поездки к больной матери. В верхнем левом углу уже стояла подпись бурового мастера со словами: «Не возражаю». Не возражал и Остудин. Тем более что Ахмадулин уже наверняка улетел к матери. А может быть, и успел вернуться назад.

Следующим тоже было заявление, в котором работница ОРСа Андреева Клавдия Михайловна просила выделить ей десять кубометров дров. «Что же Соломончик не занимается своими людьми?» – подумал Остудин, но тут же решил, что у начальника ОРСа хватает дел и помимо дров. Пододвинул к себе заявление и написал в том же верхнем левом углу: «Т. Кузьмину. Прошу решить». Кузьмин был его заместителем по быту. Он хорошо запомнил его во время первого знакомства. Кузьмин оказался самым пожилым из всех руководителей экспедиции.

Лежало в папке и несколько писем с просьбой принять на работу. Одно из них пришло из Поволжья, из небольшого городка Первомайска, в котором Остудин бывал не раз. Буровой мастер местного нефтегазодобывающего управления Сергеев Алексей Митрофанович просил взять его к себе. Остудин знал этого мастера. Не был знаком с ним лично, но раза два слышал его выступление на областном партхозактиве. Он мог бы возглавить четвертую буровую бригаду, которую так или иначе придется создавать. Но пока пригласить его не имелось возможности. Для новых буровиков не было ни жилья, ни буровых станков. «Надо отдать письмо в отдел кадров, пусть держат этого человека в резерве», – подумал Остудин.

Последним в папке лежало письмо личного характера. Это было даже не письмо, а донос. Как и всю остальную почту, Маша вскрыла его, пронумеровала, соединила скрепкой с конвертом. Наверняка прочитала. Письмо адресовано на службу, по-служебному она с ним и поступила. Оно предназначалось прежнему начальнику экспедиции Барсову.

«Николай Александрович! – было выведено крупными аккуратными буквами на белом листе бумаги, предназначенной для машинописи. – Вы постоянно привечаете районную журналистку Татьяну Ростовцеву. Она часто публикует материалы о нефтеразведчиках. Но Ростовцева только прикрывается ими. В Таежный она летает к главному геологу Еланцеву. У него с ней роман. Об этом уже говорят в Андреевском. Если слухи дойдут до ее мужа, летчика, несдобровать ни ей, ни Еланцеву. Скандал будет на весь район. Им всем троим придется уезжать отсюда. Райком партии просто так это не оставит. Позор падет на всю экспедицию, в том числе и на вас. Для того чтобы отмыться, потребуются годы».

Подписи, конечно, не было.

Остудин вызвал Машеньку.

– Мария Григорьевна, вы это читали? – Машенька смущенно опустила глаза и что-то невнятно пролепетала. – Да вы не смущайтесь. Это же не личное письмо… Пришло на экспедицию… Вы что-нибудь можете об этом сказать? – Остудин поднял письмо над столом.

– Неправда все это, Роман Иванович, – с ожесточением сказала Машенька. – Иван Тихонович очень хороший человек!..

– С плохими людьми порядочные дамы романы не заводят… Впрочем, что об этом говорить? Анонимка в регистрационный журнал занесена? – Машенька кивнула. – Жалко. Сделайте в журнале отметку, а письмо я оставлю у себя… На всякий случай. Интересный почерк – то ли детский, то ли «доброжелатель» свой исказил…

Машенька направилась к двери, однако Роман Иванович остановил ее.

– У меня, Мария Григорьевна, к вам просьба: заварите чайку, только покрепче.

В дверях Машенька столкнулась с Еланцевым, ойкнула от неожиданности и исчезла.

Еланцев не обратил на это внимания. Он был явно озабочен совсем другим.

– На Р-1 у Вохминцева выброс, – сказал Еланцев, переступая порог.

Остудин похолодел. Два дня назад он радовался, что на скважине повысилось давление – первый признак того, что она вскрыла нефтяной или газовый пласт. И вдруг – выброс. Все аварии начинаются с него. Сначала из скважины переливается глинистый раствор, аномальное давление выпирает его оттуда, а затем происходит фонтанирование. Это – бедствие. Скважина в Березове, открывшая первый сибирский газ, фонтанировала почти год. Рев огненной газовой струи был слышен за несколько километров. В ревущем факеле ежедневно сгорал миллион кубометров газа.

– Выброс или фонтан? – нервно спросил Остудин. Он сразу представил себе последствия аварии, если она, не дай бог, случилась.

– Выброс. Скважина оборудована превентором, ее сразу же перекрыли. – Главный геолог был внешне спокоен и говорил о выбросе как о рядовом событии.

– Что ты собираешься делать?

Хотя острая тревога спала, но полного спокойствия у Остудина уже не было.

– Лечу к Вохминцеву. – Еланцев повернулся, чтобы выйти из кабинета.

– Я с тобой, – сказал Остудин. – Вертолет есть?

– Будет через час.

Остудин набрал номер телефона своего зама Кузьмина, но тот не отвечал. Он вызвал Машеньку.

– Мы с Иваном Тихоновичем летим к Вохминцеву, – сказал Остудин, когда она появилась на пороге. – Со всеми вопросами пусть обращаются к Константину Павловичу Кузьмину. Найдите его и скажите, пусть свяжется со мной по рации.

Когда размещались в уазике, произошла маленькая заминка. Остудин хотел сесть с главным геологом, чтобы расспросить его подробнее о выбросе на скважине. Но тот решительно запротестовал:

– Садись впереди. Капитан всегда должен быть на мостике. Это наша традиция. А традиции надо уважать.

– Что ж, уважим, – улыбнулся Остудин, устраиваясь рядом с Володей. Про себя подумал: «Вот так. Ссылаясь на традиции, дают понять, что за все здесь спрос только с тебя».

Вертолетная площадка экспедиции находилась на высоком берегу, а под ним – обский причал. На причале лежали штабеля бруса, тес, повыше, в недосягаемости полых вод, вроде как на береговом приступке, примостился склад. «Не забыть весь этот шурум-бурум поднять, а то, не дай бог, паводок доберется», – подумал мимоходом Остудин, когда машина сворачивала к вертолетной площадке.

В вертолете сидели четверо мужчин. На полу у их ног, как всегда, лежали бурильные долота, турбобур, какие-то запчасти. Остудин устроился около иллюминатора. Защелкнулись двери, как бы отделяя пассажиров от земной тверди. Вертолет протяжно запел, раскручивая винты, ритм песни стал ускоряться. В кабину проник шум лопастей, похожий на треск разрываемой материи, и Остудин почувствовал, как машина оторвалась от земли.

Поселок Таежный открылся целиком и сразу. Взгляд охватил протяженную улицу, новостройки нефтеразведочной экспедиции, два прилепившихся к взвозу катера, которые сверху казались крошечными лодчонками, складик, лесобиржу. Все это было маленьким, ненастоящим, и у Остудина возникло ощущение исчезающей реальности. Впечатление такое: «Вот здесь и есть край земли, от которого человеку так легко оторваться».

Машина развернулась, пошла над лесом, забирая к северу от реки. Зимний лес был по-своему интересен. Утонув в снегу, березы тянули к небу голые ветви, вымерзшие за зиму сосны потеряли яркость. Хвоя их не сочилась зеленью, а была рыжей, будто ее спрыснули легким раствором охры. И только кедры, словно разбросанные в лесном безбрежье островки, отливали густой темной накипью. Сверху тайга не казалась такой неприступно мрачной, какой виделась в понизовье, когда ты с ней соседствовал напрямую. И таинственная красота, размытая высотой, тоже исчезла. Царствовала бесконечная рыжеватая пелена, простроченная редкими черными зимниками и белыми, нетронутыми полосами ручейков и речушек.

Минут через сорок показалась буровая. Вертолет сделал круг, начал снижаться. Еланцев, которому полеты были привычны, прислонившись спиной к металлической стенке фюзеляжа, придремывал. На посадке, приоткрыв глаза, лениво сказал:

– Вот и приехали.

– За вами на обратном пути залетать? – спросил механик.

– Непременно, – ответил Еланцев. – Часа через два будем вас ждать. В два уложитесь?

– Постараемся.

Вертолет снова раскрутил лопасти и, набрав высоту, застелился над лесом. Пока шли разговоры, к начальству подошел широкоплечий мужчина в зеленой засаленной телогрейке. Представился:

– Вохминцев. Буровой мастер. Как долетели? – буровой мастер с интересом смотрел на нового начальника экспедиции.

– Долететь-то долетели, – ответил за Остудина Еланцев. – Ты лучше нам расскажи, что у тебя творится. Что за выброс?

– Честно говоря, ни нефти, ни газа здесь не ждали, – сказал Вохминцев, засовывая в карман телогрейки рукавицы. – Две тысячи триста метров прошли – никаких признаков. Еще через сто двадцать давление немного поднялось. Утяжелили раствор и продолжали бурить. Но сегодня в половине одиннадцатого раствор попер из скважины. Я сразу перекрыл превентор.

– И что дальше? – спросил Остудин.

– Дальше требуется барит, – ответил Вохминцев. – Тонн десять, не меньше. Бурение я остановил.

– В чем проблема? Барит на базе есть.

– Проблема в доставке, – сказал Еланцев. – Это десять рейсов вертолета. Три дня ему таскаться туда-сюда.

– Арендуем Ми-8, он справится за день, – сказал Остудин.

– Ми-8 у нас нет, надо просить в Андреевском.

– Надо немедленно связаться с Кузьминым, – сказал Остудин. – Мы не можем допускать простоя буровой.

Зашли в балок к Вохминцеву. Незатейливое жилище было разделено на две половины. В одной стояли рация и небольшой столик с пустой консервной банкой вместо пепельницы, в другой – двухъярусная железная кровать. Вохминцев взял ручку и листок бумаги, Остудин продиктовал: «Заместителю начальника экспедиции Кузьмину. Прошу поставить на завтра в план работы вертолет Ми-8 для вывоза барита на Р-1. Остудин».

Вохминцев включил рацию, надел наушники. Радист экспедиции отозвался тут же. Буровой мастер продиктовал ему радиограмму и посмотрел на начальника.

– А теперь показывайте свое хозяйство. – Остудин встал со стула.

Поднялись на мостки буровой. Она застыла, но жизнь не покинула ее. Равномерно стучал двигатель электростанции, над котельной вились тонкие струйки пара. Где-то далеко в подземелье лежал взбунтовавшийся пласт. Сомнений не было: бригада Вохминцева наткнулась на месторождение. Какое – станет ясно только в середине мая, когда буровики пройдут скважину до проектной отметки, а испытатели исследуют ее.

С буровой спустились к балкам, в которых жили буровики. Жилье было тесным. В каждом балке четверо двухэтажных нар. Прикрыты нары постельным бельем, давно потерявшим свой первоначальный цвет от многочисленных стирок. Форточек в балках не было, и смешанный кислый запах непросушенной одежды и табака копился здесь месяцами.

– А вы вагончики не просите? – спросил Остудин.

– Какие вагончики, – криво усмехнулся Вохминцев. – Их нефтяникам не хватает. Кто их нам даст?

– Почему вы думаете, что не дадут?

Остудину уже не раз приходилось удивляться резкому контрасту в снабжении нефтяников и геологов. Нефтяники имели и вагончики, и хорошую технику, а геологам до сих пор приходилось жить по старинке – все надо было делать самим. Он сам до вчерашнего дня был нефтяником и теперь имел возможность сравнивать.

– Потому что у нефтяников деньги, а у нас их нет, – ответил Вохминцев. – Они добыли тонну нефти, получили за нее валюту. А мы откуда возьмем такие деньги?

Остудин обратил внимание на одежду Вохминцева. Засаленная зеленая телогрейка в нескольких местах порвана, из дыр торчат клочья ваты. Ватные брюки в белых нашлепках засохшего глинистого раствора. Обут буровой мастер в громадные серые валенки с глубокими черными галошами. Тяжело вздохнув, Остудин подумал: «Какие деньжищи государство гребет на нефти, а люди как подзаборные собаки». На какой-то миг стало жалко и Вохминцева, и особенно себя, человека, который вроде бы у власти, а подчиненным своим помочь ничем не может. Остудин исподлобья посмотрел на Вохминцева, спросил:

– Роба-то у тебя какого срока?

– Третий дотаскиваю. – Вохминцев выщипнул из локтя кусок ваты, растер пальцами. – В начале прошлого года обещали заменить. До сих пор меняют.

Остудин хотя и знал, что говорит впустую, но удержаться не смог:

– Заживем получше, будут у нас и вагончики, и фирменные спецовки. – Он даже улыбнулся своим словам.

Вохминцев посмотрел на Остудина, Остудин на Вохминцева, а потом оба – по сторонам. Потому что один знал, что говорит неправду, а другой потому, что давно уже не верил ни одному слову начальников. И тем, кто над ним непосредственно, и тем, которые изболтались по пути к высотам… Еще поговорили о скважине, о перспективах разведки в этих местах, о барите, которого требуется не меньше десяти тонн. Иссяк разговор, и Остудин почувствовал, что он здорово голоден. Спросил:

– В вашей столовой приезжих кормят?

Вохминцев почему-то переглянулся с Еланцевым и ответил уклончиво:

– Смотря кого…

Зашли в столовую. Справа от входа висело меню, обрамленное деревянной рамкой. Вначале Остудин лишь скользнул по нему взглядом, потом остановился, развернулся и подошел вплотную к заполненным химическим карандашом строчкам. Гуляш… Котлеты… Бифштекс… Повариха в белой куртке и белом колпаке выглянула из раздаточного окошка. Она была полной женщиной с круглым добрым лицом.

– У вас это в меню каждый день? – спросил Остудин, повернувшись к ней.

– На этой буровой – почти каждый, – ответила повариха. – На других было похуже.

Когда сели за стол, выяснилось, что все мясные блюда были не из говядины, а из лосятины. Остудин впервые пробовал это мясо, и оно ему понравилось.

– У вас что, лосеферма имеется? – спросил он, видя хитроватую улыбку на лице Вохминцева.

– У нас здесь тайга, – засмеялся Вохминцев. – А в ней божьи дары прячутся. Вот этот последний лось, вернее, лосиха выбралась на бесснежное озеро, поскользнулась на льду и здорово ушиблась. Если б мы не заметили, долго бы мучилась.

– И часто у вас лоси гм… гм… поскальзываются?

– В тайге всякой живности полно, не только лоси. Глухари есть, косачи… всякая дичь водится.

– И охотинспектора тоже? – Остудин уже серьезно смотрел на бурового мастера.

– Они у нас реликты. Паша Ковешников, например, один на двадцать тысяч квадратных километров.

– ОРС, значит, плохо снабжает? – не унимался Остудин.

– Почему плохо? Консервов вволю привозят. И мясные есть, и рыбные. Говорят, лучшего качества. А наша братва без хорошего мяса бурить не может.

Вохминцев снова переглянулся с Еланцевым, и Остудину показалось, что тот подмигнул. «Браконьерничают, черти», – подумал Остудин. И на всякий случай спросил о егере: он как, не придирчивый?

– Чего ему придираться? Мы же ведем только санитарный отстрел. А потом, Паше бензина для его моторки на весь год полтонны выделяют. Чтобы много не ездил.

В раздаточное окно снова выглянула повариха:

– Компот будете или клюквенного киселя желаете?

– После такой еды барит можно было бы на себе из Таежного притащить, – сказал Остудин.

Вохминцев зыркнул глазами по поварихе, и та моментально исчезла в своем закутке.

Далеко-далеко возникло пчелиное жужжание.

– Вертолет, – первым услышал Еланцев и задумчиво сказал: – Я, Роман Иванович, пожалуй, останусь на буровой. Если барит завтра доставят, подожду до начала бурения. – И, повернувшись к Вохминцеву, спросил: – Когда начнете бурить?

– Если все будет в порядке – к вечеру обязательно.

Остудин молча слушал этот разговор, потом сказал Еланцеву:

– Оставайся. Завтра к вечеру я тоже прилечу.

Возвратившись в Таежный, Остудин немедленно связался с Батуриным. Доложил:

– На Р-1 выброс.

– Когда это случилось? – спросил Батурин.

– Сегодня в половине одиннадцатого. Я только что с буровой, там все в порядке. Нужно завезти десять тонн барита. Требуется Ми-8. Завтра к вечеру бурение возобновим.

Несколько секунд трубка молчала. Потом послышался удовлетворенный смешок:

– Везучий ты парень, Остудин. Ногу через порог не успел перенести – и уже выброс. Только учти: твоей заслуги здесь нет. На том, чтобы бурить скважину на Моховой в нынешнем году, настояли Еланцев с Барсовым.

Батурин специально говорил это. Не хотел, чтобы новый начальник подумал, будто с первого дня ухватил бога за бороду. От зазнайства до безответственности – один шаг.

– Не все ли равно, кто настоял, – горячо отозвался Остудин. – Главное – открыть нефть.

– Это верно… Ты держи меня в курсе. Желаю удачи…

– А как насчет вертолета?

Но телефонная трубка уже глухо молчала. Остудин потряс ее, постучал по микрофону и осторожно положил на рычаги аппарата. Посмотрел на дверь и уже хотел нажать на кнопку, чтобы попросить Машу вызвать Кузьмина, но тот появился на пороге сам. Молча прошел к столу, тяжело опустился на стул и сказал:

– Плохие новости, Роман Иванович… На завтра Ми-8 не будет. А если наши вертолеты переключить на барит, остановим другие буровые. – Он расстегнул полушубок и сдвинул его на плечи.

– Вы с кем разговаривали? – спросил Остудин. – Кто отказал?

– Командир авиаотряда Цыбин, кто же еще?

– Именно он и отказал?

Кузьмин молча кивнул.

– Как Цыбина по имени-отчеству?..

– Александр Гаврилович, – ответил Кузьмин. – Мужик он вообще-то крученый, но я верю, что лишней машины у него нет.

– Занимайтесь своими делами, – сказал Остудин. – А я попробую на него надавить. На новенького иногда везет.

– Попробуйте, – неуверенно произнес Кузьмин. – В нашей жизни все может… – И так и остался сидеть на стуле.

С начальником авиаотряда Остудин знаком не был. Потому начал с маленького подлиза:

– Александр Гаврилович? Остудин беспокоит, начальник Таежной нефтеразведочной экспедиции. Сразу чувствуется ваш авторитет: на шестой раз только соединился – все занято, занято…

Цыбин шутки не принял и сказал напрямую:

– Знаю вашу просьбу. Но я уже объяснил Кузьмину, что машины на завтрашний день все разнаряжены. Тем более что Ми-8 у нас всего два, да и то один в ремонте.

Остудин попытался объяснить, что на скважине выброс. Без барита черт знает чем дело может кончиться. Попадем в аварию, и миллионы народных денег, затраченные на проходку, будут выброшены на ветер. К тому же не откроем месторождение. Вторую скважину на этой площади в нынешнем году пробурить уже не удастся.

– Не надо меня убеждать, – сухо ответил Цыбин. – Я человек ответственный и все понимаю. Но послать вертолет вам – значит обездолить кого-то другого. А он тоже в нем нуждается. Так что извините, ничего сделать не могу. Будьте здоровы.

В трубке раздались короткие, унылые гудки. Остудину стало не по себе. Буровая не могла ждать. Надо было искать выход из положения. Он мучительно соображал, пытаясь что-нибудь придумать, и вдруг его осенило. Он снял трубку и позвонил первому секретарю райкома партии Казаркину.

– Не с этого надо бы начинать знакомство, – сказал Остудин, когда на другом конце телефонного провода отозвался нетерпеливый голос, – но ситуация сложилась так, что другого выхода у меня нет.

– Но райком партии – не диспетчерская аэропорта, – заметил Казаркин после того, как Остудин обрисовал ему положение со скважиной и вертолетом.

– Я понимаю, – стараясь не влезать в спор, тут же согласился Остудин. – Но райком – высшая власть в районе. Как говорят, последняя инстанция. У нас ведь непредвиденные обстоятельства.

– Вам позвонят, – сказал Казаркин и положил трубку.

«И этому ничего не надо, – подумал Остудин. – Не только не помог, телефонным звонком остался недоволен». Но на всякий случай решил не предпринимать никаких действий до звонка из райкома.

Минут через двадцать из райцентра позвонил инструктор отдела промышленности райкома Петр Аверьянович Семыкин и сказал, что ничего сделать не удалось. Вертолетов нет. Придется обходиться той техникой, которая имеется.

– Кто курирует транспорт в обкоме? – спросил Остудин.

– Колесников, второй секретарь. Не звоните ему, – посоветовал инструктор. – У нас это не принято.

– Вы хоть осознаете, что остановилась буровая? – спросил Остудин, не понимая, откуда столько глухого равнодушия в голосе у человека на другом конце телефонного провода.

– Это случается довольно часто. Для нас это мелкое событие.

И снова в трубке короткие унылые гудки.

Все это время Кузьмин сидел за столом около Остудина. Он нервничал. Пока шли телефонные переговоры, он выкурил несколько сигарет, и в кабинете висел сизый дым. Это стало раздражать Остудина. Он встал и открыл форточку. Кузьмин не обратил на это внимания. Достал еще одну сигарету и снова закурил.

– Вы давно в экспедиции? – спросил Остудин. С большинством подчиненных он уже перешел на «ты». С Кузьминым не решался. Возраст не позволял.

– Четыре года.

– Чего так? – удивился Остудин. – Я думал, вы здесь всю жизнь провели.

– Всю жизнь и провел. Пятнадцать лет был начальником геофизической партии.

– И Моховую площадь знаете?

– Пешком всю прошел. Я ее и открыл.

Насчет «всю прошел» Кузьмин немного преувеличил. Но то, что шел пешком, была правда.

Один из его отрядов готовился работать в этом районе. «Отстреливать профиля», как говорят геофизики. На своих машинах они бурят небольшие скважины, закладывают туда взрывчатку и взрывают ее. Приборы фиксируют отражение взрывной волны от подземных горизонтов. По этим отражениям и выявляются структуры, перспективные на нефть и газ. Потом на них приходят нефтеразведчики и бурят свои скважины. Р-1 как раз такая.

С отрядом геофизиков, ушедшим на Моховую, оборвалась связь. То ли рация вышла из строя, то ли случилось что. Было это поздней осенью, и над тайгой, как назло, несколько дней стоял непроглядный туман. Вертолет посылать бесполезно, все равно ничего не увидит. Кузьмин решил поехать к своим людям на вездеходе. Отправились вдвоем с водителем Ленькой Кушнаревым. Ленька был местный, тайга для него – мать родная, он ее знал не хуже, чем Отче наш. К своим должны были добраться на вторые сутки. Но к вечеру первого дня вездеход сломался.

Кузьмин с Кушнаревым долго сидели в остывшей машине, сразу превратившейся из вездехода в груду железа, решали, как быть. Идти на поиски отряда – ненадежно, вдруг его там нет. Возвращаться назад – почти шестьдесят километров непролазной тайги. Из продуктов – булка хлеба да три банки тушенки. Правда, Ленька всегда возил с собой ружье, без него в тайгу не сунешься. Но на ружье надежа плохая. Дичь сегодня есть, завтра ее нет. Она, как рыба в океане, не на каждом месте водится. По тайге можно неделю бродить и ничего не встретить. Помороковали мужики, помороковали и решили возвращаться домой пешком.

На второй день Ленька подвернул ногу. Стопа распухла, дотронуться до нее было страшно. Сапог пришлось снять и положить в рюкзак, а ногу обмотать портянкой и завязать шпагатом. Благо шпагат у Кушнарева нашелся, запасливый был мужик.

Срубил Кузьмин рогатину, изладил из нее костыль. Первый день Ленька отмахал с ним довольно бодро. А на другой еле передвигался. Стер себе всю подмышку, нога отекла до такой степени, что в коленке сгибать больно было. А тут еще жрать нечего. Кузьмин двух белок добыл, Ленька ободрал их, зажарил на костре до золотистой корочки. Но без хлеба и соли есть их было все равно противно. Кузьмина чуть не вырвало поначалу. Потом привык и к белкам.

Шесть дней они по тайге пробирались. В поселке в эти дни только о них разговор и был. С утра до вечера тайгу облетали вертолеты, пролетели над их маршрутом раз двадцать. Один раз вертолет прямо над ними кружил. Кузьмин стрелял из ружья, кричал, бегал между сосен. Не заметили. Улетел вертолет, и больше его не видели.

На седьмой день Кузьмин с Ленькой вышли на берег обского притока – речки Пасол. А там как раз ханты рыбачили – щука по реке хорошо шла. Они и отвезли геофизиков на своей лодке в Таежный. У Леньки нога уже чернеть стала. В больницу вовремя попал, тем и спасся. А Кузьмина его геофизики поначалу не узнали. Похудел на пуд, не меньше, борода отросла, в волосах седина пробилась. Вот так даются первопроходцам новые нефтяные месторождения.

Сейчас Кузьмин сидел и думал: «Как пошло на Моховой с первого дня все наперекосяк, так и продолжается. Тогда чуть сам не погиб, теперь вот на первой же скважине почти что авария».

Остудин его молчание понял по-своему.

– Думаешь, не стоит в обком звонить? Казаркин потом со свету сживать начнет?..

Кузьмин встрепенулся, оторвавшись от воспоминаний, загасил сигарету, помолчал. Потом сказал:

– Мстительный он, конечно. Чем дальше от него, тем лучше, это все знают… Давай что-то свое искать. – И вдруг его осенило: – А что, если к Шахтеру обратиться? Может, он что подскажет?..

– К какому еще Шахтеру? – не понял Остудин.

– К Соломончику. Его так прозвали из-за того, что все может достать из-под земли.

Кузьмин засмеялся, а Остудин минуту-другую раздумывал. Не хотелось подключать к этим делам торгаша. С ними ведь только свяжись, увязнуть можно. Потом одно начнут просить, другое. «Но ведь не о себе забочусь, – подумал Остудин, – о деле. В конце концов, нефть нужна не мне, а стране, Отечеству…»

Через две минуты Соломончик появился в кабинете. Он тут же уловил суть проблемы и попросил дать ему час на размышление.

Вернулся в кабинет Соломончик минут через двадцать.

– Завтра утром Ми-8 будет у нас. Пусть готовят барит к погрузке.

Остудин не показал, что удивился, хотя удивлению его не было предела. И все же спросил:

– Где ты его взял?

– Хотите анекдот? – Соломончик сверкнул своими выпуклыми глазами. – Приехал в Одессу москвич. Подходит к стоянке такси. Машин с шашечками нет. Стоит обыкновенная «Волга». На всякий случай приезжий спрашивает: «Такси?» Водитель отвечает: «Такси». – «А почему шашечек нет?» – сомневается гость. Водитель высовывается из окошка и в свою очередь интересуется: «Так вы об том, чтобы шашечки, или об том, чтобы ехать?» А если серьезно – в соседнем районе. Вертолет из Костромы работает у лесников по договору. У них керосина нет. Так что поработает у нас, а потом мы его пару раз заправим.

Кузьмин посмотрел на Остудина, Остудин на Кузьмина, и оба подумали об одном и том же: Соломончик может все.

На буровую Остудин прилетел на следующий день вечером. За сутки здесь многое изменилось. Прилегающая территория была аккуратно расчищена, ровно, словно по линейке, уложены на мостках трубы. Рядом с буровой стоял цементировочный агрегат – тяжелый КрАЗ с огромной цистерной вместо кузова. Он должен был закачивать утяжеленный раствор во взбунтовавшуюся скважину.

– Ты как будто знал, что мы начнем работу именно сейчас, – заметил Еланцев, обмениваясь с Остудиным рукопожатиями.

– Летел на запах нефти, – улыбнулся Остудин и тут же погасил улыбку. – Как дела?

– Начинаем качать раствор.

У цементировочного агрегата собралась вся бригада. Только Вохминцев был на мостках, наблюдая за давлением в скважине.

КрАЗ взревел мощным дизелем, оператор включил насос, и раствор под давлением пошел в скважину. Люди с затаенной тревогой смотрели то на оператора, то на Вохминцева. Результат операции по усмирению скважины можно было определить не раньше чем через час. Если давление на забое не начнет расти, значит, укрощение пласта идет нормально. Остудин, стоявший к буровой ближе остальных, время от времени украдкой поглядывал на Еланцева. Тот достал сигареты, закурил и короткими шажками начал прохаживаться около КрАЗа. Затем остановился у кабины водителя, несколько раз глубоко затянулся сигаретой и посмотрел на часы. Было видно, что он нервничал.

Остудин же, напротив, был совершенно спокоен. Опыт и чутье буровика подсказывали ему, что все должно обойтись нормально. Скважина находилась под контролем, при необходимости ее в любой момент можно было заглушить. Хотя в геологии все может быть, подумал Остудин.

– Сколько кубов закачали? – спросил Еланцев оператора, стараясь перекричать шум двигателя.

– Три, – ответил тот.

До начала бурения было далеко. Оставалось самое утомительное – ждать. Наконец верховой рабочий поднялся на свою площадку. Бурильщик зацепил свечу из трех труб, поднес ее к ротору, поставил на бурильную колонну. Остальное доделали механизмы. Свеча с шипением навернулась на колонну, сверху на каску и телогрейку буровика полетели брызги глинистого раствора. Взвыли моторы, выбросив из выхлопных труб густой дым. Буровая ожила. Колонна медленно пошла вниз. Остудин и Вохминцев, поднявшиеся на мостки, стояли у манометра и следили за стрелкой, показывающей давление на забое скважины. Еланцев в это время находился под мостками и смотрел, не переливается ли из скважины промывочная жидкость.

Все шло нормально. В ритме гудели дизели, медленно погружалась в толщу недр бурильная колонна. Остудин мельком взглянул на часы и заметил:

– Еланцев удивительно пунктуален. Обещал начать бурение в двадцать ноль-ноль и угадал минута в минуту.

– Он вообще пунктуальный человек, – ответил Вохминцев, и по его тону Остудин понял, что буровой мастер относится к главному геологу с большим уважением.

– Ну что, я могу докладывать о том, что начали бурить? – спросил Остудин.

– Конечно, – произнес Вохминцев. – Теперь мы уже не остановимся.

Побыв еще немного на мостках, они пошли к балку бурового мастера. Вохминцев включил рацию, вызвал радиста экспедиции и передал микрофон начальнику.

– Запишите радиограмму, – подставив микрофон к губам, сказал Остудин и продиктовал: – Начальнику геологического объединения Батурину. Точка. Пласт с аномально высоким давлением на скважине Р-1 задавлен. Точка. В двадцать ноль-ноль начали спуск колонны. Точка. Вместе с главным геологом Еланцевым остаюсь на буровой до утра второго апреля. Точка. Утром продолжим отбор керна. Точка. Остудин. Точка. Записали?

– Утром продолжим отбор керна, – повторил радист.

– Да. Передайте немедленно.

Остудин положил микрофон на стол, и Вохминцев отключил рацию. В балок вошел Еланцев, потирая руки, сказал:

– Проголодался, сил нет.

– Ужин давно готов, – ответил Вохминцев. – Можем идти в столовую.

Главный геолог и буровой мастер вопросительно посмотрели на Остудина.