Текст книги "Еще один день"

Аборигены тайги

Поздний зимний рассвет едва пробился в затянутое морозным узором окно, когда в дверь постучали. Девушки уже встали, но еще не успели привести себя в порядок. Светлана, набросив на плечи халат, пошла открывать. Дорогой с усмешкой бросила:

– Никак твой явился.

Это и на самом деле был Андрей. Большой, немного неуклюжий в меховой летной форме и мохнатых собачьих унтах, он перешагнул порог и осторожно поставил на пол объемистую дорожную сумку.

– Твоя экипировка. До аэропорта тебе не дойти, на улице можно околеть.

– Спасибо, – сказала Таня и посмотрела на Андрея. – Выйди, я переоденусь.

Она расстегнула сумку. В ней лежал черный полушубок с серой меховой опушкой по бортам, толстые шерстяные носки, меховые рукавицы и женские унты из оленьего камуса, которые на Севере называют «кисы».

– Ну и забота, – фыркнула с иронией Светлана. – Он бы тебя еще за пазуху посадил.

Таня не ответила. Она готова была принять от Андрея все что угодно. Ей было приятно брать в руки каждую его вещь, словно она хранила тепло его ладоней.

На аэродром Андрей и Таня пришли раньше командира. Аэродромный механик уже прогрел мотор, и самолет был готов к вылету. Андрей, скорее по традиции, чем по необходимости, обошел свою «аннушку», внимательно осматривая ее. Подошел Василий Иванович, пожал Татьяне руку, спросил:

– Значит, решили с нами? Это что – прогулка или изучение жизни народов Севера?

– Для меня здесь все – изучение. В нефтеразведочной экспедиции побывала, хочу посмотреть, как живут рыбаки.

– Значит, рыбаки? – Василий Иванович хитро усмехнулся. – В следующий раз этот жох пригласит вас на охоту.

– Он что, всех подряд приглашает? – иронично полюбопытствовала Таня.

– Ну что вы, он у нас парень скромный, – смекнув, куда клонит Таня, сразу ретировался Василий Иванович. – Да и я его не балую. Я ему как отец родной.

– То-то я и вижу, что Андрей помалкивает, а за него говорит отец родной. Верно я поняла? – Таня стрельнула глазами по Андрею.

– Верно, – согласился Андрей. – Он за меня со всеми объясняется. Только вот долгов моих не платит. А так – точно отец родной.

– Вы к рыбакам часто летаете? – решила сменить тему разговора, который переходил в обмен колкостями, Таня.

– Да нет, – после небольшой паузы ответил Василий Иванович. – Их ведь уже не так много осталось. – И каким-то странным тоном добавил: – В нефтяников переквалифицировались.

Василий Иванович открыл дверку и поднялся в салон самолета. За ним последовала Таня. Последним зашел Андрей. Он закрыл дверку, зафиксировал ручку пружиной, сказал Тане:

– Садись ближе к кабине. Там теплее.

– Я в этой одежде в тепле заживо сварюсь. Ты этого хочешь?

– Жар костей не ломит, – ответил Андрей. – Будет жарко, пересядешь в хвост.

Забота Андрея была приятна ей. Она поймала себя на том, что уже начала привыкать к его вниманию. Без этой заботы ей бы никогда не увидеть ни девственной природы, ни хантов, занимающихся традиционным промыслом.

Сразу же за аэродромом начиналась тайга. Таня уже освоилась с ней и с высоты по цвету хвои могла отличить кедры от сосен. Кедры были темнее. Тайга уходила за горизонт, ей не было ни конца, ни края. Таня подумала, что и русская равнина должна производить такое же впечатление: от горизонта до горизонта леса, поля, перелески, реки, речушки. Ни начала всему этому нет, ни конца. «Как же хозяйничать в таких просторах, какой надо иметь опыт, какую энергию, какие задатки, в конце концов?» – думала Таня.

Она смотрела вниз, пытаясь представить, как могут жить люди в этой тайге, если в ней нет ни дорог, ни телефонной связи. Это должны быть необыкновенные люди. В голове ее бродили самые радужные мысли. Вот она, лесная благодать, без конца и края. Изредка ее рассекают узкие извилистые ленты, по очертанию которых угадываются затаившиеся под снегом речушки.

Через некоторое время вдали показались большие белые прогалины, которые Таня приняла за таежные поляны. Но оказалось, это – озера. На одном из них сосновыми ветками была обозначена посадочная полоса. Около нее стояли несколько человек. Самолет пролетел над озером и, развернувшись, пошел на посадку. Когда он подрулил к ожидающим, Татьяна обратила внимание на трех лохматых собак. Они сидели на снегу и недоверчиво смотрели на шумную, свалившуюся с неба штуковину.

Заглушив мотор, летчики вышли из кабины.

– Ну как, не сварились? – спросил Василий Иванович, окидывая взглядом Таню.

– В тепле действительно лучше, чем в холоде, – ответила та.

Таня сидела в расстегнутой шубе, лицо ее раскраснелось, глаза блестели. Она с нетерпением ждала встречи с аборигенами тайги.

Командир прошел к хвосту самолета, открыл дверку. В салон белым облаком пара ворвался морозный воздух. Василий Иванович спрыгнул на снег и за руку поздоровался с каждым из рыбаков. Таня и Андрей тоже поздоровались. Андрей равнодушно, Таня – с любопытством. Под тяжелыми шапками из неизвестного ей длинного и жесткого коричневого меха она увидела четыре круглых лица. Два чуть розоватых и два закопченых, иссеченных глубокими многочисленными морщинами. Только по какому-то внутреннему наитию в одном из морщинистых Татьяна угадала женщину. На лице ее почти не проглядывались брови. Припухшие веки были неподвижны и в узких розоватых прорезях прятали глубоко запавшие глаза. Другим морщинистым был старик.

– Много рыбы-то? – спросил командир.

– Однако, есть, – ответил старик и показал на бугор позади себя. Припорошенный недавним снегом, бугор этот, оказывается, хранил в себе несколько десятков туго набитых рыбой мешков.

– За один рейс нам это не увезти, – покачал головой Василий Иванович и поднял глаза на Андрея.

– Ясно, не увезти, – подтвердил тот.

– Пошто не увезти? – удивился старик. – У тебя машина вон какая сильная. По небу летает.

– Ей сначала от земли оторваться надо, – сказал командир и тут же спросил: – Что за рыба?

– Однако, всякая. Щука, окунь, чебак есть, карась тоже.

– Что-нибудь поприличней имеется? – поинтересовался Андрей.

Старик ответил вопросом на вопрос:

– А водку привезли?

– Какую еще водку? – удивился Андрей.

– Мы уже не пили долго-долго, – не сказал, а выдохнул старик, и Таня увидела, как блеснули и тут же потухли его глаза. Она поняла, что старика лишили праздника. Ей стало жалко его.

– На водку нам денег никто не выделял, – сказал Андрей. – За рыбу вам рыбозавод платит. Самолет вот за ней послал.

Старик сразу оживился, даже глаза его заблестели. Хитро улыбнулся, сказал:

– Шапка у тебя худая. Хочешь, выдру дам? Одну, однако, добыл.

Андрей и Василий Иванович переглянулись.

– Значит, говоришь, долго-долго не пили? – Андрей похлопал старика по плечу. – Если уж так просишь, привезем тебе водки. Готовь уху.

Таня подумала, что судьба предоставила ей счастливый случай познакомиться с семьей хантов там, где они жили испокон веков. Ее поразил старик. Он был одет в старый, сплошь покрытый грубыми заплатами полушубок, подпоясанный бечевкой. Его смятая шапка, мех которой во многих местах вытерся до основания, делала лицо старика похожим на древнего божка, каких вырезали из дерева наши предки. От этого лица веяло мудростью и непоколебимым спокойствием. Старик жил в замкнутом, недоступном для других мире со своими понятиями о добре и зле, со своими ценностями. Таня поняла, что не простит себе, если упустит возможность лучше познакомиться с ним.

– Можно, я останусь у вас, пока самолет снова прилетит за рыбой снова? – обратилась Таня к старику.

Он посмотрел на старуху, но та стояла как изваяние, делая вид, что все происходящее вокруг совершенно ее не касается. Но он понимал ее и без слов.

– Пошто нет? – сказал старик, повернувшись к Тане. – Вон наш дом, – и он показал рукой на тропинку, ведущую к берегу озера.

– Я бы не советовал этого делать, – осторожно заметил Андрей.

– Почему? – удивилась Татьяна. – Я здесь первый и последний раз. Представляешь: расскажу на курсе, что побывала у хантов.

– Как знать, – неопределенно сказал Андрей. Потом, подумав, добавил: – А вообще-то, если хочешь, оставайся. Второй рейс делать нам все равно придется. Только рекомендую тебе быть осторожнее.

– А что такое? – насторожилась Татьяна.

– Зайдешь, сама увидишь.

– Ты как думаешь: Василий Иванович не обидится? – спросила Таня.

– А чего ему обижаться?..

Старик подошел к Андрею, церемонно пожал ему руку и сказал:

– Дак ты водку привези, товарищ.

Официальное «товарищ» прозвучало в его устах торжественно и проникновенно. И вместе с тем настолько комично, что Таня невольно улыбнулась. Старуха, не торопясь, направилась по тропинке. Старик зашагал вслед. За ними – три лохматых пса. Татьяна замыкала шествие. Андрей помахал ей поднятой вверх рукой и пошел к самолету помогать грузить. Там уже старались два молодых рыбака, за которыми наблюдал Василий Иванович.

С берега сооружение, которое старик назвал домом, увидеть было невозможно. Стены избушки едва поднимались над землей и вместе с крышей были занесены снегом. Только легкий светлый дымок, выходивший из тонкой, еле заметной среди сосен трубы, выдавал жилище. Татьяна, открыв дверь, сделала шаг и, как ей показалось, провалилась в темноту. Инстинктивно привалившись к косяку, прикрыла глаза, осваиваясь в сумраке. Ждала, что ее окликнут, но никто не окликал, и она тогда сама позвала:

– Дедушка, вы где?

– Тут я, – раздалось спереди. – Ты чего стоишь? Проходи.

– Темно же.

– Темно ночью, сейчас видно все.

Татьяна открыла глаза и стала напряженно всматриваться. Всего видно не было, но кое-что она различила. Не только рядом с собой, но и в глубине помещения. Прямо перед входом, шагах в двух-трех от него, стояла сделанная из бочки печь. От нее исходило легкое тепло, и Татьяна подумала, что когда печка топится жарко, в избушке дышать вообще нечем.

За печкой стоял грубо сколоченный из двух широких досок стол, по обе стороны которого высились топчаны, застеленные шкурами. Свет в комнату не лился, не входил, он проникал через небольшое закопченное, видимо, никогда не протиравшееся оконце.

Первый вопрос, который пришел Татьяне в голову: «Как же здесь можно жить? Ведь это – жилище первобытных людей». Но задавать его она не стала. Сделав шаг по утрамбованному земляному полу, спросила:

– И вы здесь живете все вчетвером?

– Хорошо живем, – впервые подала голос старуха. Он был у нее грубым, почти мужским.

Старик подтвердил:

– Хорошо живем. Спать есть где, кушать хватает. Только водки не привезли, угостить нечем.

«Это ты, старый, хитришь, – подумала Татьяна. – Тебе самому выпить хочется». Вслух сказала:

– Пилоты же обещали. Значит, привезут. Вы на этом озере одни живете? Вас четыре человека – и все?

– А зачем много? На озере тесно будет… Ты проходи, проходи, чего там стоишь?

Старик, который пристроился на топчане возле печки, открыл топку, кряхтя, нагнулся, сунул в печку щепку, прикурил от огонька. Некоторое время, высвеченные неверным язычком пламени, его губы чмокали, раскуривая папиросу. Но щепка вскоре погасла, ярким остался лишь кончик папиросы. Лицо старика сразу исчезло в сумеречном свете. В своем углу зашевелилась старуха. Пробралась к печке и тоже прикурила от щепочки, но не папиросу, а трубку. Густо потянуло махоркой. И в этот момент Татьяна пожалела, что осталась.

«В таком дыму с непривычки задохнешься, – подумала она, но тут же одернула себя: – Никто тебя сюда не тянул, решила Север осваивать – осваивай, обижаться не на кого…»

Старик, затянувшись папиросой и сухо кашлянув, повторил приглашение:

– Проходи, чего стоишь? – Он отодвинулся, освобождая место рядом с собой.

Татьяна, которой становилось нечем дышать от заполнившего землянку едкого табачного дыма, неуверенно двинулась на огонек папироски и обнаружила: то, что она приняла за топчаны, совсем не топчаны, а земляные порожки, покрытые шкурами. Усаживаясь, провела по шкуре ладонью и спросила:

– Что это за зверь лежит у вас здесь?

– Лось, – ответил старик. – Скушали уже, одна шкура осталась.

Таня отдернула руку и осторожно подвинулась на самый краешек ступеньки. Потом спросила:

– Вы в этом доме давно живете?

– Однако, лет семь, – сказал старик и снова закашлялся.

– Вы здесь живете, только когда рыбу ловите? – Татьяна привыкла к сумеречному свету и теперь разглядывала стены землянки. Они были обшиты досками, по всей видимости, для того, чтобы на постель не сыпалась земля. – А так ваш настоящий дом в Андреевском?

– Был дом, но жить там я, однако, не стал.

Старик отвечал неохотно, с большими паузами. Но Татьяна понимала, что другой возможности поговорить с ним не будет, поэтому вытягивала из него слово за словом.

– Почему не стали? – спросила она.

– Худо там, – ответил старик. – Народ худой стал.

– А чем вам народ не нравится? – не унималась Татьяна.

Старуха зажала трубку пальцем, с громким чмоканьем сделала большую затяжку и неторопливо ответила:

– Совсем худой народ. Старик пенсию получил, выпил немножко, уснул на улице. А когда проснулся, денег у него уже не было.

Татьяна почему-то сразу вспомнила Верку Калюжную, у которой перед самым отъездом на практику украли стипендию и командировочные деньги. И подумала, что если уж в Андреевском имеются воры, то что говорить о таком большом городе, как Свердловск. Чтобы не обворовывали, надо поменьше разевать варежку. Но не скажешь же об этом старикам. Поэтому спросила:

– Вы родились в Андреевском? Сколько вам лет?

– Семьдесят, однако, – ответил старик. – В Андреевское я переехал из Ларьегана.

– Старый он уже, – глухо отозвалась старуха. И старик согласился:

– Однако, правда, старый.

Татьяна вытягивала из старца слова словно клещами, но в конце концов нарисовала себе всю картину его жизни.

Родился и вырос Антон Пиляйчиков недалеко от Андреевского в хантыйском поселке Ларьеган. Там же жила и Ковья, его будущая жена. Никогда в жизни он не учился, и никто его насчет грамоты не просветил: «Когда советская власть в тайгу пришла, я уже немолодой был. У нас вся деревня не училась. Никого не заставляли». Ловили ханты рыбу, охотились. Время от времени к ним наезжали люди с фактории и меняли добытое на продукты, боеприпасы, рыбацкие снасти. И все были довольны. Водки с фактории почти не завозили. Хочешь не хочешь, люди обходились без нее. А когда начали искать нефть, люди из поселка ушли. Появилась возможность легко заработать деньги. Ханты нанимались разнорабочими, кто-то подряжался в рыбацкие артели. В общем, на водку хватало всем. А жить традиционной жизнью разучились. Нефтяники забирались все дальше в тайгу, обустраивали нефтяные промыслы, прокладывали дороги. Уничтожали озера, промысловые реки, уходил зверь, исчезала рыба. Жизнь аборигенов становилась все хуже.

Многие ханты спились. Старик выдержал в Андреевском всего два года и вернулся в тайгу. Построил избушку и с тех пор живет в ней вдвоем со старухой. Дети возвращаться в тайгу не захотели, остались в поселке. Но сын вскоре утонул, упав пьяным с катера, а дочка устроилась разнорабочей на рыбозаводе. Да так там и осталась.

– А ребята, – сказал старик, кивнув на дверь, – мои внуки. Остались от сына. Я взял их к себе. Пусть знают, что такое тайга. Иначе ханты скоро разучатся ловить рыбу и добывать зверя. И тогда они уже не будут хантами.

– А почему вы решили поселиться так далеко от поселка? – спросила Таня.

– Река худой стала, – сказал старик. – На ней теперь можно с голоду умереть.

С озера донесся шум мотора. Старик поднял голову и, прислушиваясь, настороженно умолк, потом заметил:

– Самолет, однако, полетел.

Вскоре в избушку пришли парни. Один из них снял с печки чайник, достал с подвешенной у стены полки железные кружки и разлил в них темную, почти черную жидкость.

– Угощайтесь, – произнес он и пододвинул одну из кружек Тане. – Заварено чагой, вы, наверное, не пили.

Таня, привыкшая к сумраку избушки, внимательно посмотрела на парней. Одному из них на вид было лет четырнадцать, другой казался года на два постарше.

– Ну что, дед вам уже поплакался о своей жизни? – сказал тот, что был постарше. Таня выяснила, что его звали Степаном.

– Он не из тех, кто может расплакаться, – заметила Таня. – Но говорит, что на реке рыбы стало меньше, поэтому и поселился здесь.

– Что правда, то правда, – согласился Степан. – Нефтяники ее травят почем зря, да и пароходов на Оби стало столько, что рыбе укрыться негде. Маленьким был, нельма у нас не переводилась. А теперь и не помню, когда видел ее в последний раз.

– Не скучно вам с дедом? – спросила Таня.

– Нет, – враз ответили оба внука. – В тайге скучно не бывает.

– Пить стали, вот и забрали их сюда, – снова вступила в разговор старуха.

– А зачем же водку у летчиков просили? – спросила Таня.

– Дед просил для себя, – заметил Степан. – Нам он не даст.

Разговор продолжался сам собой. Парни рассказали, как по первому снегу ходили с собаками на соболя. Добыли двух штук. Потом дед брал их охотиться на лося. Собаки выследили трехлетнего быка и держали его на месте полдня, пока они с дедом не пришли на их лай и не застрелили лося.

– Почему же он не убежал? – удивилась Таня.

– У деда собаки выученные, – сказал Степан. – Когда они окружают лося, ему не остается ничего другого, как стоять на месте. Как только он пытается сделать шаг, они хватают его за морду. Так и стоит до тех пор, пока не придет дед.

– Скажите, а почему за вашей рыбой прилетает самолет? – спросила Таня. – Вы работаете от рыбозавода?

– У деда с рыбозаводом договор. Мы ему помогаем. Нам деньги тоже нужны. Муку купить. Сахар. Патроны.

Таня смотрела на стариков с внуками, слушала их рассказ, и ей казалось, что она попала в далекое-далекое прошлое, к костру пращуров. А разве это не так, спрашивала она себя. Эти люди являются частью первобытной природы, и, нарушая ее, мы разрушаем этот народ. Их бы не селить в поселке, не делать нефтяниками и геологами, а ставить им в тайге добротные дома, наладить торговлю, медицинское обслуживание. Пусть ловят рыбу и добывают зверя. Это тоже нужно людям, и, может быть, не меньше, чем нефть и газ. Но, по всей видимости, до них просто никому нет дела. «Что будет с ними через двадцать лет?» – подумала Таня.

– Скажите, – спросила она старика, – а вы знаете, кто сейчас глава государства?

– Начальник страны? – переспросил старик и, сощурив и без того узкие глаза, многозначительно посмотрел на Таню.

– Ну да, – улыбнулась она.

– Хрущев, однако, – ответил старик и хитро улыбнулся, довольный тем, что уж это-то он знает не хуже других.

– Однако нет, – сказала Татьяна со вздохом. – Хрущева уже много лет как сняли. Брежнев сейчас на его месте.

– Чего вы его спрашиваете, – вмешался Степан. – Ему кроме тайги ничего не надо.

Дед вскинулся немедленно:

– А тебе и тайги не надо. Пришел ко мне, сеть поставить не умел.

– Чего не пьете чай? – обратился Степан к Тане. – Попробуйте.

Она взяла кружку, отпила глоток черной, немного тягучей жидкости. Поставив кружку на стол, пояснила, чтобы не обидеть хозяев:

– Вообще-то вкусно, но я привыкла к другому чаю. К городскому.

Продолжая разговор, Татьяна выяснила, что в Андреевском сейчас живут всего четыре семьи хантов. Жизнь их протекает более или менее благополучно. Отцы-матери работают, дети учатся. А остальные… кто умер, спившись, кто ушел далеко в тайгу.

И она подумала, что и у этой семьи никакого большого будущего не будет. Через три-четыре года парни все равно переберутся в поселок. Надо будет обзаводиться семьями, устраивать свою отдельную жизнь. Останутся ли к тому времени живы дед с бабкой? Она смотрела на притихших стариков, похожих на пришельцев из далекой эпохи, и ей было жалко их.

Вскоре прилетел самолет. Его снова загрузили, оставив для Тани переднее место. Андрей вынес из самолета и передал старику четыре бутылки водки. Старуха, которая до этого стояла в отдалении, вдруг оказалась в центре событий. Выдернула у старика бутылки, сунула себе за пазуху. По тому, как старик ждал водку, Таня думала, что последует драматическая сцена. Однако все кончилось тихо-мирно. Дед даже не попытался сопротивляться.

– Как же так? – спросила Таня старшего внука. Ей было обидно за старика, который с таким нетерпением ждал водку, а остался ни с чем.

– Добудет соболя – тогда выпьет, – сказал внук. – У нас бабка строгая.

Оставив деда переживать, Ковья, не оглядываясь, двинулась к избушке. Тут-то и развернулись основные события. Андрей подошел к Пиляйчикову и так же, как перед отлетом, похлопал его по плечу. Тот стоял безучастный, как языческий божок, и, не мигая, печальным взглядом следил за удаляющейся женой.

– Не переживай, дед, – ласково сказал Андрей и подмигнул старику.

Пиляйчиков, который ожидал именно такого исхода, ожил, вытер рукавом полушубка слезящиеся глаза и вопросительно посмотрел на Андрея. Тот нырнул в самолет, вынес оттуда еще две бутылки и протянул старику. Пиляйчиков сунул руку за отворот своей старенькой шубейки, согнувшись, пошарил там ладонью и достал шкурку выдры. Тане бросилось в глаза, что она была длинной, и ее красивый шоколадный мех переливался на зимнем солнце.

– Чур, мне нальешь. Выдру добыл я, – бросился к деду старший внук.

На чем они поладили, Таня так и не узнала. Надо было торопиться в Андреевское. Уже усевшись на сиденье возле пилотской кабины, она подумала: «Нравы здесь как во времена освоения Сибири казаками. За триста лет ничего не изменилось».