Текст книги "Звездные часы человечества"

Немеркнущий миг

Пересечение Панамского перешейка начинается в провинции Койба, маленьком царстве кацика Кареты, чья дочь – подруга жизни Бальбоа; как выяснится позднее, Нуньес де Бальбоа выбрал не самое узкое место и по причине неведения удлинил опасный переход на несколько дней. Но при столь дерзком рывке в неизвестность ему наверняка было очень важно обеспечить себе надежный тыл в лице дружественного индейского племени – вдруг понадобится помощь или придется отступить. На десяти больших каноэ они переправляются из Дарьена в Койбу, сто девяносто солдат, вооруженных копьями, мечами, аркебузами и арбалетами, в сопровождении внушительной своры наводящих ужас легавых собак. Союзный кацик предоставляет своих индейцев в качестве носильщиков и проводников, и уже 6 сентября начинается доблестный поход через перешеек, что оказывается суровым испытанием силы воли даже для таких дерзких и опытных авантюристов. В душном, изнуряющем экваториальном зное испанцам надо сперва одолеть низины, топкая, тлетворная почва которых даже столетия спустя при строительстве Панамского канала погубила многие тысячи людей. С первого же часа дорогу в неизведанное приходится пробивать сквозь заросли ядовитых лиан. Словно в исполинском зеленом руднике, передовые солдаты прокладывают сквозь чащобу узкую штольню, по которой затем шагает армия конкистадора, один за другим, бесконечной вереницей, с оружием на изготовку, всегда день и ночь настороже, чтобы отразить внезапный наскок туземцев. Удушающий зной царит в сыром, насыщенном испарениями сумраке под сводами гигантских деревьев, над которыми пылает беспощадное солнце. В поту, с пересохшими от жажды губами испанцы в тяжелых доспехах миля за милей тащатся дальше; затем вдруг обрушиваются неистовые ливни, мелкие ручьи мгновенно превращаются в бурные реки, которые нужно переходить вброд либо по наспех сооруженным индейцами утлым импровизированным мостикам из коры. Пропитание скудное – лишь горсть маиса каждому; измотанные недосыпом, голодные, измученные жаждой, в тучах кусачих кровососущих насекомых люди пробиваются вперед, колючки в клочья рвут одежду, ноги изранены, в глазах жар лихорадки, лица распухли от укусов назойливой мошкары, нет им покоя ни днем, ни ночью, а вскоре иссякают и силы. Тяготы марша уже после первой недели большинству в отряде не по плечу, и Нуньес де Бальбоа, зная, что подлинные опасности еще впереди, приказывает всем, страдающим лихорадкой и иными хворями, остаться. Лишь с избранными, лучшими из своих людей, он отважится на авантюру, которая решит всё.

Местность наконец начинает повышаться. Джунгли редеют, ведь они способны всецело раскрыть свое тропическое буйство только в болотистых низинах. Но теперь, когда тень более не защищает путников, их тяжелые доспехи накаляет ярое, безжалостное экваториальное солнце, стоящее прямо над головой. Медленно, короткими переходами изнемогающие люди ступень за ступенью одолевают кряжи холмов, взбираясь к горной цепи, что каменным хребтом разделяет узкую полоску суши меж двумя морями. Мало-помалу обзор расширяется, воздух по ночам свежеет. После восемнадцати дней героических усилий самое трудное словно бы позади; перед ними уже высится гребень гор, с вершины которого, по словам индейцев-проводников, видны оба океана – Атлантический и пока неведомый и неназванный Тихий. Но именно сейчас, когда упорное, коварное сопротивление природы, кажется, окончательно сломлено, им противостоит новый враг – здешний кацик, который с сотнями воинов преграждает путь чужакам. В стычках с индейцами Нуньес де Бальбоа изрядно поднаторел. Достаточно одного залпа из аркебуз – и искусственные гром и молния вновь производят на туземцев испытанное волшебное воздействие. С громкими криками испуганные индейцы кидаются врассыпную, преследуемые испанцами и собаками. Однако вместо того чтобы радоваться легкой победе, Бальбоа, подобно всем испанским конкистадорам, позорит ее недостойной жестокостью, потому что – взамен корриды и гладиаторских боев – живьем бросает нескольких безоружных, связанных пленников на растерзание своре голодных псов. Отвратительная бойня покрывает позором последнюю ночь накануне дня, обеспечившего Нуньесу де Бальбоа бессмертие.

Удивительны, необъяснимы и противоречивы характеры у этих испанских конкистадоров! Истинно по-христиански богобоязненные и верующие, они искренне и страстно взывают к Господу и одновременно совершают во имя Его самые позорные зверства, какие знает история. Способные к величайшему героизму и мужеству, самопожертвованию и стойкости в невзгодах, они самым бесстыдным образом обманывают друг друга да грызутся между собой, но при всей своей ничтожности обладают опять-таки ярко выраженным чувством чести и изумительной, поистине достойной восхищения интуицией, позволяющей им предвидеть исторический масштаб своей миссии. Тот же Нуньес де Бальбоа, который накануне вечером затравил собаками невинных, связанных и безоружных пленников и, пожалуй, вдобавок с удовлетворением погладил еще обагренные человеческой кровью морды зверюг, совершенно уверен в значимости своего дела для истории человечества и в решающий миг делает один из тех грандиозных жестов, что живут в веках. Он знает, нынешнее 25 сентября станет историческим днем для всего мира, и с потрясающим пафосом истинного испанца этот черствый, беззастенчивый авантюрист доказывает, что в полной мере понимает смысл своей вневременной миссии.

Грандиозный жест Бальбоа – вечером, сразу после кровавой расправы, один из туземцев, указав ему на ближнюю вершину, объявил, что с нее уже видно Южное море, неведомое Мар-дель-Сур. Бальбоа тотчас отдает распоряжения. Оставляет раненых и изнуренных товарищей в разграбленной деревне, а еще способным идти солдатам – их пока общим счетом шестьдесят семь из прежних ста девяноста, с которыми он вышел из Дарьена, – приказывает подниматься на гору. Около десяти часов утра они почти у вершины. Надо лишь взобраться на небольшой голый бугор – и перед глазами раскинется бесконечность.

В этот миг Бальбоа приказывает спутникам остановиться. Никто не должен следовать за ним, ибо первый взгляд на неведомый океан он не желает делить ни с кем. Желает быть и во веки веков остаться первым испанцем, первым европейцем, первым христианином, который, избороздив один огромный океан нашей вселенной, Атлантический, увидит теперь и другой, еще неведомый Тихий. Медленно, с замиранием сердца, до глубины души потрясенный значимостью мгновения, он поднимается вверх: в левой руке стяг, в правой – меч, одинокий силуэт в огромном пространстве. Поднимается медленно, не спеша, ведь подлинное деяние уже совершено. Еще несколько шагов, все меньше, меньше – и действительно, когда он достигает вершины, перед ним распахивается грандиозная панорама. За горными кручами, за сбегающими вниз лесистыми холмами уходит в бесконечность исполинский, отблескивающий металлом щит – море, новое, неизвестное море, доселе виденное лишь во сне, а не наяву, легендарное, многие годы тщетно разыскиваемое Колумбом и его потомками, море, волны которого омывают Америку, Индию и Китай. И Васко Нуньес де Бальбоа смотрит и не может насмотреться, гордо и восторженно проникаясь осознанием того, что его глаза – глаза первого европейца, в которых отражается беспредельная синева этого моря.

Долго Васко Нуньес де Бальбоа с восхищением глядит вдаль. И только потом зовет товарищей разделить свою радость, свою гордость. Встревоженные, возбужденные, задыхающиеся, они с криками взбираются, карабкаются, бегут к вершине, смотрят, изумляются, не в силах оторвать зачарованных глаз. Внезапно сопровождающий их патер Андрес де Вара затягивает «Te Deum laudamus» – «Тебя, Бога, хвалим», шум и крик тотчас стихают; хриплые, грубые голоса этих солдат, авантюристов и бандитов соединяются в благочестивом хорале. Индейцы удивленно смотрят, как по слову священника они рубят дерево, чтобы воздвигнуть крест, на котором вырезывают инициалы короля Испании. И когда крест установлен, кажется, будто его деревянные руки стремятся объять оба моря, Атлантику и Тихий океан, со всеми их незримыми далями.

Средь благоговейного молчания Нуньес де Бальбоа выходит вперед и обращается к солдатам. Они поступят правильно, возблагодарив Господа, который дарует им такую честь и милость, и попросив Его, чтобы Он и впредь помогал им покорять это море и все окрестные страны. Коли они продолжат преданно следовать за ним, то вернутся отсюда, из новой Индии, богатейшими из испанцев. Он торжественно взмахивает стягом на все четыре стороны, в знак того, что принимает во владение для Испании все дали, обвеянные ветрами. Потом велит писарю, Андресу де Вальдеррабано, составить грамоту, которая на все времена удостоверит это торжественное событие. Андрес де Вальдеррабано разворачивает пергамент, он пронес его сквозь джунгли в запертом деревянном ларце, вместе с чернильницей и пером, и теперь предлагает всем благородным господам, и рыцарям, и солдатам – los Caballeros e Hidalgos y hombres de bien, – «каковые присутствовали при открытии Южного моря, Мар-дель-Сур, благородным и высокочтимым капитаном Васко Нуньесом де Бальбоа, губернатором Его Величества», подтвердить, что «именно означенный господин Васко Нуньес первым увидел это море и показал его всем остальным».

Засим шестьдесят семь человек спускаются с вершины, и отныне, с этого дня, 25 сентября 1513 года, человечеству известен последний, дотоле неведомый океан земного шара.

Золото и жемчуга

Теперь они убедились. Видели море. Пора вниз, на его побережье, пора ощутить влагу волн, коснуться их, пощупать, почувствовать, попробовать на вкус и захватить добычу с их берегов! Два дня длится спуск в лагерь, а чтобы по прибытии туда узнать самый скорый путь с гор к морю, Нуньес де Бальбоа делит своих людей на несколько отрядов. Третий из этих отрядов, что под началом Алонсо Мартина, первым достигает берега, и даже простые солдаты этой группы авантюристов уже настолько преисполнились славолюбия и жажды бессмертия, что непритязательный Алонсо Мартин и тот просит писаря черным по белому удостоверить, что он первым омыл свои ноги и руки в этих еще безымянных водах. Только снабдив таким образом свое маленькое «я» пылинкой бессмертия, он докладывает Бальбоа, что дошел до моря, своею рукой ощутил его. Бальбоа тотчас готовит новый пафосный жест. Наутро, в День святого Михаила, он в сопровождении лишь двадцати двух товарищей появляется на берегу и, при полном вооружении, сам подобный святому Михаилу, торжественно вступает во владение новым морем. В волны он входит не сразу, нет, словно их господин и повелитель, сначала отдыхает под деревом, надменно ждет, пока прилив донесет до него свою волну и, как покорный пес, лизнет его ноги. Только тогда он встает, забрасывает за спину щит, зеркалом блещущий на солнце, сжимает в одной руке меч, в другой – кастильский стяг с образом Богоматери и ступает в воду. И лишь когда волны омывают его до бедер, когда он полностью объят этим огромным чужим морем, Нуньес де Бальбоа, дотоле мятежник и сорвиголова, а ныне верный слуга короля и триумфатор, машет стягом на все стороны света и громким голосом возглашает: «Да здравствуют Фердинанд и Хуана, высокие и могущественные монархи Кастилии, Леона и Арагона, от их имени и для кастильской короны я вступаю в полное физическое и нерушимое владение этими южными морями, землями, берегами, гаванями и островами со всем, что в них содержится, и клянусь, если иной царь или вождь, христианин или сарацин любой веры или сословия заявит свои притязания на эти земли и моря, то я готов во всеоружии оспаривать их у него и воевать с ним во имя государей Кастилии, как настоящих, так и будущих. Им принадлежат и власть, и господство над этими землями и ныне, и во веки веков, пока будет существовать мир, до Страшного суда над всеми смертными поколениями».

Все испанцы повторяют клятву, и голоса их на миг заглушают громкий рокот прибоя. Каждый смачивает губы морской водой, и писарь Андрес де Вальдеррабано вновь составляет грамоту о вступлении во владение и завершает сей документ словами: «Эти двадцать два человека, а также писарь Андрес де Вальдеррабано были первыми христианами, ступившими ногой в Южное море, окунувшими руки в его воды и смочившими рот, дабы узнать, солоны ли эти воды, как в другом море. И, убедившись, что так оно и есть, они возблагодарили Господа».

Великое деяние свершилось. Теперь надобно извлечь из героического предприятия и земную пользу. У нескольких туземцев испанцы силой или хитростью отбирают немного золота. Однако в разгар триумфа их ждет новая неожиданность. Ведь индейцы горстями несут им бесценные жемчужины, которым на ближних островах просто счету нет, в том числе одну, под названием «Пеллегрина», воспетую позднее Сервантесом и Лопе де Вегой, ибо она украшала короны королей Испании и Англии как одна из прекраснейших на свете. Все сумки, все мешки испанцы набивают этими сокровищами, что ценятся здесь не намного выше, чем ракушки и песок, а когда они жадно продолжают расспросы о том, что для них важнее всего, о золоте, один из кациков указывает на юг, где очертания гор мягко сливаются с горизонтом. Там, говорит он, расположена страна несметных богатств, где властители едят из золотой посуды, а большие четвероногие животные – кацик имеет в виду лам – свозят в царскую казну удивительные сокровища. И он называет имя страны, лежащей в море южнее и за горами. Звучит оно как «Бирý», мелодично и странно.

Васко Нуньес де Бальбоа неотрывно смотрит в указанном кациком направлении, где горы блекнут, сливаясь вдали с небом. Мягкое, соблазнительное слово «Бирý» тотчас запало ему в душу. Тревожно стучит сердце. Второй раз в жизни ему нежданно-негаданно ниспослана великая возможность.

Первой возможностью, подаренной Комагре, – открыть близкое море, он воспользовался. Он нашел Жемчужный берег и Мар-дель-Сур, Южное море, так, быть может, удастся совершить и второе открытие, завоевать державу инков, Золотую страну на Земле.

Редко боги даруют…

Пылкий взор Нуньеса де Бальбоа все еще устремлен вдаль. Точно золотой колокол гудит в душе слово «Бирý», «Перу». Но – как же больно отказываться! – на сей раз он не смеет продолжать разведку. С двумя-тремя десятками измученных людей никакое царство не завоюешь. Стало быть, сначала назад в Дарьен, а позднее, собрав силы, знакомой теперь дорогой в новый Офир. Но обратный путь не менее труден. Снова испанцам приходится прорубаться сквозь джунгли, снова отражать наскоки туземцев. И 19 января 1514 года, после четырех месяцев ужасных испытаний, в Дарьен возвращается уже не боевой отряд, а маленькая группа больных лихорадкой людей, которые, напрягая последние силы, заставляют себя идти, сам Бальбоа почти при смерти, индейцы несут его в гамаке. Но один из величайших подвигов в истории совершен. Бальбоа выполнил обещание: каждый из тех, кто рискнул отправиться с ним навстречу неведомому, разбогател; его солдаты доставили с побережья Южного моря сокровища, каких не привозил ни Колумб, ни иные конкистадоры, и все остальные колонисты тоже получают свою долю. Отмерена и пятина для короны, и никто не ставит триумфатору в упрек, что при дележе добычи он не обходит и своего пса Леонсико, ведь тот так храбро рвал в клочья несчастных туземцев, и, как всем другим воинам, выделяет ему пятьсот золотых песо. После великого свершения никто в колонии уже не оспаривает его губернаторский авторитет. Авантюриста и мятежника чествуют прямо как божество, и он с гордостью может отправить в Испанию весть, что вслед за Колумбом совершил величайшее деяние для кастильской короны. Круто поднявшись, солнце его удачи пробило все тучи, омрачавшие его жизнь. Теперь оно в зените.

Но счастье Бальбоа недолговечно. Несколько месяцев спустя, лучезарным июньским днем, население Дарьена толпой спешит на берег. У горизонта ярко белеет парус, уже одно это – чудо здесь, в затерянном уголке мира. И только посмотрите, рядом с первым возникает второй, третий, четвертый, пятый, скоро парусов уже десять, нет, пятнадцать, нет, двадцать – к гавани направляется целый флот. И вскоре они узнают: все это – результат письма Нуньеса де Бальбоа, но не того, что сообщало о триумфе (то письмо еще не добралось до Испании), а более раннего, где он впервые изложил рассказ кацика о близком Южном море и Золотой стране и просил прислать армию из тысячи солдат, чтобы завоевать означенные земли. Тут испанская корона с экспедицией медлить не стала, снарядила огромный флот. Однако в Севилье и в Барселоне отнюдь не собирались поручать столь важную миссию авантюристу и мятежнику с такой дурной славой, как у Васко Нуньеса де Бальбоа. Особый королевский губернатор, богатый, знатный, почтенный шестидесятилетний мореход Педро Ариас Дáвила ¹¹, обычно именуемый Педрариас, послан наконец навести порядок в колонии, учинить суд за все ранее совершенные преступления, отыскать Южное море и завоевать обетованную Золотую страну.

Педрариас попадает в щекотливое положение. С одной стороны, ему поручено призвать бунтовщика Нуньеса де Бальбоа к ответу за изгнание прежнего губернатора и, коль скоро его вина будет доказана, заковать его в кандалы или казнить; с другой же стороны, его ждет миссия открыть Южное море. Однако, едва высадившись на берег, Педрариас узнает, что этот самый Нуньес де Бальбоа, которого он должен привлечь к суду, успел на свой страх и риск совершить великое деяние, что этот мятежник уже отпраздновал триумф, предназначавшийся ему, новому губернатору, и сослужил испанской короне величайшую службу со времен открытия Америки. Теперь, разумеется, невозможно отправить этого человека на плаху как заурядного преступника, надобно учтиво приветствовать его, искренне поздравить. Но отныне Нуньес де Бальбоа обречен. Никогда Педрариас не простит сопернику, что тот самовольно совершил подвиг, на который послали его и который обеспечил бы ему вечную славу на все времена. Конечно, чтобы раньше срока не ожесточать колонистов, он вынужден затаить ненависть к их герою, расследование откладывается, и даже установлен мнимый мир, поскольку Педрариас договаривается о помолвке своей пока оставленной в Испании дочери с Нуньесом де Бальбоа. Правда, его ненависть и ревность к Бальбоа меньше отнюдь не становятся, наоборот, усиливаются, так как из Испании, где, наконец, узнали о подвиге Бальбоа, приходит декрет, который задним числом дарует бывшему мятежнику пост, на который тот претендовал, и одновременно назначает Бальбоа аделантадо, то бишь полномочным королевским представителем, а Педрариасу повелевает советоваться с ним по всем важным вопросам. Места для двух губернаторов слишком мало, одному придется уступить, придется погибнуть. Васко Нуньес де Бальбоа чует, что над ним завис меч, ведь военная мощь и правосудие находятся в руках Педрариаса. И он во второй раз предпринимает побег, который в первый раз превосходно удался, – побег в бессмертие. Просит у Педрариаса разрешения снарядить экспедицию, чтобы разведать побережье Южного моря и расширить тамошние завоевания. Однако втайне старый мятежник замышляет обрести на том берегу моря независимость от любого контроля, построить флот, сделаться господином собственной провинции, а глядишь, еще и покорить легендарное Биру, этот Офир Нового Света. Коварный Педрариас соглашается. Коли Бальбоа сгинет в этом походе, тем лучше. А коли окажется удачлив, все равно будет время отделаться от этого не в меру честолюбивого человека.

Вот так Нуньес де Бальбоа начинает новый побег в бессмертие; вторая его экспедиция, пожалуй, еще грандиознее первой, хотя и не стяжала большой славы в истории, которая всегда превозносит лишь удачливого. На сей раз Бальбоа пересекает перешеек не только со своими людьми, по его приказу тысячи туземцев тащат через горы дерево, доски, паруса, якоря, лебедки для четырех бригантин. Ведь, построив флот, он сможет завладеть всеми побережьями, завоевать Жемчужные острова и Перу, легендарное Перу. Однако на сей раз судьба настроена против дерзкого смельчака, он беспрестанно сталкивается с новыми и новыми препятствиями. На пути через влажные джунгли черви изгрызают древесину, на место доски прибывают гнилыми, использовать их невозможно. Не падая духом, Бальбоа приказывает рубить у Панамского залива новые стволы и заготавливать новые доски. Его энергия поистине творит чудеса – уже мнится, что все удалось, бригантины построены, первые на Тихом океане. Но тут внезапный торнадо чудовищно вздувает реки, где стоят готовые бригантины. Суда срывает с якоря, уносит в море и разбивает в щепки. В третий раз приходится начинать все сначала, и в конце концов удается построить две бригантины. Еще бы на две, на три побольше – и можно отправиться в путь, завоевывать страну, о которой он мечтает день и ночь, с тех пор как кацик простер тогда руку на юг и он впервые услышал чарующее слово «Бирý». Еще бы залучить сюда нескольких храбрых офицеров да доброе подкрепление из солдат – и можно основать собственную державу! Еще бы месяц-другой да немножко удачи вдобавок к собственной дерзости, и всемирная история назвала бы покорителем инков, завоевателем Перу не Писарро, а Нуньеса де Бальбоа.

Но даже к своим любимцам судьба никогда не бывает слишком щедра. Редко боги даруют смертному более одного бессмертного деяния.