Текст книги "Жизнь преблагословенной Владычицы нашей Богородицы, приснодевы Марии"

Но возвратимся назад и станем на том месте, откуда можно еще обозреть обширное поприще, по коему прошла Матерь Господа нашего, претерпевшая все искушения, какие только мог нанести Ей злобный мир. Сие возвышенное место есть гора Голгофа, на которой видим, по указанию самовидца, Марию, стоящую при кресте Иисусове (Ин. 19, 26). При этом нужно вспомнить, что время страданий Христовых было временем опасности для всех близких к Нему; посему и «ученики Его вси, – как сказано, – оставльше Его, бежаша», – все, не исключая и Петра, который отважился было войти за Ним на двор архиереев, но не выдержал испытания и предался горькому плачу, не исключая и Иоанна, которому, однако, скоро любовь возвратила мужество и повела его вслед за Учителем своим до самого Его креста. Но Мария, Матерь Иисуса? Никто не видит Ее ни в страхе ни в бегстве: Она стоит при кресте Сына Своего в таком духе, который выше и апостольского мужества, превыше и личной Своей опасности. Кто захотел бы изъяснить величие душевных Ее сил одной материнской любовью к Сыну, тот оказал бы себя только слабым толковником мужественного при кресте стояния Матери Иисуса. Если Она руководилась одной естественной любовью к Сыну Своему, то чего бы должно ожидать для Ее сердца, души и самой жизни от тех страданий Господа, при виде которых и чужие ударяли себя в грудь, и земля трепетала, и камни разорвались, и солнце померкло? Нет, любовь естественная делает более еще непонятным то, как Мария могла стоять при кресте, не предаваясь стонам, воплям, жалобам и не подвергаясь в безжизненное изнеможение. Чем же может быть изъяснима такая крепость Ее духа? Ничем иным, как лишь преданностью души Ее судьбам Всевышнего, Ее крепкой, несокрушимой верой в Божественную силу Сына Своего, Ее совершенным познанием Христовых таин, кои Она раньше всех постигла и усерднее всех соблюдала в Своем сердце. Вера несомненная на мгновение ока, упование выше всякого упования, любовь не естественная только, но обоженная, духовная, – вот что питало душу Пречистой; и внутренний свет в Ней не объяла тьма, не угасила и смерть Сына, так что Она непоколебимой стопой вошла в светлую радость воскресения Христова.

Далее, исследуя со всей точностью всякое писание о Пресвятой Деве Марии, можем усмотреть еще в Ней высокую добродетель совершенного нестяжания, добродетель, по-видимому, скромную и неблистательную, но делающую всякого преданного ей совершенным в богоугодной жизни. Постоянно держась добровольно, ради Христа, лишения временных благ, Пресвятая Дева была чужда всякой земной привязанности, всех мирских выгод. Это можно видеть из того более, что Сын Ее со креста поручил ученику Своему, и с того времени, как сказано, ученик тот взял Ее к себе (Ин. 19, 27). Из сего должно заключать, что Матерь Господня не имела собственного обеспечения. Ее любовь и вера побуждали быть всегда близкой к Сыну Своему, и потому как Он был чужд братии Своей, так и Она; как Он не имел где главы преклонить, так и Она не имела пристанища на земле, ни собственного своего жилища.

Из сего поучайся, христианская душа, не гоняться за суетными благами, не дорожить временным спокойствием, но старайся идти по следам Матери Божией и берегись, чтобы жизненный путь твой не был далек от христоподражательного Ее шествия. Для сего приближься умом к Ее образу жизни и всмотрись прилежно в следы Ее; ибо Ее следы суть указания пути к Богу, они поведут тебя, хотя не всегда, по прекрасным местам, приведут и на Голгофу, но зато верно и несбивчиво доведут тебя до Царства Небесного, – к вечному блаженству и вечной жизни. По сказанному у пророка, «приведутся Царю Девы вслед Ея» (Пс. 44, 10), – достигнут со Христом Богом души чистые от любви мира сего или предочистившиеся покаянием и слезами.

Приметив, сколь могли, высокие душевные свойства Пресвятой Девы Марии, которые Она оказала в глубоком смирении, гонении из-за Христа, бедности и безвестности в земной Своей жизни, – теперь посмотрим на другое поприще, бесконечное во времени, поприще славы и величия, которых сподобилась Преблагословенная в женах здесь еще, на земле, и которые особенно открылись со дня успения Ее. Чтобы удобнее было созерцать боголепную славу Ее, прежде воззрим на проречение Ее о сем: «Се бо отныне ублажат Мя вси роди» (Лк. 1, 48). По изреченному пророком Иеремией: «пришедшу слову познают пророка» (Иерем. 28, 9), – достоверно уже для нас, что сказанное за осьмнадцать веков перед сим Пресвятой Девой есть не простое слово или гадание, получившее вид предчувствия, но пророчество в полном смысле сего слова. Иначе же как могла бы смиренная Дева, обрученная плотнику, догадаться, что Ее узнает мир, будут почитать все роды во все времена? Из того ли только, что Ей было предсказано от ангела быть Матерью Христа? Но если бы Она рассуждала о сем по разуму и понятию Своего времени, как и апостолы, которые, три года слушая учение Христово, все еще ожидали только на сей земле устроения царства Израилева (Деян. 1, 6), – то как мало могло бы сие вести Ее к ожиданию всемирной славы? Кто из царей Израилевых был знаменитее Давида? Чья память в народе израильском почиталась благовиднее памяти родоначальника Авраама? Но матери Давида и Авраама не только не ублажаются, но даже никто и имен их не знает. По такому примеру могла ли Матерь Христова ожидать, что Ее будут ублажать все роды во все времена? К тому же еще надо взять во внимание глубокое Ее смирение, Ее неизвестное в мире сем положение. Кто думает немало о своем достоинстве, видит себя довольно вознесенным перед прочими, тот может еще льстить себе преувеличенной надеждой; но расположение духа Марии было совсем не таково. Она, и когда прославляла Бога за Свое избрание в высочайшее служение Господу, усматривала в Себе одно ничтожество, смиренно называла Себя только рабою Его: «яко призре на смирение рабы Своея» (Лк. 1, 48). Как же вдруг от столь смиренного мудрования переходит Она к столь высокому о Себе вещанию: «отныне ублажат Мя вси роди». Очевидно, такая мысль явилась в Ней уже не от собственного рассуждения, но всеведущий Дух Божий озарил Ее разум, и Она прорекла о Себе то, что определил о Ней Бог. «Ни бо волею, – как сказано, – бысть когда человеком пророчество; но от Святаго Духа просвещаями глаголаша святии Божии человецы» (Пет. 1, 21).

Как предсказание о славе Матери Господа показывает, что Она говорила по внушению Духа Божия, так и самое событие Ее слов являет, что Ее прославление есть дело Божие. Ибо оно образовалось и утвердилось во вселенной не простым путем, согласно обычаю мира сего, предпочитающего природные дарования, знатное происхождение, богатство и прочее, но неким сверхъестественным образом. Если находит славу мира сего, кто ищет ее и не упускает случая, где может встретиться с ней, то это естественно, – он идет путем мира сего. Но если убегающий славы входит в славу и притом такую, которая выше той, какая быть может от человека, то очевидно, что тут действует Божие мановение, указание свыше. Хотя и так Сын Божий говорил: «Славы от человека не приемлю» (Ин. 5, 41), хотя и всегда поступал Он согласно Своему слову, однако, славой Его исполнилась вся земля, и разумно всякому, что слава сия есть, «яже от Единаго Бога» (Ин. 5, 44). Таким же путем вошла во всемирную славу и Та Преблагословенная в женах, Которая чуждалась на земле всякой славы. По нашему разуму не следовало бы Ей удаляться от славы, которую Сама Себе предрекла; однако, Она избегала ее. Когда бывал народ в восхищении от божественных глаголов Сына Ее, когда он славил Его за чудеса, торжественно встречал Его, как Царя, – мы ни разу не видим, чтобы Мария находилась близ Него. Но из евангельского известия кто не приметит то поспешающую Ее с материнским участием к Сыну Своему, когда разглашают о Нем враги Его, что Он «неистов есть» (Мк. 3, 21), то стоящую Ее у креста Его и разделяющую поругания и страдания Его? Видеть можно также, что и Сын Ее не спешил явить миру славу Ее, дабы не показать сие делом естественной любви, потому и неудивительно, что и ученики не могли – как и многие другое – понимать то, какой чести и уважения достойна Матерь Его. По всей вероятности, они и обращались с Ней сообразно с Ее смирением и временем, когда Иисус не был еще прославлен. И Ему нужно было уже с креста преподать возлюбленному ученику Своему начатки того ублажения, которого достойна была Матерь Его, такими словами: «Се Мати твоя».

Теперь посмотрим и на то, как во время еще земной жизни Девы Марии неприметным образом приходит слава Ее. Как из облака молния, вдруг является слава Матери Иисусовой из уст некоей жены, воздвигшей глас от народа, сказавшей в похвалу Иисусу: «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал!» Неизвестная жена, конечно, не слыхала, как за тридцать с лишком лет перед тем Матерь Иисусова сказала одной Елисавете: «ублажат Мя вси роди»: но как верен исполнительный ответ ее на пророчество Матери Господа не только в мыслях, но и в слове: «блаженно чрево»! Неприметно ли здесь уже, как в предсказании и исполнении пророчества действует один и тот же Дух Божий, начинающий уже воздвигать все роды, да ублажат Марию Деву? Но вот когда распятый Сын Ее и Господь стал прославлен вознесением на небо, тогда и слава Его Матери является уже не мгновенно блистающей, яко молния, но, по выражению Соломона, «восходящею аки утро, избранною аки солнце». Она была посреди одиннадцати апостолов, как Матерь Господня, заменяющая Собой Господа, как на сие указывает Писание: «сии вси бяху терпяще в молитве с женами и Мариею Материю Иисусовою» (Деян. 1, 14). Не быв до того видена ни разу среди апостолов, Она теперь неразлучно была с собором их. Как сосуд, в котором было миро благоуханное, и после оного благоухает, так и Дева, имевшая в утробе Своей Того, Которого имя есть Миро излиянное (Песн. 1, 2), оставалась для всех верных как бы благовонным кадилом, средоточием их единства. Она как бы заменяла Собой Сына Своего, Господа Бога, хотя, по смирению Своему, и продолжала уклоняться от всякого первенства между ними.

Настал последний день земной Ее жизни, и вот, как указывает предание, весь апостольский собор, отовсюду собранный Духом Божиим, предстал перед Ней, чтобы не столько оплакивать, сколько прославлять честное Ее успение. И что же еще видим? – Вот уже не ученик Распятого берет Ее в дом свой, не услугою рыболова пользуется теперь Она, но Господь господствующих поемлет Ее в небесный чертог Свой и дает Ей, как Матери Своей, участие в Божественной Своей славе, которую имел Он у Отца прежде бытия мира. Подобно как слава Господня на земле от гроба воссияла и Ее боголепная слава, который, оказавшись на третий день праздным, тем явил, что и в Ее богоносном теле смерть не нашла себе пищи, – ничего тленного, зараженного грехом. Как прежде неверие Фомино послужило к достоверному познанию воскресения Христова, так и теперь коснение Фомы, хотя невольное, было средством к проявлению вознесения Матери Христа на небо, – сокровенного, как сокровенна была и самая жизнь Ее. Теперь уже не один ангел благовествует Ей: радуйся, – не одно небесное зрение видит в Ней Благодать, которой Она сподобилась от Бога; но в Церкви великой, во всей вселенной возглашается о Ней радость, и вместе с ангельским собором и человеческий род ублажает Ее. И кто еще не видит, как святая Церковь при всяком богослужении ублажает Матерь Божию, с каким восторгом самому рождению и младенчеству Ее воздает празднественную честь? Тщетно мрачные мудрования неправомыслящих усиливались затмить Ее славу: они только изощрили ревность православных к Ее прославлению. Ибо, по слову Твоему, воистину «блажат Тя вси роди», Богородица Дево, и о Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь.

Слово в день Успения

Дивные судьбы Господни показаны нам во всей жизни Богородицы, также и в Ее успении для жизни временной или, так сказать, пробуждении для жизни вечной. Апостолы, восхищенные силой Божией, со всех концов земли стеклись к Богородице, чтобы воспеть Ей песнь исходную и проводить Ее в жизнь нескончаемую. Царь неба и земли сошел с престола славы, чтобы сретить Матерь Свою и принять на руки душу носившей Его на руках Своих. Самая плоть Ее не осталась во гробе, но вознеслась на небо со славою, превосходящей славу херувимом и серафимов.

Если Господь явил нам столько чудес в Ее успении, то и мы должны быть внимательны к сим откровениям и при свете их умудряться во спасении. Господь возвестил, что земная жизнь наша есть только путь к жизни вечной. Он завещал нам царство бессмертно бытия, чтобы мы всеми силами стремились к нему. Но Он, как законоположник, знал, что на пути к нему встретят нас многие скорби. И вот Он делает все, чтобы побудить нас к подвигу и терпению, чтобы мы всегда обращались умом своим к жизни будущей, где нет ни печалей, ни воздыханий, но единая радость бесконечная.

Но кто в силах постоянно в немерцаемом свете зреть жизнь будущего века? Грешникам, удалившимся от жизни Божией, ничего не видно дальше гроба. Для них слово жизнь то же, что и для слепых слово о солнечном свете. Для утверждения в них веры нужны доказательства ощутительные. Вот Спаситель и возводит троих учеников Своих на Фаворскую гору и в Своем преображении показует им вечную славу. Перед Ним явились Моисей и Илия, за несколько веков прошедшие от мира сего, Не ясно ли, что есть жизнь за гробом, что праведники просветятся, как солнце, во царствии Отца их? Но как мало способны и самые избранные из рода нашего к общению с миром духовным! Сначала они отягчены сном, а когда пробудились и увидели славу своего Господа и предстоящих Ему пророков, – думали, что блаженством сей славы можно всегда наслаждаться на земле, и один из них предложил устроить для того три палатки на горе той. Осталось в сердце чувство одной радости: ум уже не прозрел в мир духовный. Наступили крестные страдания и смерть Спасителя и совсем изгладили воспоминание фаворского откровения. Вскоре последовало воскресение из мертвых, явление собранным ученикам, осязание одним из них всех язв, причинивших смерть Христу. Сорок дней продолжалось, в которые явления Воскресшего повторялись, и, наконец, в виду всех учеников, с пречистой плотью, Господь вознесся на небо.

Еще ли нужно уверять кого из верных, что гроб есть врата к жизни бессмертной и лестница к небеси? Или, быть может, колеблет веру сомнение, и помыслы вопреки глаголют, что воскресение Богочеловека не может служить образцом и доказательством воскресения всех человеков? Если так, то углубимся умом в настоящее торжество святой Церкви, которая не смертью, но успением называет окончание земного поприща Пресвятой Девы Марии. Вот была же Она одной с нами природы – перстной, а потому и смертной. Но с каким спокойствием Она ожидала Своей кончины! Она совершенно знала, что лестница к небеси, как поет Церковь, гроб бывает, – что душу Ее примет в руки Свои Сын Ее. Будем верить и мы, что праведных души в руке Божией, и не прикоснется им мука (Прем. 3, 1).

Но вот еще не узнали бы мы, что осталось с пречистым телом Богоматери? И самая крепкая вера в Божественную силу не могла бы больше сказать, как то, что Гефсиманская пещера хранит нетленные останки Преблагословенной в женах. Чтобы не оставались мы в неведении о сем, премудрость Божия творит следующее: все апостолы были принесены на облаках к погребению Матери Господа своего, одному только Фоме суждено тут не обрестися. Когда погребение совершилось, на третий день и он явился; глубокая его скорбь возбудила жалость в прочих. Открыли гроб, чтобы утешить скорбящего зрением Почившей, – и, к общему удивлению, нашли в нем только одни погребальные пелены. Во время же вечери явилась Преблагословенная на воздухе в препрославленной Своей плоти и рекла апостолам: «Радуйтесь! Я с вами на все дни».

Дивны Твои тайны, Богородице, и в Твоем чудном успении, и в милостивом о нас помышлении! Они укрепляют нашу веру в общее воскресение, оживляют надежду наследия вечной жизни. Ибо мы уже видим теперь, что жизнь будущего века, которой мы только чаем, для Тебя уже есть настоящая жизнь, на высочайшей степени блаженства и славы. И мы вопием к Тебе: «Радуйся, Обрадованная высочайшею благодатию Сына Твоего и Господа! Радуйся, Присноживущая, и, по успении Своем, нас не оставляющая! Аминь».

Преподобный Стефан Филейский, продолжатель афонской традиции на Вятской земле

Преподобный Стефан Филейский, продолжатель афонской традиции на Вятской земле

Преподобный Стефан Филейский, Вятский (в миру Куртеев Семен) родился 17 июля 1830 года в семье крестьянина в деревне Молчановской Щербининской волости Вятской губернии близ Вятки (район Северные Ворота г. Киров). В Крещении он был наречен Симеоном, в честь палестинского святого – преподобного Симеона Емесского, Христа ради юродивого (память 21 июля/3 августа). Матери пришлось воспитывать его одной, потому что отец страдал алкоголизмом. Много обид пришлось ей вынести от отца, но она терпела все без ропота. Более того, Ирина Трофимовна, будучи глубоко верующей женщиной, воспитала достойных детей, а за младшего, Семена, она молилась о том, чтобы он посвятил свою жизнь Богу. О матери своей старец вспоминал всегда впоследствии с нежностью: «Она… не была грамотна, но много знала молитв наизусть и нараспев произносила их, – за пряжей ли когда сидела, или полола в огороде… Кто при нужде не приходил к ней за пособием! Она даст и бедному соседу коровушку в долг, пособит и девушке-сиротинке выйти замуж…». «Первое счастье для детей – разумная мать», – писал впоследствии старец Стефан.

Семен был тихим и скромным ребёнком, хорошо учился. Среди сверстников Семен выделялся разве что тем, что любил рыть землянки, строить шалаши и читать там, уединившись, книги.

Старший брат Константин Петрович получил образование в Казанском университете. Затем он поступил на службу в Петербургский департамент, стал крупным чиновником. Он был старше Семена на 15 лет и ежегодно посылал матери 200 рублей, чтобы брат мог учиться. Мать отдала сына в домашнее училище – частную школу купеческой девицы Александры Алексеевны Суворовой, затем в гимназию.

Однажды Семен сильно повздорил с учителем, дело дошло до потасовки. Учитель, немец Бернгардт, назвал юного Куртеева «русской свиньей». Сеня возразил. Учитель, окончательно распалившись, попытался отодрать Куртеева, ученика 6 класса, за уши. В завязавшейся потасовке юноша сорвал с немца ненавистную манишку, чем и был подведен итог его учебе. Мать страшно огорчилась, но священник Филейской Покровской церкви о. Стефан Лопатин ее утешил, сказал: «Он у тебя будет слугой Господа; если куда пожелает идти, ты ему не запрещай».

Семен был отчислен. Тем не менее впоследствии он продолжил образование: сперва в Казанском сельхозучилище, а затем в медико-хирургической академии в Петербурге. Но мирская жизнь не привлекала его. В 1850-м году вышла в свет книга иеросхимонаха Сергия (Веснина) «Письма святогорца о святой горе Афонской». Книга настолько сильно поразила юношу, что у него родилось желание стать иноком. Он бросил учебу и решил оставить мир. Но, желая получить благословение матери, Семен вначале возвращается на Вятку. Получив материнское благословение, 20-летний юноша отправился странствовать по монастырям, чтобы найти обитель по сердцу.

Иеросхимонах Сергий (Веснин)

Где родился, там и пригодился

Первым на его пути стал Соловецкий монастырь, но жизнь в северном монастыре оказалась юноше совершенно не по силам.

В Нило-Сорской обители Семен знакомится со старцем иеромонахом Нилом, который благословил молодому Куртееву «возвратиться на родину и там учить детей, ища в этом спасения». По совету старца Нила Семен возвращается в родные места. В версте от деревни, где из-под горы истекают два ручья, на берегу маленького болота, он выбрал себе место для келлии. Выкопал в горе пещеру, наподобие киевских, поставил в ней сруб, в котором можно было только сидеть, стоять или лежать, но не ходить, без дверей, с одним окном, в которое он едва пролезал и другим, под самым потолком. Позже он вспоминал: «Взял пример я с преподобного Зосимы Соловецкого, который тоже жил сначала в маленькой келлии позади своего дома: так и я пожелал жить близ своего дома».

Первое время Семен удалялся в пещерку лишь на время, в основном пребывая в доме родителей. Но брат, видя, что хозяйством он почти не занимается, а все больше молится и читает книги, в раздражении выгнал Семена из дому, подав на проживание всего 17 копеек, возможно, надеясь, что тот одумается, а возможно, и в насмешку над ним. Семен покорился его воле, смиренно взял эту милостыню и удалился в землянку теперь уже на постоянное жительство. На эти деньги он купил раму для окна и масла для лампады, чтобы читать.

Семен углубился в чтение Священного Писания и творений святых отцов, записывая их советы, как драгоценные находки для ума и сердца. Три раза днем и четыре раза ночью он становился на молитву. Клал земные поклоны, прося у Господа умножения веры. В воскресные дни отшельник приходил в Филейскую церковь. Со временем Семен наложил на себя железные вериги, ел раз в день по чуть-чуть, из горячего принимал только кипяток. Большую часть времени он проводил в келлии, занимаясь выписками из Писания и творений святых отцов. Писал сидя, на ноги свои клал дощечку, она служили ему вместо стола. В землянке не было ни стула, ни стола – только печь для обогревания и несколько икон. Семен старался приучить себя к полному молчанию, которое, по наставлению Самого Господа Арсению Великому, есть корень безгрешности.

Семен любил скудость и нищету, об одежде совсем не заботился.

Однажды сердобольные люди купили ему хорошее платье. Но он тут же отправился в Вятку, продал его, а деньги раздал нищим. Крестьяне говорили: «Вот дурак-то, опять промотал в городе хорошую одежду и ходит, как безумный». Но Семен от такого отношения не унывал, а радовался ниспосылаемым свыше искушениям. Сохранилось описание его внешнего облика того времени: «мужик – в простом азяме, с небольшою бородой, худой на вид, высокий».

«Во все это время ходил Симеон в плохой одежде, и если встречал бедняка, то охотно отдавал ему свою лишнюю одежду, – свидетельствовал впоследствии келейник старца М. Оленев. – Однажды был такой случай: имел он при себе дубленый полушубок и вспомнил слова пророка: Расточи, даде убогим, правда его пребывает в век века (Пс. 111, 9). Раз идет он в свою пустынную и дальнюю землянку и думает об этих словах: кто же это убогий-то? Кому раздавать? И, проходя мимо нищих, которые сидели на земле кругом и пели какие-то духовные песни, при виде этих бесприютных – хромых, слепых, поющих духовные песни, – он пришел к мысли, что это те самые, о которых говорит пророк Давид. Тотчас же вернулся он в селение, продал свой полушубок за два рубля и деньги эти раздал нищим, которые сидели при дороге и пели. После сего он пошел к своей избушке и вдруг почувствовал в своем сердце такую радость, что невозможно изъяснить языком человеческим. Эту радость он ощущал целую неделю, и ничего не мог делать, как только умильно плакал от радости». По-видимому, таких случаев было много.

От такого образа жизни молодой человек очень похудел. А земляки, изумляясь образу жизни Семена, прозвали его «Сенькой-сумасшедшим». Но надо сказать, что всю свою жизнь Семен был всегда и всем доволен, при недостатках и нуждах спокоен, случавшиеся искушения и скорби переносил мужественно.

Так прожил Семен 10 лет, испытывая крайнюю материальную нужду и насмешки окружающих. Избегая соприкосновения с миром, он посещал только родителей, брата и двух своих друзей. Часто читал для матери Ирины Трофимовны акафист Покрову Божьей Матери. Со временем сердце брата Ивана смягчилось, и он решил не обращать больше внимания на странности Семена. Семен начал помогать брату по хозяйству, за что получал муку и картофель. Однажды брат попросил его помочь съездить зимой за сеном, стоявшим в лугах. Во время поездки Семен, как обычно, читал Иисусову молитву и смотрел на небо; брат его правил лошадью. Неожиданно Семен увидел, как по небу ангелы несут инока в мантии. Это так потрясло его, что с тех пор и появилось у него желание построить монастырь на Филейке. Святые отцы увещевают нас относится с осторожностью к видениям и подобным откровениям, но, конечно же, здесь речь идет об особом случае.

Вскоре после этого случая умерла мать, самый близкий человек, любовь которой помогала терпеть трудности. Она очень любила акафист Покрову Божией Матери, и в последние минуты жизни Ирины Трофимовны сын читал ей этот акафист. Мать во время чтения все слабела-слабела, и, как только Семен закончил читать, отошла к Богу.

Оставаться в Филейках, где, вероятно, все напоминало о горячо любимой им матери, Семен больше не мог, и, покинув землянку, в которой прожил десять лет, он вновь отправился странствовать. Около полугода он прожил в Саровской пустыни. Был на послушании в кухне и ходил на клирос, для исполнения обязанностей канонарха, так как обладал звучным, приятным тенором. Потом отправился в Киев, по пути посетил Глинскую пустынь. А от нее добрался до Святой Горы Афон. Зиму он провел в келлии Сретения Господня. Впоследствии о его пребывании была напечатана заметка в Афонском «Душеполезном Собеседнике»: «В этой келлии прожил целую зиму, в бытность на Афоне, известный старец иеросхимонах Стефан, ныне уже отошедший в вечность, основатель мужского монастыря по Афонскому уставу, что близ города Вятки, на Филейке». После о. Стефана в келлии остались сложенная им самим печь и кое-какие другие хозяйственные поделки.

Свято-Пантелеимонов монастырь. Святая Гора Афон

Отметим, что Семен ходил на Афон – пешком, через всю Великую, Малую и Новую Россию и Балканы, которые в те годы находились под властью Османской империи. Причем это было не в самое благоприятное для путешествий время – между Крымской войной 1854-56 гг. и Русско-турецкой войной 1877-78 гг.

Афон, Соловки, Саров, Глинская пустынь, Таврида… Сколько церквей, скитов, монастырей, гостиниц, приютов и ночлежек повидал Семен, скольких людей встретил на своем пути, житие не сообщает. Но в этих путешествиях вятскому подвижнику довелось познать церковную и народную жизнь во всей ее глубине и полноте. Странствия не только закалили характер Семена, но и дали редкую возможность выбора, почти небывалую для большинства его «оседлых» современников – крестьян, прихожан, священников и монахов, жизнь которых редко выплескивалась за рамки одной местности, одного рода, одной традиции. Поэтому и смысл жизни им виделся, как правило, в верности традиции, своей земле и роду. Семену все это было также не чуждо. И все же ему было дано нечто большее – странствия позволяли сравнивать, размышлять, идти не только вдаль, но и в глубь традиции, веры, самой жизни.