Текст книги "Очерки по словообразованию и формообразованию в детской речи"

Поскольку в распределении существительных по родам (если отвлечься от семантического критерия, сохраняющего свою силу только для части существительных) решающую роль играет характер парадигмы, остановимся на некоторых особенностях ее формирования.

По нашим наблюдениям, с самого начала достаточно прочно в языковом сознании ребенка формируется противопоставление двух основных форм существительного – именительного падежа слов на -А и слов с нулевым окончанием. Эти формы являются наиболее частотными (по сравнению с другими падежными формами) в инпуте, они же господствуют в речевой продукции ребенка, в течение определенного времени не будучи противопоставлены другим падежным формам тех же существительных, но с самого начала будучи противопоставленными одна другой. В нашем материале практически нет примеров на взаимозамену флексий между двумя этими формами, что говорит, очевидно, о том, что они осваиваются гештальтно (целостно). При этом количество слов на -А, подавляющая часть которых относится к женскому роду, в несколько раз превышает количество слов с нулевым окончанием, относящихся к мужскому роду. Получается, что при отсутствии внутрисловных падежных противопоставлений уже возникают некие межсловные формальные родовые противопоставления, которые еще не являются в ранний период функционально значимыми, но тем не менее образуют определенную базу для дальнейшего развития и углубления формальной вариативности.

Так, Аня С. использовала слова мама, папа, баба, бадя (= вода), биба (= рыба), бибика (о коляске), Аня (ее имя), тетя, няня, нога, масина (= машина), лопатка, муха, конфета и ряд других. Среди слов с нулевым окончанием: кубик, пальчик, каман (= карман), нос, причем первые два слова первоначально использовались в форме множественного числа и лишь затем обрели форму единственного. В речевом инпуте, получаемом ребенком, эти словоформы используются в окружении согласуемых и координируемых с ними форм, обозначающих необходимые родовые характеристики слова, к которым ребенок постепенно становится все более чувствительным.

Отметим, что уже в данный период в сознании закладывается возможность одной аномалии, а именно конфликта между «женским» обличьем формы (не только именительного падежа, но и всех остальных, которыми постепенно начинает овладевать ребенок), и «мужским» ореолом согласования: «Папа пришел»; «Саша еще маленький»; «Вот твой дедушка». Получается, что наряду с формальными схемами согласования, связанными со звуковым обликом словоформы, возникают и некоторые схемы, соотносящиеся с конкретными лексемами, которые, в сущности, основаны на семантическом признаке пола, хотя ребенок раннего возраста еще не может этого осознать. Вследствие частотности в воспринимаемом ребенком инпуте эти схемы могут оказаться достаточно устойчивыми и уцелеть под давлением формирующихся схем формального согласования. В дальнейшем, правда, случается, что формальное согласование временно одерживает верх, и в этом случае возникают образования твоя папа, с этой дедушкой и т. п. Данное явление можно рассматривать как случай U-shaped development, когда род подобных слов сначала как будто определяется верно, затем возникает ошибка, и только потом (уже на следующем этапе своего языкового развития) ребенок снова приходит к верной форме. Подобные случаи свидетельствуют о том, что грамматика постепенно приобретает черты продуктивности. Ошибки такого рода не являются устойчивыми и носят скорее характер оговорок. Подобные оговорки регистрируются иногда и в речи взрослых [Русакова 2009].

Все дальнейшие процессы осуществляются параллельно: возникновение падежных противопоставлений (прежде всего именительного и винительного падежа в роли прямого дополнения) и одновременно с этим – освоение фразовой речи, предикативных и непредикативных сочетаний, что требует дальнейшего совершенствования синтагматической техники, одним из ведущих принципов которой является согласование в роде (наряду с согласованием в числе и падеже).

Постепенно начинают формироваться две раздельные парадигмы существительных (1-е и 2-е склонение) и соответствующие им парадигмы прилагательных. При этом наиболее четко с самого начала противопоставлены флексии именительного, родительного и дательного падежей, в предложном падеже флексии 1-го и 2-го склонения не различаются. Что же касается формы винительного, то у некоторых детей наблюдается экспансия «женской» флексии -У. В творительном падеже могут смешиваться флексии -ОМ и -ОЙ, при этом чаще всего сначала преобладает «мужская» флексия -ОМ, захватывающая и существительные 1-го склонения, затем столь же агрессивно ведет себя «женская» флексия -ОЙ, т. е. ребенок говорит сначала не только ножиком, но и ложком, а затем не только ложкой и ножикой. Оба этих явления имеют, очевидно, разные причины. Если экспансия -У объясняется, вероятно, тем обстоятельством, что дети предпочитают не использовать нулевые флексии в косвенных падежах, то колебания, связанные с флексиями творительного падежа, могут объясняться чрезвычайной звуковой близостью данных флексий, перцептивно в какой-то период оказывающихся недостаточно разграниченными.

Эта временная детская система, включающая два рода и два типа склонения, может быть рассмотрена как некий прототип падежно-родовой системы «взрослого» языка. Она является протосистемой одновременно в двух смыслах – в том смысле, что оказывается предшественницей нормативной языковой системы (и таким образом, стоит в одном терминологическом ряду с терминами «протосубстантив», «протоадъектив» и пр.) и вместе с тем может быть рассмотрена как своего рода «лучший представитель» падежно-родовой системы, в которой формальные показатели гораздо более четко соответствуют содержательным различиям[62]62
  Мы имеем в виду преимущественно формы единственного числа. В формах множественного числа различия между мужским и женским родом в современном языке фактически уже не просматриваются вследствие унификации флексий во всех падежах, кроме родительного, но и в этом падеже «гендерная составляющая» представлена весьма слабо.


[Закрыть], чем в конвенциональном языке.

В этой четкости построения двух параллельных рядов форм играет некоторую роль уже начавшаяся дифференциация по роду – адъективы и глаголы прошедшего времени хотя не используются или используются крайне редко самим ребенком, однако уже получают представительство в его формирующейся языковой системе, способствуя возникновению и укреплению данной дифференциации.

Словоформы существительного и прилагательного взаимно ориентированы друг на друга, как элементы детского пазла – каждая форма существительного возникает вместе со своим «сочетательным ореолом» независимо от того, реализуется ли все сочетание в детском высказывании.

К возрасту двух – двух с половиной лет основы падежно-родовой системы у большинства детей оказываются в общих чертах сформированными.

Распределение по трем родам неодушевленных существительных не связано с каким бы то ни было семантическим принципом и держится исключительно на традиции, т. е. фактически полностью подлежит ведению языковой нормы. В сущности, противопоставление по роду неодушевленных существительных представляет собой оппозицию формальных классов[63]63
  Понятие формального класса введено А. В. Бондарко, опирающимся на Б. Л. Уорфа [Бондарко 1976: 33–40].


[Закрыть], хотя внешние его проявления таковы же, что и в сфере личных одушевленных, где налицо семантическая мотивированность. Это обстоятельство иногда сбивает детей с толку – они стремятся найти семантическую мотивированность там, где ее нет. Так, К. И. Чуковским зафиксирован факт, когда мальчик отказывался применить к себе «женское» слово «царапина»: Это у Маруси если – царапина, а у меня царап, я мальчик! Характерны следующие рассуждения ребенка, стремящегося осмыслить различия по роду между неодушевленными существительными на основе уже освоенного им различия по полу в сфере существительных одушевленных: Кроватка – женщина, а диван – мужчина! (Женя А. 2.07). Эти факты подтверждают справедливость наблюдения л. Ельмслева: «Надо всегда учитывать, что лингвистическая система, даже если она лишена рационального начала (а может быть, именно потому, что его лишена), всегда вдохновляет воображение и направляет его» [Ельмслев 1972: 121]. Лингвистическое воображение ребенка работает всегда активнее, чем лингвистическое воображение взрослого человека.

Наличие трех родов в сфере неодушевленных существительных можно трактовать как проявление языковой вариативности. Система языка определяет наличие трех вариантов рода для каждого существительного, а традиция действует избирательно, закрепляя за каждым существительным один из трех возможных родов. Знаменательно, что весьма многочисленные детские ошибки, заключающиеся в изменении рода существительного, свойственные ребенку в возрасте после трех лет, относятся почти исключительно к неодушевленным существительным, т. е. к тем словам, в которых отсутствует семантическая мотивированность выбора рода.

Проблема среднего рода

Детская субстантивная парадигма радикально отличается от субстантивной парадигмы «взрослого» языка тем обстоятельством, что в ней фактически отсутствует средний род. Отсутствие среднего рода в начальной родовой системе ребенка связано, по-видимому, не только и не столько с тем, что его нет в подкатегории одушевленных личных существительных, сколько с его перцептивной невыпуклостью и малой частотностью в инпуте. Парадигма существительного среднего рода в целом совпадает с парадигмой существительного мужского рода, за исключением единственной (правда, самой частотной и важной) формы именительного падежа. Однако в случае безударности флексии эта форма неотличима от формы существительного женского рода (ср. «кошка» и «окошко»). Отсюда два возможных способа приспособления существительных среднего рода к временной детской парадигме – перевод их в мужской или женский род.

Примеры перехода среднего рода в женский:

А где другая уха? (2.04); Такую горькую лекарству пить не буду (3.01); Какая озера большая! (4.03).

Примеры перехода среднего рода в мужской:

Ой, какой колесик я нашел! (3.05); У нас есть еще яичек? (4.00).

Деформация существительных среднего рода становится проблематичной при ударности флексии. В этих случаях форма оказывается более устойчивой и «выламывается» из складывающейся системы. Модификация словоформы с перцептивно выпуклым окончанием оказывается затрудненной. Интересно, что в тех случаях, когда существительное сохраняет форму среднего рода, адъектив чаще всего также имеет форму среднего рода, которая в данном случае оказывается как бы «принудительно представленной»: Ведро какое!; Твое окно и т. п. Это, видимо, говорит о том, что формы среднего рода адъективов уже имеются в пассивном грамматиконе и могут извлекаться оттуда по требованию стержневого слова, однако еще не стали полноправными компонентами формирующейся языковой системы ребенка. Также становится ясным подчиненное положение формы адъектива, что отражает направление зависимости, существующее во «взрослом» языке.

Данное явление, а именно неприятие детьми среднего рода, было в свое время описано М. И. Поповой [Попова 1958], оно же отмечается и А. Н. Гвоздевым [Гвоздев 1961, 2007]. Известно, что средний род упраздняется в ряде русских говоров, крайне неустойчив он и в просторечии («этот яблок» и т. п.). Все это свидетельствует о том, что причины этого явления достаточно глубоки и связаны с полевым строением самой гендерной системы – ее центр занимает оппозиция мужского и женского рода. Любопытно, что в данном отношении процессы, наблюдаемые в детской речи, не соответствуют явлениям, наблюдаемым в современной поэзии, – если поэты «сопротивляются утрате среднего рода, свойственной общеупотребительному языку» (см. [Зубова 2000]), то дети, напротив, активно участвуют в этом процессе.

Перераспределение существительных между мужским и женским родом

В данном случае не наблюдается какой бы то ни было отчетливой тенденции: одинаково часто существительные мужского рода переводятся в женский и наоборот. При этом попутно происходит изменение системы флексий, т. е. типа склонения существительного. При замене мужского рода женским существительное из 2-го склонения переходит в 1-е: Одну орешку съем; Не копай моей совкой! При замене женского рода мужским существительное может переводиться из 3-го склонения во 2-е (Печ сам топится?; Смотрит на меня с таким нежностем) или из 1-го во 2-е (У меня на пальчике заноз; От батарея тепло идет). Особенно часто изменяется род существительных, употребляющихся преимущественно в форме множественного числа: один шпор, ваша шлепанца, папина погона и т. п.

Явлением, существенно осложняющим освоение языка, является наличие двух наборов флексий для существительных женского рода (распределение их между 1-м и 3-м склонением). Максимально ярким и надежно противопоставленным мужскому роду является 1-е, а не 3-е склонение, поскольку данное противопоставление прочно держится на оппозиции начальных, ключевых форм. Формы именительного падежа, без всякого сомнения, являются наиболее частотными и в инпуте, и в речевой продукции ребенка. Кроме того, они и психологически превалируют в языковом сознании, являясь своего рода представителями лексемы в целом. Поэтому фонетическая противопоставленность ключевых форм играет при освоении языка большую роль. Гораздо меньше противопоставлены слова типа «тень» (женский род, 3-е склонение) и «день» (мужской род, 2-е склонение). Хотя формы косвенных падежей у данных и подобных им слов различаются, однако положение именно начальных форм играет огромную роль в языковом сознании носителя и неофита языка. Приведем в качестве подтверждения следующий эпизод, зафиксированный в дневнике Н. А. Менчинской, которая вела наблюдения за собственной дочерью. Запись относится к возрасту 5.02: «Называю существительные, Ляля (так Наташу звали в семье) определяет их „род“. Дом — мальчик, лампа — девочка, компот — мальчик… печка — девочка… Дедушка – Ну он и есть дедушка. Шоколад — мальчик, шоколадка — девочка… Яблоко… Не знает, как отвечать, недовольно говорит: Ну и есть яблоко. Рубашка — девочка, штаны — Ну и есть штаны.

Наташу спрашивают: день – мальчик или девочка? Пауза, потом: Я не пойму…

Значит, лишь те слова, которые кончаются твердой согласной, обладают для нее признаком „мальчик“» [Менчинская 1996]. Из этого диалога можно также заключить, что ребенок ориентируется при определении рода именно на звуковую форму слова; характерны ее «ну и есть» в случаях затруднений, они фактически фиксируют все языковые аномалии, которые имеются в данной области, мешающие определить родовую характеристику слова по четким формальным признакам, о которых речь шла выше.

Понятно неустойчивое положение существительных 3-го склонения и частые случаи их модификации в детской речи. Модификации может быть подвержено как содержание, так и форма языковых единиц (иногда и то и другое вместе). Изменение содержания можно видеть в тех случаях, когда происходит изменение рода (и, соответственно, парадигматики в косвенных падежах), а изменение формы – в тех случаях, где род (женский) сохраняется, но происходит полное изменение парадигмы. Эти изменения поддерживаются изменением (в первом случае) формы согласуемых слов.

Выражение пола и проблема нейтрализации половых различий

Различия между мужским и женским полом могут быть представлены только в одушевленных личных существительных, а также в некоторых одушевленных неличных (зоонимах). И те и другие входят в единую подкатегорию рода, двучленную по своей структуре, при этом распределение по двум родам, мужскому и женскому, является в этом случае семантически мотивированным. Это единственная область в пределах категории рода в русском языке, где действуют семантические правила[64]64
  Иное положение наблюдается, например, в немецком языке, где семантическими правилами регулируется распределение по родам существительных даже в пределах подкатегории неодушевленных. Это сказывается на особенностях освоения категории рода (Mills 1986).


[Закрыть]. М. А. Кронгауз считает возможным говорить о наличии особой семантической категории пола, которая в русском языке коррелирует с категорией рода, и даже о своего рода «сексуальных парадигмах» слов, обозначающих лиц и существо, различающиеся по полу [Кронгауз 2001]. Эта категория с большей определенностью проявляет себя в разряде существительных, обозначающих лиц, чем в разряде существительных, обозначающих животных. В последнем случае, по справедливому замечанию М. А. Кронгауза, обычно передается значение вида, «к которому может добавляться значение мужского или женского пола» [Кронгауз 2001].

Осознать природу половых различий, как показывают наблюдения, ребенок оказывается в состоянии приблизительно к трем годам. Именно в этом возрасте, например, Женя Г. перестал по отношению к себе использовать глаголы в форме женского рода, т. е. стал говорить «я упал», а не «я упала». Это не означает, что до этого времени в данной области царил хаос и все родовые характеристики существительных оказывались неверными. Мы уже говорили о том, что ребенок в состоянии ориентироваться и на иные факторы – формы согласуемых слов, а также падежные формы самого существительного. Можно сказать, что после возникновения надежной когнитивной базы ребенок получает возможность осознать семантическую мотивировку рода в сфере одушевленных существительных и таким образом закрепить их родовые характеристики. Вместе с тем возникают некоторые проблемы, обусловленные тем, что ребенок в соответствии со своей общей стратегией освоения языка стремится расширить действие освоенного им семантического правила, распространяя его на все одушевленные существительные, способные передавать признаки пола. Под действие данного семантического правила подпадают и те существительные, род которых в языке взрослых определяется независимо от пола референта, т. е. различия между полами оказываются нейтрализованными.

Рассмотрим по отдельности это явление применительно к одушевленным личным и одушевленным неличным существительным (зоонимам).

Одушевленные личные существительные

Известно, что форма мужского рода может быть в ряде случаев употреблена как немаркированная относительно пола, т. е. в значении лица вообще, безотносительно к полу. «…В категории мужского рода ярче выражена идея лица, чем идея пола» [Виноградов 1972: 59]. Это распространяется в первую очередь на слова, называющие профессию, указывающие на социальное положение: «врач», «начальник» и т. п. В парах типа «учитель – учительница» создается так называемая привативная грамматическая оппозиция – форма женского рода сигнализирует о принадлежности к женскому полу, форма мужского рода никакой информации о поле не содержит. Дети, как показывают наблюдения, первоначально не принимают привативных оппозиций вообще. В этом можно видеть проявление характерной для детской грамматики тенденции к преодолению асимметрии языкового знака. Привативные оппозиции они последовательно превращают в эквиполентные, тем более что эквиполентные родовые оппозиции также широко представлены в нормативном языке и могут служить образцом: «хозяин – хозяйка». Это выявляется как при анализе, так и при синтезе речи. При этом обнаруживается два характерных явления.

Во-первых, дети отказываются употреблять «немаркированный» мужской род, если речь идет о женщине: Какой же это дворник? Это же тетя!; У них не воспитатель, а воспитательница!

Во-вторых, для обозначения лица женского пола дети образуют окказиональные родовые корреляты, используя различные суффиксы: водительница трамвая, дирижерка, парикмахерница и т. п. И в этом случае, как и во многих других, устанавливается четкое соответствие между грамматическим значением и формой.

Одушевленные неличные существительные

Что касается одушевленных неличных существительных, то в языке в этой области наблюдается значительный разнобой. Только у сравнительно небольшой группы существительных имеются родовые корреляты, либо различающиеся суффиксами, либо представляющие супплетивные образования (медведь – медведица, бык – корова). В большинстве случаев применительно ко всему виду животных используется одно слово, которое по формальным приметам принадлежит к существительным либо мужского, либо женского рода (ср.: снегирь, журавль, жираф и синица, цапля, пантера). Если в какой-то ситуации бывает необходимо сделать акцент на признаке пола, то используются слова типа «самец», «самка» и пр. См. также трактовку Р. Якобсоном морфологических оппозиций типа «осел – ослица»: «Русское слово „ослица“ свидетельствует о том, что это животное женского пола, в то время как общее значение слова „осел“ не содержит в себе никакого указания на пол данного животного» [Якобсон 1985: 211].

Дети зачастую выходят из положения иным образом – создавая родовые корреляты суффиксальным способом или путем изменения типа склонения — журавль со своей журавлицей, мух и муха.