Текст книги "Магия цвета ртути"

3

Его люди верили, что честь имеет какое-то значение, пока не нагрянула измена – в безлунной ночи верхом на тысяче скакунов.

Налетчиков, явившихся с единственной целью – сеять смерть, – встретили лишь жалкие изгороди, открытые ворота да малочисленный, к тому же захваченный врасплох караул. Тревогу подняли слишком поздно: враги, охваченные злобной радостью, принялись убивать всех, кто попадал им под руку.

Но его люди были истинными воинами, и пусть они не успели организовать оборону, пусть враг превосходил их числом настолько, что о победе над ним не приходилось и мечтать... Что ж, у них оставалась возможность умереть с оружием в руках.

Он сражался наравне с ними, тщетно пытаясь организовать оборону и защитить слабых.

В суматохе отчаяния, среди огня и смерти он увидел женщину, пытавшуюся своим телом прикрыть ребенка от разящего меча. Ему удалось пробиться к ним, и враг пал, прежде чем успел нанести удар. Женщина, таща малышаза руку, пустилась бежать, но спустя несколько мгновений беглецы нашли свою смерть под копытами лошади другого всадника. Помешать ему он был бессилен.

Мертвые тела, в подавляющем большинстве тела его людей, устилали землю, а на лагерь, волна за волной, накатывались все новые вражеские отряды.

Взгляд его обратился к центру лагеря, к святилищу, традиционно служившему укрытием в пору раздоров. Вот и сейчас многие, в первую очередь старики, дети и калеки, спешили туда. Там могли находиться и члены его семьи – он решил, что должен остаться с ними до конца.

Но когда он, запыхавшийся, в крови и копоти, разящим клинком прорубивший себе дорогу к круглому, крытому соломой строению, оказался там, его встретил давно начавшийся пожар. Люди с воплями выскакивали наружу и катались по земле, пытаясь сбить пламя. Перед входом валялись тела жертв кровавой бойни – его погибшие друзья и родные, те, кого он называл братьями и сестрами по праву клятвы на крови. Никакая сила не могла вернуть их к жизни, значит, ему надлежало найти других, уцелевших, и отмстить.

Когда огонь переметнулся на конский загон, налетчики, не собиравшиеся губить лошадей, которые могли им пригодиться, накинули арканы на жерди и с треском повалили изгородь. Перепуганные кони галопом понеслись по разгромленному лагерю, умножая сумятицу. Решив использовать этот хаос как прикрытие для побега, он бросился к частично уже объятым огнем хижинам, проскользнул между ними и метнулся к изгороди, в надежде успеть проскочить открытое пространство за забором и укрыться в подлеске.

Увы, этой надежде не суждено было осуществиться.

Отряд всадников – их одежда не оставляла сомнений в том, кто они такие, – преградил ему путь, и тогда он обрушился на них со всей яростью отчаяния. Двое погибли в первое же мгновение: один был задушен удавкой, другой пронзен клинком. Он оказался в центре стального вихря. Несчетные удары оставляли на его теле множество ран, однако и воин не забывал вести свой счет. Еще один враг пал с развороченной грудью, другой последовал за ним с располосованным животом.

Его безумная ярость сотворила чудо. Из атаковавших его врагов уцелели лишь двое, причем один из них был ранен. Но и сам он потерял много крови и сил, чтобы можно было надеяться спастись бегством. Взор затуманился, удар, пришедшийся по плечу, заставил упасть на колени. Меч выскользнул из онемевших пальцев.

На миг ему показалось, будто у дверей ближней хижины маячит окутанная облаком черного дыма старческая фигура. Он поднял глаза, взглянул в лицо убийцы, ощущая медленно протекающий меж ними океан времени, а потом почувствовал, как его тело пронзает холодная сталь.

* * *

Выплеснутая в лицо холодная вода привела его в чувство. Он задыхался, глаза были широко раскрыты, а при попытке пошевелиться оказалось, что его руки и ноги скованы цепями.

– Успокойся.

Кэлдасон заморгал, пытаясь разглядеть стоявшую рядом с ним на коленях человеческую фигуру.

– Успокойся, – повторил Куч. – Сдается мне, все уже кончилось.

С трудом приняв сидячее положение, квалочианец огляделся по сторонам и обнаружил, что находится в тесной норе демона на шероховатом сыром каменном полу.

– Давно я здесь? – прохрипел он, утирая кровь с губ тыльной стороной ладони.

– С утра сидишь, а теперь уже поздний вечер, – сообщил паренек, отставив в сторону ведро.

– Ущерб какой-нибудь причинил?

– Только себе, – промолвил юноша, глядя на покрытое синяками лицо, ободранные ладони, сбитые костяшки, растрепанные волосы и темные круги под все еще диковатыми глазами. – Видок у тебя, признаться, хуже некуда.

– Я разговаривал?

– Я бы назвал это иначе: орал и буйствовал. Или, можно сказать, бредил, причем на незнакомом мне языке. Так что если у тебя есть опасение насчет каких-нибудь секретов, то можешь не бояться. Ты их не выдал.

– Секретов особых у меня не густо... но все равно, спасибо.

– Знаешь, я в жизни не видел, чтобы человек так буйствовал. Не считая, конечно, бесноватых или одержимых.

– Ни к тем, ни к другим я отношения не имею.

– Понятно – тут было нечто иное. Ты об этом хотел потолковать с моим учителем?

– Отчасти.

– Хорошенькое дело, «отчасти»! Ты хоть знаешь, что едва не вырвал вмурованные в стену кольца... Страшно вспомнить, что ты тут вытворял! И у тебя, значит, имеются и другие, столь же серьезные проблемы?

– Скажем так, есть обстоятельства, несколько осложняющие мое существование.

Поняв, что больше он ничего не добьется, Куч сменил тему.

– За тобой ходит слава свирепого и безжалостного бойца. Это из-за таких... приступов?

Слово было не совсем подходящим, но лучшего юноша не нашел.

– Да, порой на меня накатывает. Ты сам видел, в такие моменты я за себя не отвечаю.

– А как ты...

– Куч, мне больно. Я промок, проголодался, у меня пересохло в глотке. – Он протянул к нему закованные запястья. – Освободи меня от этих железяк.

Юнец, однако, смотрел на него с опаской.

– Не бойся, приступ миновал, и тебе больше ничто не угрожает. Я чувствую, когда это приближается, и если опасность возникнет снова, сам попрошу вернуть меня сюда.

Несмотря на эти слова, паренек продолжал колебаться.

– Безумие вовсе не является моим постоянным состоянием, – настаивал Кэлдасон. – Я не Мелиобар.

Несмотря на страх, Куч не сдержал улыбки и потянулся за ключами.

* * *

Почти двадцать лет королевский двор суверенного государства Беальфа не знал покоя.

Когда принц Мелиобар оказался во главе государства (хотя и не воссел на трон), ему было восемнадцать лет, и даже в ту пору знающие люди находили его несколько эксцентричным. Учитывая сложную, с точки зрения закона, ситуацию – король, его отец, не был по-настоящему живым, но и не умер, – некоторые испытывали сомнения относительно легитимности власти юного правителя. На урегулирование проблемы ушла уйма времени – принц консультировался со старейшинами и пророками, надеясь разузнать что-либо о перспективах своего двусмысленного правления.

И неожиданно для себя познал истинную природу смерти.

Неизвестно, кто из несчетного числа посещавших принца мистиков вложил в его голову эту идею, но, так или иначе, в результате смерть стала восприниматься Мелиобаром как одушевленное, обладающее личностью существо, блуждающее по миру подобно страннику и раздающее людям забвение. Причем весь ужас заключался в том, что это существо настойчиво выслеживало лично его. Подобная ситуация требовала решения, и оно не заставило себя ждать. По подсказкам некоторых из наиболее подобострастных придворных гадателей принц пришел к выводу, что если смерть есть личность, пребывающая в мире и встречающаяся с людьми, то другая личность – человек – может при желании избегнуть этой встречи. Иными словами, смерть можно обмануть.

Не скупясь на чудовищные затраты, Мелиобар приказал выстроить для себя передвижной дворец, несколько уступавший по размеру постоянному, но столь же роскошный: с великолепными покоями, бальным залом и палатой для заседаний его марионеточного Совета старейшин.

Новый дворец походил на корабль без парусов, нос и корма которого были разбиты на прямоугольные отсеки. В движение его приводила сложная и невероятно дорогостоящая магия: управляемый избранными чародеями, дворец бесшумно скользил над землей на высоте, равной росту человека, стоящего с поднятыми руками. Скорость движения примерно соответствовала легкому конскому галопу, хотя могла изменяться. Помимо основного, у принца имелось еще два малых передвижных дворца – запасных, на случай бегства.

Дюжины придворных тратили целые состояния на собственные транспортные средства, соперничая друг с другом в их величине и роскоши убранства. Личная гвардия принца, придворные чародеи, ученые, законодатели и высокопоставленные слуги наполняли большие летучие корабли, устройства поменьше служили для подвоза припасов. Для челяди среднего и низшего ранга магии не предусматривалось, и потому за парившими над землей зданиями двигались несчетные кибитки и повозки, запряженные лошадьми. Практически это был огромный, непрерывно перемещавшийся город, жизнеобеспечение которого требовало от соответствующих служб огромных усилий и материальных затрат.

Маршрут движения этого блуждавшего по всей Беальфе каравана постоянно менялся – с тем, чтобы сбить смерть со следа. Порой это оборачивалось вытоптанными посевами, вышедшими из берегов реками, а то и уничтоженными деревнями – если они оказывались на его пути. Движение следовало продолжать, во что бы то ни стало.

В ту ночь движущийся город пересекал относительно пустынный край, но его малонаселенность с лихвой искупалась многолюдьем удивительного каравана, расцвеченного множеством фонарей и факелов. Слышались стук копыт, скрип колес, музыка, пение и громкие оклики наблюдателей, следивших за тем, чтобы не допустить столкновения.

Наземный экипаж поравнялся с эскортом и начал двигаться с такой же скоростью. Верховой караул, проверив бумаги владельца экипажа, пропустил его внутрь каравана – широкой полосы непрерывно движущихся подвод, фургонов, карет и прочих средств передвижения. Лавировать в этом потоке было весьма нелегко, однако возница сумел-таки добраться до плавно скользившего дворца.

Дверь кареты распахнулась, и на ступени короткой лестницы взошел элегантно одетый пассажир. Палубная команда помогла ему подняться на борт, а облаченные в мундиры стражи приветствовали его воинским салютом.

После этого прибывшего подвергли не столь уж тщательному, но несколько унизительному обыску. Искали не оружие: охранники стремились удостовериться в том, что прибывший действительно тот, за кого себя выдает, а не существо, встречи е которым они стремились избежать ценой стольких усилий. Визитер, знавший о навязчивой идее принца, вытерпел эту процедуру без возражений.

Наконец его препроводили в роскошный кабинет.

– Посол империи Гэт Тампур! – возгласил ливрейный лакей и бесшумно удалился.

Единственный находившийся в комнате человек сидел за изящным письменным столом, рассматривая развернутый пергаментный свиток, края которого были прижаты к столешнице парой серебряных подсвечников. Поскольку он никак не отреагировал на появление визитера, тому пришлось, сдерживая раздражение, тихонько откашляться.

Принц Мелиобар поднял голову и уставился на прибывшего с таким видом, будто не сразу его узнал.

– А, Талгориан, – пробормотал он спустя минуту.

– Ваше высочество. – Посланник слегка склонил голову.

Мужчины были почти ровесниками, но мускулистый, поджарый имперский дипломат выглядел моложе тучного одутловатого принца. Круглые щеки Мелиобара вопреки моде были гладко выбриты, а волосы посеребрила преждевременная седина. Кроме того, если посланника отличала внешняя сдержанность, то во всем облике принца сквозила нервозность.

– Чему обязан... – рассеянно проговорил поглощенный собственными заботами принц.

– Это регулярная, запланированная встреча, ваше высочество, – твердо, но придерживаясь рамок протокола напомнил принцу Талгориан.

– А... ну, да.

– И нам предстоит обсудить вопрос о провиантском снабжении дополнительных воинских формирований. – Он заговорил медленно, с расстановкой, словно пастух, обращающийся к упрямой корове. – Беальфийских формирований, ваше высочество. Предназначающихся для нашей совместной кампании против Ринтараха и его беспокойных вассалов.

– Зачем это нужно? – спросил принц, словно плохо понимал, о чем идет речь.

– Как я уже объяснял вашему высочеству ранее, – терпеливо промолвил посол, – целью кампании является защита суверенитета ваших владений и безопасности империи. Нельзя допускать, чтобы Ринтарах взял верх, не так ли?

– Хм, пожалуй, нельзя.

– А чтобы этого не случилось, нам требуется милостивое согласие вашего высочества на привлечение к участию в боевых действиях большего количества солдат Беальфы. – Он сунул руку за пазуху и извлек перевязанный красной ленточкой свиток. – Собственно говоря, ваше высочество, от вас требуется только одна мелочь – подпись. Деталями можете не утруждаться, предоставьте это мне.

– Ты хочешь, чтобы я что-то подписал?

– В соответствии с соглашением, заключенным между вашим и моим правительствами, – рассудительно пояснил Талгориан. – Пустая формальность, которую необходимо исполнить в знак уважения к закону.

Повисло молчание: принц, похоже, снова погрузился в свои размышления. Наконец он сказал:

– Можешь подойти.

Посол шагнул вперед, развернув свиток, положил его на стол и внимательно проследил за тем, как Мелиобар дрожащей рукой вывел свою подпись. Дипломат торопливо присыпал чернила песком, и принц неуклюже вдавил в расплавленный воск украшавшую его перстень печать.

– Благодарю вас, ваше высочество, – промолвил Талгориан, с трудом сдерживая желание вырвать документ из рук безумного правителя.

Он чувствовал огромное облегчение оттого, что на сей раз принц не проявил интереса к содержанию бумаги и избавил посла от утомительной необходимости лишний раз напоминать о том, кому в действительности принадлежит власть.

– Ринтарах, говоришь?

Мелиобар произнес это так, словно никогда не слышал о враждебной империи.

Талгориан подавил подступившее раздражение.

– Да, ваше высочество, – промолвил он, тщательно сворачивая подписанный документ в трубочку. – Ринтарах представляет для всех нас серьезную угрозу, но войска вашего высочества помогут в обороне наших рубежей. К тому же нельзя забывать и о военных вождях севера. Нам необходимо обеспечить защиту и от них.

Тон посла был таким, словно он разговаривал с неразумным младенцем.

– Военные вожди приходят и уходят. Какое нам дело до варваров и их земель?

Последние слова произвели на Талгориана сильное впечатление, поскольку звучали почти разумно.

– Безусловно, вы правы, ваше высочество. Но последние донесения об этом Зиррейсе внушают некоторое беспокойство.

– Никогда о нем не слышал.

– Не считая того случая, когда я вам о нем рассказывал, – пробормотал посол.

– Что?

– Я хотел сказать, что, должно быть, забыл поведать вашему высочеству об этом человеке. Прошу прощения.

– А что в нем особенного?

– Лишь то, что он, похоже, за весьма короткое время сумел впечатляюще увеличить свои владения за счет чужих территорий. Подобные события требуют, чтобы за ними внимательно следили. Мы не заинтересованы в том, чтобы Ринтарах вступил в сговор с этими дикарями и таким образом превратил варварские земли в зону своего влияния.

– Если у них это получится, значит, они переиграют Гэт Тампур, – грубовато буркнул Мелиобар. – А что известно нам о самом этом... как там его?..

– Зиррейсе, ваше высочество.

– Ну! Что мы о нем знаем?

– На данный момент очень мало. Почти ничего. По существу, этот человек представляет собой некую тайну.

В первый раз за время аудиенции в глазах принца вспыхнула искра интереса.

– Может быть... это он и есть, – пробормотал Мелиобар.

– Ваше высочество? – Талгориан был сбит с толку.

– Он, жнец. Собиратель жизней! – Голос принца упал до шепота. – Я имею в виду смерть.

– А, загребущий хитрец, – равнодушным тоном заметил посол, которому следовало бы сразу сообразить, о ком речь.

– Вот именно! – с энтузиазмом воскликнул принц, не замечая безразличия собеседника. – Именно хитрец! Это существо может являться людям в любом обличье.

– Несомненно, ваше высочество.

– И где лучше похищать человеческие жизни, как не в варварских землях?

– Мудрое замечание, ваше высочество, но тем больше у нас оснований принять меры предосторожности, – промолвил Талгориан, стремясь перевести разговор в более реалистическое русло. – Вот почему отправка дополнительных войск послужит поддержанию стабильности и порядка.

Принц, однако, оставил эти банальности без внимания, а вместо того, кивнув на лежавшие перед ним бумаги, с заговорщическим видом сказал:

– Только между нами.

– Само собой, ваше высочество! – заверил его посол с видом человека, незаслуженно обиженного сомнением в том, что он будет нем как могила.

– Это большой секрет, – признался Мелиобар, положив руки на исписанные убористыми каракулями листы. Подавшись вперед, он прошептал: – Здесь часть разработанного мною плана, имеющего своей целью убить смерть.

На сей раз, хоть это и нехарактерно было для дипломата, у Талгориана просто не нашлось слов.

К счастью, говорить ему не пришлось: порыв сильного ветра, шелестя шторами, ворвался в помещение. Несколько свечей оплыли, принц поежился, надвинул поплотнее горностаевый капюшон и беспокойно оглядел кабинет.

– Если так, ваше высочество, – нашелся наконец Талгориан, – то лучше сохранить этот замысел в строжайшей тайне.

– Звучит разумно, – согласился Мелиобар и, перевернув бумаги, придавил их украшенной выгравированным королевским гербом чернильницей. Выглядел он встревоженным.

– Кроме того, – продолжил посол, – мне хотелось бы обсудить с вашим высочеством еще один вопрос, имеющий некоторое значение.

– Что еще за вопрос? – осведомился принц, заметивший, что выражение лица Талгориана стало более серьезным.

– Осмелюсь спросить, доводилось ли вашему королевскому высочеству слышать о человеке по имени Рит Кэлдасон?

4

Город лежал в долине меж низкими черными холмами. Через него протекала река, вода в которой цветом напоминала сплав олова со свинцом, центр обозначали башни и шпили роскошных дворцов и городских усадеб. Чем ближе к окраине, тем скромнее становились строения, обрамляли же город настоящие трущобы: скопище хибар, лачуг, а то и просто прилепившихся к склонам холмов навесов. С высоты птичьего полета город виделся подлинным средоточием власти. Правда, летали над ним не только птицы.

Меракаса, столица и важнейший жизненный центр империи Гэт Тампур, никогда не погружалась во тьму. Когда наступала ночь, зажигалось множество восковых свечей и масляных ламп, с которыми соперничали создававшие практически непрерывное мерцающее свечение выбросы магической энергии. Правда, в то время как чертоги богачей окружала сияющая аура, свечение в бедных кварталах едва угадывалось.

На улицах царила толчея. Разносчики сновали со своим товаром, зазывалы увлекали прохожих в лавки купцов и мастерские ремесленников, странствующие торговцы вели под уздцы мулов, навьюченных тюками тканей и мешками пряностей. Скрипели тележные оси, стучали копыта верховых лошадей. Лотошники, предлагавшие хлеб и фрукты, внимательно следили за готовыми облегчить их ношу босоногими мальчишками-оборванцами. Тяжелые фургоны рассекали человеческий поток.

И не только человеческий.

Хватало на улицах и фантомов, ходивших, скользивших или плавно паривших в воздухе. Иные из них представляли собой гротескные фантастические образы, призванные смешить или устрашать, другие же являлись имитацией обычных людей или домашних животных. Степень достоверности иллюзий была различна и напрямую зависела от стоимости чар.

Нередко тот или иной фантом исчезал в беззвучной вспышке или сжимался в ничто, но новые возникали в выбросах магических излучений примерно с той же частотой: чего-чего, а волшебных снадобий в городе хватало. Лицензированные торговцы под бдительной охраной крепких телохранителей предлагали прохожим готовые заклятия и зелья.

Суетливое людское море омывало стены господствовавшего над Меракасой дворца, высокие мощные куртины окружали город внутри города. По контрасту с царившей снаружи суматохой внутренний комплекс строений казался почти пустынным, и даже шум городских улиц почти не проникал за толстые валы.

Отчасти внутренний город повторял наружный: великолепные, величественные строения в центре лучились лучезарной магией, тогда как у стен теснились более скромные постройки сугубо практического назначения.

В стороне от них можно было увидеть один из самых непритязательных образцов такого рода архитектуры – приземистое, лишенное окон здание, точнее два надземных этажа. В действительности эта цитадель сил государственной безопасности и обеспечения порядка была огромна, но лишь те несчастные, кто попадал в поле зрения этих служб, узнавали, что подземная часть здания, с ее лабиринтами, туннелями и сводчатыми казематами, намного превосходит надземную.

Самые нижние уровни представляли собой некое подобие пчелиных сот: сеть каменных коридоров с бесчисленными, совершенно одинаковыми ячейками запертых камер. В конце одного из самых удаленных туннелей находилась едва ли отличавшаяся от прочих каморка, все убранство которой составляли жесткие нары и деревянная бадья. Слабое заклятие обеспечивало тусклый свет.

На нарах сидела женщина. Ее не кормили и не поили, лишили обуви и привычной одежды, отобрали ремни, ленты, шнурки – все, с помощью чего можно причинить себе вред, – и переодели в длинный, до лодыжек, бесформенный балахон. То обстоятельство, что она испытывала отвращение к закрытым пространствам, граничившее со страхом, добавляло ей страданий.

Допрашивали узницу почти беспрестанно и, хотя ответы ее никоим образом не устраивали вопрошающих, пыток к ней пока не применяли. Она понятия не имела, сколько это продлится, но если поначалу несправедливость происходящего повергала ее в ярость, то теперь усталость и отчаяние приглушили это чувство до горькой обиды.

Женщина пребывала в одиночестве вот уже несколько часов. Во всяком случае, так ей казалось: в неменяющейся обстановке подземной тюрьмы следить за ходом времени было затруднительно. Возможно, уже наступил вечер, но утверждать это наверняка она бы не стала.

Узница настолько привыкла к тишине, что когда где-то снаружи хлопнула дверь, она невольно вздрогнула. Послышались голоса, отдававшиеся эхом шаги звучали все ближе. Процессия свернула в коридор, шарканье ног прекратилось у дверей ее камеры.

В замке повернулся ключ, и дверь со скрипом отворилась. Женщина напряглась.

В дверном проеме на фоне света куда более яркого, чем скудное освещение камеры, обрисовалась фигура рослого, тощего как скелет человека. Он сделал шаг вперед, оставляя в коридоре сопровождавших его людей.

Вошедший был совершенно лыс, с тонкими губами и пронзительными голубыми глазами, а резкие черты его лица вызывали в памяти образ питающегося падалью стервятника. Возраст его определению не поддавался, однако, скорее всего, ему было около шестидесяти. Неброская, но дорогая одежда выдавала в нем чиновника высокого ранга.

Женщина узнала его мгновенно. Узнала и удивилась так, что удивление, вероятно, отразилось на ее лице.

Войдя, он закрыл за собой дверь, оставив эскорт снаружи. Разумеется, люди такого ранга никогда не ходят без эскорта.

До сих пор ей не доводилось встречаться с этим человеком лично – как правило, это выпадало на долю тех, кто попал в серьезную переделку, – но несколько раз она видела его издали, не говоря уж о том, что помнила этот облик по портретам и статуям. Узница рассеянно подумала о том, что ей, наверное, следовало бы встать и поприветствовать важного гостя поклоном, но, прежде чем женщина успела шевельнуться, он с улыбкой произнес:

– Капитан Ардакрис.

Хотя его слова и не прозвучали как вопрос, она кивнула.

– Ты знаешь, кто я? – поинтересовался посетитель.

– Да, – отстраненно ответила она, но тут же взяла себя в руки и повторила: – Да, господин. Ты Лаффон, комиссар Совета по внутренней безопасности.

– Правильно, – промолвил комиссар с той же улыбкой и, указав на койку, спросил:

– Можно?

Кивнув, она подвинулась. Лаффон пристроился рядом с ней, посмотрел на нее и сказал:

– Серра, тебе нужна моя помощь.

– Мне?

– А разве нет? – спросил он с доброжелательным удивлением. – Разве ты не хочешь покончить с этим делом раз и навсегда?

– Ну... конечно хочу. Но что я могу сделать, кроме как говорить правду?

– Может быть, что-то посущественнее.

Сам факт его присутствия подчеркивал серьезность ситуации, и она не могла не испытывать тревоги.

– А что посоветуешь мне ты, господин?

– Объяснить, что произошло. Я имею в виду смерть сына избранного принципала.

– Я уже рассказывала эту историю не один раз. Зачем мне...

– Сделай для меня одолжение, повтори еще, можно кратко.

Серра вздохнула.

– Мое подразделение получило задание по ликвидации шайки торговцев одержимостью. Мы выслеживали этих негодяев почти месяц, обнаружили их логово и прошлой ночью начали операцию.

«Надо же, – подумала она, – прошлой ночью. А кажется, будто с той поры прошла целая вечность» .

– Фозиан повел себя как безумец: выскочил вперед, принялся орать и угрожать, а в результате нарвался на метательный топор. Могу добавить, что с его стороны это был далеко не первый случай нарушения дисциплины. Такие выходки вошли у него в привычку.

Лаффон помолчал, потом покачал головой.

– Нет, все было не так.

– Что? – опешила Серра.

– Это неприемлемая версия.

– Я думала, что приемлемой может быть только правда.

– Не для официальных целей, – доверительно сообщил ей комиссар.

– Может быть, господин сам расскажет мне, как было дело?

Женщина почувствовала, как к ней возвращается давняя ярость.

– Фозиан погиб как герой.

– Неужели? – только и смогла произнести Серра.

Ей хотелось, чтобы это слово прозвучало как можно более язвительно, но этого не получилось.

– Да, капитан. Он не пощадил жизни, спасая товарищей от опасности, в которую они угодили из-за неумелого командования.

– При всем моем уважении, господин, все было совсем не так.

– А вот Совет рассудил, что именно так, – сочувственным тоном указал комиссар.

Но у меня есть свидетели. Можно опросить моих бойцов.

– А, твои преданные боевые товарищи!.. Боюсь, все они подтвердили, что причиной гибели Фозиана послужило твое нерадение.

– Это не так, комиссар, – возразила она, понимая, что если ее люди и дали такие показания, то лишь потому, что их к этому принудили. – Все поставлено с ног на голову из-за семьи Фозиана.

– Я понимаю, тебе трудно на это решиться. Но ты можешь облегчить дело. Просто признайся в том, как все случилось...

– Как все случилось по твоим словам, господин.

– Признайся, и я обещаю, что добьюсь для тебя самого мягкого приговора.

– Ты просишь меня солгать да еще и оговорить себя.

– Я прошу тебя не играть на руку врагам империи.

– О чем идет речь?

– Я говорю о Ринтарахе, о его агентах, бунтовщиках и прочих негодяях. Если им станет известно, что отпрыск одного из правящих домов оказался... не на высоте, это нанесет ущерб авторитету государства.

Серра издала приглушенный смешок.

– Прошу прощения за грубость, господин, но это чушь собачья. Вся страна, а значит, и каждый ринтарахский лазутчик, хотя бы отчасти отрабатывающий свой хлеб, знали, что Фозиан был испорченным, вздорным, взбалмошным паршивцем. Ему просто захотелось поиграть в воина, и в соответствии с его происхождением парня запихнули в отряд особого назначения, несмотря на все мои возражения. А теперь выходит, что расплачиваться за эту дурь должна я!

– Не могу назвать твои речи благоразумными, – заметил комиссар, и в его фальшиво-доброжелательном тоне послышался намек на угрозу.

– Я всегда была предана власти, – заявила Серра, пустив в ход свой последний довод.

– Так почему бы тебе не подтвердить свою преданность, последовав моему совету?

– Да какое вообще значение могут иметь мои слова? Какая разница, отрицаю я что-то или признаю: все равно обнародована будет официальная версия.

– Конечно, – согласился он, – но мало обнародовать версию, нужно, чтобы она была встречена с доверием. Твое публичное признание выбьет почву из-под ног у всякого рода клеветников и смутьянов, покончит с любыми сомнениями и спасет честь семейства Фозиана.

– Я требую проведения открытого процесса, и пусть меня судят равные мне по рангу.

– Об этом не может быть и речи.

– Я настаиваю лишь на том, на что имею право как гражданка Гэт Тампура.

– Прав у тебя ровно столько, сколько мы позволим тебе иметь, – твердо и сурово отрезал Лаффон. – Ты сама знаешь, что, когда речь идет о вопросах государственной безопасности, мы не позволяем полоскать наше грязное белье у всех на виду.

– А если я соглашусь на это... заявление, что будет со мной?

– Как уже было сказано, я использую все свое влияние, чтобы приговор не был суровым. – Он выдержал ее взгляд и добавил: – Обещаю.

Серра, как человек военный, привыкла верить и повиноваться вышестоящим лицам, однако сейчас не могла не подумать о том, что для организаторов публичного покаяния будет лучше всего, если затем она бесследно исчезнет. Она посмотрела на Лаффона с сомнением и впервые в жизни не поверила человеку выше ее по рангу.

– А если я откажусь?

– В таком случае я ничего не могу обещать.

«Что орел, что решка, я все равно проигрываю», – подумала Серра. Но вслух сказала другое:

– Комиссар, я ничем не заслужила подобного обращения.

– А никто и не утверждает, будто мир устроен справедливо. Нам всем приходится жертвовать ради высшего блага.

«Ради чьего блага?» – подумала она.

– Так ты признаешься или нет?

– Я не могу.

Лаффон вздохнул, некоторое время хранил молчание, а потом сказал:

– Подумай хорошенько. Может быть, моя правда и есть правда.

– Как это? – Серра подняла опущенную голову.

Глаза комиссара сузились.

– Твоя дочь, Этни. Не так ли?

– При чем тут она?

– Ей ведь было пятнадцать, когда это случилось?

– К чему ты клонишь? – нервно спросила Серра, чувствуя, что разговор приобретает опасное направление. – Это не имеет ни малейшего отношения к...

– Подумай как следует, Серра. Твоя дочь... порошок одержимости... Разве нельзя допустить, что...

– Нет!

– ... учитывая обстоятельства смерти Этни и то, что ты проводила операцию против торговцев одержимостью...

– Нет!

– ... нетрудно предположить, что тобой овладела ярость, и ты действовала под влиянием неконтролируемых эмоций...

– Неправда! Я профессионал и всегда руководствуюсь разумом, а не чувствами!

– Да ну? По-моему, то, как ты ведешь себя сейчас, плохо согласуется с таким утверждением.