Текст книги "Посланец старейшин"

Глава 8
ПОПАЛАСЬ

День 4. 22.00

Номер Алекса в отеле «Националь» был не менее роскошен, чем прежний, в «Метрополе». Он стоил около тысячи пятисот долларов в сутки, сумму совершенно умопомрачительную, по понятиям Алекса, но он, следуя совету Шометта, сегодня снял этот номер и заплатил вперед наличными. В апартаментах были расписные потолки и французская антикварная мебель. Наверняка это по достоинству оценили бы по-настоящему богатые люди, пожелай счастливчик, снявший номер, устроить прием и блеснуть своим богатством и властью. Рене считал, что выкинуть такой финт имеет смысл, поскольку Алекс выдавал себя за одного из будущих участников предстоящего голосования по «Глоба-Линк», и с этим нельзя было не согласиться.

Алекс схватился за мобильник и бросил взгляд на часы. Было десять вечера.

– Да, совершенно верно, один до Архангельска. Только вы не смогли бы придержать его, а то я еще не знаю, когда точно смогу выехать?

– Михаил Михайлович Филиппов?

– Совершенно верно. Я заплачу наличными прямо в кассу перед отправлением.

– Отлично. Спасибо.

Он отключил телефон, отложил его, открыл атташе-кейс, отодвинул пояс с деньгами и «глок-26». На дне кейса лежал желтый конверт с досье. Алекс уселся в кресло у торшера и начал читать справку о Владимире Юрьевиче Румянцеве, сопредседателе правления фирмы «Спейс-Диск».

Владимир Юрьевич Румянцев, родившийся 12 октября 1938 года, был единственным сыном Надежды Павловны и Юрия Яковлевича Румянцевых. Его деды и бабки находились в дальнем родстве с Николаем II и во время Октябрьской революции 1917 года вынуждены были бежать в Париж. Однако их сын, отец Владимира Юрьевича Румянцева, вернулся в коммунистическую Россию вскоре после разгрома белого движения. Он отрекся от эмиграции и после смерти Ленина во всем помогал Сталину. В конце концов он стал членом Политбюро.

Тем временем его сын Владимир Юрьевич учился в Московском государственном университете, самом престижном вузе страны, на факультете журналистики, и после смерти Сталина в 1953 году стал одним из ведущих советских пропагандистов. Он писал речи для Леонида Брежнева, которого сменил Андрей Черненко. После недолгого пребывания этого старикана посту генсека Владимир продолжал работать с Юрием Андроповым и Михаилом Горбачевым.

Ко времени смерти своего отца в 1972 году и матери в 1980-м Румянцев уже занимал пост начальника отдела пропаганды Гостелерадио. Он женился на Марине Клебановой и в 1974 году, через два года после смерти отца, был избран членом Политбюро, в то время возглавляемого Брежневым. Помимо роскошной квартиры в Москве на Кутузовском проспекте, Румянцеву была выделена большая дача в Сестрорецке, к северу от Санкт-Петербурга, где он и проживает с женой в настоящее время.

Его брак с Мариной Клебановой оказался неудачным с самого начала, и Владимир начал пить. Он частенько бил супругу, знакомые не раз видели ее в ссадинах и синяках. Но она никогда не жаловалась на мужа. Мария проживает в собственной части дома, состоящей из восемнадцати комнат. Кроме того, на участке имеется отдельно стоящий дом для гостей из восьми комнат, яхта в собственном доке на Неве и охотничьи угодья, круглосуточно охраняемые группой из шести охранников с питбулями.

Румянцев давно дружит с Андре Робеспьерром, они часто бывают друг у друга в гостях и по этому поводу всегда устраивают торжественные приемы. У них много общих интересов, от охоты до совместной деятельности по обеспечению финансового доминирования «Глоба-Линк» при содействии крупнейших корпораций и мировых политических лидеров. Его личный секретарь, Светлана Нармонова, проработала с ним последние десять лет и пользуется его полным доверием. Как она попала на эту должность, неизвестно, но эта женщина родом из небогатой семьи. Светлана проживает там же, на даче, и при необходимости сопровождает шефа в деловых поездках. Нармонова никогда не была замужем, считается, что она иногда оказывает шефу услуги сексуального характера. Впрочем, такого рода информация никогда подтверждена не была.

Внезапно послышался какой-то шум, потом он повторился – как будто в тишине номера металлом скребли по металлу. Замок провернулся, опустилась ручка двери. Алекс вскочил с кресла и едва не бросился вперед, но остановился и взглянул на часы Алексея. Как раз наступило время, когда горничная должна стелить постель. Он вернулся в кресло и принял как можно более беспечный вид, как будто ожидал этого визита.

– Прошу прощения, – послышался мужской голос, сопровождаемый негромким стуком по дверному косяку.

– Да? – отозвался Алекс, не поднимая головы. А когда поднял, то был просто потрясен, поскольку видел в материалах Христенко фотографию Андре Робеспьерра.

Робеспьерр по-прежнему стоял в дверях. Во взгляде его явственно читалось и одобрение, и снисходительность. Тот же странный коктейль чувств присутствовал и в его тоне, когда он продолжил говорить:

– Я как раз собирался поужинать и тут вспомнил, что мы с вами живем в одном отеле. Мой номер на седьмом этаже. Простите, я вас не отвлекаю?

– Ну что вы, разумеется, нет.

– Вы ожидали, что я вступлю с вами в контакт?

– Да, но не таким образом.

– Но все же вы ожидали нашей встречи?

Алекс разглядывал высокого худощавого человека. Этот могущественный финансовый воротила в свои шестьдесят четыре года выглядел страшно изможденным, одежда висела на нем, как на вешалке. С виду он казался очень хрупким, особенно учитывая легкую проседь, выпирающие скулы и узловатые, длинные, тонкие пальцы человека, страдающего артритом. Тем не менее Алекс знал о нем, одном из богатейших людей в мире, достаточно, чтобы тот произвел на него впечатление.

– Да, – ответил Алекс.

Робеспьерр с легкой улыбкой заметил:

– У вас голос типичного банкира, в отличие от меня, хотя у нас общие финансовые интересы.

– «Евро-Свисс»? Да, этот банк мне знаком.

– Равно как и ваш – мне, господин Филиппов.

Посетитель прикрыл за собой дверь.

– Позволите присесть?

– Разумеется. Гость сел, скрестил ноги и обвел взглядом номер.

– Партнеры по бизнесу сообщили мне, что на предстоящей встрече вы намерены голосовать против. Это правда?

– Да, правда, – отозвался Алекс, в упор глядя на финансиста.

– Со мной сопровождающий. Он ждет в коридоре за дверью. Но я подумал, что нам с вами лучше побеседовать приватно, как банкиру с банкиром.

* * *

Елена не имела ни малейшего представления о том, что ее пытают. В сущности, она вообще ни о чем не имела представления, поскольку ничего не чувствовала. По словам врача, объяснившего все Юсуфову, суть процедуры состояла в том, чтобы лишить человека всех природных чувств: зрения, осязания, слуха, обоняния и вкуса. Сейчас женщина пребывала в бездонной пустоте. Подобная техника в прежние времена иногда использовалась в психиатрии, при этом пациенты подвергались шоковой терапии в емкости с водой. Но это было слишком грубо, и с тех пор наука ушла далеко вперед. Елена понятия не имела, что она, обнаженная, лежит в контейнере с тепловатой грязью, по температуре точно соответствующей температуре ее тела. Ее руки и ноги были широко разведены в стороны и зафиксированы ремнями в неподвижном положении, тело почти полностью погружено в грязь за исключением лица, чтобы она могла дышать. В помещении царила абсолютная темнота, даже тоненький лучик света не пробивался снаружи.

Елена, напичканная лекарствами, не могла.произнести ни слова, хотя, придя в себя после глубокого забытья, и пыталась заговорить. Правда, она не была уверена, удалось ли ей это сделать… Впрочем, как и ни в чем другом. Однако никакая наука не могла заставить ее перестать думать, чем она и занялась, как только вернулось сознание. Жива она или нет? С уверенностью этого сказать было невозможно. «Может быть, смерть выглядит именно так?» – спросила она себя. Может быть, на Лубянке ее отравили, когда она попросила чашку чаю, ожидая, когда Юсуфов попросит ее помочь опознать человека, за которым он якобы следил. Впрочем, чай на вкус был самым обычным, а потом она ничего не помнила вплоть до настоящего момента.

«Так, может, я и в самом деле мертва? – снова задала себе вопрос Елена. – Может, именно так и выглядит потусторонний мир – абсолютное ничто, где ты полностью лишен всех ощущений и чувств, не чувствуешь ни боли, ни удовольствия, словом, ничего, кроме подвешенного состояния. Может, Господь уже переговорил со мной и наградил этим ощущением абсолютного покоя?»

Но почему же тогда она сохранила способность мыслить? Ведь Елена помнила связного в метро, платье от Оскара де ла Рента, которое хотела купить, как и то, что Алексей до сих пор так и не позвонил. Но ведь если она спокойно думает о подобных вещах, то как же она может быть мертвой?

«Погоди-ка, – одернула она себя. – Но ты ведь дышишь!» В этом она была уверена. А если так, то тело сохранило и другие функции. Придя к такому выводу, она попыталась пошевелить руками, но ничего не почувствовала. То же самое оказалось и с ногами. Хотя Елена и пыталась изо всех сил пошевелиться, ничего не выходило. Да, похоже, действует лишь ее разум, да и это может ей только казаться. Ощущение окружающего «ничто» не проходило, но все же она вроде бы была жива. Или считала, что жива.

Елена вынуждена была признаться себе в том, что, возможно, бредит. В голове у нее хороводом проносились картинки из далекого детства. Вот мама рвет цветы на лесной поляне, а кругом высятся огромные деревья. Да, себя она тоже видела, тогда ей было восемь лет. Мама позвала ее и спросила, что она хочет на завтрак. А еще перед мысленным взором всплыла Яна, их домработница, которая всегда так хорошо к ней относилась.

Елена всегда удивлялась, почему это у них есть домработница, в то время как большинство остальных людей живут очень скромно. У нее даже был репетитор, Валера, который занимался с ней историей, чтением и арифметикой. Вот почему она знала больше других девочек, вместе с которыми ходила в школу. А бабушка и дедушка, который давным-давно умер, – почему они так часто смеялись, гладили ее по головке и дарили разные подарки? Может, так и должно быть перед смертью? Начинаешь вспоминать прожитую жизнь, заново просматриваешь собственное прошлое и видишь, что в нем было чудесно, а что – ужасно. Какие ты совершала ошибки, о которых стоит пожалеть. Вспомнились вдруг дедушкины похороны и то, как она все время плакала, не понимая, почему он больше не движется.

Елена чуть было не заплакала, но и это у нее не получилось. Она могла только думать. И чем больше она думала, тем сильнее впадала в панику, поскольку теперь была по-настоящему испугана. «Кричи, – приказала она себе. – Кричи!» И она изо всех сил пыталась закричать, но ничего не выходило. От потрясения у нее по спине пробежал холодок, а из глаз неожиданно потекли слезы, которые тут же смешались с неподвижной грязью. «Попробуй еще! Кричи!» И Елена пробовала и пробовала закричать, но все было напрасно.

* * *

Алекс достал из холодильника-бара виски, содовую и налил порцию Робеспьерру, который по-прежнему наблюдал за ним, развалившись в кресле и скрестив ноги. Воцарилось молчание. Робеспьерр изучал Алекса, который буквально чувствовал на себе взгляд тощего миллиардера и размышлял о намерениях «Глоба-Линк». Да, в мире все меняется, изменения будут наслаиваться одно на другое, и так до тех пор, пока не произойдет окончательное слияние всех мировых корпораций в единое целое.

Но тогда уже будет поздно пытаться препятствовать этому процессу, происходящему сначала на национальном уровне, а потом и на международном. Любой мало-мальски разумный человек без труда понял бы, к чему все это приведет, и тем не менее никто так и не высказался негативно по этому поводу. Поэтому Алекс был уверен в том, что, узнав о его намерении голосовать против, остальные участники сговора будут просто в шоке, получив удар ниже пояса. Именно поэтому Робеспьерр, генеральный директор банка «Евро-Свисс», явился сюда, чтобы переубедить господина Филиппова.

Алекс передал гостю стакан.

– Благодарю вас, – кивнул банкир, не сводя взгляда с лица Алекса. – Я все никак не могу понять, то ли вы подпали под влияние какого-то религиозного культа, то ли попросту недопонимаете смысла происходящего. Возможно, из-за какого-то изъяна в воспитании.

– То есть вы ведете к тому, что меня можно по суду признать невменяемым, после чего мой голос утратит значение. Да, конечно, можете попробовать, но вряд ли из этого что-нибудь получится, несмотря даже на то, что вас поддержит часть так называемой прогрессивной мировой общественности.

– Тогда почему же вы так неразумно себя ведете?

Себе Алекс виски наливать не стал. Он уселся на диван и смотрел, как Робеспьерр отхлебывает напиток.

– Говоря попросту, потому что это зло.

– С чего вы взяли?

– Это капиталистический тоталитаризм, который собирается воцариться во всем мире.

– Так вы, значит, своего рода философ?

– Напротив, это чистая математика. Доллар и евро начнут процесс слияния с шекелем и иеной, и так далее и тому подобное, до тех пор, пока на планете не останется одна-единственная финансовая структура, которая навсегда отринет от себя тех, кто к ней не принадлежит. Словом, этакий клуб для избранных, где индивидуум больше никак не зависит от самого себя, он превращен в беспомощную жертву тех, кто окажется у власти.

– Беспомощные жертвы, – эхом отозвался Робеспьерр. – Все это сущая чепуха. Мы построим мир, где каждый, особенно простые люди, будут иметь гарантированную работу, независимо от происхождения или цвета кожи.

– И все работают на «Глоба-Линк», не имея права нарушить установленные вами законы или потребовать справедливой стоимости товаров и услуг. Словом, единая общемировая корпорация, захватившая власть над человечеством, заговор, который станет концом всех заговоров.

– Похоже, господин Филиппов, вы начитались каких-то страшных сказок. Лучше взгляните на мир, подумайте, каков он есть и каким был всегда. В Африке вечный голод, на Среднем Востоке вопиющая отсталость, страны Третьего мира при нынешнем положении вещей никогда не обретут собственной развитой промышленности, поскольку сверхдержавам, правящим миром, выгодно удерживать их в этом состоянии. Например, Соединенным Штатам. Деньги всегда были самым главным и дальше будут таковыми оставаться. Альтернативы нет. Вы просто не хотите признать исторические реалии. Миром всегда правили аристократы, династии и короли, которые никогда не давали простому народу шансов получить все честно заработанные деньги. Правила игры, принятые «Глоба-Линк», учитывают это.

– Вот только пожаловаться в случае чего будет некуда, – ответил Алекс за Алексея. – Простой человек – будь то мужчина или женщина – лишится права делать то, что ему хочется, без одобрения «Глоба-Линк». А это будет все равно что биться головой о стену. Может, ваши намерения и конструктивны, но в перспективе, как неоднократно демонстрировала история, власть захватят «денежные мешки», а простые люди не будут иметь ни единого шанса изменить свое положение.

– Но так всегда обстояло дело. Просто мы пытаемся быть более демократичными.

– Демократичными? В застывшем мире плутократов, где обычным людям, не рожденным в системе, не останется выбора? Слушайте, мистер Робеспьерр, я считал вас куда более умным человеком.

– И вы, значит, считаете, что ваш голос, поданный против в Женеве, изменит действительность? Тогда непонятно, кто из нас больший идеалист.

– Интересно, а расширение НАТО и последующее вступление в этот блок России не сможет явиться поводом для прочих стран согласиться с вашим планом?

Робеспьерр, не отвечая, отставил стакан и поднялся.

– Я надеялся, что в ходе беседы мне удастся заставить вас воспринимать происходящее более отчетливо. Очевидно, мне это не удалось. С вашего позволения, я пойду, и будем надеяться, что за оставшееся время вы все же успеете прозреть.

– Все возможно, – отозвался Алекс, оставляя Робеспьерру слабую надежду на то, что возможны варианты. – Кстати, можете передать мои соображения Владимиру Румянцеву, поскольку я собираюсь встретиться с ним в четверг, в одиннадцать вечера, и еще раз все обсудить.

Мало-помалу хитрый план Алекса начинал действовать.

– Не сомневаюсь в том, что он с нетерпением ждет этой встречи, – бросил Робеспьерр, подходя к входной двери и собираясь ее открыть.

– И вот еще что! – слова Алекса заставили худого банкира остановиться и обернуться. – Известно ли вам о новом пластике, недавно изобретенном, но так ни разу и не упомянутом ни в научных журналах, ни в прессе?

– Пластик?…

– Да. Он создан «Макроникс» – компанией вашего партнера, и содержится в строжайшей секретности.

Робеспьерр встретился с Алексом взглядом, улыбнулся и открыл дверь.

– Похоже, придя сюда, я совершил ошибку. Ну что ж. Я расскажу о нашем разговоре Владимиру Юрьевичу. Думаю, это лишь подогреет его желание встретиться с вами. Что же касается меня… Может, еще и увидимся, господин Филиппов. А может, и нет.

С этими словами он вышел, прикрыв за собой дверь.

Алекс тут же схватился за телефон и связался с дежурным портье.

– У меня возникли кое-какие проблемы, – объяснил он дежурному, – и очень важно, чтобы я занялся ими немедленно. Я сохраняю за собой номер, но сейчас хотел бы попросить у вас совета. Как выбраться из отеля незамеченным.

– Грузовой лифт, – послышался в трубке вежливый голос. – На нем можно спуститься в подвал, куда нам доставляют припасы.

– А вы не могли бы вызвать такси и попросить водителя подождать там?

– Разумеется, господин Филиппов.

– И, пожалуйста, предупредите охрану, что я собираюсь уйти тем путем.

Алекс повесил трубку, быстро выдвинул ящик стола и вытащил канцелярские принадлежности и конверт, на котором написал адрес французского посольства и указал имя адресата – Рене Шометт. Потом наклеил на конверт марки, которые купил в вестибюле, пока регистрировался, и положил конверт в атташе-кейс. Оттуда он достал пояс для денег, который застегнул на талии.

Надев плащ, Алекс вышел из номера, проверил коридор, нашел грузовой лифт и нажал кнопку. Мгновение спустя двери открылись, и, увидев, что кабина пуста, он вошел внутрь. Изнутри кабина была похожа на небольшую палату для душевнобольных, обитую войлоком, только здесь, видимо, их роли играли разные припасы и товары. Алекс нажал кнопку подвального этажа.

Когда двери открылись, он вышел из лифта с атташе-кейсом в руке и сразу заметил нескольких грузчиков в гостиничной униформе, сновавших взад-вперед и громко переговаривающихся между собой. Он остановил одного из них, который как раз проходил мимо.

– Не подскажете, где здесь выход? – спросилI Алекс.

– Идите по этому коридору, – указал грузчик. – Он выведет вас к разгрузочной рампе, а там уже и служебный выход. Только учтите, он охраняется.

– Ничего, охрана обо мне знает.

– Снаружи будет переулок. Сверните направо – и выйдете на соседнюю улицу.

– Спасибо.

Алекс миновал рабочих, но, прежде чем подойти к столику дежурного, остановился. Что-то было не так. Впереди, перед столиком охранника стоял другой человек и о чем-то разговаривал с дежурным. Незнакомец в плаще то и дело незаметно оглядывался по сторонам. Это был плотный коренастый тип с широкими плечами, смуглым лицом и коротко стриженными темными волосами. Заметив этого человека, Алекс нырнул обратно в коридор, по которому попал сюда, надеясь, что остался незамеченным. Но незнакомец неожиданно двинулся следом за Алексом, на ходу запуская руку в карман.

«Пистолет, – подумал Алекс. – Неужели этот тип осмелится при охраннике пустить в ход оружие?» Он прикинул, не лучше ли вернуться в подвал, где грузчики могли бы помешать нападению, но было поздно. Если Робеспьерр расставил своих сторожевых псов, то они повсюду. Нет, самое лучшее – это вести себя как можно менее подозрительно. Алекс направился прямиком к охраннику, миновав незнакомца, который остановился и уставился на него.

– Моя фамилия Филиппов, – сказал он охраннику. – Надеюсь, дежурный администратор известил вас о том, что я буду выходить здесь?

Охранник заглянул в свои записи.

– Да, господин Филиппов. Вам вот сюда, в эти двери. Они выведут вас на улицу. Мне как раз недавно сообщили, что вас ждет такси.

– Благодарю.

Алекс толкнул дверь, забранную стальными прутьями, за ней свернул направо и оказался в переулочке. Незнакомец в плаще тут же вышел следом. Теперь они были совершенно одни, и здоровяк неожиданно бросился на Алекса, придавил его к стене и стал вытаскивать пистолет. Алекс ударил атташе-кейсом по вынырнувшей из кармана руке с оружием. Пистолет отлетел в сторону, а Алекс мгновенно обхватил здоровяка рукой за шею и крепко, как в тисках, зажал ее. Оба повалились на тротуар. Не давая незнакомцу возможности отреагировать, Алекс ударил его головой об асфальт. Здоровяк вдруг обмяк, из раны на голове потекла кровь. Алекс подхватил свой атташе-кейс, валяющийся в метре от них, и бросился по направлению к улице. Он был потрясен мыслью о том, что смог применить физическую силу против другого человека.

Такси уже стояло у тротуара, и Алекс нырнул на заднее сиденье.

– Давай, давай! – рявкнул уже Алексей, овладевая ситуацией.

Нетерпение в голосе пассажира явно удивило водителя, он резко рванул машину с места.

– Пожалуйста, в аэропорт «Шереметьево-1»,– уже более спокойно сказал Алекс, понимая, что напугал водителя. – Кстати, а вы не знаете, где можно сделать ксерокопию документа?

Теперь, зная, куда они направляются, водитель свернул направо, в сторону аэропорта.

– Да, знаю. Прямо на углу…

– Отлично. Тогда подбросьте меня туда и подождите. Это займет всего несколько минут.

Копировальная мастерская оказалась недалеко от Красной площади и была открыта круглосуточно, в ней приторговывали сувенирами для туристов. Алекс сделал вполовину уменьшенные копии досье, уложил их в гостиничный конверт, адресованный Рене Шометту, который вернул в атташе-кейс. Он поспешно вернулся к ожидающей его машине и вскоре уже мчался в аэропорт.

* * *

Елена по-прежнему плавала в жидкой грязи, нагретой до температуры тела, которой не чувствовала, как, впрочем, не чувствовала и ничего другого, поскольку до сих пор находилась под воздействием препаратов, введенных ей. «Интересно, сколько же я пробыла в чистилище, – думала она, ожидая, когда Господь вынесет свой приговор. – Ад это окажется или рай? Значит, вот как Всевышний решил обставить мою последнюю исповедь, заставив заново вспомнить всю жизнь. Но в чем же таком я когда-либо согрешила?» Во всяком случае, не в детстве, это Елена помнила точно. Она всегда любила и уважала родителей. Может, дело в том, что она так рано лишилась девственности? Но ведь это не ее вина. Ее тело требовало удовлетворения желаний, вспыхнувших в первое лето, проведенное на даче.

Был день рождения Саши. Да-да, именно тогда это и случилось. В тот день ему исполнилось восемнадцать. Ее родителям пришлось срочно уехать, поскольку заболела пожилая родственница. Таким образом, Елена была предоставлена самой себе на целые две недели. Они с Сашей как раз были в сарае, и тут хлынул ливень. Ей было около семнадцати, и тело уже давно обрело женственные очертания, а месячные начались четыре года назад. Да еще пришедшее этим летом какое-то странное томление между бедер. Но откуда Саша мог об этом знать, когда вдруг положил руку ей на грудь? И почему она не смогла остановиться, даже когда начались занятия в школе?

Как же часто она заставляла Алексея заниматься с ней любовью до свадьбы. Даже он был удивлен, когда она призналась в том, что за последние шесть лет сменила пять любовников. Что же пошло не так на третий год их супружества? Может, все дело в вечных разлуках? Ведь ей так мучительно хотелось чувствовать его тело рядом со своим. А если не его, то…

Елена испытывала необыкновенную легкость, какое-то просто волшебное состояние. Никогда еще она не была так спокойна и в то же время так не паниковала, поскольку не владела своим телом – она по-прежнему пребывала в этом безмолвном ничто. Плохо было лишь одно – Алексей не позвонил.

По-своему он вел себя в отношении нее довольно отстраненно, постоянно думая об очередном задании, а не о ней. Да и о любви говорил нечасто. Он знал, что она пребывает в неуверенности, но никогда не пытался развеять ее сомнений, не уделял ей достаточно внимания, в чем она так нуждалась, поскольку ее постоянно грызла мысль о том, что у него может быть другая женщина. Ей следовало быть более разумной, не контролировать каждый его шаг.

«Господи, пусть он любит меня, пусть у нас все начнется сначала!» Она могла дышать, но не чувствовала запахов, как и пальцев на руках и на ногах, хотя неоднократно пыталась пошевелить ими. Может, на самом-то деле она ни в каком не в чистилище, а все это ей просто снится? Вот только она не помнила, как засыпала. Где она была вчера вечером и с кем? Неужели она сделала что-то неправильно… что-то опасное? Она попыталась вспомнить, когда последний раз ела, но безуспешно.

Нет, погоди. Она была в метро. Да, вот именно. Но где оказалась потом? Она старалась мыслить логически, вспоминать, но без всякого успеха. Тогда Елена снова попробовала коснуться чего-нибудь, чего угодно, но безуспешно. Ощущение подвешенности в пространстве – и новый приступ паники. Постой. Ведь появилось что-то новое, какое-то необычное ощущение в глотке.

– Аххххх.

Теперь она могла издавать звуки, понятия не имея о том, что уровень жидкости был понижен на два дюйма. Снова «Ахххх». Она слышала собственный голос! Она слышит! Значит, жива! И тут внезапно послышался какой-то звук. Но исходил он не от нее, а откуда-то извне. Какое-то царапанье, как будто кошка дерет когтями мебель. Да, она действительно слышит! Боже ты мой!

– Елена Александровна Ванеева, – послышался чей-то голос из невидимого громкоговорителя, – вы признаны виновной в шпионаже! И вам придется искупить свою вину. Такая возможность предоставляется вам потому, что вы всегда были настоящей патриоткой и не собирались сознательно предавать свою Родину!

Сказанное было совершенно справедливо! Она заплакала, заплакала потому, что просила Бога о прощении. Ее голос был на месте, живот вдруг тоже ожил, и она получила возможность извиваться.

«Я жива! Благодарю Тебя, благодарю Тебя, благодарю Тебя!» Она плакала и плакала, из глаз непроизвольно текли слезы, грудь от возбуждения высоко вздымалась. «Благодарю Тебя, благодарю Тебя, благодарю Тебя, благодарю Тебя, благодарю Тебя!» Юсуфов и подполковник-психиатр, блондинка лет тридцати с небольшим, одетая в белый халат, наблюдали за ней, стоя за зеркалом.

– Да, комбинация сработала. Пентотал натрия, скополамин, версед, – стала перечислять врач.– Теперь она выложит нам абсолютно все, что знает, и еще будет благодарна за это.

– Зато чего не знает, того не скажет, – недовольно заметил Юсуфов.

– То, чего не знает, она с радостью для нас узнает.

Юсуфов лихорадочно думал: «Итак, Алексей Иванов – предатель, с самого начала знавший, что его жена подослана. Надо организовать слежку за его квартирой, хотя, впрочем, я сомневаюсь, что он там появится. Желательно заполучить его живым… но, на худой конец, можно и мертвым».

– Разрешите приступать?…

– Прежде всего выясните, на кого она работает. – Илья Васильевич закурил сигарету, наслаждаясь наполнившим легкие дымом, выпустил дым через нос и несколько мгновений наблюдал, как две струйки завиваются в воздухе. – Что же касается Христенко, – задумчиво продолжал он, – то он человек серьезный, носит звание Героя. С ним я должен быть осторожнее.

Врач включила магнитофон.

* * *

Аэропорт «Шереметьево-1» предназначался исключительно для международных рейсов и сейчас, ночью, был почти безлюден. Это расстроило Алекса, который надеялся затеряться в толпе. Он опустил конверт, предназначенный для Шометта, в почтовый ящик, затем подошел к кассе «Аэрофлота», где его приветствовала симпатичная кассирша.

– У вас отложен билет на Архангельск на имя Михаила Михайловича Филиппова. Я хотел бы оплатить его. Когда вылетает следующий рейс?

Кассирша в униформе сверилась с компьютером.

– Будьте добры, ваш паспорт. – Он достал его, и она тут же принялась за оформление билета. – Отправление в восемь утра. Вы должны быть на регистрации за час до вылета.

Восемь часов утра. Что же ему делать до этого времени, где переночевать?

– Скажите, а здесь поблизости есть какой-нибудь отель?

– Да, есть. В «Шереметьево-2». Туда ходит специальный автобус, который останавливается прямо у входа. Он отправляется каждые двадцать минут.

Алекс бросил взгляд на часы в зале. Почти полночь. К тому времени, как он окажется в номере, у него останется несколько часов на сон, в шесть утра он позавтракает и через час после этого окажется у стойки регистрации. По крайней мере, у него будет время хорошенько все обдумать, находясь в относительной безопасности. Да, но как же быть с пистолетом Алексея? Его не удастся пронести через таможенный контроль.

Он расплатился наличными за билет, затем отправился к автоматическим камерам хранения и спрятал там «глок-26», наплечную кобуру и пояс для денег, предварительно убедившись, что за ним никто не следит. Себе он оставил приличную сумму в долларах и толстую пачку пятисотрублевых купюр. Потом тщательно запер ячейку и положил ключ в карман. После этого Алекс обвел взглядом полупустой зал. Какой-то рабочий ремонтировал электрическое табло. Алекс направился к нему, заметив, что у того за поясом торчит моток изоленты.

– Прошу прощения, – обратился он к электрику, – я бы хотел купить у вас катушку изоленты. Сколько?

– Извините, но это вещь казенная.

– Я заплачу вам две тысячи рублей.

– Две тысячи!

Увидев в руке Алекса толстую пачку пятисотрублевых купюр, электрик огляделся, желая убедиться, что их никто не видит. Алекс отсчитал обещанную сумму и протянул ее рабочему. Тот быстро сунул четыре купюры в карман. Алекс отправился в бар, где подавали спиртное, и заказал водку и чай. Он уселся за один из свободных столиков в полупустом зале и, убедившись, что на него никто не обращает внимания, оторвал кусок изоленты и прикрепил ключ от камеры хранения к нижней части столика, тщательно запомнив, где именно тот расположен. После этого он вышел из бара и стал искать туалет, по ходу дела выбросив моток изоленты в урну для мусора.

Наконец он увидел указатель и понял, где находятся туалеты. Пересекая зал, он вдруг заметил в противоположном его конце Робеспьерра с двумя типами, которые тут же ринулись к нему. Алекс мгновенно скрылся из виду, юркнув в большой мужской туалет, вдоль стены которого тянулся ряд писсуаров.