Текст книги "Пора"

– Я читал на сайте, что можно в общежитии отдельную квартиру снимать? – она не ожидала, что я умею разговаривать, но, увидев, что мама с бабушкой ничего не имеют против, решила ответить.

– Конечно! Можно комнату, можно квартиру. Но это не со мной надо обсуждать, потом когда уже ясно станет, будешь ты учиться или нет, все обязательно решим. Комнат много, так что не волнуйся, – и продолжила свою тираду. Мама с бабушкой автоматически переняли ее заискивающий, наигранно доброжелательный тон и сидят говорят, какой я молодец, но ленюсь, бабушка в театре работает, недалеко тут живет и сама тоже преподаватель и т. д. Я уже десять минут как закончил заполнять бумаги, вытащил из пакета аттестат, все лежит на столе – бери и вали, а она все лыбится и лыбится, уверяя, что все будет хорошо.

Никто и не спорит.

***

Кто эти люди, рассчитывающие расстояние между сиденьями в экономклассе. Если ими двигало желание вынудить людей летать бизнесом, они могли бы не делать сидений вовсе, просто привязав много веревок к полу. Лететь недолго, пару часов, голова наливается свинцом при перегрузке, когда самолет отрывается от полосы, закладывает уши, еще этот дебильный очищенный холодный воздух, из сопла кондиционера сверху, в котором не хватает кислорода. Время идет медленно, искренне надеюсь, что мужик спереди не додумается разложить кресло.

В аэропорту Бургаса нас встречает таксист, заказанный еще в Москве, и везет сквозь окраины ночного города. Пригород тускло освещен желтыми фонарями, отчего кажется, что в окне крутится старая VHS-кассета. Все те же бетонные панельки, вывезенные с российских улиц и отличающиеся от родных лишь белыми тумбочками кондиционеров. У тех окон, рядом с которыми они не висят, непременно нараспашку раскрыты створки, отчего дома зияют черными дырами.

В тридцати километрах от Бургаса, мы высаживаемся у рецепции курортного поселка, состоящего из десятков самых разных домов, от двух, до четырех этажей, чей одинаковый винтажный стиль в совокупности дарит атмосферу богатого старинного поселения. Пока мы ждем гольфкар, стоя с чемоданами и нюхая теплый соленый воздух, я изучаю карту, взятую на рецепции, и судя по ней, можно, в принципе, и не покидать пределы этого туристского государства: здесь есть все от парикмахерской до продуктового. От главных ворот все узкие дорожки, переплетаясь, непременно ведут вверх, и водитель сворачивает то направо, то налево, то опять направо, будто бы без всякой надобности, просто чтобы нас запутать. Мы устали и, не говоря ни слова, провожаем взглядом белые отштукатуренные дома. В них умело вставлены элементы древесины, пытающиеся сказать, будто это они, а не утаенные где-то там кирпичи, держат здание. Оглядываясь назад, видны крыши домов с глиняной черепицей и чернота моря за ними. На газоны, изобилующие цветами и подстриженными деревьями, успокаивающе фонтанирует вода.

Наутро у рецепции мы вчетвером запрыгиваем в продуваемый морским ветром прицеп-вагон автобуса, сделанного в виде паровоза, и он медленно, половиной кузова заехав на обочину, везет нас в город, находящийся в трех километрах по берегу. Созополь – старейший рыбацкий поселок, ныне держит опасный баланс между тихим прибрежным городком и пьяным курортным центром. Ларьков с бесполезным хламом, принимаемым за сувениры, еще не так много; официанты в ресторанах все еще искренне улыбаются посетителям, а таксисты не стремятся опередить твоего авиаперевозчика по цене. Население города – всего шесть тысяч человек, и ничего не стоит обойти его весь, но это вряд ли интересно. Отели и бары растянулись по побережью вдоль пляжа и вовсю стараются заработать денег до следующих летних месяцев, сердце же – старый город, стоит на небольшом скалистом полуострове, остро уходящем в море. Хватит часа, чтобы его обойти.

Кажется, что никто не трогал здесь ничего целую вечность. Узкие мощеные улицы заняты старинными рыбацкими домами из пропитанных солью деревьев, более поздними каменными постройками, которые, не замечая лет, круглогодично загорают под лучами черноморского солнца. По заборам вьется виноград, автомобили прижимаются вплотную к стенам, оставляя проезд. Сестра сидит у меня на плечах, сзади, держась за руки, идут мама с отчимом. Щуря глаза под солнцезащитными очками, я пытаюсь идти в тени, еще не до конца проснувшись, но уже порядком злой на пустой желудок.

На каменном крыльце дома, сидя на ступеньке, курит старик.

– Извините, вы говорите по-русски? – он прищурил глаза, прислушиваясь к маме и качая головой.

– Да, плохо. Да.

– Мы ищем ресторан «Пияно стриди».

– Да, да. Дясно и ляво, дясно и ляво, – по-прежнему в отрицании качая головой, он поднимается, и жестами показывает нам дорогу – до конца улицы и налево.

С улыбками поблагодарив, мы идем дальше. Как же черт, странно, что у болгар кивок головы означает «нет», а качание «да», и какой контрапункт оно порождает собой. Когда мама говорила с этим дедом, я не смог нормально вслушаться в его слова, видя уверенное отрицание головой, контрастирующее с приветливым выражением лица.

Жилые вековые дома, перестроенные уже сотню раз, облепили весь скалистый берег полуострова, и наш ресторан, тихий и пустой, расположен меж них. Зал растянут на семь столиков, рядом с которыми зияют пустые оконные отверстия, через которые видно вибрирующее под порывами ветра море и из которых доносится шум разбивающихся снизу волн.

Приезжая в теплые страны, меня всегда удивляет вкус еды. Откусываешь яблоко и сразу понимаешь: вот это яблоко. Отрезаешь кусок жареного мяса, и оно раздается таким запахом, что можно наестся им одним. Вкус, цвет, аромат – все обесцвечивается, когда овощи и фрукты неделями доставляются на снежные прилавки, а перемороженная рыба различается между собой только по количеству налепленного льда и цены. То ли дело «Кока-кола», она почти всегда остается одинаково одинаковой.

Листья салата хрустят, как чипсы, рыба сама снимается с костей. Красиво и, может, оттого особенно вкусно завтракать. Доев салат и дожидаясь следующего блюда, я привстаю со стаканом кофе в руке и облокачиваюсь на широкий подоконник. Передо мной море до горизонта, но почему-то куда интереснее смотреть вниз, как бьются о скалы волны.

Нагнувшись, хватаю в воде веревку, и, пытаясь удержать равновесие, медленно, относя тело назад, поднимаю из воды высокий парус виндсерфа. Петар, мой инструктор в глухих солнцезащитных очках, напоминающих авиационные и закрывающих даже боковое зрения кожаным каркасом, отошел, и мне стало попроще. Мне кажется, он крутой чувак, и я опасаюсь показаться ему идиотом, хотя, наверное, он не имеет ничего против моей трехдневной ебли.

Каждый день отдыха похож на предыдущий. Проснувшись с утра, мама готовит легкий завтрак, какую-нибудь кашу, которую я не ем, потом отчим ложится обратно на кровать с ноутбуком, работать или читать – неизвестно, а мы с Кариной и мамой идем в бассейн. Карине не нравится море, ей неизвестна и непонятна романтика бескрайней воды, в которой не видно дна, да еще и соленой, да еще и слишком глубокой, стоит пройти несколько метров не в ту сторону, и она вполне логично наотрез отказывается к нему ходить. Да, кстати, к нему еще нужно идти. Каждое утро, Карина со спокойной душой проводит в детском бассейне, видным с нашей лоджии. Около полудня мы возвращаемся в апартаменты, душ, валяемся с полчаса, и, взяв отчима, идем в ближайший ресторан в комплексе, либо же мама снова что-нибудь готовит. Часа в четыре мы уговариваем Карину пойти на море или не уговариваем, и тогда она остается с отчимом, который все так же лежит. Потом опять душ, кровать, снова еда в приглушенном свете ресторана. Карине нужно спать, отчим по-прежнему с ноутбуком. В таком расписании можно свихнуться, настолько оно стариковское, поэтому дни я стал проводить, занимаясь виндсерфингом, а вечерами стал уезжать в город или уходить на пляж, и сидеть там в молчании на невысокой скале, залипая на огни маленьких лодок. Каждый вечер я неизменно пишу роман, хоть мне и кажется, что называть это романом глупо. Параллельно веду дневник, ради того чтобы набить руку, а заодно оставить в памяти какие-то каждодневные мелочи вроде вкуса жареных барабулек или сбитой окровавленной кошки на обочине трассы.

Самое сложное – это поднять из воды парус; устоять на доске при резком порыве ветра и не смотреть в воду, когда проплываешь стаю медуз. Лучше бы это были акулы, они хотя бы имеют четкую структуру: у них есть пасть, которая может тебя сожрать, глаза, в которые нужно бить, а медузы – это просто плавающие лужи яда, против которых ничего нельзя противопоставить. Они с розовыми шляпами, и чем дальше от берега, тем длиннее их несоразмерные щупальца, махровыми полосками, на метр и более, уходящие книзу. И вот ты плывешь на доске, весь такой крутой, не падал так давно, что уже даже майка высохла, подруливая, смело смотришь вдаль, и тут впереди себя ты видишь стаю этих треклятых медуз. Сразу разучиваешься держать равновесие, не то чтобы повернуть, и как маленькая девочка, сжимая задницу и затаив дыхание, проплываешь над ними моля бога.

Весь вечер я провел у бассейна, наблюдая за сестрой, пока мама с отчимом уехали в город. Теперь действие подходит к концу, на солнце медленно заводится рыжий занавес облаков, и девушки и женщины, по большей части проведшие здесь целый день, начинают расходиться, почувствовав веяние ночной прохлады. Столько грудей и столько жоп, но солнца почти нет, и оттого очки слишком тонируют взгляд, затрудняя обзор, но снять их я все равно не могу, потому что лучше уж так, чем на самом деле смотреть за сестрой. На одну женщину я смотрю еще со вчерашнего дня: ей около тридцати, по крайней мере, я так думаю, она носит черное тонкое бикини, и у нее очень большая задница с безумно чистой и ровной кожей, длинные черные волосы, большая упругая грудь, смотрящая кверху, и очень привлекательное, избалованное, никого вокруг не замечающее, лицо. Она здесь с мужем, широкоплечим приятным кавказцем лет сорока, и маленьким ребенком, но чаще – одна, пьет коктейли, и единственный, кто к ней подходит – официант. Самое странное и возбуждающее, что у нее нет и намека на живот, напротив очень аккуратная талия, неясно как подружившаяся с остальными частями тела. Может, пластика? Да даже если так.

Мои уже все спят, сажусь на террасу писать в дневник, но отвлекаюсь на сообщения от Лены, которая два дня назад прилетела в Турцию вместе со своей семьей. Она жалуется на то, как ей безумно скучно, мне тоже, но признаваться в этом не хочу, и рассказываю ей о скучных вещах таким тоном, словно они веселые.

Лена: я пойду пить!

Я: Куда?

Лена: какая разница?:D

Я: Большая

Лена: нет. Куда захочу, туда и пойду

Я: Зачем ты так со мной разговариваешь?

Лена: да в смысле? Как хочу так и говорю!

Я: Мне кажется, раз мы с тобой встречаемся, то было бы логично, если бы ты как минимум ответила. ахахах)

Лена: ты ошибся.

Я: ок.

Не знаю, что долбануло ей резко стать такой крутой, но меня ее поведение порядком подзаебало. Это я мог бы сказать, засунув зубочистку в зубы и накинув кожанку: «Детка, мы просто целовались, о каких отношениях идет речь». Но она же девочка! Все девочки хотят, чтобы у них был мальчик и чтобы целоваться с ним, и ми-ми-ми, мур-мур-мяу. Да к тому же я потратил уже столько нервов на то, чтобы угождать ей, что мне уже не хочется вообще с ней переписываться. Лучше закончу писать в дневник и лягу спать. Вокруг столько девушек, женщин, а я зачем-то докапываюсь до одной единственной, вбив себе в голову аксиому о том, что я ее люблю. За что ее любить?