Текст книги "Стокгольмский синдром"

– В первый раз сделала большую глупость, детка? – в его ироничном тоне сквозило ободрение, будто Хеллстрем по-дружески обнял ее, даже не вставая со своего места. Посмотрев на него искоса, Майя увидела знакомый уже обдолбанный взгляд. В его расслабленно-широких зрачках танцевала совершенно голая полночь.

Воспользовался своим тайм-аутом, значит.

– А ты, я смотрю, уже шустрых вмазал, – предположила она наугад. – Что на этот раз?

– Риталин, – просто ответил он и потянулся за сигаретой. Чиркнув зажигалкой, он затянулся, а потом пристально посмотрел на Майю сквозь дым, прикладываясь к стакану.

– Самоубийца…

– Кто бы говорил, в самом-то деле. Ты сидишь на чужой кухне, без трусов и в компании таблеточного психопата, не я. Пей кофе, я старался.

Представив, как он крутился у плиты – просто потому, что кофеварка на глаза в обозримом пространстве не попадалась – она улыбнулась. И принялась за кофе. Он был слишком крепким, каким-то очень мужским. Но корицы в нем было в самый раз.

– Спасибо, Саймон, – сказала она еще раз.

– Курить будешь? – поинтересовался он, протягивая ей пачку сигарет. Она покачала головой отрицательно.

– Оставь мне пару затяжек, если можно.

Самые горькие. Просто, чтобы перебить жгучую сладость корицы.

Когда его сигарета оказалась в ее пальцах, белый фильтр был чуть влажным от его губ. И это маленькое, вполне логичное открытие полоснуло ее куда сильнее, чем она сама ожидала.

– Ты мне так и не ответила, – Хеллстрем допил свой коньяк и отставил стакан. – Это у тебя впервые? Сегодня ты первый раз сняла мужика. Притом, именно того, которого захотела.

На дне маленькой чашки осталась только пестрая разнокалиберная гуща – в этой влажной черно-коричневой массе Майя затушила окурок. Хотя больше всего ей хотелось ткнуть им в собственную ладонь. Навалившись грудью на барную стойку, она смотрела на Саймона сверху вниз, проваливаясь в густую черноту его расширенных зрачков, вспоминая силу его татуированных рук и его страсть, густо замешанную на злости.

– Ты давно хотел быть связанным, Симме. Но сегодня у тебя это тоже было впервые.

– Считай, что они нашли друг друга. Твоя внутренняя шлюха и мой внутренний мазохист. Может быть, однажды они встретятся снова, если я не дам ебу окончательно.

– А кто я сейчас?

Он сморщил лоб в гармошку, явно изображая активный мыслительный процесс.

– Ммм… Хорошая, послушная девочка, оказавшаяся не в то время, не в том месте. Выпей со мной, и не смотри на меня так.

– А то что?

– Я плохой и очень непослушный мальчик, – пояснил он, наливая в свой стакан ровно на два глотка и протягивая его Майе. Сам он приложился к горлышку, запрокидывая назад голову с голубым гребнем могавка. – Могу быть жестоким.

– Почему бы и нет? – спросила она минуту спустя, облизывая губы. – Кажется, теперь твоя очередь делать, что вздумается.

Он шумно вдохнул, расправляя плечи и вставая со стула.

– Я хочу выключить свет, включить музыку и немного посмотреть на сраный город там, внизу. Но сначала я схожу отлить, ты уж извини.

Майя была не против, хотя свет Саймон выключил сразу же.

Он ушел по своим делам, оставив ей терпкое послевкусие коньяка, огромное окно и Стокгольм, мерцающий внизу.

Изголовья у круглой кровати Хеллстрема не было и быть не могло, потому смотреть на город можно было с полным комфортом. Присев на краешек, девушка впервые заметила, что городские огни отражаются и в темном глянце натяжного потолка, делая картинку совершенно ирреальной.

Даже голова закружилась.

Впервые за последние долгие месяцы, львиная доля которых пришлась на едва окончившуюся зиму, Майя перестала чувствовать время. Раньше она осознавала его так отчетливо, будто оно змеилось у нее под кожей, ежесекундно отравляя ей кровь. Сейчас она понятия не имела, ни который час, ни какова цена мгновения.

Предположим, она сняла Грешника в начале девятого, потому что разогрев уже вовсю гремел на сцене клуба. А дальше? Сколько времени они провели в ее кабинете? Олаф не сменился, значит, они ушли до полуночи. Так который час, Майя Нордин?

Втайне от себя самой, она надеялась, что времени у них еще много. Подумав о возвращении домой – упасть головой в подушку и забыть – была почти болезненной. Майя вдруг поняла: скажи он, что ей пора – ее вырвет прямо здесь, от глубокого отвращения к самой идее. Что-то вроде протеста… Но обязательно наступит утро, и оно принесет с собой это нелепое, квадратно-гнездовое слово «надо».

Так и быть, она подумает об этом утром, но не раньше.

Спрятав лицо в ладонях, Майя попыталась успокоить бег мыслей, но получалось плохо. Сквозь всю эту внутреннюю суматоху все сильнее проступало желание близости. Ощущение это было новым, и оттого неудобным. Не плоское желание разрядки любой ценой, нет. Ей хотелось быть именно с ним и играть по его правилам, о которых он так ненавязчиво ее предупредил.

Петер искренне верил, что умеет быть жестким в постели. Но его фантазия отказывалась работать дальше сказанного нервным шёпотом: «Отсоси мне». Чтобы понять, насколько это убого, Майе хватило одной попытки. Играть в покорность с человеком, который не способен взять по-настоящему – это хуже, чем имитировать оргазм. Противно и неинтересно. При мысли о том, каким затейником может быть Саймон Хеллстрем, ей хотелось зажать одну из разбросанных по кровати подушек между коленками, кусая губы.

– Ты охуенный, Симме, – констатировала она вслух. – Я охуевшая, а ты – охуенный…

Практически в это же время шум воды сменился гулким звуком уверенных шагов. Бряцанье пряжки ремня, стук массивной цепочки, когда снятые джинсы повисли на стуле…

Молча взяв ее за подбородок, он заставил ее поднять лицо. Большой палец его пахнущей мылом руки мягко прошелся по ее губам, будто он всерьез собирался пожелать ей спокойной ночи.

– Я повелся не потому, что ты меня захотела, – сообщил он с какой-то незнакомой интонацией. Майя не видела его глаз, только вытянутую трапецию светлой, забитой татуировкой груди. Но она была уверена, что он смотрит на нее из-под голубого могавка все тем же тяжелым взглядом. – А потому что я тебя захотел.

Майя обняла его за пояс, прижимаясь щекой к его голому животу, вдыхая запах его очень уж горячего тела. Ничего не говоря, позволяя просто смотреть на город, как он и собирался.

Ей снова хотелось кусать и целовать его одновременно, забираясь пальцами за резинку этих белых плавок, содержимое которых упиралось основание ее шеи, чуть мешая дышать. Саймон все так же молча запустил пальцы в кольцах в ее все еще влажные волосы, прихватывая поближе к корням, отчего кожа сладко заныла.

– Детка… Всего-то чуть за полночь, а мне кажется, что я знаю тебя ебаную вечность. И меня все никак не попустит.

– Это риталин, Симме.

– Не умничай, ладно? Я хочу потрахаться, а не лекцию о вреде психостимуляторов послушать. Но да, это он самый, – опустившись на колени, Хеллстрем посмотрел ей в глаза настолько прямо, насколько это позволяла разбавленная подслеповатым мерцанием улицы темнота. Гребень его волос щекотно касался лица Майи, и она улыбнулась, пытаясь поймать его губами. – Не умничай… Лучше попроси меня.

Его руки скользнули по ее шее вверх, за уши, пальцы снова нырнули в волосы, сцепляясь в замок на затылке. От лица Саймона шел почти нестерпимый жар, будто его температура взлетела до гриппозной отметки: Майя видела, как он облизывается.

– Поцелуй меня, Симме…

Он фыркнул, стараясь не рассмеяться.

– Мимо.

– Возьми меня. Как ты хочешь.

Саймон коротко прижался к ее лбу горячими сухими губами, укладывая Майю на лопатки поверх скользкого атласного покрывала. В какой-то момент ей стало страшно от его неукротимой настойчивости и от этого ненормального тепла. Прямо над ними переливались огни ночного города, отражавшиеся в натяжном потолке.

– Кажется, ты хотел включить музыку…

– Я передумал. Сегодня я буду слушать тебя.

– Саймон…

– Заткнись.

Возбуждение и страх – странная смесь, неизменно запускающая каскадную цепную реакцию ума и тела. Пока ладони Хеллстрема жадно утюжили ее кожу через майку, Майя старалась не думать о силе этих разрисованных рук. Ей действительно следовало заткнуться уже хотя бы потому, что она сама хотела его так, что просел инстинкт самосохранения. Казалось, сейчас, в темноте, Саймон наверстывал упущенное тогда, при свете, когда был связан. Он трогал все, чего раньше касался только глазами, не выбирая степень нажима и силу трения.

Там, где она больше всего хотела чувствовать его ловкие пальцы, они не появлялись, но спорить с ним сейчас Майя не рискнула бы.

Наконец, раздев ее полностью, Саймон встал. Глядя на него снизу вверх и чувствуя, как его голодный взгляд спускается от ее шеи вниз, она попыталась рефлекторно сдвинуть коленки, но герр Хеллстрем этому помешал.

– Брось, детка. Лучше расслабься… Я не хотел бы причинять тебе боль. Пока.

Горячая ладонь уже знакомым движением скользнула по внутренней стороне ее бедра с мягким нажимом, открывая ему не то обзор, не то доступ.

– Тогда поцелуй меня, Симме, – Майя не узнала свой голос, упавший почти до шепота. Чужая, умоляющая интонация отдавалась где-то внизу живота. – Поцелуй сейчас, а потом делай, что хочешь…

Ее босая ступня упиралась в грудь Саймона, будто подтверждая серьезность ультиматума. Накрыв ее ладонью, он усмехнулся, медленно наклоняясь ниже, заставляя девушку согнуть ногу в колене, подпуская его ближе и ближе. Его губы расслабленно и совершенно издевательски прошлись по ее шее, задержавшись в уголке ее рта. А потом он неуловимо отпрянул, рисуя кончиком языка продолжение улыбки на ее щеке. Майя разочарованно выдохнула, чувствуя, как к глазам подступают слезы. И что его горячий болт там, внизу, уже практически в ней.

– Знаешь, почему? – его шепот буквально обжигал ухо. – Вы, обиженные девочки, такие тесные…

Справившись с ее слабым, но все-таки сопротивлением, он протиснулся между ее бедер, вталкиваясь снизу вверх и перехватывая правой рукой горло Майи. Электрическое чувство его присутствия заполнило ее всю и сразу, отбирая воздух больше, чем его жесткие пальцы.

– Ты же с самого начала хотела именно этого.

Как ни странно, ее желание быть с ним стало только острее. Так, будто, вынимая, он забирал у нее что-то, что принадлежало ей самой. Обняв его спину, она чувствовала под пальцами шершавую чешую набитого на ней пестрого дракона – и ей хотелось бороться вот так, с Саймоном, остаток вечности. Впервые в жизни, кажется, она понимала, что хочет и может летать – сейчас, когда он стал ее небом, выше которого были только вздрагивающие над ними виниловые звезды ночного мегаполиса.

С каждым разом он входил все глубже, а выходил все дальше, и Майя ловила себя на странной мысли, что хотела бы видеть это слияние и поглощение. Вместо этого она смотрела в лицо Саймона, на его шею со вздувшимися жилами, на капли пота над его верхней губой. Отжимаясь от постели одной левой, Грешник был красив, как дьявол.

Каноничный демон с голубыми глазами, полными безумия.

Он все помнил, и не жульничал даже сейчас, под своим долбанным риталином.

Ей нравился этот резкий танец бедер, шумное дыхание Саймона и тяжесть его тела. Нравилось незнакомое ощущение полного присутствия, когда его член упирался в колкую точку внутри, выбивая искры в сознании, заставляя вздрагивать и выдыхать с призвуком.

Ее сводила с ума одна только мысль о том, что они делают это снова.

Что он сверху.

И что ему слишком очевидно хорошо.

Ее горло дрожало в его ладони. Его большой палец то и дело касался ее губ, в то время как Саймон прикусывал мочку ее уха, заставляя кожу покрываться мурашками. Когда он сжал пальцы чуть сильнее, перед глазами Майи поплыли черно-золотые круги, но запротестовать она не успела: он почти сразу отпустил ее совсем, отстраняясь, но не останавливаясь. Он улыбался, явно наслаждаясь видом, поглаживая ее коленки и, время от времени, запрокидывая голову назад.

Еще немного и Хеллстрем ускорился, снова нависая над ней, захватывая двумя пальцами ее левый сосок, играя с ним, заставляя сладкое напряжение внизу взлететь почти до пика.

– Тебе нравится? – поинтересовался он, не останавливаясь. Она раскрыла рот и тут же закрыла его, не издав ни звука, чувствуя, как пальцы Саймона сжимаются чуть сильнее, приправляя ее ощущения белыми кристаллами боли. Рефлекторно сжимаясь, она невольно подстегнула их обоих. – Значит, нравится…

– Симме…

– Тсс… – он просто накрыл ее грудь ладонью. – Самое время кончить, детка. Начнем с тебя?

Майя была готова возмутиться и возразить, но он закрыл ей рот поцелуем. Сперва нежным, потом проникающим, в котором его наглый язык действовал так же точно, как и член. Как пара отмычек – в какой-то момент она даже уловила синхронность… И не успела удивиться, чувствуя, что окончательно взломана, когда по ее телу – изнутри-наружу – пробежала дрожь, которую нельзя подделать, перешедшая в почти эйфорическую расслабленность. Саймон все еще толкался внутри – большой, твердый и горячий. И в этом был отдельный кайф, о котором раньше она не знала.

– Мои поздравления, – прошептал он, отрываясь от ее губ.

– Саймон…

– Тсс… Я почти.

Поймав его лицо в ладони, Майя просто прижалась лбом к его лбу, двигаясь в ритме его дыхания. Когда он резко вынул, она поняла, что все кончено. Обняв Саймона за плечи, она и сама попыталась успокоиться, но его лихорадочно горячее, вздрагивающее тело рядом будоражило ее. Как и мокрое пятно под ней.

– Это было… нечто, – Майя провела рукой по его спине сверху вниз, останавливаясь на твердой круглой ягодице. – Эй…

– Я в курсе. Запомни этот день. Сегодня Саймон Хеллстрем сделал тебя женщиной по-настоящему.

– Это предполагает какую-то особую благодарность?

Он фыркнул ей в ухо, и она, не видя, поняла, что он улыбается.

– Лучше скажи, что хочешь еще.

– Я хочу тебя еще, Симме… – повторила Майя послушно. Правду говорить было легко.

– Да ты золото, детка! Принеси мне минералки, ладно? Пока мой ускоренный мозг не испарился…

Дойдя до холодильника и выхватив оттуда пару бутылок воды, она развернулась, чувствуя на себе очередной пристальный взгляд Саймона. Отсюда в темноте она не могла разглядеть выражения его лица, но Майя отчетливо видела его унизанные кольцами пальцы, то поднимающиеся вверх, то опускающиеся вниз, оттягивая крайнюю плоть.

Чокнутый. Заведенный.

Спорткар, разгоняющийся до максимума за считанные секунды.

Видеть его таким было особым удовольствием. В очередной раз Майя почувствовала себя живой. По-настоящему.

– Кажется, ты собирался остыть, – не без затаенного ехидства сказала она, подойдя к кровати, на которой Хеллстрем в полном упоении любил себя в ручном режиме, заложив свободную левую руку за голову. Он усмехнулся, глядя на нее из-под полуопущенных век.

– Дай мне воду. И возьми его, – почти ласково сказал он.

Бросив ему бутылку так низко, что она легко могла бы разбить ему лицо, Майя не удивилась тому, что Саймон ее поймал – иначе получил бы рассечение не хуже уже имеющегося. Ее ладони были почти ледяными, а его кожу она запомнила как очень горячую, потому она засунула руки под мышки, чтобы согреть их хоть как-то. Заметив это, он улыбнулся еще шире.

– Если ты думаешь, что я собираюсь стоять на коленях, то черта с два ты угадал, Симме.

– Если ты думаешь, что меня ебет, каким именно образом ты будешь мне дрочить… – он выразительно замолчал, прикладываясь к бутылке. – Просто сделай это.

Она улеглась рядом, переворачиваясь на живот и устраиваясь у него на груди так, чтобы видеть лицо. Пальцы ее правой руки игриво прошлись по кожаной флейте Саймона, будто вспоминая, как играть.

– Ты такой испорченный, что мне от тебя сто лет не отмыться, – заявила Майя, глядя в голубые глаза Саймона.

– Крепче. И энергичнее, – сухо прокомментировал он. Она послушалась, не отводя взгляда от его лица. Он демонстративно поправил языком колечко в губе. Ее тонкие пальцы в точности повторяли придуманную им игру. Прямо в этот момент Майя поймала себя на мысли о том, что ей нравится происходящее. Не эта квартира, нет. Не его пижонские чопперы. Нравится чувствовать в ладони его горячую плоть. Нравится этот его дурацкий жар, эти расширенные зрачки, за которыми пляшет безумие.

Нравится это влажное скольжение то вверх, то вниз.

Нравится, что он играет с ней, а она – с ним. И всех все устраивает.

Его пульс под ее пальцами стал более частым и наполненным, с гулкой отдачей в запястье. Так бьется сердце… И так заканчиваются пододеяльные игры мальчиков.

– Поцелуй меня… – хрипло попросил Саймон, в то время как его ракета была уже готова взлететь. – Слышишь?

Она слышала. Но вместо его полураскрытых губ потянулась вниз, к напряженному члену. Самый нежный из ее сегодняшних поцелуев, с легкими касаниями губ и языка, был встречен горько-соленым залпом практически сразу. Но она еще пару минут продолжала эту игру, чувствуя, как Саймон извивается под ней от удовольствия, смешанного с негодованием.

Она понятия не имела, чего в нем сейчас больше. Она просто проглатывала.

Саймон Хеллстрем оставался горячим, сколько бы воды он ни выпил.

– Обалдеть… – поделился он впечатлениями, когда она вернулась в исходное положение, больно упираясь в его грудь подбородком. Надеясь, что легкая боль ослабит его неукротимое либидо и чувствуя, что заводится сама – от его грязного языка, манеры поведения и этого дурацкого взгляда. Кажется, они могли бы затрахать друг друга до смерти: он – на стимуляторах, а она – на чистом эмпатическом энтузиазме.

Глядя на его губы, Майя даже немного жалела о том, что ослушалась.

– Прости, Симме.

– Звучит как: «пошел ты на хер».

– Тебе понравилось, я знаю…

– Меня бесит, когда ты ведешь себя как я. Не заметила?

– Я заметила, что когда ты бесишься, тебе лучше быть связанным.

Она не успела понять, как он сделал это, но уже через мгновение Саймон сбросил ее с себя, наваливаясь сверху и больно перехватывая запястья.

– Спорим, что я запихну в тебя бутылку, потом втиснусь сам, а ты и не пикнешь? – жарко прошептал он в ее лицо, щекоча волосами, целуя в губы, а потом посасывая место недавнего укуса. – Лучше не зли меня…

Вкус крови отлично вписался в пряный букет сегодняшней ночи.

– Не буду, – покорно согласилась Майя, чувствуя, что играет с огнем.

– А что ты будешь? – тут же спросил Саймон, заводя ее руки вверх и совсем чуть-чуть вдавливая их в постель. Этого было достаточно, чтобы плечи отозвались тянущей болью, разливающейся вниз, до самой груди. – Что ты, сука, будешь делать, я тебя спрашиваю?!

– Решать тебе, – уклончиво ответила она. По мнению Саймона, это было дерзко, но действительности соответствовало.

– Бинго, детка. Решать всегда будет Папочка. Если я захочу быть связанным снова, я тебе намекну, так и быть.

Из холода ее бросило в жар, но страха практически не было. Сверху ей улыбался Саймон Хеллстрем.

Теперь уже, без сомнений, ее Саймон.

Сделав губки бантиком, она послала ему воздушный поцелуй и улыбнулась в ответ.

– Какой же ты все-таки…

Молча, он положил ее руки себе на плечи и вопросительно поднял бровь. Ей хотелось губами разобрать гармошку морщинок у него на лбу, но она сдержалась. Вместо этого она снова прошлась пальцами по шероховатым драконьим крыльям, вытатуированным на его коже, притягивая ближе. Саймон склонился, касаясь кончиком носа щеки Майи.

– Ну?

– Дикий, – сказала она то, о чем думала с самого первого раунда. – Прекрасный, но совершенно дикий.

Внезапная нежность его горячих губ не вписывалась ни в это определение, ни в его собственные правила. Отлепиться от него не представлялось возможным, а Майе и не хотелось: она провела бы остаток ночи под гнетом его груди, отвечая на его поцелуи. Но у герра Хеллстрема явно были другие планы.

Выдохнув, он встал и прошелся за сигаретами, ничуть не стесняясь собственной наготы. Впрочем, вернулся он через минуту, захватив и початую пачку своих крепких сигарет, зажигалку, и пепельницу. Майя созерцала его возвращение, зажав подушку между коленок. Ей вовсе не хотелось прикрыться – просто ей очень его не хватало. Плюхнувшись на прежнее место, Саймон тут же отнял подушку, запихивая себе под голову и устраиваясь поудобнее. Возмутиться Майя не успела: расслабленно откинувшись, он тут же забросил ее колено к себе на бедро.

Прикурил. Затянулся. Выдохнул дым через ноздри.

– Откуда ты, мать твою, знаешь, а?

Обняв его за пояс, она придвинулась еще ближе.

– Это написано на твоем покоцанном лбу.

Майя смотрела, как он втягивает щеки, затягиваясь снова. Если обиделся, есть вероятность, что пепельница, которую он без долгих раздумий плюхнул себе на живот, ему не понадобится. Но Саймон только аккуратно стряхнул пепел.

– Прикол… Мне надо бы сняться алкоголем или принять аминазин, тупо чтобы поспать. Мой мозг светится, как лампочка, меня колбасит от гипертермии. Бля, психоз уже берет меня за яйца! Но нет… Вместо этого я планирую трахнуть тебя снова. Как ты это делаешь?

– У тебя классический риталиновый стояк, парень…

– Что ты знаешь об этом, детка? – беззлобно огрызнулся он. – Я большой мальчик. Со мной бывала и химия, и магия. И то, и другое – редкостная хуйня, но разницу между ними я понимаю.

– Объясни, я тоже хотела бы.

– Ты хоть когда-нибудь трахалась под наркотой? – Саймон посмотрел на нее с живейшим интересом натуралиста.

– Нет, – честно призналась Майя. На ровном месте ей стало стыдно, будто она сморозила очевидную глупость или оказалась голой в публичном месте. Удивительно: она не испытывала ни капли стыда за свое поведение, но факт того, что в ее жизни не случалось ни одного захода по веществам, смущал ее куда больше.

– Понятно. Описать слепому красный цвет будет проще. Попробуй как-нибудь. Это нечто, особенно, если вмазаны оба.

– Тогда расскажи о магии.

– Ты, конечно, выбрала момент, чтобы доебаться, – хмыкнул Саймон. Сигарета в его пальцах истлела на две трети. – Окей… Если хочется просто ей вставить, чтобы отпустило – это влияние химии. Обычно, стимуляторов. Под химией трахаться хочется практически с полпинка, хоть от косого взгляда. Либидо распухает до размеров параллельной реальности.

– Я заметила…

– Не перебивай меня, ладно? – затянувшись, он заставил тлеющую алую точку подняться еще ближе к полоске фильтра. – Так вот… Если вставляешь, смотришь ей в глаза, и тебе важно видеть, как глубоко ты вставился – это магия. Разница в том, что химия – это очень приятно и почти незабываемо. А магия – это пиздец, верная смерть. Люди еще называют ее чувствами. Если ты хочешь мое мнение, то химия – штука более честная. Чистый безэмоциональный кайф. Потом немного алкоголя, волшебная пилюлька – и ты уже полумягкий, у тебя плохое настроение и приятная усталость. Никаких чувств, только ощущения. Неебическая разница, мне кажется.

Майя представила этот же монолог в устах Петера, но картинка рассыпалась, не удержавшись и пяти секунд. Глупым он не был, нет. Но ему явно недоставало мрачноватого очарования Саймона. И она проваливалась в эту опасную трясину, понимая, что ей нравится не только ощущение его члена внутри себя, но и его вывернутая логика.

Привкус магии, не иначе.

– Симме…

– Ммм? – он затушил окурок, отставил пепельницу и снова приложился к воде.

– Сколько ты уже не спишь?

– Какая трогательная забота, Майя… Кажется, ты говорила, что хочешь еще?

– А тебе хочется вставить мне, чтобы отпустило? – не удержалась она.

– Это тоже. И чтобы у тебя коленки тряслись как минимум до завтрашнего вечера, королевна…

Все было просто, как детский пазл из десятка крупных деталей. Ее желание повторить граничило с болезненным исступлением: она растекалась по его горячей коже, непроизвольно прижимаясь все теснее, скользя по его гладкому бедру то вверх, то вниз. Естественно, Саймон не мог этого не заметить. Его воодушевление по этому поводу она вполне могла оценить на ощупь: частый пульс второго сердца герра Хеллстрема отдавался у нее под кожей. Они понимали друг о друге все – это и пугало, и заводило.

– Как ты хочешь? – правила есть правила, и решать должен был он. Чувствуя, как вполне естественное желание подступает к самому горлу, Майя в который раз не узнала собственный голос, упавший до хрипловато-волнительного грудного регистра.

– Я хочу тебя видеть. И трогать. Угадаешь с трех раз, как мы будем это делать?

– Верхом на звезде, – отозвалась она, чувствуя, как сладко ноет что-то внутри при одном воспоминании о его связанных руках там, в клубе. О сиреневых веточках вен под белой кожей…

– Это будет быстро и глубоко, – предупредил Саймон, прихватывая ее за бедра, впиваясь ногтями, оставляя багровые полулуния. – Возможно, даже больно…

Его ладони неумолимо тянули ее вниз, но Майя и не думала сопротивляться, послушно садясь все глубже и глубже, забывая дышать, чувствуя, как в который раз кровь в жилах кипит, вышибая последние предохранители там, высоко.

Влажный звук, с которым плоть сливается с плотью.

Сдавленный стон Саймона, заведенного до предела. Его же взгляд из-под полуопущенных век, который она чувствовала кожей даже сейчас, падая и поднимаясь, слушаясь его рук, позволяя его пальцам гладить ее везде, где ему вздумается.

Он смотрел, как она кусает губы и как он сам выходит и входит. Как напрягается слишком белое даже в густом полумраке сухожилие на ее отведенном в сторону бедре. Как она вздрагивает от боли, послушно опускаясь вниз до упора, пытаясь взять больше, чем может, просто потому, что ему так хочется.

От этого ему хотелось еще. Хотелось царапать ее кожу, чтобы она не носила больше то красное платье. Или носила, но только для него одного… И он царапал, будто рисуя собственную картину на податливом влажном холсте чужого тела. Саймон даже не думал себя контролировать, хватая пальцами ее соски и играя с ними как тогда, в лифте, видя, как в ответ она только закидывает голову, подаваясь вперед и рассыпая по плечам темные волосы.

Майя не думала о том, кончит она или нет. Теперь она была просто хорошей девочкой, оседлавшей плохого мальчика. И эта мысль заводила ее больше, чем смутная перспектива оргазма. Какая разница, если она подписалась на эту игру просто ради участия в ней? Чтобы видеть эти безумные глаза довольными.

Магия Саймона Хеллстрема, чтоб его…

Каждый раз, когда он впивался так глубоко, что перехватывало дыхание, она чувствовала дрожь нетерпения в его пальцах – и это щекотало ей нервы не только в области уже почти что болезненно чувствительного клитора.

Саймон, Саймон, Саймон…

Естественно, он финишировал раньше, размазываясь по ее ягодицам и вздрагивая всем телом. Майя же чувствовала удовлетворение несколько иного рода – теперь, когда он сам проговорился о том, что она имеет над ним какую-то малопонятную власть. Позволив ей отдышаться, Хеллстрем сел, обнимая ее дрожащее от недавнего напряжения тело.

Скрестив лодыжки за его бедрами, Майя просто слушала, как гремит его сердце, почти не замечая, что целует его соленую, разрисованную татуировками кожу.

– Третьи сутки, – глухо сказал он, громко сглатывая. – Я не сплю уже третьи сутки. Сделай с этим хоть что-то, детка… Иначе живым я с тебя не слезу.

– Тебе нужно остыть и сняться, Саймон.

– Симме… Я очень горячий?

– Безумно, Симме.

– Это очень плохо, Майя…

Две минуты спустя Саймон Хеллстрем, стоя на коленях под практически ледяной водой в душе, весьма красноречиво доказывал Майе Нордин, что язык у него годится не только для разговоров. Ей было так хорошо, что хотелось кричать…

Спустя еще пять минут он принял свой аминазин и предложил ей остаться.

Сил отказаться у нее не нашлось.

– Утром я сварю тебе кофе, – пообещал Саймон, обнимая ее под одеялом. – С корицей.

Она не ответила, потому что уснула первой. Утро будет утром.