Текст книги "Девушка с татуировкой дракона"

Клан Вангеров состоял из сотни персонажей, если считать всех внучатых племянников и троюродных братьев и сестер. Чтобы охватить всех членов семьи, Микаэлю пришлось создать у себя в лэптопе отдельную базу данных. Он использовал программу «Ноутпэд» (www.ibrium.se) – гениальный продукт, который родился в творческом союзе двух ребят из стокгольмского Королевского технологического института. Авторы распространяли его через Интернет как демоверсию. Микаэль считал, что эта программа совершенно незаменима при журналистских расследованиях. Каждому члену семьи в базе данных отводился отдельный документ-файл.

Генеалогическое древо семьи достоверно прослеживалось до начала XVI века, когда предки Хенрика носили фамилию Вангеерсад. Сам Хенрик считал, что она, возможно, происходила от голландской фамилии ван Геерстад. Если это так, то их родословная восходила к XII веку.

Позже семья проживала в Северной Франции и оказалась в Швеции вместе с Жаном Батистом Бернадотом[58]58
  Бернадот Жан Батист (1763–1844) – маршал Франции (1804). Участник революционных и Наполеоновских войн. В 1810 г. по настоянию императора Наполеона I занял шведский престол. В 1813 г. командовал шведскими войсками в войне против Франции. В 1818–1844 гг. – шведский король Карл XIV Юхан, основатель династии Бернадотов.


[Закрыть] в начале XIX века. Александр Вангеерсад был военным; лично короля он не знал, но в любом случае прославился как талантливый начальник гарнизона и в 1818 году получил имение Хедебю в благодарность за многолетнюю и честную службу. У Александра имелись также собственные средства, которые он потратил на покупку больших лесных массивов в Норрланде. Его сын Адриан родился во Франции, но по воле отца переехал в находившийся далеко от парижских салонов провинциальный норрландский городишко Хедебю, дабы управлять имением. Он занимался сельским и лесным хозяйством, используя новые методы, которые практиковались на континенте, и заложил целлюлозную фабрику, вокруг которой и возник город Хедестад.

Внука Александра звали Хенриком; именно он сократил фамилию, так они стали именоваться Вангер. Хенрик торговал с Россией и построил небольшой торговый флот; его шхуны в середине XIX века ходили в Балтию, Германию и Англию – центр мировой сталелитейной промышленности. Он расширил семейный бизнес – основал достаточно скромный по тем временам горный промысел и несколько первых в регионе металлургических заводов. После него осталось двое сыновей, Биргер и Готфрид, которые превратили Вангеров в клан финансистов.

– Ты знаешь старые законы наследования? – спросил Хенрик Вангер.

– Вообще-то не очень.

– Прекрасно тебя понимаю. Я и сам вечно путаюсь в этом деле. Биргер и Готфрид, как гласит семейное предание, не ладили. Они, как кошка с собакой, ожесточенно боролись за власть и влияние на семейный бизнес. В конце концов этот конфликт все осложнил и начал потенциально угрожать перспективам бизнеса. Поэтому их отец перед смертью решил сделать так, чтобы каждый член семьи наследовал некую долю всего предприятия. Затея сама по себе вполне здравая, но, к сожалению, сложилась ситуация, когда мы, вместо того чтобы подключать компетентных специалистов и партнеров извне, получили в наследство концерн, правление которого состояло из родственников с одним или несколькими процентами голосов.

– Неужели все это актуально и по сей день?

– В том-то и дело. Если кто-нибудь из членов семьи захочет продать свою долю, то сделка может состояться только внутри клана. На ежегодное собрание акционеров сейчас съезжается около пятидесяти носителей фамилии Вангер и их потомков. У Мартина примерно десять процентов акций. У меня – пять, поскольку много акций я продал, кстати, тому же Мартину. Мой брат Харальд владеет семью процентами, а большинство остальных владеют только одним процентом или половиной процента.

– Я об этом ничего не знал… Попахивает каким-то Средневековьем.

– Да бред чистейший. На деле это означает, что Мартин сначала должен заручиться поддержкой по крайней мере двадцати – двадцати пяти процентов совладельцев, что, поверь мне, не так-то легко, а потом уже предпринимать те или иные действия.

Затем Хенрик продолжил рассказ о семействе.

– Готфрид Вангер умер в тысяча девятьсот первом году, не оставив наследников. Правда, у него было четыре дочери, но в то время женщин в расчет не принимали. То есть им выделялась определенная доля дохода, но дела вели исключительно мужчины. И лишь когда, уже в двадцатом веке, женщины получили право голосовать на выборах, они смогли участвовать и в собраниях акционеров.

– Надо же, настоящая либеральная революция…

– Ирония неуместна. Тогда были другие времена и другие нравы. Далее… У брата Готфрида, Биргера Вангера, имелось три сына – Юхан, Фредрик и Гидеон Вангеры; все они родились в конце девятнадцатого века. Гидеон не в счет – он продал свою долю и уехал в Америку, где до сих пор остались Вангеры, его потомки. А вот Фредрик и Юхан управляли акционерным обществом вплоть до того момента, когда был создан современный концерн «Вангер».

Хенрик снова извлек свой альбом и показал фотографии. На снимках начала прошлого века были запечатлены двое мужчин с массивными подбородками и прилизанными волосами. Они уставились прямо в объектив: строгие лица без тени улыбок.

– Юхана Вангера в семье считали самородком. Он получил образование и стал инженером, постоянно совершенствуя производство и внедряя собственные запатентованные изобретения. Концерн специализировался на стали и железе, но расширялся и за счет других отраслей – например, текстильной. Юхан Вангер умер в пятьдесят шестом году, оставив трех дочерей – Софию, Мэрит и Ингрид, первых женщин, автоматически получивших право участвовать в собраниях акционеров.

Второй брат, Фредрик Вангер, – мой отец. Он был бизнесменом и руководителем производства и использовал изобретения Юхана, чтобы наращивать доходы. Отец умер в шестьдесят четвертом. До самой смерти он активно участвовал в руководстве концерном, хотя еще в пятидесятые годы передал мне ведение дел. Получилось точь-в‑точь как у предыдущего поколения, но наоборот. У Юхана Вангера были только дочери. – Хенрик Вангер показал фотографии женщин с мощными бюстами, в широкополых шляпах и с зонтами в руках. – А у Фредрика – моего отца – рождались одни сыновья. Всего нас было пятеро братьев: Рикард, Харальд, Грегер, Густав и я.

Чтобы не запутаться окончательно в многочисленных членах семейства Вангеров, Микаэль скрепил скотчем несколько листов формата А4 и принялся вычерчивать генеалогическое древо. Особо он выделил имена членов семьи, которые находились на острове во время роковой встречи 1966 года и хотя бы теоретически могли иметь отношение к исчезновению Харриет Вангер.

Детей до двенадцати лет Микаэль не принимал во внимание – конечно, с Харриет Вангер могло случиться все, что угодно, но все же пренебрегать здравым смыслом не следовало. Немного поразмыслив, он вычеркнул и Хенрика Вангера – если старик имел какое-то отношение к исчезновению внучки своего брата, то все его действия за последние тридцать шесть лет носят чисто психопатический характер. Отпадала также мать Хенрика, которая в 1966 году пребывала в почтенном возрасте – ей был восемьдесят один год. Оставалось всего-навсего двадцать три члена семейства, которых, по мнению Хенрика, можно было зачислить в группу «подозреваемых». Семеро из них за это время умерли, а несколько человек достигли весьма преклонного возраста.

Однако Микаэль не мог безоговорочно согласиться с Хенриком Вангером в том, что к исчезновению Харриет непременно причастен кто-то из членов семьи. В список подозреваемых следовало бы включить еще несколько посторонних людей.

Дирк Фруде начал работать у Хенрика Вангера адвокатом весной 1962 года. Далее, если исключить господ, кто из прислуги присутствовал в то время, когда пропала Харриет? Нынешний «дворник» Гуннар Нильссон – есть у него алиби или нет, – ему тогда было девятнадцать лет; и его отец Магнус Нильссон… Оба имели к острову самое непосредственное отношение. Так же, как и художник Эушен Норман и пастор Отто Фальк… Был ли Фальк женат? Хозяин Эстергорда Мартин Аронссон и его сын Йеркер жили на острове и к тому же общались с Харриет на протяжении всего ее детства – какие у них были отношения? Был ли женат Мартин Аронссон? Кто еще был тогда в имении?

Постепенно список Микаэля увеличился примерно до сорока человек. Наконец он нервно бросил фломастер на стол. Стрелки часов уже показывали половину четвертого утра, а термометр застыл на двадцать одном градусе ниже нуля. Похоже, холода затянутся. Блумквисту ужасно захотелось в свою кровать на Бельмансгатан.

В девять часов утра среды Микаэля разбудил стук в дверь – приехали специалисты из компании «Телия», чтобы устанавливать телефонную розетку и модем. В одиннадцать часов Блумквист наконец получил доступ к Всемирной паутине и теперь почувствовал себя полностью «упакованным».

Однако его мобильный телефон по-прежнему молчал. Эрика не отвечала на звонки Микаэля целую неделю; наверное, не на шутку разозлилась. А теперь и Блумквист решил продемонстрировать упрямство – он категорически не будет звонить ей в офис. Когда он звонит на мобильный, она видит, что это он, и имеет возможность выбрать, ответить или нет. Значит, просто не хочет отвечать.

Микаэль залез в свою электронную почту, на которой скопилось около трехсот пятидесяти сообщений, присланных ему за последнюю неделю. Штук двенадцать он оставил, остальные же потер – они оказались спамом или рассылками. Первое же открытое им письмо пришло с адреса «[email protected]» и состояло из такой фразы:

НАДЕЮСЬ, ЧТО В ТЮРЬМЕ ТЕБЯ ОПЕТУШАТ, СВИНЬЯ ТЫ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ.

Микаэль сохранил письмо в папке под названием «Интеллектуальная критика». Сам же отправил короткое послание на адрес: «[email protected]».

Привет, Рикки. Вероятно, ты на меня очень злишься, поскольку не отвечаешь на звонки и не звонишь сама. Хочу только сообщить, что у меня теперь есть доступ к Сети, и когда ты наконец почувствуешь, что можешь меня простить, надеюсь, что отправишь мне мейл. Кстати, Хедебю – кошмарное местечко, но достойно того, чтобы почтить его своим присутствием. М.

Когда подошло время обеда, Микаэль уложил свой лэптоп в сумку и прогулялся до «Кафе Сусанны», где припарковался к своему любимому столику в углу. Сусанна принесла ему кофе и бутерброд, с любопытством посмотрела на компьютер и поинтересовалась, над чем сейчас работает журналист. Микаэль впервые воспользовался своей «легендой», объяснив, что его нанял Хенрик Вангер для написания истории своей семьи. Они обменялись любезностями. Затем Сусанна предложила Микаэлю обратиться к ней, когда он захочет настоящих разоблачений.

– Я прислуживала у Вангеров целых тридцать пять лет и знаю множество сплетен об этой семье, – сказала она и важно прошествовала на кухню.

Судя по генеалогическому древу, которое набросал Микаэль, род Вангеров упорно размножался. Включая детей, внуков и правнуков – последних он даже не стал вносить в таблицу, – потомство братьев Фредрика и Юхана Вангеров насчитывало около пятидесяти человек. Микаэль также обратил внимание на то, что представители династии отличались завидным долголетием. Фредрик Вангер дожил до семидесяти восьми, его брат Юхан – до семидесяти двух. Ульрика умерла в восемьдесят четыре года. Из оставшихся в живых братьев Харальду был девяносто один, а Хенрику – восемьдесят два.

Исключение составлял брат Хенрика Густав, который умер от болезни легких в возрасте тридцати семи лет. Хенрик говорил, что Густав всегда был болезненным и держался немного особняком. Холостяк, он не имел детей.

В прочих случаях ранняя смерть членов семьи объяснялась не болезнью, а иными причинами. Рикард Вангер отправился добровольцем на Зимнюю войну и погиб на Карельском фронте, когда ему исполнилось тридцать три года. Готфрид Вангер, отец Харриет, утонул за год до ее исчезновения. Сама Харриет пропала в шестнадцать.

Микаэль отметил парадокс: именно эту ветвь рода в трех поколениях – дедушку, отца и дочь – постигали несчастья. После Рикарда остался только Мартин Вангер, который к пятидесяти пяти годам был еще не женат и бездетен. Правда, Хенрик сообщил Микаэлю, что у Мартина есть гражданская жена, проживающая самостоятельно в Хедестаде.

Мартину Вангеру было восемнадцать лет, когда исчезла его сестра. Он принадлежал к небольшому числу ближайших родственников, которых более или менее уверенно можно было вычеркнуть из списка подозреваемых. В ту осень Мартин жил в Уппсале, где учился в последнем классе гимназии. Он спешил на семейную встречу, но прибыл только ближе к вечеру, и когда его сестра бесследно исчезла, находился среди тех, кто наблюдал за аварией с другой стороны моста.

Микаэль отметил еще две особенности генеалогического древа. Во-первых, Вангеры сплошь были моногамны, браки у них заключались один раз и на всю жизнь. Никто из клана не разводился и не вступал в повторный брак, даже если овдовел еще в молодости. Микаэль задумался о том, насколько такой его вывод коррелирует с реальной статистикой. Сесилия Вангер разъехалась со своим мужем несколько лет назад, но официально по-прежнему оставалась замужем.

Во-вторых, семья в географическом отношении оказалась разделена на мужскую и женскую половины. Потомки Фредрика Вангера, к которым принадлежал Хенрик, традиционно играли ведущую роль в концерне и в основном жили в Хедестаде или в его окрестностях. Юхан же Вангер произвел на свет исключительно девиц, которые в итоге вышли замуж и перебрались в разные регионы Швеции. Представители этой ветви Вангеров жили в основном в Стокгольме, Мальмё и Гётеборге или за границей и приезжали в Хедестад только на летние каникулы или на важные корпоративные встречи. Единственное исключение составляла Ингрид Вангер, чей сын Гуннар Карлман проживал в Хедестаде и являлся главным редактором местной газеты «Хедестадс-курирен».

Выступая как частный детектив, Хенрик пришел к выводу, что «скрытый мотив убийства Харриет» следует искать внутри семейного предприятия. Во-первых, он ни от кого не скрывал, что придерживается очень высокого мнения относительно выдающихся способностей Харриет. А во-вторых, вполне могло статься, что тот, кто убил Харриет, целился в самого Хенрика, зная, как он ее любит. Кроме того, нельзя было исключить и того, что Харриет, например, раздобыла какую-то приватную информацию, касающуюся концерна, и тем самым стала представлять для кого-то угрозу. Все это были лишь версии, которые, впрочем, позволили определить группу из тринадцати человек. Их Хенрик считал «особенно перспективными».

После вчерашней беседы со стариком Микаэлю многое стало ясно. Например, почему Хенрик ненавидит свое семейство. Вначале Микаэлю казалось, это из-за того, что Хенрик считает свою семью причастной к исчезновению Харриет. Но теперь он пришел к выводу, что бывший глава концерна, в общем-то, вполне трезво оценивает своих родственников.

Семейство, которое на финансовом и общественном поприщах добивалось успехов, в частной жизни выглядело откровенно неблагополучным.

Отец Хенрика был холодным и бесчувственным человеком; он производил на свет детей и взваливал заботы об их воспитании на плечи жены. До шестнадцатилетнего возраста дети почти не видели своего отца – разве что на особых семейных торжествах, где они должны были присутствовать, но держаться незаметно. Хенрик не мог припомнить ни единого намека на проявление любви со стороны отца. Зато тот никогда не отказывал себе в удовольствии упрекнуть сына, которого вообще часто подвергал беспощадной критике. До телесных наказаний дело доходило нечасто, да этого и не требовалось. Правда, в конце концов Хенрику удалось заслужить уважение отца, но гораздо позже, когда он стал приносить пользу концерну Вангеров.

Старший брат, Рикард, наконец взбунтовался и после серьезного конфликта, причины которого в семье никогда не обсуждались, уехал учиться в Уппсалу. Там он примкнул к рядам нацистов и в конце концов оказался в окопах Карельского фронта.

О том, что тем же политическим путем пошли еще два брата, Хенрик Вангер тогда не упомянул.

Харальд и Грегер Вангеры в 1930 году отправились вслед за старшим братом в Уппсалу. Между собой эти двое были очень близки, но насколько тесно они общались с Рикардом, Хенрик Вангер наверняка не знал. Известно, что братья примкнули к фашистскому движению Пера Энгдаля «Новая Швеция», и все последующие годы Харальд преданно следовал за Пером Энгдалем: он вступил сначала в Шведский национальный союз, затем – в «Шведскую оппозицию» и наконец – в «Новошведское движение», которое возникло после окончания войны. Его членом Харальд оставался вплоть до смерти Пера Энгдаля в 1990‑х годах, а порою даже оказывал солидную финансовую поддержку шведскому фашизму, который уже дышал на ладан.

В Уппсале Харальд Вангер изучал медицину и почти сразу попал в круги, которые проявляли большой интерес к теориям расовой гигиены и расовой биологии. Некоторое время он работал в Шведском институте расовой биологии и как врач стал одним из инициаторов кампании за стерилизацию «элементов нежелательного населения».

Цитата, Хенрик Вангер, том 2, 02950:

Но Харальд на этом не остановился. В 1937 году он стал соавтором – слава богу, под псевдонимом – книги «Новая Европа народов». Об этом мне стало известно только в 1970‑х годах. У меня есть копия, которую я дам вам почитать. Возможно, это одна из самых отвратительных книг, когда-либо выходившая на шведском языке. Харальд выступал не только за стерилизацию, но и за эвтаназию – за активную помощь в умерщвлении тех людей, которые не соответствовали его эстетическим вкусам и не вписывались в его представление об идеальной шведской нации. Иными словами, он агитировал за массовые убийства в книге, написанной безупречным академическим языком и содержащей все мыслимые медицинские аргументы. Надо избавиться от инвалидов. Не допускать увеличения доли саамского населения, которое отмечено монгольским влиянием. Психически неполноценные воспримут смерть как избавление. Это ведь так? Беспутные женщины, бродяги, цыгане и евреи… Можете продолжить сами. С точки зрения моего брата, Освенцим вполне мог располагаться в Даларна.

Грегер Вангер после войны стал преподавателем, а затем и директором гимназии в Хедестаде. Хенрик тогда предполагал, что после войны брат расстался с партией и навсегда выкинул из головы идеи нацизма. Умер Грегер в 1974 году, и, только разбирая его архивы, из его переписки Хенрик узнал, что в 1950‑х годах брат примкнул к абсолютно бессмысленной и идиотской секте – к Северной рейхспартии (NRP). В ее рядах он и оставался до самой смерти.

Цитата, Хенрик Вангер, том 2, 04167:

Получается, что трое из моих братьев были в политическом отношении больными людьми. Насколько больными они были в других отношениях?

Единственным братом, к которому Хенрик Вангер относился с симпатией, был Густав, который скончался от болезни легких в 1955 году. Его нисколько не интересовала политика, он считался отрешившейся от мира артистической натурой и не проявлял ни малейшего интереса ни к бизнесу, ни к работе в концерне.

Микаэль спросил Хенрика:

– Значит, сейчас в живых остались только вы и Харальд. Почему он переехал обратно в Хедебю?

– Он вернулся домой в семьдесят девятом году, незадолго до своего семидесятилетнего юбилея. У него здесь дом.

– Наверное, странно жить бок о бок с братом, которого ненавидишь…

Хенрик Вангер с удивлением посмотрел на Микаэля.

– Ты меня неправильно понял. Я скорее жалею своего брата, чем ненавижу; он – полный идиот… И это он меня ненавидит.

– Вот как?

– Именно. Думаю, поэтому он и вернулся – чтобы провести последние годы, ненавидя меня на более близком расстоянии.

– Но откуда такое отношение?

– Дело в моей женитьбе.

– Объясните…

С детства Хенрик Вангер не слишком ладил со старшими братьями. Он, единственный из них, проявлял склонность к занятиям бизнесом, и отец возлагал на него большие надежды. Хенрик не интересовался политикой и не стремился попасть в Уппсалу, выбрав изучение экономики в Стокгольме. После того как ему стукнуло восемнадцать, он проводил все каникулы на должности практиканта в каком-нибудь из многочисленных офисов концерна «Вангер» и в итоге досконально изучил все нюансы семейного предприятия.

10 июня 1941 года, посреди разбушевавшейся Второй мировой войны, Хенрика на шесть недель отправили в Германию, в торговое представительство концерна «Вангер» в Гамбурге. Ему тогда только исполнился двадцать один год, и в качестве наставника и компаньона к нему приставили немецкого представителя концерна, ветерана предприятия Хермана Лобака.

– Не хочу загружать вас деталями, но, когда я собирался в дорогу, Гитлер со Сталиным считались добрыми друзьями и никакого Восточного фронта еще не было и в помине. Всем еще казалось, что Гитлер непобедим. Чувства оптимизма и отчаяния тогда нельзя было назвать взаимоисключающими. И хотя прошло более полувека, но по-прежнему трудно подобрать слова, чтобы охарактеризовать те настроения. Поймите меня правильно – я никогда не был нацистом, и Гитлер представлялся мне комичным опереточным персонажем. Но рядовых жителей Гамбурга вдохновляли надежды на счастливое будущее. А война неумолимо приближалась, и за то время, что я там провел, Гамбург несколько раз подвергался бомбардировкам. Но народу казалось, что это временные и случайные неприятности, все ждали, что скоро наступит мир и Гитлер выстроит свою Neuropa – новую Европу. Людям хотелось верить в то, что Гитлер – бог; во всяком случае, так утверждала пропаганда.

Хенрик Вангер открыл один из многочисленных фотоальбомов.

– Вот Херман Лобак. Он пропал без вести в сорок четвертом году – скорее всего, погиб при бомбежке. О его судьбе мы так никогда ничего и не узнали. За недели, проведенные в Гамбурге, мы с ним подружились. Я тогда гостил у него и его семьи в прекрасной квартире, расположенной в престижном квартале Гамбурга, и мы ежедневно общались. Он был так же далек от нацизма, как и я, но для удобства вступил в нацистскую партию. Членский билет открывал ему нужные двери и облегчал возможность заниматься бизнесом от имени концерна «Вангер» – чем мы, собственно, и занимались. Мы строили товарные вагоны для их поездов – меня всегда интересовало, не отправлялась ли их часть в Польшу. Мы продавали ткань для их униформы и лампы для их радиоприемников – хотя официально, разумеется, не знали, как использовались эти товары. Херману Лобаку удавалось заключать выгодные контракты, он был веселым и приятным малым. Просто идеальным нацистом. Впоследствии я понял, что все это время ему приходилось тщательно скрывать свою тайну.

В ночь на двадцать второе июня Херман Лобак постучался ко мне в спальню и разбудил меня. Моя комната располагалась по соседству со спальней его жены, и он знаками предложил мне одеться и следовать за ним. Мы спустились на этаж ниже и уселись в курительном салоне. Я понял, что Лобаку даже не удалось сомкнуть глаз. Радио было включено, и я понял, что произошло что-то трагическое. Началась операция «Барбаросса». Германия напала на Советский Союз в праздник летнего солнцестояния.

В знак отчаяния Хенрик Вангер всплеснул руками.

– Херман достал две рюмки и налил их по полной шнапсом. Он явно был в шоке. Когда я спросил его, что теперь будет, он ответил: теперь наступит конец Германии и нацизма. Я не поверил ему – ведь Гитлер казался непобедимым, – но Лобак выпил со мной за гибель Германии. А потом перешел к делу.

Микаэль кивнул в знак того, что внимательно следит за рассказом.

– Во-первых, он не смог связаться с моим отцом, чтобы получить распоряжения, но по собственной инициативе решил прервать мое пребывание в Германии и как можно скорее отправить меня домой. Во-вторых, он хотел попросить меня об одном одолжении.

Хенрик Вангер указал на пожелтевшую фотографию темноволосой женщины в полупрофиль.

– Херман был женат уже сорок лет, но в девятнадцатом году он встретил женщину редкой красоты и к тому же вдвое моложе себя – всего лишь бедную простую швею. Он влюбился в нее до бесчувствия и стал за ней ухаживать. Как многие другие состоятельные мужчины, он мог себе позволить поселить ее в квартире, расположенной недалеко от офиса. Она стала его любовницей и в двадцать первом году родила ему дочь, которую назвали Эдит.

– Состоятельный пожилой господин, бедная молоденькая барышня и дитя любви – вряд ли этот сюжет может стать поводом для скандала, даже в то время, – прокомментировал Микаэль.

– Безусловно. Но дело в том, что женщина была еврейкой, и Лобак, соответственно, стал отцом еврейки. И все это происходит в самом сердце нацистской Германии. И его причислили к предателям расы.

– Ах, вот что… Это меняет дело. И что же дальше?

– Мать Эдит схватили в тридцать девятом году. Она исчезла, и мы можем только догадываться, как трагично сложилась ее судьба. Но ведь все знали, что у нее осталась дочь, которая пока не значилась в списках для депортации, и ее разыскивал отдел гестапо, занимавшийся охотой на беглых евреев. Летом сорок первого года, в ту же неделю, когда я прибыл в Гамбург, в гестапо пронюхали о связи матери Эдит с Херманом Лобаком. Его, разумеется, вызвали на допрос. Он не стал отрицать ни любовную связь, ни отцовство, но заявил, что не общался с дочерью уже десять лет и не имеет понятия о ее местонахождении.

– А где же на самом деле находилась его дочь?

– Я ежедневно встречал ее в доме Лобака. Это была симпатичная замкнутая двадцатилетняя девушка, которая убирала мою комнату и помогала подавать ужин. В тридцать седьмом году – а к тому времени преследования евреев продолжались уже несколько лет – мать Эдит стала умолять Лобака о помощи. И он помог – Херман любил свою внебрачную дочь так же сильно, как и детей от законного брака.

Он умудрился спрятать свою дочь в самом невероятном месте – прямо под носом у всех. Выправил ей фальшивые документы и нанял ее к себе в дом в качестве экономки.

– А его жена знала, кто такая на самом деле эта служанка?

– Нет, не имела об этом ни малейшего понятия.

– И что же потом?

– Так продолжалось четыре года, и все вроде бы шло хорошо, но теперь Лобак чувствовал, что петля на его шее затягивается. Рано или поздно гестаповцы появились бы на пороге его дома. Он поведал мне обо всем этом ночью, за пару недель до моего возвращения в Швецию. Потом привел дочь и представил нас друг другу. Она очень стеснялась и даже боялась встретиться со мной взглядом. Лобак умолял меня спасти ей жизнь.

– Но как?

– Он уже обо всем позаботился. Изначально я должен был остаться еще на три недели, затем доехать поездом до Копенгагена и пересечь пролив на корабле – такая поездка даже тогда считалась относительно безопасной. Но всего через два дня после нашего разговора из Гамбурга должен был отправиться грузовой пароход, принадлежавший концерну «Вангер», и взять курс на Швецию. Лобак хотел, чтобы я незамедлительно покинул Германию на этом пароходе. Чтобы скорректировать планы и маршрут, требовалось разрешение службы безопасности, но хлопоты с этими бюрократами Лобак брал на себя. А пока ему было важно, чтобы я оказался на борту.

– И наверняка вместе с Эдит?

– Эдит должна была проникнуть на корабль, укрывшись в одном из трехсот ящиков с оборудованием. Предполагалось, что я смог бы ее защитить, если б ее обнаружили до того, как мы покинем немецкие территориальные воды, и помешать капитану совершить какую-нибудь оплошность. При благополучном же развитии событий мне следовало дождаться, пока мы отплывем подальше от Германии, и выпустить ее из ящика.

– Неплохо.

– Задумано-то все было действительно неплохо, но поездка обернулась сущим кошмаром. Капитана корабля звали Оскар Гранат, и он не обрадовался тому, что ему придется отвечать за наследника его работодателя. Мы покинули Гамбург в конце июня, около девяти часов вечера. Не успел корабль покинуть гавань, как раздался сигнал воздушной тревоги. Начался налет английских бомбардировщиков – самый мощный из тех, что мне довелось пережить, – и, разумеется, они метили в гавань. Не скрою, я почти описался, когда поблизости от нас начали рваться бомбы. Однако нас спасло просто чудо, с поврежденным двигателем кораблю удалось прорваться сквозь жуткий шторм – ночью! – и не нарваться на установленные в воде мины. На следующий день мы прибыли в Карлскруну… Вас, наверное, интересует, что произошло с девушкой?

– Мне кажется, я уже знаю.

– Мой отец, разумеется, взбесился. Я рисковал всем чем можно и чем нельзя – это была настоящая горячка. Девушку могли депортировать в любую секунду – ведь шел сорок первый год. Но к тому времени я уже был без памяти влюблен в нее, как когда-то Лобак влюбился в ее мать. Я был непреклонен и поставил своему отцу ультиматум: либо он благословляет меня на этот брак, либо пусть ищет другого подающего надежды наследника для семейного предприятия. Отец сдался.

– Она что, умерла?

– Да, она ушла из жизни слишком рано. В пятьдесят восьмом году. Мы прожили вместе около шестнадцати лет. У нее оказался врожденный порок сердца. И к тому же выяснилось, что я бесплоден – поэтому наш брак оказался бездетным. Вот почему мой брат меня ненавидит.

– Только потому, что вы на ней женились?

– Потому, что я – используя его терминологию – женился на грязной жидовской шлюхе. Он считал, что я совершил предательство по отношению к расе, народу, морали – ко всем принципам, которые он отстаивал.

– Да он просто чокнутый…

– Ты даже не представляешь, насколько прав.