Электронная библиотека » Стивен Эриксон » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Дань псам. Том 2"


  • Текст добавлен: 22 декабря 2020, 01:14


Автор книги: Стивен Эриксон


Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Говорят, никакая радость не выдержит веса правды. Распростертая сверху Ваза вдруг сделалась тяжелей.


Ваза из Дома Видикас тоже молчала, вспоминая сегодняшнее утро, один из тех немногих случаев, когда она завтракала в компании мужа. В выражении его лица она видела легкую насмешку или, во всяком случае, намек на нее, в тщательно выверенных жестах сквозила издевка, словно, сидя за столом друг напротив друга, они оба лишь играли шаблонные благопристойные роли. И, казалось, находили облегчение в том, как просто обоим дается эта фальшь.

Она подозревала, что удовлетворение Горласа отчасти основано на его знании про ее личную жизнь, словно ему была приятна ответственность за ее все ускоряющееся падение; что его непроницаемое спокойствие обещает поддержку, на которую можно положиться, остров, к которому можно направиться, когда слишком уж разбушуются волны, когда она почувствует, что уже не просто плавает над бездной, а именно тонет.

Тем самым ее так называемая личная жизнь оставалась его собственностью. Она ему принадлежала, так что он мог позволить пользоваться ею кому-то еще. Она даже стала ощущать между ними определенное влечение такого рода, какого давно уже… какого никогда еще не чувствовала. Она поняла, что такая делается ему желанней.

Кажется, он решил пройти по очень узенькому мостику. В конце концов, какая-то ее часть все же принадлежала ей самой – и никому другому, что бы они там ни думали, – и она, когда до того дойдет, будет следовать собственным решениям, делать выбор в свою пользу и больше ничью. Да, супруг ее затеял чрезвычайно опасную игру, что ему еще, может статься, предстоит обнаружить.

Он как бы между делом упомянул о размолвке между Шарданом Лимом и Ханутом Орром – само собой, какая-то мелочь, которая скоро забудется. Однако сейчас всё довольно напряженно, и ни один из союзников не желает ничего обсуждать с Горласом. Ханут Орр, однако, как бы между прочим упомянул Горласу в личной беседе кое-какие странные вещи – любопытные, похожие на намеки, ну да ладно. Очевидно, драгоценному эго Ханута Орра нанесена какая-то рана, но подобное неизбежно – такое эго постоянно нужно подкармливать, иначе оно попросту сдуется, наткнувшись на острые шипы действительности.

Настроение Шардана Лима тоже вдруг испортилось. То он по-настоящему счастлив, а на следующий день ходит надутый и раздраженный.

Хуже, чем дети, право слово. Начинаешь подозревать, что дело в женщине…

Ваза встретила новости без особого интереса, не без удивления обнаружив, что у нее неплохо выходит притворяться, блюсти необходимые приличия. Хозяйка Дома, жемчужная награда Хозяина, гладкая на ощупь, тонкая, словно фарфоровая статуэтка. Безразличная к окружающему миру и его грязным, неблаговидным подробностям. В конце концов, такова привилегия относительного богатства, поощряющая естественную наклонность сплести себе уютный кокон. Который предохраняет от обыденных неприятностей, банальных несчастий, всех тех тривиальных нужд и потребностей, тех грубых волнений, что делают жизнь простонародья невыносимой.

А потом ты с постепенно нарастающим ужасом обнаруживаешь, что мир у тебя внутри ничем особенным не отличается; что всех этих карикатурных недостатков человеческой натуры не избежать – они высятся рядом и сверкают, словно полированные безделушки, оставаясь, однако, столь же дешевыми и грязными.

Ваза молча размышляла о дарах, что достаются на долю избранных – а ведь сама она была избранной из избранных! Богатый муж, становящийся все богаче, один из его ближайших союзников в качестве любовника (и эту приманку она, возникни необходимость, готова использовать еще не раз), а теперь и другой любовник – о котором Горлас практически ничего не знает. Во всяком случае, надо на это надеяться.

Сердце ее вдруг затрепетало. Что, если он приказал за мной следить? Возможность была вполне реальной, только что она может поделать? И что сделает ее муж, обнаружив, что ее нынешний любовник в его игру не включен? Что он ему даже незнаком, явно вне его досягаемости, его чувства контроля. Поймет ли он тогда, что она тоже теперь вне его контроля?

Горлас может запаниковать. И, честно говоря, может возжаждать крови.

– Будь осторожен, Кро… Резчик. То, что мы затеяли, очень опасно.

Он не ответил, и мгновение спустя она, оттолкнувшись от него, встала рядом с узкой кроватью.

– Он тебя убьет, – продолжила она, глядя на него, еще раз видя его закаленное прошедшими годами тело, рельефные мускулы, покрытые боевыми шрамами. Он смотрел прямо ей в глаза, но его мысли и чувства оставались скрыты, неизвестны.

– Он ведь дуэлянт?

Она кивнула.

– Один из лучших в городе.

– Дуэлей я не боюсь, – сказал он.

– И напрасно, Резчик. В любом случае, учитывая твое… положение, не думаю, что он станет придерживаться формальностей. Наймет десяток бандитов, чтобы тебя прикончить. Или даже убийцу.

– И что, – спросил он, – я, по-твоему, должен делать?

Поколебавшись, она отвернулась, чтобы взять одежду.

– Не знаю. Просто хотела тебя предостеречь, любимый.

– Подозреваю, тебе грозит даже большая опасность.

Она пожала плечами.

– Не думаю. – Потом добавила: – Впрочем, ревнивцы и завистники непредсказуемы. – Она снова повернулась и посмотрела на него. – А ты, Резчик, завидуешь?

– Горласу Видикасу? – Похоже, вопрос его удивил, она видела, что он задумался. – Иметь титул и богатство действительно было бы неплохо. Хотя, если они у тебя от рождения, это еще не значит, что ты их достоин, само собой, так что он, может статься, и не заслуживает своих привилегий – а может, заслуживает, тут тебе видней, чем мне.

– Я не это имела в виду. Когда я с ним, когда мы занимаемся любовью?

– А, вот что. И часто это случается?

– Бывает.

– Занимаетесь любовью? Или он просто тобой пользуется?

– Фу, как грубо!

Тот, прежний Крокус вскочил бы сейчас на ноги, поспешно осыпал бы ее неловкими извинениями. Этот же остался на кровати, глядя на нее спокойными глазами. Ваза чуть вздрогнула и подумала, что, кажется, испугалась. Она полагала за собой определенный… контроль. Над происходящим. Над ним. Теперь она уже не была столь уверена.

– Что тебе от меня нужно, Ваза? – спросил он ее. – Чтобы это длилось год за годом? Свидания в пыльных заброшенных спальнях? Чтобы у тебя было что-то, чего нет у Горласа? Ты ведь не собираешься от него уходить, верно?

– Как-то раз ты предложил мне бежать вместе с тобой.

– Если и так, – ответил он, – ты сказала твердое «нет». Что с тех пор изменилось?

– Я.

Он прищурился.

– То есть теперь ты… убежала бы? И все бросила? Усадьбу, деньги? – Он устало обвел рукой комнату. – Ради такой вот жизни? Пойми, Ваза: большинство людей живут в своем маленьком мирке. И ограничений в нем намного больше, чем ты думаешь…

– По-твоему, с благородными это не так?

Он рассмеялся.

В ней вспыхнула ярость, и, чтобы не выпустить ее наружу, Ваза принялась одеваться.

– Обычное дело, – сказала она, радуясь, что голос ее спокоен. – Чему я удивляюсь? Низкорожденные думают, что нам все дается легко, что мы можем делать что захотим, ехать куда захотим. Что любой наш каприз немедленно удовлетворяется. Им не приходит в голову… – она развернулась к нему, увидела, как его глаза расширились, когда он почувствовал ее гнев. – Тебе не приходит в голову, что такие, как я, могут страдать.

– Я не говорил ничего…

– Ты засмеялся.

– Куда ты сейчас отправишься, Ваза? Обратно домой. В усадьбу, где к тебе кинутся горничные, желая услужить. Где тебя уже дожидается перемена одежды и украшений. Само собой, после неспешно принятой ванны. – Он резко сел. – Живший в этой комнате корабельный плотник находился здесь, поскольку больше ему идти было некуда. Это была его усадьба. Временная, зависящая от прихоти Дома Видикас, и когда его основания быть здесь оказались исчерпаны, он ушел искать себе для жизни другое место – если повезет. – Он взял рубаху. – А я куда сейчас отправлюсь? Для начала – на улицу. В той же одежде, что и раньше, и сменить ее в ближайшее время мне не светит. А когда стемнеет? Быть может, удастся пристроиться еще на ночку под крышей таверны «Феникс». Если я отправлюсь помогать на кухне, меня покормят, если у Мизы будет хорошее настроение, то и помыться дадут. А завтра мне предстоит снова отвечать на те же вызовы жизни, на тот же самый вопрос «а что дальше?». – Он обернулся к ней, и она увидела у него на лице ироническую усмешку, которая, однако, постепенно ушла. – Ваза, я вовсе не утверждаю, что тебя что-то хранит от страданий. Будь это так, тебя бы тут сейчас не было, верно? Я говорил про ограниченные мирки. Они повсюду, но это не значит, что они одинаковые. Некоторые, чтоб их, значительно ограниченней других.

– У тебя есть из чего выбрать, Резчик, – сказала она. – Выбор больший, чем у меня когда-либо был.

– Ты могла отказать Горласу, когда он просил твоей руки.

– В самом деле? Я вижу, что не все в тебе изменилось – ты, как и прежде, наивен.

Он пожал плечами.

– Тебе видней. Так что же дальше, Ваза?

От его неожиданного и, похоже, безо всяких усилий согласия у нее перехватило дыхание. Ему все равно. Все безразлично. Что я чувствую, каким его вижу.

– Мне нужно подумать, – сказала она, чувствуя, что теряет почву под ногами.

Он кивнул, словно этого и ожидал.

– Завтра вечером, – сказала она, – мы встретимся снова.

– Тогда и поговорим? – спросил он, чуть ухмыльнувшись.

– И это тоже.

– Ладно, Ваза.


Некоторые мысли, страшащие своей степенью самопознания, умеют прятаться глубоко среди прочих, невидимо плывя собственными маршрутами и постепенно набирая силу – без сопротивления, укрытые от того, чтобы их с ужасом осознать. Конечно, почувствовать их можно, но это не то же самое, что прорваться сквозь маскировку, вытащить их голенькими на яркий свет и увидеть, как они рассыпаются в труху. Сознание умеет играть в наперстки, забавляясь собственной ловкостью рук – сказать по правде, обычно именно так и живешь, от мгновения к мгновению, торопливо чередуя отрицание и самоуважение, подмигивая себе в зеркало, пока твои внутренние декларации и заявления громыхают фальшивой силой воли и убедительными позами.

Нет ли здесь повода для беспокойства?

Ваза Видикас, хоть и спешившая домой, все же старалась двигаться окружным путем, и шепот паранойи чуть колыхал поверхность ее мыслей.

Она думала о Резчике, о человеке, который когда-то был Крокусом. Думала о том, что означает его новое имя и обнаруженный ею новый человек. А еще она думала (там, в глубине) о том, что с ним теперь делать.

Горлас рано или поздно все узнает. И выскажет ей – или же не выскажет. Она может обнаружить, что ему все известно, лишь явившись однажды во флигель и найдя там на кровати холодный израненный труп Резчика.

Она видела, что угодила в ловушку – в такую, которую свободный человек наподобие Резчика даже не способен осознать. А еще она понимала, что выходов оттуда не слишком много, каждый прочно связан с жертвами, потерями, уходами, а некоторые попросту… отвратительны. Да, иного слова не подберешь.

Отвратительны. Она заново попробовала слово на вкус, там, в сознании. Подумала, сможет ли она вообще жить с подобным камнем на совести. Но разве я должна? Что мне такого придется сделать, чтобы думать о себе подобным образом?

Сколько жизней я готова уничтожить, чтобы обрести свободу?

Отвратительным был даже сам вопрос, тот стебель, на котором распускался благословенный цветок свободы, – взять его в руку означало быть исколотой бесчисленными шипами.

Однако она крепко его держала, терпела боль, чувствовала, как липкая кровь переполняет раны, струится по стеблю. Сжимала его изо всех сил, чтобы почувствовать, попробовать на вкус, знать, что ей предстоит… если… если я решусь.

Можно подождать, пока что-то сделает Горлас. Или же нанести удар первой.

Труп на кровати. Растоптанная роза на полу.

Резчик – не Крокус, она это ясно видела, о да. Резчик… опасен. Она вспомнила шрамы, следы от ножевых ударов, даже, быть может, от меча. И другие, вероятно, отверстия от выпущенных из лука или арбалета стрел. Он сражался, и он убивал – в этом она не сомневалась.

Уже не прежний мальчик. Но нынешний мужчина, можно ли его… использовать? Послушается ли он, не моргнув глазом, если она попросит?

И попросит ли она? Как скоро? Завтра?

Обнаружив в себе подобные мысли, нельзя не отшатнуться в ужасе, только мысли эти были глубинными, никогда не всплывали на поверхность. Свободно плавали в самой толще, извивались там, словно никак не связанные с действительностью. Они ведь не были связаны, правда? С действительностью?

Увы, были.

Нет ли здесь повода для беспокойства?


Баратол Мехар с величайшим удовлетворением обрушил свой немаленький кулак на физиономию пришельца, так что тот вылетел наружу сквозь двери кузни. Он вышел следом, потряхивая рукой, которую от удара пронзило болью.

– Я с радостью заплачу Гильдии годовой взнос, сударь, – сказал он, – как только Гильдия примет меня в свои члены. Что же касается требований оплаты, сопряженных с отрицанием моего права вести собственное дело, считайте, что первый платеж вы уже получили.

Вытаращивший на него глаза агент Гильдии – нос разбит, лицо окровавлено и уже начинает опухать, скрадывая черты, – слабо кивнул.

– Через недельку можете заглянуть за следующим взносом, – добавил Баратол, – и не стесняйтесь прихватить с собой десяток-другой коллег – сдается мне, что щедрость моя к тому времени лишь увеличится.

Вокруг уже собралась толпа зевак, но обращать на них внимания кузнец не собирался. Важен сам факт наличия свидетелей, хотя, насколько он представлял, его противостояние с Гильдией и без того было сейчас горячей темой для разговоров, так что слова его – не обязательно в верном изложении – разлетятся по городу стремительно, как чума в ветреный день.

Он повернулся и вошел в кузню.

Чаур стоял у задней двери, на нем был тяжелый, прожженный во многих местах фартук – сквозь россыпь дыр виднелась толстая подкладка, сплетенная из травы эсгир, единственного известного растения, что не возгорается, даже если бросить его прямиком в огонь. Ладони и предплечья Чаура закрывали огромные рукавицы аналогичного пошива, а в них он держал клещи, в которых был зажат быстро остывающий бронзовый завиток. Глаза Чаура сияли, он улыбался.

– Сунь-ка его поскорей обратно в печь, – сказал ему Баратол.

Дела, как и ожидалось, шли не слишком бойко. Гильдия развязала кампанию, очевидным образом угрожая включить его клиентов в черный список, который впоследствии может распространиться – и наверняка распространится – на прочие гильдии. Клиенты Баратола обнаружат, что не могут купить требуемое у представителей других профессий, и это станет для них катастрофой. Что до потребностей самого Баратола, перед ним уже закрылось большинство дверей. Он был вынужден искать альтернативы на черном рынке, а это не самый безопасный вариант.

Однако, как и предсказывал его друг Молоток, проживающие в городе малазанцы не обращали на все это давление и предостережения против того, чтобы иметь с Баратолом дело, ни малейшего внимания. Очевидно, что-то в их натуре сопротивлялось любым угрозам; услышав, что им что-то запрещается, они лишь ощетинивались, а в глазах загорался упрямый огонь. В иных случаях подобная реакция крайне рискованна, и бойня в «К'рулловой корчме» это подтвердила – скорбь по погибшим глубоко засела в Баратоле, переполняя его темным, холодным гневом. К несчастью для присланного Гильдией агента, ярость эта только что прорвалась наружу в виде инстинктивной реакции на требование денег.

И тем не менее он не для того прибыл в Даруджистан, чтобы нажить здесь врагов. Однако оказался втянут в войну. Может статься, и не в одну. Неудивительно, что настроение хреновое.

Он вышел во внутренний двор, где его сразу же обдала волна жгучего жара от двух хорошенько разожженных печей. Боевому топору требовалось новое лезвие, да и меч выковать не помешает – его можно будет носить, выходя в город.

Мирной новую жизнь, что Баратол начал в Даруджистане, назвать было нельзя.


На взгляд Мурильо, единственным достойным учеником дуэльной школы был Беллам Ном. Пятнадцатилетний парнишка, все еще пытающийся справиться с неловкостью оттого, что начал стремительно расти, подходил к занятиям с поразительным упорством. Еще удивительней было то, что Белламу в школе нравилось.

Поскольку невнимание к делам Скаллы Менакис подзатянулось, большую часть школьных обязанностей взвалил на себя Мурильо, увидевший в отдаленном родственнике Раллика (и Торвальда) типичнейшего Нома, что уже само по себе требовало уделять этому ученику внимания больше прочих. Юноша стоял сейчас перед ним, весь покрытый потом, остальной же класс быстро покидал подворье через ворота, их голоса уже затихали вдалеке. Мурильо чувствовал, что мучительно медленный темп сегодняшнего занятия Беллама совсем не удовлетворил.

– Учитель, – сказал он, – мне доводилось слышать об упражнении с подвешенными кольцами. Оно позволяет отработать идеальный выпад, когда ты протыкаешь кольцо, не коснувшись его…

– Верно, – фыркнул Мурильо. – Полезно, если выступаешь в цирке или ездишь с бродячей ярмаркой. Само собой, Беллам, когда фехтуешь рапирой, контролировать положение острия крайне важно – иного ты от меня не услышал бы. Но ценность подобного упражнения мне представляется весьма преувеличенной.

– Почему?

Мурильо некоторое время разглядывал юношу, потом вздохнул.

– Ну хорошо. Это упражнение подразумевает слишком много ограничений, большинство из которых в настоящей схватке отсутствует. Контроля за острием – я имею в виду полезный контроль – можно достигнуть лишь в совокупности с другими упражнениями. Когда он составляет единое целое с работой ногами, выбором дистанции и времени, а также с полным набором защитных и атакующих приемов, что могут потребоваться против настоящего, живого противника. Протыкание колец весьма эффектно, но та разновидность концентрации, которой оно требует, фундаментально отличается от концентрации, необходимой для дуэли. Так или иначе, ты можешь провести следующие два месяца, упражняясь с кольцами – или же осваивая искусство выжить против умелого врага, и не просто выжить, а, в свою очередь, оказаться для него реальной угрозой. – Он пожал плечами. – Разумеется, выбор за тобой.

Беллам Ном вдруг ухмыльнулся, и Мурильо сразу же увидел, как тот похож на своего столь отдаленного родственника.

– Я все равно хотел бы попробовать – само собой, в свободное время.

– Вот что я тебе скажу, – ответил Мурильо. – Научись пронзать подвешенное кольцо после несвоевременного выпада, отскока в направлении свободной руки, чтобы восстановить равновесие, двух наудачу парированных ударов, пинка в выставленную ногу противника, чтобы не дать ему или ей приблизиться, и отчаянного удара с блоком в ходе поспешного отступления. Если сумеешь, подарю тебе свою вторую рапиру.

– Сколько у меня на это времени?

– Столько, Беллам, сколько тебе потребуется.

– Добавочное время с преподавателем, – прозвучал голос из тени колоннады сбоку от них, – подразумевает дополнительную оплату.

Мурильо повернулся на голос и поклонился Скалле Менакис.

– Госпожа руководитель, мы всего лишь беседовали…

– Вы давали советы, – оборвала она его, – и определили ученику задание. Первое являет собой преподавание. Второе – неявно предложенные вами в будущем внеклассные услуги.

Ухмылка Беллама сделалась еще шире.

– Госпожа, уверяю вас, мой отец с готовностью оплатит любые дополнительные расходы.

Она вышла наружу из сумрака и хмыкнула:

– Любые?

– В разумных пределах – да.

Выглядела она ужасно. Изможденная, постаревшая, одежда в беспорядке. Не знай Мурильо истинную причину, он решил бы, что у нее похмелье – состояние редкой и недолговечной трезвости, прежде чем снова соскользнуть в мертвое алкогольное забытье. Он, однако, знал, что навалившееся на нее куда более трагично. Чувство вины, стыд, самоистязание, горе. Она лишилась нежеланного сына – вообразить, что подобное оставит ее безразличной, означало бы совсем уж ничего не понимать.

– Тебе пора идти, – сказал Мурильо Белламу.

Оба смотрели ему вслед.

– Даже удивительно, – пробормотала Скалла, когда тот оказался у ворот, – какой угловатый.

– Пройдет, – сказал он.

– Хочешь сказать, это возраст такой?

– Да.

Само собой, он прекрасно понимал эту игру – она говорит о Драсти, не говоря о нем, о жизни, которая могла его ожидать, о будущем, которого он лишился, которое она цинично похитила, когда отреклась от него. Она будет терзать себя этим раз за разом при любой возможности. Невинные на вид замечания на деле будут мазохистским самобичеванием. Чтобы это сработало, ей нужен кто-то наподобие Мурильо, который будет стоять рядом, слушать, что-то говорить и делать вид, что все в порядке, – замах, удар, замах, удар, лужа крови вокруг ее сапог. Она поймала его в ловушку – использовав для этого его обожание, его любовь, – и он уже не был уверен, что любовь эта переживет подобный поступок.

Мир так мал. И становится все меньше.

Он обошел все трущобы, где в ямах ютились нищие, – к югу от городской стены, между двумя главными воротами, которыми пользуются купцы. Осмотрел десятки неопознанных трупов. По существу для него это сделалось чем-то вроде ритуала, и хотя Драсти он представлял лишь понаслышке, все равно старался изо всех сил – ведь никто из знавших мальчика сопровождать его не стал бы. Ни Скалла, ни Мирла, ни Бедек. Время от времени Мурильо приходилось спускаться в одну из ям, чтобы внимательней взглянуть на детское тело, на нежное, присыпанное известью лицо, на закрытые словно во сне глаза – или же крепко зажмуренные в предсмертной муке. Эти молчаливые, неподвижные лица двигались теперь бесконечной чередой сквозь его сны, и процессия была столь печальной, что он просыпался весь в слезах.

Скалле он об этом ничего не говорил. Ни о том, как его и Круппа расспросы среди матросов и рыбаков не обнаружили никаких свидетельств о насильно увезенном пятилетнем мальчике. Ни о том, что и поиски в других направлениях пока что не дали никакого результата, даже намека или самого отдаленного шанса, так что перед ними во весь рост замаячил мрачный вариант с несчастным случаем, не попавшим в отчеты и не ставшим предметом расследования – просто еще один ребенок, всеми брошенный задолго до того, как пришла смерть, в списках найденных трупов такие значатся как «дважды мертвые».

– Я подумываю о том, чтобы переписать свой пай в школе, – сказала тем временем Скалла. – На тебя.

Вздрогнув, он обернулся и уставился на нее.

– Я его не приму.

– Дурак будешь – можно подумать, я и так не знаю. Ты для этого лучше подходишь. Ты – хороший учитель. Я с самого начала с трудом сохраняла в себе какой-то интерес, взялась за это чисто из-за денег, а теперь мне и вовсе наплевать. На школу, на учеников – даже многообещающих, вроде этого Нома. По большому счету, на все.

Включая тебя, Мурильо. Да, он прекрасно услышал это добавление, произносить его вслух не было ни малейшего смысла. Ну, само собой, она хочет его оттолкнуть. Как бы он ни был ей нужен для самоистязательных игрищ, намного больше ей требуется одиночество, чтобы довершить саморазрушение. Изоляция – не просто защитный механизм, она позволяет подготовиться к более жестоким наказаниям, вплоть до того, чтобы наложить на себя руки. В то же самое время Скалла может считать, что ее желание избавиться от него продиктовано милосердием. Но на деле и это тоже самоуничижение, причем выраженное в крайне обидной форме.

Не в ту он женщину влюбился. Время, Беллам Ном, это самое главное. Когда в руках клинок.

Когда в руках любовь.

Ну, по крайней мере в отношении рапиры я это понять успел.

– Не нужно решать прямо сейчас, – сказал он. – Можно попробовать еще один подход.

Не самый приятный, но тебе этого знать не нужно.

Скалла попросту отвернулась от него.

– Коли так, до завтра.


Многие взрослые, закостенев от долгих лет в неподвижности, начинают бояться мест, где никогда не были, как бы им ни хотелось перемен, чего-то нового. Но новое это представляет собой фантастический мир, бесформенный ответ на неясные желания, характеризуемый скорее своим отсутствием, нежели присутствием. Сотворенный из эмоций и воображаемых потребностей, он может иметь конкретное географическое местонахождение, а может и не иметь. Чтобы туда добраться, нужно одну за другой разорвать связи с нынешним местом, что само по себе не может не травмировать, а когда это наконец произойдет – тут-то вдруг и приходит страх.

Но не всем приходится выбирать перемены в собственной жизни. Иные перемены никто в здравом рассудке никогда не выберет. В «К'рулловой корчме» бывшая морпех Малазанской империи стоит, пошатываясь, над бесчувственным телом возлюбленной, а за спиной у нее Мураш расхаживает из угла в угол, вполголоса обзывая себя последними словами и время от времени взрываясь руганью на полудюжине разных языков.

Дымка хорошо понимала, почему Хватка решилась на свой поступок. Ярости ее это не уменьшило. Тот же самый знаток Высокого Дэнула, который только что излечил ее саму, тщательнейшим образом обследовал Хватку, как только Мураш привез ее обратно на нанятой телеге с волом, и объявил, что сделать тут ничего нельзя. Либо Хватка очнется сама, либо нет. Ее дух оторвался от тела и где-то сейчас бродит.

Лекарь ушел. В зале на первом этаже компанию Скилларе и Дукеру составляли лишь призраки.

Хотя Дымка все еще чувствовала слабость, она отправилась собирать оружие и доспехи. Мураш потащился в коридор следом за ней.

– Что ты задумала? – вопросил он, чуть не наступив ей на пятки на пороге ее собственной комнаты.

– Сама не знаю, – ответила она, расстелив на кровати кольчугу и стягивая рубаху, чтобы найти подкольчужное белье.

Глаза Мураша чуть округлились – он смотрел на ее груди, на чуть выступающий животик, на сладкую…

Дымка натянула стеганое белье и снова взялась за кольчугу.

– Придется тебе меня замотать, – сказала она.

– Что? А, ну да. Конечно. А как же я?

Она оценивающе взглянула на него.

– Собрался помочь?

Он лишь оскалился в ответ.

– Хорошо, – сказала она. – Иди найди пару арбалетов и побольше стрел. Будешь меня прикрывать так долго, как получится. Вместе мы не пойдем.

– Понял, Дымка.

Подняв кольчугу над головой, она стала пропихивать руки в тяжелые рукава. Мураш подошел к сундуку у изножья кровати и принялся копаться внутри – там должны были отыскаться полосы черной ткани, чтобы примотать кольчугу к телу Дымки для незаметности и бесшумности.

– Нижние боги, женщина, зачем тебе все эти платья?

– Для балов и банкетов, разумеется.

– Ты в жизни на них не ходила.

– Мало ли какой случай представится, Мураш. Да-да, вот эти, только смотри, чтобы шнуровка не повыпадала.

– И как ты думаешь отыскать логово?

– Очень просто, – ответила она. – Удивительно, что мы об этом раньше не подумали. То имя, которое Хватка произнесла, а яггут услышал. – Она выбрала из своих запасов оружия пару длинных виканских кинжалов, застегнула пояс пониже на бедрах и одарила Мураша жесткой улыбкой. – Я собираюсь спросить Угря.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации