Текст книги "Увечный бог. Том 1"

Вдоль потока на дне расщелины плавали сгустки тумана, светящиеся, словно болотный газ.

Поток остался от прошедшего здесь наводнения, которое безжалостно вывернуло деревья из почвы, опрокинуло и унесло вместе с бурлящей водой. Она вглядывалась в открывшуюся мешанину, пока в полумраке ущелья ей не почудился какой-то силуэт в паре десятков шагов ниже по течению. Сперва она решила, что это просто завал из стволов и переплетенных сучьев, однако мусор собрался вокруг чего-то еще… Корпус?

Она выдернула из-за пояса щепку. Та словно бы исходила по`том прямо у нее в ладони.

Оскальзываясь через шаг, она не то спустилась, не то скатилась вдоль крутого склона. Изо всех сил стараясь не оказаться в тумане, принялась карабкаться поближе к кораблю. Как ему удалось сплавиться по опасному, извилистому потоку, не рассыпавшись при этом на части, оставалось загадкой, но она знала, что магической связи можно доверять. В каком бы состоянии корабль сейчас ни находился, он может им пригодиться.

Добравшись наконец до корабля, она дотронулась до борта. Вроде бы не гнилой. Она стукнула по доскам – ответом был неясный глухой звук. Тяжелый резной планширь находился в нескольких саженях над ней. Он изображал собой переплетающихся змей, вытянувшихся во всю длину корабля, которую она оценила шагов в пятнадцать-двадцать.

Она опустила взгляд – и обнаружила, что поднявшийся туман достигает ей до колен. Из тумана протянулись к ней когтистые лапки, ухватили за бедра, глубоко впились, извиваясь, словно черви. Задыхаясь от боли, она выхватила меч и принялась рубить вокруг себя.

К тому времени, когда ей наконец удалось отбиться и вскарабкаться вдоль борта, цепляясь за переплетенные сучья и стволы, ее ноги покрылись глубокими ранами, из которых струилась кровь. С тяжким вздохом она перевалилась через планширь и рухнула на наклонную палубу.

Оказавшись в самой гуще обезьян ростом с собаку, покрытых чешуей и черной щетиной. Те взвыли, оскалили клыки в добрый нож длиной и, сверкая бледно-желтыми глазами, вздели вверх узловатые дубинки. После чего накинулись на нее.

Откуда-то из глубины ущелья донесся низкий, рокочущий рев. Только ей сейчас было не до этого.

– Мой утулу находит в этом нечто сексуальное – вот ведь удивительно.

Фелаш стрельнула глазами на капитана, потом ее веки неторопливо опустились, как бы лениво моргнув.

– Некоторые из наиболее дорогих мундштуков во дворце выточены в форме пенисов. – Она сделала жест одной рукой. – Это входит в программу обучения принцесс…

Шурк поспешно отложила мундштук.

– Думается, можно не продолжать, ваше высочество. Мне эти ваши… игрушки не так уж и интересны.

– Никогда заранее не знаешь, капитан, где именно найдешь себе приключение. Думается, будь у вашего утулу мозги, он бы охотно со мной согласился.

– Так ведь в этом-то все и дело – с вожделением, если можно так выразиться. Оно по преимуществу безмозгло. Основная трагедия нашего мира ровно в недопонимании этого факта и заключается. Мы слишком много всего вокруг него навертели. Такие понятия, как верность, душевная близость, любовь, обладание – и все это рано или поздно идет прахом. Мне доводилось знать мужчин – «знать» во всех смыслах, – которые являлись ко мне дважды в неделю, поскольку насчет безмозглого у них аж свербило, а уже закончив, никак не могли про своих женушек наговориться.

– И что же именно они вам рассказывали? Я сгораю от любопытства.

– Вижу, соскучились по сплетням?

– Чувство такое, что далековато меня от дворца занесло.

– Тут, ваше высочество, не поспоришь. Ну что ж. Некоторые говорили о том, что волшебство их взаимной любви куда-то подевалось, огонь желания угас, оставив лишь холодные камни. Другие жаловались, что все сделалось слишком сложным, или слишком механическим, или слишком непрочным. Но больше всего было тех, кто отзывались о женах как о своей собственности, которой, если вдруг потребуется, можно воспользоваться, а в остальное время о ней и вспоминать незачем. При этом от одной лишь мысли, что жена сейчас, может статься, занимается тем же самым, что и ее муж здесь, со мной, – от одной лишь этой мысли у них в глазах убийственная ярость вспыхивала.

– Так, значит, даже рядом с вами они так ничего и не осознавали?

– Вы очень проницательны, ваше высочество. Совершенно верно, вообще ничего.

– Поскольку вы предлагали им секс без каких-либо обременений.

– Именно так.

– Безмозглый.

– Да. Это их освобождало, а свобода дарила радость – ну или по крайней мере беспамятство, – пусть даже и на короткое время. Вот только потом, стоило удовольствию отхлынуть, старый мир возвращался к ним, погромыхивая цепями. Уходили они от меня в таком настроении, словно их к Утопалкам приговорили.

– Ваша жизнь, капитан, была весьма разнообразной и необычной.

– Жизнь? Это слово, ваше высочество, тут вряд ли годится.

– Ну, для того, чтобы жить, дышать вовсе не обязательно – и, умоляю, прежде чем сообщить мне, что это и так до смехотворности очевидно, подумайте над моими словами еще немного, поскольку я совсем не ваше состояние имела в виду.

– Вот теперь, ваше высочество, вы меня по-настоящему заинтриговали.

– За годы, ушедшие на мое образование, я успела…

Ее следующие слова потонули в громоподобном реве. Торопливо обернувшись, они увидели, что на бухту, сразу за отмелью, обрушился мутный и пенный поток. Он бил из зияющего отверстия, почти полностью скрытого струями пара, и уже успел разбросать в стороны плавающие льдины, открыв широкую полосу чистой воды. Мгновение спустя из раны с грохотом посыпался чуть ли не целый лес – ломаные сучья, треснувшие стволы, – а следом за ним, подобно выброшенному вперед кулаку, вылетел нос корабля, который затем нырнул вниз, во взбудораженную воду.

Бурный поток направил его прямо на риф.

– Сука ты Странникова! – выругалась Шурк Элаль.

Окутанный паром и пеной корабль вдруг резко завалился набок, изменил курс, и они увидели женщину, изо всех сил налегающую на кормовой руль, пытаясь противостоять течению.

Рана с грохотом схлопнулась, оборвав и неистовый поток. Слышался лишь треск бьющихся друг о дружку в водовороте веток и бревен.

Фелаш проводила взглядом кинувшуюся прямо в воду капитана.

Странный корабль чиркнул бортом о коралловый выступ, но потом его все же отнесло в сторону от рифа. Хорошо еще, умозаключила принцесса, что море сегодня спокойное – впрочем, представлялось очевидным, что одной женщине с судном не справиться, так что опасность катастрофы еще не миновала. Бросив взгляд направо, она увидела, что команда высыпала к самой кромке берега, явно намереваясь последовать за своим капитаном.

Фелаш снова перевела взгляд на корабль.

– Милочка, а посимпатичней там ничего не нашлось?

Отплевываясь грязной водой, Шурк Элаль подтянулась и выбралась на палубу. Под сапогами оказалось что-то скользкое, и она сразу же со стуком рухнула на бок. Поднесла к глазам ладонь. Кровь. Целая лужа крови. Она выругалась, снова вскочила на ноги и бросилась к носу.

– Якорь тут есть? – проорала она. – Где якорь, чтоб его?

– Откуда мне знать? – прокричала в ответ с кормы камеристка.

Шурк увидела, что матросы тоже один за другим бросаются в воду. Хорошо.

– Нас обратно к рифу несет, – снова прокричала камеристка. – Как мне эту штуку остановить?

– Да якорем же, корова ты бестолковая!

Не обнаружив ничего подходящего и несколько устыдившись своей вспышки, Шурк развернулась и двинулась назад, к корме. Но, разглядев наконец камеристку, застыла на месте.

– Боги, женщина, кто это тебя так?

– Да хомячки треклятые, – оскалилась та. – Это у вас что якорем называется, не вон та штука?

Шурк заставила себя оторвать взгляд от женщины и перевести его туда, куда она указывала.

– Поцелуй меня Маэль, это и вправду он! – Она сделала несколько быстрых шагов к якорю и снова застыла на месте. – Это что я там внизу слышу – воду? Мы что, воду набираем?

Навалившаяся на руль камеристка подняла на нее измученные, налитые кровью глаза.

– Это вы меня спрашиваете, капитан?

Развернувшись на месте, Шурк бросилась к обращенному в сторону берега борту и злобно уставилась на бултыхающихся в воде матросов.

– Эй, все наверх, увальни хреновы! И – к насосам! Быстрей!

Оставшаяся на берегу Фелаш присела на бревно, снова стараясь не зацепиться о стержни. Затянулась кальяном и продолжила не без удовлетворения созерцать разворачивающийся спектакль. Выпустив струю дыма, она почувствовала и услышала хрипы в гортани.

Вот и полуденный кашель на подходе.

Ему пришлось прокладывать себе путь сквозь мешанину раздавленных шлемов, разодранных стальных кольчуг, костей, что рассыпались пылью, так что вокруг его ног вздымались серые облака. Впереди, в середине усыпанной телами равнины, был навален курган из таких же переплетенных трупов, а на его вершине торчали два древесных ствола, связанные посередине и образующие косой крест. С него свисало то, что осталось от тела – плоть изодрана, поверх иссохшего лица – пряди черных волос.

Даже с этого расстояния Силкасу Руину было видно, что из середины лба у трупа торчит длинная стрела.

Здесь, в этом месте, миры накладывались один на другой. Столько хаоса и безумия, что они отпечатались на самом времени, сжав ужас неумолимой хваткой. Здесь на коже доброй сотни миров оказалось выжжено одно и то же клеймо. Он не знал, что именно в этой битве – в этой бойне – привело к подобным последствиям, не знал даже, в каком именно из миров она произошла.

Он медленно продвигался через бранное поле по направлению к кургану и жуткому святилищу на его вершине.

Вокруг бродили и другие силуэты – словно заблудившись, словно пытаясь отыскать среди безликих тысяч родные лица. Сперва он принял их за призраков, но это были не призраки. А боги.

Двигаясь вперед, он привлекал внимание то одного, то другого, то сразу нескольких. Некоторые отворачивались и возобновляли свое занятие, в чем бы оно ни заключалось. Кое-кто двинулся ему наперерез. Когда они приблизились, сделались слышны их голоса, их мысли.

– Чужак. Непрошеный. Это не его мир, не его проклятие, для него оно ничего не значит.

– Он явился, чтобы издеваться над нами, над нашими фрагментами, заключенными здесь.

– Он даже не слышит оглушающих нас криков, этих цепей желания…

– И отчаяния, Шеденул, глубочайшего отчаяния…

Силкас Руин добрался до подножия холма и стал вглядываться в переплетенные тела, в крутой склон из костей, выдубленной плоти, доспехов и сломанных клинков.

Вокруг собралось с полдюжины богов.

– Тисте лиосан?

– Нет, Беру. Тисте анди. Его белая кожа – пародия на мрак, что у него внутри.

– Это что, его война? Он опасен. Когда мы будем убивать Павшего, лучше б его рядом не было. Вот когда мы насытимся и тем самым освободимся…

– Освободимся? – Голос этого бога был глухим и низким. – Маури, нам никогда не освободиться от тех, кто нам поклоняется. Такова природа заключенной нами сделки…

– Я, Дэссембрей, такой сделки не заключал!

– Это, Беру, совершенно не важно. Желания смертных дали нам нашу форму. И утащили нас за собой в смертные миры. И не важно, что мы взошли, что нам пристало заниматься своей собственной судьбой. Поверь, пусть даже бо`льшая часть меня все еще шагает по отдаленнейшему миру – и рыдает о том, что его предали, так что я уже почти оглох, – здесь проклятия и молитвы скрутили меня, как сжатый кулак. Желаю ли я, чтобы мне поклонялись? Нет. Стремлюсь ли к еще большей власти? Я уже убедился, что это бесполезно, и от моего предназначения остался лишь усыпавший душу слой пепла. Мы заключены здесь, здесь мы и останемся…

– Потому что Господин, этот болван, освятил похищенное Каминсодом! Павший был ранен. Парализован болью. Но, воспользовавшись благословением Господина, будь оно проклято, воздвиг Дом Цепей и связал этими цепями всех нас!

Дэссембрей фыркнул.

– Задолго до того, как мы впервые услышали звон тех цепей, мы уже носили кандалы – хотя и предпочитали делать вид, что свободны. Господин Колоды и Павший всего лишь развеяли иллюзию – нет, развеяли наши галлюцинации, а вместе с ними и все происходящие из них драгоценные удобства.

– Не хватало еще, чтобы какой-то новичок мне объяснял то, что я и так знаю!

– Тебе не хватает именно этого, раз уж рассудок тебе заменяет фальшивое возмущение. Скоро мы все соберемся в ином месте, впрочем, мало от этого отличающемся, – чтобы совершить убийство. Холодное и жестокое. Мы убьем бога – такого же, как мы сами. Прежде чем его сердце разделят на части, прежде чем до Павшего доберется Непостигаемая, чтобы попытаться совершить нечто нам неизвестное, – мы убьем его.

– Я бы, Дэссембрей, эту женщину так просто со счетов не сбрасывала, – произнес новый голос, женский, тонкий и дребезжащий. – Она доводится родней Господину Колоды – а сам Господин успешно от нас скрывается. Как такое вообще возможно? Как ему удается отводить нам глаза относительно своего местонахождения? Уверяю, он сейчас витает надо всем происходящим, столь же непостигаемый, что и сестра. Треклятое семейство из треклятой империи…

По костям, разбивая их вдребезги, ударил посох. Силкас Руин повернулся и обнаружил, что к ним присоединился еще один бог. Почти неразличимый, больше похожий на смутную тень.

– Дэссембрей, – прошипел вновь прибывший, – и ты, дражайшая Джесс. Беру, Шеденул, Маури. Бекра и Тиланда – что ж вы так навалились на этого тисте анди? На брата Аномандра Рейка? Вы что, надеетесь, он вас не слышит? – Посох уткнулся в Дэссембрея. – Только посмотрите, до чего нас довели воспоминания о том, что и мы когда-то были смертными. Империя, о да! Наша империя, Дэссембрей, неужели ты забыл? Треклятое семейство? Это же наши дети!

– Да ты сам-то оглянись, Престол Тени, – огрызнулась Джесс. Когда она оскалила покрытые паутиной зубы, лицо ее – переплетение шерсти, хлопка, конопли и шелка – искривилось и пошло узлами. – Д’рек была здесь – и удалилась. Она все знает и проложит нам истинный путь. Твоим проклятым детям нас не одолеть. Пусть лучше ими форкрул ассейлы займутся, авось да и сожрут друг дружку.

Престол Тени хихикнул.

– Скажи-ка мне, Джесс, не видала ли ты поблизости своей родственницы? Почему в этом средоточии смерти нет Королевы Грез?

– Она скрывается…

– Ее, Джесс, здесь нет, – пояснил Престол Тени, – потому что она пробудилась. Пробудилась! Ты меня поняла? Она не спит, не видит во сне, что она здесь, не подбирает твои безумные охвостья, Джесс, чтобы морочить головы смертным. Вы все просто слепые болваны!

– Ты собрался нас предать! – взвизгнула Шеденул.

– Да плевать я на вас на всех хотел, – отозвался Престол Тени, сопроводив свои слова лаконичным жестом призрачной руки. – Предавать вас? Слишком много усилий ради столь скромного выигрыша.

– Ты явился, только чтобы над нами насмехаться?

– Я, Беру, явился, поскольку испытываю любопытство. Не по отношению к вам. Вы – всего лишь боги, если ассейлы преуспеют, вы все растаете, будто в воздух пернули. Нет, любопытство мое вызвал наш нежданный гость, наш тисте анди. – Он помахал посохом в направлении Силкаса Руина. – О брат героев, ради чего ты почтил Колтейнову Вечную Погибель своим присутствием?

– Я ищу меч.

– Твоих двух тебе недостаточно?

– Для своего спутника. Я бы еще предупредил вас всех, чтобы вы не вступали в битву, куда так рветесь, но не вижу в том особого толку. Вам так не терпится ввязаться в драку, что мне остается лишь гадать.

– О чем это? – требовательно вопросил Беру.

– О том, сколько ваших трупов я насчитаю на поле боя, когда осядет пыль. – Силкас Руин пожал плечами. – Можете делать, что пожелаете.

– Твой брат убил самого могучего из наших союзников!

– В самом деле? Меня-то, Беру, это разве должно волновать?

– Ты так же невыносим, как и он. Чтоб ты разделил его судьбу!

– Нам всем предстоит разделить его судьбу, – ответил Силкас Руин.

Престол Тени хихикнул.

– Я нашел тебе меч, но надо, чтобы носитель меча оказался его достоин.

Силкас Руин огляделся вокруг себя.

– Вот здесь?

– Нет, не здесь. Здешнее оружие помнит лишь поражение.

Из вихрящейся вокруг бога тени появился меч и со звоном упал к ногам тисте анди. Тот опустил взгляд – и резко выдохнул:

– Где ты его нашел?

– Узнаешь?

– Хустов клинок… но мне неизвестный. – Он поколебался. – Я должен бы его узнать, поскольку прекрасно знаком со священной кузней. Эту драконью тему… ее ни с чем не спутать. Но, если судить по оковкам, клинок принадлежит к самому раннему периоду Хустова производства, я-то думал, что все их знаю. Где ты его раздобыл?

– Это, принц, совершенно неважно. Драконью-то тему ты распознал? Как оно правильно называется? Фигурная ковка? Именно так и может показаться, когда смотришь, как мило эти чешуйки поблескивают по всему лезвию. – Он хихикнул. – Именно так и может показаться.

– Это оружие слишком хорошо для того, кому я его предназначал.

– В самом деле? Вот ведь… незадача. Может, тебе удастся убедить своего приятеля взять себе твои мечи? А ты останешься с тем одним, что сейчас у тебя в руках. Считай, что это тебе дар от Престола Тени.

– С чего бы это мне ждать от тебя подобных подарков?

– Может статься, прочие здесь собравшиеся и оплакивают потерю Худа. Но не я. Слишком уж он был древним и лишенным юмора, да и уродливым еще вдобавок. Так что вот. Раз уж я не могу передать свои поздравления благородному убийце Худа, приходится довольствоваться его братом.

Силкас Руин снова перевел взгляд на меч.

– Когда мы оба были детьми, – пробормотал он, – ему очень нравилось таскать у меня мои вещи, поскольку он любил видеть, как я бешусь. – Он помолчал, вспоминая, и вздохнул: – Бесстрашием он отличался уже тогда.

Престол Тени хранил молчание. Остальные боги наблюдали за сценой со стороны.

– А потом, – прошептал Силкас Руин, – он похитил и мою скорбь. А я теперь даже не знаю… не знаю, что мне остается чувствовать.

– Надеюсь, скажи я «благодарность», это не покажется бестактным?

Силкас Руин бросил на бога пристальный взгляд, после чего произнес:

– Я принимаю твой дар, Престол Тени, и хочу кое-что дать в ответ. – Он махнул рукой в сторону прочих богов. – Эта банда тебе совсем не подходит. Предоставь их самим себе, Престол Тени, пусть что хотят, то и делают.

Бог издал негромкий смешок.

– Будь я их родичем, мне бы оставалась среди них только роль того дядюшки, что сидит себе в уголке, пьяный до беспамятства. По счастью – если это слово тут годится? – они мне не родные. Так что будь уверен, принц, твоему совету я самым покорным образом последую.

Силкас Руин поднял оружие. Вгляделся в богов, неторопливо переводя багровые глаза с одной жуткой рожи на другую. Потом исчез.

Дэссембрей резко развернулся к Престолу Тени:

– Что все это было? Что за игру ты затеял?

Вылетевший вперед посох Престола Тени ударил Господина Трагедий точно в переносицу. Тот неловко отшатнулся, рухнул набок. Престол Тени зашипел, потом произнес:

– Лучшая твоя часть, дружище, бродит сейчас по миру смертных. От пустоты, именуемой гордостью, он отказался уже давно. И теперь я наконец знаю, куда именно она подевалась. Что ж, похоже, тебя ожидает еще один урок скромности. – Он обвел собравшихся яростным взглядом. – Вернее, вас всех.

– Ну ты, выскочка сопливый… – прорычал Беру.

Но не договорил, поскольку Господина Теней с ними уже не было.

– Я занят, занят, занят.

Котильон приостановился посреди дороги.

– Сделано?

– Само собой, сделано! – отрезал Престол Тени, потом хмыкнул: – Здесь? Что это мы здесь делаем?

– Похоже, узнал это место?

– Эй, хватит уже сожалений. Меня от них тошнит!

– Я решил еще раз отметить его своим присутствием…

– Скажи еще – пометить, словно Гончая – фонарный столб.

– Сравнение грубое, но уместное, – кивнул Котильон.

– Что с тобой такое? – вопросил Престол Тени. – Ты вернулся в Цитадель? Отправил ее? Тумаков ей для этого надавать не потребовалось? В морду дать или оттрахать наскоро?

– Все, что ей требовалось, Амманас, – это мое позволение.

– В самом деле?

– Среди волков, что идут за тобой следом, – ответил Котильон, – всегда имеется один вожак. Жестокий, безжалостный. Покажите мне того бога или смертного, которого по пятам не преследуют волки…

– Хватит уже про волков. В конце концов, я и сам такой. Клыкастый, глаза горят, вонючая шерсть и ненасытимый голод – целая сотня волков, и каждого зовут «сожаление».

– Именно так, – кивнул Котильон.

– Так значит, ты усадил ее на лошадь, вручил меч и отправил назад по собственному следу?

– Именно – чтобы она убила самого большого и злобного из всех.

Престол Тени снова хмыкнул.

– Бьюсь об заклад, она при этом улыбалась.

– Поищи-ка дурачка, который согласится биться об этот заклад, – отозвался Котильон, тоже улыбнувшись.

Господин Теней обвел взглядом вокруг.

– Что-то ни одного не вижу. Не повезло.

Воздух заполнился криком чаек.

Тисте лиосан. Дети Отца Света. Во тьме рождается звезда, и небеса открываются всеобщему взору. Вифал провел рукой по выщербленной штукатурке. Там, где он царапал ногтями, от нее отваливались кусочки влажного мха. Фреска была примитивной, неумелой, и однако он заподозрил, что она куда новее, чем величественные произведения во дворце. Свет, льющийся словно кровь, тела на прибрежном песке, лица под шлемами сияют. Пылающее небо…

Немногим удалось пережить хаос гражданских войн. Они укрылись здесь, в этом лесу. И попытались навеки запечатлеть свои воспоминания посредством красок и цветной штукатурки. Интересно, откуда вообще берется такая потребность? Подобная нужда оставить после себя память о великих событиях, свидетелем и участником которых ты был.

Само собой, сделанное им открытие – здесь, в лесу над Берегом, на дне глубокого провала, незапланированно обнаруженного благодаря единственному неверному шагу, – повлекло за собой множество вопросов и загадок. Он обнаружил в себе потребность на них ответить, заполнить пробелы – подобные тем, что остались от осыпавшейся штукатурки или скрывались под гроздьями мха.

Ведь каждый из нас словно обернут историями, которые по мере накопления прожитых лет каменеют слой за слоем и придают форму нашей жизни. Можно взобраться на них и с высоты обозревать горизонты будущего – или же быть раздавленным их тяжестью. Можно ухватить лом и расколотить их на части, пока не останется лишь куча обломков. Можно истолочь эти обломки в пыль и смотреть, как ветер уносит ее прочь. Или же треклятым историям можно поклоняться, вырезая себе идолов и сочиняя увлекательные небылицы, чтобы поднимать свой взор все выше и выше, – но почву у тебя под ногами подобная фальшь сделает пустотелой и хрупкой.

Истории. Заполняющие всю нашу жизнь мелочи, удобные предметы, о которые можно опереться или же спрятаться за ними. Только что с того? Их ведь можно изменять как заблагорассудится – они не более чем игра внутри твоего черепа, костяшки можно смешать в стакане и бросить в расчете на новую комбинацию. Да, могу вообразить себе свободу, которую дают подобные игры, – а чувство, когда отказываешься от себя прежнего, вероятно, сродни переезду в новый дом. Так заманчиво начать все сначала. Новая жизнь, новые истории, новая гора, которую ты насыпаешь камень за камнем.

– Вифал, что делает тебя счастливым?

– Долгие промежутки времени, когда не о чем тревожиться, Санд.

– И только?

– Ну, еще красота, надо полагать. Удовольствие для органов чувств.

– Ты, Вифал, изображаешь из себя человека простого и уверенного, но я думаю, это все притворство. Сказать по правде, мне кажется, сам ты думаешь слишком много – и слишком о многом. В этом ты еще хуже меня. Вскорости хаос уплотняется до такой степени, что производит впечатление простоты и уверенности.

Женщина, у меня от тебя голова разболелась. Пойду пройдусь.

Он потер ушибленное бедро, стряхнул с одежды грязь пополам с растительным мусором и принялся осторожно карабкаться по склону провала, цепляясь за корни, отталкиваясь от скрывающихся в полумраке блоков тесаного камня. Выбравшись наверх, он возобновил свое путешествие к Берегу.

Опушка леса, откуда до прибрежного песка оставалась примерно пара десятков шагов, подверглась серьезным переменам. Деревья повалены, на их месте вырыты ряды траншей с волнообразными насыпями, обращенными туда, где ожидался неминуемый прорыв Светопада. Повсюду суетятся люди. Кучи оружия – мечи, копья, пики. Команды шайхов и летерийцев лихорадочно счищают с железа древнюю ржавчину, наматывают на рукояти полосы вымоченной кожи. Древки же, похоже, оказались неподвластны времени, черная древесина выглядит столь же прочной, как и прежде. Сотни шлемов в кучах, неприятно напоминающих курганы, ждут, когда их смажут и прикрепят ремешки.

Пройдя сквозь все это, Вифал вышел к прибрежной полосе. Застыл, вглядываясь в толпу, но того, кого искал, не обнаружил. Заметив впереди знакомое лицо, он окликнул:

– Капитан Умница!

Женщина подняла голову.

– Где он? – спросил ее Вифал.

Выпрямившись над расстеленной на песке пергаментной картой, она утерла пот с лица и указала пальцем.

Вифал посмотрел в том направлении. Увидел одинокую фигуру, сидящую на старой мусорной куче лицом к Светопаду. Махнув Умнице рукой, он зашагал туда.

Йедан Дерриг, время от времени откусывая от целой сырной головы, мерно работал челюстями и изучал струящийся свет. Когда Вифал приблизился, он бросил лишь короткий взгляд в его сторону. Сапоги Вифала прохрустели по жутковатым белым осколкам костей, потом по склону кучи, где среди костных фрагментов покрупней попадалась также скорлупа каких-то лесных орехов, а ближе к верху – глиняные черепки и обломки сосудов из выдолбленной тыквы. Оказавшись рядом с князем, Вифал уселся сбоку от него.

– Не знал, что у нас еще остался сыр.

Йедан забросил в рот последний кусок, быстро прожевал, сглотнул и ответил:

– А его и не осталось.

Вифал потер лоб.

– Я ожидал почувствовать запах соли, освежающий морской бриз. А тут воздух будто в корабельном трюме. – Он кивнул в сторону Светопада. – Оттуда вообще ни ветерка.

– Скоро задует, – хмыкнул Йедан.

– Королева беспокоится на этот счет.

– Беспокоится?

– Хорошо. Паникует. Хотя, если подумать, она сейчас как загнанная в угол кошка, так что паникой это не назовешь. Шипит, когти навыпуск, но в глазах сверкает страх.

Челюсти Йедана задвигались, словно тот еще не закончил с сыром, потом он произнес:

– И ты это, Вифал, каждое утро видишь, когда проснешься?

Он вздохнул, сощурился на Светопад.

– Ни разу женат не был, верно? Сразу видно.

– Не интересуюсь.

– Чем именно?

– Женщинами.

– Вот как. Ну, среди мекросов мужчины сплошь и рядом между собой свадьбы играют. Думаю, наглядятся на то, как это у мужчин и женщин бывает, и им тоже хочется.

– Хочется чего именно?

– Ну, одному побыть кошкой, другому – собакой, но только чтобы официально.

– Я-то думал, Вифал, ты мне сейчас про любовь и преданность станешь рассказывать.

– Да нет, здесь все про то, кто приседает, когда мочится, а кто ногу задирает. Если повезет, то оно время от времени меняется местами. А если нет, застреваешь либо в том, либо в другом, и это уже не жизнь, а мука.

– Ты очень заманчиво описал брак, Вифал, но меня твое описание не слишком прельстило.

– Прискорбно слышать, Йедан.

– Может статься, дело тут в определенном недостатке откровенности?

Вифал ухмыльнулся.

– Так или иначе, королева жаждет услышать что-либо ободряющее. Как ты считаешь, вы готовы? И… когда начнется?

– Истинную степень готовности, Вифал, можно будет оценить лишь во время схватки, когда я пойму, на что моя армия способна – и на что согласна. Из этой пары последним я воспользуюсь, а на первое буду надеяться. Что же до начала… – Он помолчал, потом указал рукой на Светопад. – Вон там, видишь?

Среди нисходящих каскадов света образовалось странное блеклое пятно. Стало распространяться по сторонам, точно клякса, достигло самого основания – потом снова отступило под напором окружающего блеска.

– Что это было?

– Драконы, Вифал.

– Что?

– Одиночники, или просто союзники. Магия элейнтов, которую иногда называют их дыханием. Эту хаотическую силу они обрушивают на барьер, и с каждым таким дыханием древняя рана истончается, кожица делается слабее.

– Храни нас Маэль, Йедан, – ты что же, рассчитываешь выстоять против драконов? Каким образом?

– Когда рана откроется, это произойдет у самого основания – чтобы туда могли проникнуть пешие воины. Им потребуется захватить плацдарм, оттеснив нас подальше от раны. На то, чтобы пробиться сквозь брешь, у дракона уйдут все силы, а делать это ему придется не в воздухе, а на земле. А когда дракон на земле, он уязвим.

– Но если вас оттеснят от раны…

– Нам придется в свою очередь отбросить их назад.

– Чтобы добраться до первого дракона.

– Да.

– И убить его.

– В идеале – когда он наполовину минует проход. И не убить, но смертельно ранить. В этот самый миг моя сестра и ведьмы в него… вопьются. Чтобы забрать у дракона жизненную силу…

– И запечатать ей брешь.

Йедан Дерриг кивнул.

Вифал уставился на него – на угловатый профиль, на спокойные темные глаза, которые он не отрывал от Светопада. Клянусь мочой Беру, его что же, вообще ничем не растревожить? Князь Йедан Дерриг, твои солдаты будут смотреть на тебя, и я наконец начинаю понимать, что же они увидят. Ты – их стена, их собственный Светопад?

Значит ли это, что и ты ранен?

– Йедан, осуществимо ли это? То, что ты сейчас описал?

Тот пожал плечами.

– Моя сестра отказывается встать на колени перед Первым Берегом. Это часть ритуала, освящающего королеву шайхов, но она не желает его исполнять.

– Но почему же?

Оскалив зубы в мимолетной ухмылке, Йедан ответил:

– Мы, особы королевской крови, народ весьма противоречивый. Королева отказывается от освящения, князь не намерен производить на свет наследника, а что же Пробуждающаяся Заря? Наша Сестра Ночи? Покинула нас, покинула навсегда. Остались лишь мы с Йан Товис. Доводилось тебе, Вифал, бывать в летерийском городе?

– Ну, как бы да.

– Видел ли ты хоть раз шайха, идущего сквозь толпу летерийцев?

– Боюсь, что нет.

– Они не отрывают глаз от брусчатки. Виляют и уклоняются от любого, оказавшегося на пути. Совсем не так, как шел бы ты – в полный рост и занимая столько места, сколько тебе потребуется.

– Я думаю, Йедан, сейчас все изменилось – после того, что сделали ты и твоя сестра…

– И если теперь сунуть им в руки меч и приказать стоять где сказано, сражаться и умирать, но не отступить ни на шаг, то мыши превратятся в грозных леопардов? Скоро мы узнаем ответ на этот вопрос.

Вифал задумался над тем, что сказал ему князь, потом потряс головой.

– Значит, ваша, твоя и твоей сестры, королевская кровь делает вас исключением из только что обрисованного тобой правила? Уж вы-то точно не мыши.

– Мы прошли подготовку как офицеры летерийской армии – мы считаем это своей обязанностью, не перед королем Летера, но перед шайхами. Чтобы вести за собой, нужно, чтобы в тебе видели тех, кто за собой ведет, но еще важнее – научиться за собой вести. Это дар, который дала нам летерийская армия, но дар этот опасен, поскольку Йан Товис он чуть не поглотил – и хорошо еще, если так, учитывая ее нынешнее нежелание действовать.