Текст книги "Врата Мертвого Дома"

– Верно говоришь, – ровным голосом ответила она.

– Так почему же, – спросил сапёр, – Котильон не открылся нам? Скворцу, Каламу? Дуджеку? Проклятье, Танцор знал всех нас – и если этот ублюдок имел хоть какое-то представление о дружбе, то все, кого я назвал, были его друзьями…

Апсалар неожиданно расхохоталась, что покоробило обоих мужчин.

– Можно было бы соврать и сказать, что он хотел вас защитить. Ты действительно хочешь знать правду, «мостожог»?

Скрипач почувствовал, что краснеет.

– Да, хочу, – проворчал он.

– Танцор доверял только двум людям. Одним из них был Келланвед. Другим – Дассем Ультор, Первый Меч. Дассем мёртв. Мне жаль, если это тебя огорчает, Скрипач. Если подумать, я бы предположила, что Котильон не доверяет никому. Даже Престолу Тени. Императору Келланведу ещё можно было верить. Взошедшему Келланведу – Престолу Тени… нет, это уже совсем другое дело.

– Ну и дурак он, значит, – заявил Скрипач, собирая поводья.

Улыбка Апсалар была до странности печальной.

– Хватит слов, – сказал Крокус. – Давайте выбираться из этого проклятого города.

– Да уж.

Вопреки предостережениям командира повстанцев, до южных ворот спутники доехали без приключений. Улицы тонули во мгле, а дым от догорающих зданий растёкся едкой пеленой так, что дышать стало тяжело. Они ехали по молчаливому миру, где бойня уже миновала, ярость отступила, и вместе с осознанием возвращались потрясение и стыд.

Скрипач понимал, что это лишь короткая передышка, за которой последует всё разрастающийся пожар. Если бы малазанские легионы не вывели из Пан’потсуна, оставался бы шанс подавить его первые искры – с не меньшей жестокостью. Когда участники кровавой бойни сами становятся её жертвами, жажда крови утоляется быстро.

Император бы действовал стремительно и решительно. Худов дух, да он бы никогда не позволил делу зайти так далеко.

Меньше чем через десятую часть колокола спутники проехали под почерневшей аркой неохраняемых южных ворот. Впереди раскинулся Пан’потсун-одан, ограниченный с запада грядой, за которой начиналась священная пустыня Рараку. На небе уже замерцали первые звёзды.

Затянувшееся молчание нарушил Скрипач:

– Примерно в двух лигах к югу есть деревня. Если повезёт, она ещё не стала поживой для падальщиков. Пока что, по крайней мере.

Крокус откашлялся.

– Скрипач, если бы Калам знал… про Танцора, ну, то есть про Котильона…

Сапёр скривился и покосился на Апсалар.

– Она бы сейчас была с ним.

Никто не узнал, что собирался ответить Крокус, потому что с неба с громким писком упала маленькая тень и, хлопая крыльями, врезалась в спину юноше. Крокус испуганно завопил, когда создание вцепилось ему в волосы и забралось на голову.

– Это же Моби, – проговорил Скрипач, пытаясь избавиться от страха, который вызвало внезапное появление фамилиара. Сапёр прищурился. – Похоже, он с кем-то подрался.

Крокус стащил Моби с головы и взял на руки.

– Да он истекает кровью!

– Думаю, ничего серьёзного, – сказал Скрипач.

– Почему ты так уверен?

Сапёр ухмыльнулся.

– Видел когда-нибудь брачные игры бхок’аралов?

– Скрипач. – В голосе Апсалар прозвучало напряжение. – За нами гонятся.

Придержав коня, Скрипач встал в стременах и обернулся. Вдалеке виднелось облако пыли. Сапёр шёпотом выругался.

– Гральский клан.

– Наши кони устали, – сказала Апсалар.

– Ага. Королева, пошли нам свежих лошадей в Новом Веларе.

У подножия трёх сходящихся гряд Калам сошёл с ложной тропы и осторожно провёл лошадь по узкому сточному каналу. Старые воспоминания о путях, ведущих в Рараку, наливались тяжестью в костях. Всё изменилось, но на самом деле не изменилось ничего.

Из бесчисленных троп, что змеились среди холмов, почти все вели только к смерти. Ложные пути хитроумно обходили немногие колодцы и ручьи. Без воды солнце в Рараку становилось смертоносным спутником. Калам знал Священную пустыню, карта в голове – пусть и прошли десятки лет – заново оживала при виде каждой новой приметы, каждой вехи. Вершины, наклонные камни, поворот паводочного канала – Калам словно никогда и не уезжал, будто пропали новые привязанности, вступившие в противоречие со старой преданностью. Вновь я – дитя этой пустыни. Вновь – слуга её священных потребностей.

Как ветер и солнце придавали форму песку и камню, Рараку обтёсывала всех, кто узнавал её. Переход через Рараку навсегда запечатлелся в душах трёх рот, которые потом стали называться «Мостожогами». Мы и вообразить не могли другого имени. Рараку сожгла наше прошлое, оставив за спиной только пепел.

Он повернул жеребца, и тот начал взбираться по склону, так что из-под копыт полетели камешки. Нужно было держаться верного пути – вдоль гряды, которая медленно понижалась к западу, чтобы скрыться в песках Рараку.

Звёзды над головой блестели, словно острия ножей. Выжженные известняковые утёсы серебрились в призрачном лунном свете, будто отражали воспоминания о миновавшем дне.

Убийца провёл коня между развалинами двух смотровых башен. Под копытами жеребца похрустывали черепки и обломки кирпича. С тихим хлопаньем крыльев с его пути метнулись ризаны. Калам почувствовал, что вернулся домой.

– Ни шагу дальше, – произнёс хриплый голос.

С улыбкой Калам натянул поводья.

– Смелое заявление, – продолжил голос, – этот жеребец цвета песка, красная телаба…

– Я заявляю о том, кто я есть, – небрежно ответил Калам. Он уже определил, откуда звучит голос – из глубокой тени у сточного колодца за левой башней. На убийцу был направлен взведённый арбалет, но Калам знал, что сможет уклониться от стрелы, если скатится с седла так, чтобы жеребец оказался между ним и незнакомцем. И дело завершат два точно брошенных в тёмную фигуру в тени ножа. Ничего опасного.

– Разоружи его, – добавил голос.

Две крепкие руки сомкнулись на запястьях Калама и сильно потянули назад, так что разразившийся яростными проклятьями убийца проехал по крупу коня и оказался на земле. В тот же миг руки подхватили его и швырнули лицом вниз на камни. Удар вышиб воздух из лёгких. Калам беспомощно корчился на земле.

Он услышал, как тот, что заговорил, поднялся из своего убежища за колодцем и подошёл ближе. Жеребец попытался его укусить, но успокоился, едва незнакомец произнёс одно-единственное тихое слово. Убийца услышал, что седельные сумки сняли с коня и поставили на землю. Открыли.

– Ага, значит, это он.

Руки отпустили Калама. Со стоном убийца перевернулся. Над ним возвышался настоящий великан. Татуировки покрывали его лицо так густо, что напоминали трещины в разбитом стекле. Слева с плеча на грудь спускалась толстая коса. Поверх доспеха, который, похоже, собрали из раковин моллюсков, великан набросил плащ из шкуры бхедерина. Деревянная рукоять и каменное навершие какого-то клинкового оружия торчали под левой рукой. Широкий пояс, удерживавший набедренную повязку, был украшен странными предметами, которые показались Каламу похожими на засушенные шапки грибов разных размеров. Росту в незнакомце было больше семи футов, но всё равно он казался широким из-за огромной горы мускулов. Глаза на плоском лице ничего не выражали.

Восстановив дыхание, убийца сел.

– Чародейская тишина, – проворчал он себе под нос.

Человек, который сейчас держал в руках Книгу Апокалипсиса, услышал и фыркнул:

– Воображаешь, что никто из смертных не может подкрасться к тебе так, чтобы ты не услышал. Убеждаешь себя, что для этого нужна магия. И ошибаешься. Мой спутник – тоблакай, беглый раб с плато Лейдерон в Генабакисе. Семнадцать раз он встретил лето и лично убил сорок и одного врага. Их уши у него на поясе. – Человек поднялся и протянул Каламу руку. – Добро пожаловать в Рараку, Податель. Наше долгое бдение подошло к концу.

Поморщившись, Калам принял протянутую руку и легко поднялся на ноги. Убийца стряхнул пыль с одежды.

– Значит, вы не разбойники.

Незнакомец рассмеялся.

– О нет. Я – Леоман, капитан телохранителей Ша’ик. Мой спутник отказывается называть своё имя незнакомцам, на том и остановимся. Нас двоих она избрала.

– Я должен подать Книгу в руки Ша’ик, – заявил Калам, – а не тебе, Леоман.

Низкорослый воин – судя по цвету кожи и одежде, дитя этой пустыни – протянул ему Книгу.

– Конечно. Прошу.

Убийца осторожно принял тяжёлый, потрёпанный том.

Позади заговорила женщина:

– Теперь можешь отдать её мне, Податель.

Калам медленно закрыл глаза, пытаясь собрать в кулак истрёпанные нервы. Он обернулся.

Никаких сомнений. От невысокой женщины с медвяной кожей волнами раскатывалась сила, запах пыли и песка, иссечённого ветрами, вкус соли и крови. Довольно невзрачное лицо покрывали глубокие морщины, так что казалось – ей около сорока, хотя Калам подозревал, что она младше: Рараку – суровая обитель.

Непроизвольно Калам опустился на одно колено. Вытянул вперёд Книгу.

– Я подаю тебе, Ша’ик, Апокалипсис.

И вместе с ним море крови – сколько невинных жизней погибнет, чтобы только низвергнуть Ласиин? Худ меня побери, что же я наделал?

Вес Книги покинул его руки, когда Ша’ик приняла её.

– Она повреждена.

Убийца поднял глаза и медленно поднялся.

Ша’ик хмурилась, касаясь пальцем оторванного угла кожаного переплёта.

– Что ж, не стоит удивляться, ей ведь тысяча лет. Благодарю тебя, Податель. Присоединишься ли ты теперь к моему отряду воинов? Я чувствую в тебе великое дарование.

Калам поклонился.

– Я не могу. Моя судьба – в другом.

Беги, Калам, прежде чем захочешь испытать умения этих телохранителей. Беги, пока неуверенность не погубила тебя.

Её тёмные глаза испытующе впились в него, затем удивлённо расширились.

– Я чувствую часть твоего устремления, хоть ты и хорошо его прячешь. Скачи. Путь на юг открыт для тебя. Более того, я дам тебе охрану…

– Мне не нужна охрана, Провидица…

– Но тем не менее ты её получишь.

Ша’ик взмахнула рукой, и из мрака выступила громадная, неуклюжая фигура.

– Священная! – предостерегающе зашипел Леоман.

– Ты усомнился во мне? – резко спросила Ша’ик.

– Тоблакай – сам по себе стоит армии, да и мои умения немалы, Священная, но всё же…

– С самого детства, – перебила его Ша’ик ломким голосом, – одно видение владело мною больше, чем остальные. Я видела этот миг, Леоман, – тысячу раз! На заре я открою Книгу, и поднимется Вихрь, и из него я восстану… обновлённой. «С клинком в руке и без руки, дающей мудрость» – таковы слова ветра. Молодая, но старая. Одна жизнь полная, другая – незавершённая. Я видела, Леоман! – Она судорожно вздохнула. – Я не вижу другого будущего, кроме этого. Мы в безопасности. – Ша’ик снова обернулась к Каламу. – Недавно у меня появился… питомец, которого я теперь посылаю с тобой, ибо чувствую в тебе… особые возможности, Податель.

Она вновь взмахнула рукой. Огромная неуклюжая фигура придвинулась, и Калам невольно отступил на шаг. Жеребец тихо взвизгнул и замер, дрожа крупной дрожью.

Леоман сказал:

– Аптори, Податель, из владений Тени. Её прислал в Рараку Престол Тени, чтобы… шпионить. Теперь она принадлежит Ша’ик.

Это было кошмарное чудовище: ростом около девяти футов, на двух коротких и тонких задних лапах. Единственная передняя нога – длинная и многосуставная – торчала из странно разветвлённой груди. От изогнутых, угловатых лопаток поднималась гибкая шея демона, которая заканчивалась плоской вытянутой головой. Тонкие, как иглы, зубы торчали из пасти, уголки которой приподнимались наверх, так что на морде застыла вечная ухмылка вроде дельфиньей.

Голова, шея и конечности были чёрными, а торс – тёмно-серым. Единственный плоский чёрный глаз смотрел на Калама до ужаса разумным взглядом.

Убийца увидел на демоне едва зажившие шрамы.

– Он дрался?

Ша’ик нахмурилась.

– Д’иверс. Пустынные волки. Она их отогнала…

– Скорей, это было тактическое отступление, – сухо добавил Леоман. – Это создание не ест и не пьёт, по крайней мере, мы этого никогда не видели. И хотя Священная полагает иначе, оно кажется совершенно безмозглым – взгляд, вероятнее всего, только маска, за которой мало что скрыто.

– Леоман осыпает меня сомнениями, – сказала Ша’ик. – Таково избранное им призвание, и меня оно утомляет всё больше.

– Сомневаться – полезно, – брякнул Калам и лишь потом прикусил язык.

Священная улыбнулась.

– Я почувствовала, что вы двое похожи. Что ж, оставь нас. Семи Святым ведомо, довольно с меня и одного Леомана.

Бросив последний взгляд на молодого тоблакая, убийца взлетел обратно в седло, повернул жеребца на южную тропу и пустил рысью.

Аптори явно предпочитала сохранять между ними некоторую дистанцию; она двигалась параллельным курсом более чем в двадцати шагах от Калама тёмным пятном в ночи, шагая – неуклюже, но бесшумно – на трёх костистых ногах.

Через десять минут езды быстрой рысью убийца придержал коня и пустил его шагом. Он доставил Книгу, лично обеспечил восстание Вихря. Ответил на зов своей крови, пусть и не с самыми чистыми мотивами.

Впереди лежали задачи другой его жизни. Он убьёт Императрицу, чтобы спасти Империю. Если всё получится, восстание Ша’ик обречено. Порядок будет восстановлен. А если я не справлюсь, они обескровят друг друга до изнеможения, Ша’ик и Ласиин, две женщины одного покроя – Худов дух, они даже внешне похожи! Теперь Каламу легко было представить в собственной тени сотню тысяч смертей. И он даже подумал, что сейчас в Семи Городах читающие Колоду Драконов подняли в дрожащих руках заново пробуждённого Вестника Смерти. Благословенная Королева, дело сделано.

За несколько минут до рассвета Ша’ик села, скрестив ноги, перед Книгой Апокалипсиса. По сторонам расположились её телохранители – каждый в разрушенной башне. Молодой тоблакай опёрся на свой двуручный меч из железного дерева. На голове у него поблёскивал старый бронзовый шлем без боковых щитков, его глаза тонули в узкой прорези полузабрала. Его спутник скрестил на груди руки. На затянутом в шкуру бедре висел арбалет. За широкий кожаный пояс были заткнуты два одноручных моргенштерна. Поверх островерхого железного шлема он намотал выцветший шарф от телабы. Под ним виднелось гладко выбритое лицо, изборождённое морщинами, что появились за тридцать лет, проведённых под солнцем и ветром. Светло-голубые глаза ни на чём не останавливались подолгу.

Лучи рассвета коснулись Ша’ик. Священная протянула руку и открыла Книгу.

Стрела вонзилась ей в лоб на дюйм выше левого глаза. Железный наконечник пробил кость и вошёл внутрь за миг до того, как пружина раскрыла встроенные в него шипы, – словно в мозгу Провидицы расцвёл смертоносный цветок. Затем острие ударилось в заднюю стенку черепа и вышло наружу.

Ша’ик упала.

Тин Баральта заревел и с удовлетворением увидел, как Аральт Арпат и Лостара Йил ведут дюжину Красных Клинков в атаку на двух неумелых телохранителей.

Воин пустыни бросился на землю и перекатился через мгновение после смерти Ша’ик. Арбалет в его руках щёлкнул. Грудь Аральта Арпата заметно прогнулась внутрь, когда стрела ударилась в грудину. Высокий сержант рухнул на спину и растянулся в пыли. Командир заревел от ярости, выхватил свои тальвары и присоединился к нападающим.

Взвод Лостары бросил свои сулицы одну за другой, оказавшись всего в пятнадцати шагах от тоблакая.

Глаза Тина Баральты удивлённо округлились, когда ни одно из шести метательных копий не достигло цели. Тоблакай оказался невероятно проворен для такого гиганта и словно просочился между ними, перенёс вес и выставил вперёд плечо, прежде чем войти в ближний бой, взмахнув из-за плеча своим архаичным деревянным мечом, удар которого пришёлся по коленям первого из Красных Клинков. Солдат рухнул, подняв облако пыли, – обе ноги у него были перебиты.

А затем тоблакай оказался среди воинов взвода. Пока Тин Баральта бежал к ним, он увидел, как Лостара Йил отшатнулась, кровь хлестала из раны у неё на голове, а шлем отлетел в сторону и покатился среди черепков. Второй солдат упал – горло было перебито деревянным мечом.

Взвод Арпата насел на воина пустыни. Звякнули цепи, и моргенштерны разлетелись в стороны, нанося удары со смертоносной точностью. Нет оружия, удары которого было бы сложнее парировать, чем моргенштерн – цепь обходила любой блок, так что железный шарик с шипами достигал цели. Главным недостатком оружия были длительные паузы между ударами, но, бросив взгляд на бой, Тин Баральта заметил, что воин пустыни одинаково хорошо владеет обеими руками и теперь изматывает противников непрерывным градом атак, пробиться через которые не мог никто из противников. За тот миг, что командир смотрел на бой, один из железных шаров проломил голову в шлеме.

В то же мгновение тактика Тина Баральты изменилась. Ша’ик мертва. Задание исполнено – никакого Вихря не будет. Нет смысла жертвовать жизнями в бою против этих ужасных палачей, которые, в конце концов, так и не сумели спасти жизнь Ша’ик и теперь могли только мстить. Командир прокричал приказ отступать и увидел, как его солдаты пытаются выйти из боя с двумя телохранителями. За это пришлось заплатить высокую цену – ещё трое упали под ударами врагов, прежде чем воины смогли отступить настолько, чтобы повернуться и побежать.

Двое из солдат Лостары Йил оказались верны настолько, что вытащили свою оглушённую предводительницу из боя.

Вид бегущих Красных Клинков вызвал у Тина Баральты ярость, но он проглотил поток горьких проклятий. С обнажёнными тальварами он прикрывал отступление солдат, его нервы горели огнём от одной мысли о том, что один из телохранителей может принять вызов.

Но те не стали преследовать нападавших, а вернулись на прежние места в разрушенных башнях. Воин пустыни присел, чтобы перезарядить арбалет.

Бросив последний взгляд на двух убийц, Тин Баральта метнулся в укрытие и бегом последовал за своими солдатами в небольшой каньон, где их ждали стреноженные лошади.

Оказавшись в пересохшем русле реки с высокими стенами, Красные Клинки поставили своего единственного выжившего арбалетчика на обращённый к югу гребень, а затем остановились, чтобы перевязать раны и перевести дух. Позади заржали лошади, почуяв запах крови. Один из солдат плеснул водой в окровавленное лицо Лостары. Та заморгала, и в её взгляде начало проступать сознание.

Тин Баральта нахмурился.

– Приходи в себя, сержант, – прорычал он. – Ты должна снова пойти по следу Калама – на безопасном расстоянии.

Лостара кивнула и потрогала рассечённый лоб.

– Меч же был деревянный.

– Но твёрдый, как сталь. Худ бы побрал этого тоблакая – и второго вместе с ним. Оставим их здесь.

Лостара Йил чуть скривилась и просто снова кивнула.

Тин протянул затянутую в перчатку руку и поднял сержанта на ноги.

– Отличный выстрел, Лостара Йил. Ты убила проклятую ведьму и всё, что она собой представляла. Императрица будет довольна. Более чем довольна.

Немного покачиваясь, Лостара подошла к лошади и взобралась в седло.

– Мы поскачем в Пан’потсун, – сказал Тин Баральта. – Чтобы разнести весть, – добавил он с мрачной ухмылкой. – Не потеряй Калама, сержант.

– Я ещё не потерпела в этом неудачу, – ответила Лостара.

Знаешь, что я свалю все потери на тебя, да? Слишком ты умна, девочка.

Проводив её взглядом, командир обратился к оставшимся солдатам.

– Трусы! Повезло вам, что я прикрыл ваше отступление. По коням!

Леоман расстелил одеяло на плоском участке земли между развалинами двух башен и выкатил на него завёрнутое в полотно тело Ша’ик. На миг он замер над трупом, на коленях, неподвижный, затем вытер чёрный пот со лба.

Рядом стоял тоблакай.

– Она мертва.

– Это я вижу, – сухо сказал Леоман, протянул руку, поднял залитую кровью Книгу и медленно завернул её в ткань.

– Что теперь будем делать?

– Она открыла Книгу. На рассвете.

– Ничего не случилось. Только стрела ей в голову попала.

– Да знаю я, будь ты проклят!

Тоблакай скрестил на груди мощные руки и замолчал.

– Пророчество недвусмысленно, – сказал через несколько минут Леоман. Он поднялся, поморщившись от боли в окаменевших в бою мышцах.

– Что теперь будем делать? – снова спросил молодой великан.

– Она сказала, что… обновится… – Леоман вздохнул, Книга налилась тяжестью в его руках. – Будем ждать.

Тоблакай поднял голову, принюхался.

– Буря начинается.

Книга вторая
Вихрь

Я бродил по старым дорогам

Днём,

Что стали призрачными

С приходом ночи

И скрылись с глаз моих

На рассвете.

Таков был мой путь

Лиги через столетья

В одно мгновение солнца.

Пардийская эпитафия

Глава шестая

В ранний период правления Келланведа в армии Империи, особенно среди морпехов, процветали различные культы. Следует помнить, что это было также время Дассема Ультора, Первого Меча и Верховного главнокомандующего Малазана (…) человека, посвятившего себя Худу…

Дукер. «Малазанские кампании», том II

Бенет сидел за своим столиком у Булы и чистил ногти кинжалом. Ногти были безукоризненно чисты, что превращало эту привычку в манию. Фелисин уже научилась распознавать его позы и то, что за ними крылось. Сейчас Бенета обуревала ярость с явной примесью страха. Жизнь его поразили сомнения; словно личинки кровных слепней, они кишели под кожей, росли и вгрызались в саму плоть.

Лицо, лоб, крупные, покрытые шрамами запястья Бенета блестели от пота. Оловянная кружка с охлаждённым сольтанским вином стояла рядом на столе – нетронутая, по ободку круг за кругом маршировали мухи.

Фелисин не могла отвести глаз от крошечных чёрных насекомых, её вдруг сковало ужасное воспоминание. Послушник Худа, которого на самом деле не было. Рой духов смерти, принявший вид человека, жужжание крыльев, которое складывалось в слова…

– У тебя в глазах снова появился свет, девочка, – сказал Бенет. – Говорит, ты понимаешь, чем стала. Уродливый свет. – Он подтолкнул к ней через стол маленький кожаный мешочек. – Убей его.

Руки Фелисин задрожали, когда она взяла мешочек и вытащила оттуда шарик дурханга.

Бенет смотрел, как она крошит спрессованную пыльцу в чашу своей трубки.

Шесть дней прошло, а Бодэна так и не нашли. Капитан Саварк уже несколько раз вызывал Бенета к себе. Черепок перетрусили сверху донизу, патрули на Жучьей дороге и верхнем гребне удвоили – круг за кругом, как мухи — а по Утопному озеру прошлись с баграми. Но беглец, казалось, просто растаял в воздухе.

Бенет принял это на свой счёт. Его власти в Черепке был брошен вызов. Он снова позвал девушку к себе, но не из сочувствия, а потому, что больше не доверял Фелисин. Она что-то знала – что-то о Бодэне – и хуже: Бенет теперь знал, что она не та, за кого себя выдаёт.

«Бенет с Саварком говорили, – сказал Геборик в тот день, когда Фелисин ушла – когда его заботы позволили ей притвориться достаточно окрепшей, чтобы уйти. – Будь осторожна, девочка. Бенет принимает тебя обратно, но только для того, чтобы лично проследить за твоим уничтожением. То, что прежде было случайным, теперь стало нарочным, осознанным. Он получил указания».

«Откуда ты знаешь?»

«Ну да, правда, я могу только догадываться. Но побег Бодэна дал Бенету рычаг давления на Саварка, и скорее всего Бенет использовал его, чтобы выдавить из капитана твою истинную историю. Саварк дал ему больше власти, второго Бодэна не будет – этого они оба не могут допустить. У Саварка нет выбора, он должен дать Бенету больше власти… больше информации…»

Чай с дурхангом ослаблял боль в сломанных рёбрах и опухшей челюсти, но его силы не хватало, чтобы притупить мысли. Минута за минутой – она чувствовала, как подходит всё ближе к отчаянию. Уходя от Геборика, Фелисин на самом деле бежала, возвращение к Бенету стало панической необходимостью.

Он улыбнулся, когда она поднесла к дурхангу огонь.

– Бодэн ведь не был просто портовым громилой, верно?

Фелисин хмуро посмотрела на него сквозь завесу дыма.

Бенет положил кинжал на стол и крутанул. Оба смотрели, как вертится блестящий клинок. Остановившись, остриё указало на Бенета. Он поморщился и раскрутил кинжал снова. Когда клинок второй раз обратился к нему, Бенет подхватил кинжал и сунул в ножны на поясе, а затем потянулся к оловянной кружке.

Мухи разлетелись, когда он поднёс кружку к губам.

– Я ничего не знаю о Бодэне, – сказала Фелисин.

Его глубоко посаженные глаза надолго остановились на ней.

– И ты ничего не выяснила, выходит? Значит, либо ты тупая… либо очень старалась, чтобы ничего не узнать.

Фелисин промолчала. По телу уже разливалось онемение.

– Это из-за меня, девочка? Неужто это такое падение – стать моей? Я тебя хотел, Фелисин. Ты была красивой. Умной – по глазам было видно. Это я виноват, что ты стала… такой?

Бенет увидел, как она покосилась на мешочек на столе, и криво улыбнулся.

– Приказы есть приказы. К тому же ты могла отказаться.

– В любой момент, – проговорила Фелисин, отводя глаза.

– Ну, значит, моей вины тут нет.

– Нет, – повторила она. – Вся вина только моя, Бенет.

Он резко поднялся.

– Погода сегодня мерзкая. Начался ши’гай – горячий ветер – все твои страдания до сих пор были только прелюдией, девочка. С первым порывом ши’гая начинается лето. Но сегодня… – Бенет посмотрел на неё сверху вниз, однако не договорил, а просто взял за руку и вздёрнул на ноги. – Идём со мной.

Бенету разрешили собрать отряд ополчения из им лично отобранных рабов, каждого из которых вооружили дубиной. По ночам они патрулировали улочки Черепка. Тех, кого ловили снаружи после заката, теперь ждали побои и казнь наутро. Казнями занимались стражники – ополчение Бенета вовсю отрывалось на побоях.

Бенет и Фелисин присоединились к одному из патрулей – полдюжины человек, всех она хорошо знала, поскольку их преданность Бенет покупал за её тело.

– Если ночь будет тихой, – пообещал он своим людям, – перед рассветом найдём время и немножко расслабимся.

Громилы в ответ заухмылялись.

Они прошли по занесённым песком и мусором улочкам, но никого не увидели. Когда патруль оказался рядом с казино Сурука, они заметили толпу стражников-досиев. С ними был сам капитан досиев, Ганнип. Стражники проводили патруль тяжёлыми взглядами.

Бенет было задержался, словно хотел переговорить с Ганнипом, но затем тяжело выдохнул через ноздри и зашагал дальше. И положил ладонь на рукоять кинжала.

Фелисин показалось, будто она вот-вот поймёт что-то важное, словно горячий ветер добавил к ночному воздуху новый запах угрозы. Бодрый разговор ополченцев стих, и Фелисин заметила в них явные признаки тревоги. Она вытащила ещё один шарик дурханга и положила прохладный сладковатый комочек за щёку.

– Смотрю на тебя, – пробормотал Бенет, – и вспоминаю Саварка.

Она удивлённо моргнула.

– Саварка?

– Ага. Чем хуже дело, тем плотнее он зажмуривается.

С трудом выговаривая слова, она промямлила:

– А какое дело стало хуже?

Словно в ответ, сзади, от заведения Сурука раздался выкрик, а затем грубый смех. Бенет жестом приказал своим людям остановиться, а затем пошёл обратно к перекрёстку. Оттуда он мог увидеть казино Сурука – и солдат Ганнипа.

Словно призрак вдруг поднялся из земли и коснулся Бенета: в его позе читалось напряжение. В черепе Фелисин зазвенела глухая тревога. Она помедлила, затем обернулась к ополченцам.

– Что-то случилось. Идите к нему!

Они тоже смотрели на Бенета. Один из рабов нахмурился, и его рука скользнула к поясу, за который была заткнута дубина.

– Вот ничего такого он нам не приказывал, – проворчал громила. Другие закивали, беспокойно ёрзая в тени.

– Он там стоит один! – возмутилась Фелисин. – На открытом месте. На него, наверное, нацелены стрелы…

– Заткни хлебало, детка, – рявкнул ополченец. – Никуда мы не пойдём.

Бенет чуть было не отступил на шаг, затем явно взял себя в руки.

– Они идут к нему, – прошипела Фелисин.

Показались Ганнип и его досии, обступили полукругом Бенета. С запястий солдат на него смотрели взведённые арбалеты.

Фелисин резко обернулась к ополченцам.

– Да помогите же ему, чтоб вас!

– Да провались ты к Худу! – огрызнулся один из громил. Патруль разбегался, мужчины тихо уходили в тени ближайших переулков.

– Ты там одна осталась, девочка? – громко спросил капитан Ганнип. Его солдаты расхохотались. – Иди сюда, к Бенету. Мы ему просто кое-что рассказываем, вот и всё. Ничего страшного, девочка.

Бенет обернулся, хотел ей что-то сказать. Стражник-досий шагнул вперёд и с размаху ударил по лицу рукой в перчатке. Бенет пошатнулся, выругался, прижимая руку к разбитому носу.

Фелисин неловко отступила на шаг, затем развернулась и побежала, а за спиной уже щёлкнули арбалеты. Стрелы прожужжали по обе стороны от неё, но Фелисин сумела ускользнуть в узкий переулок. Позади раздался смех.

Она бежала по улочке, которая шла параллельно Ржавому уклону. В сотне шагов впереди находились Темень и казармы. Задыхаясь, она вылетела на открытое пространство между двумя малазанскими строениями. Сердце колотилось в груди так, словно ей было уже пятьдесят лет, а не пятнадцать. Постепенно до Фелисин начало доходить потрясение от того, что она увидела – Бенета ударили.

За казармами раздались крики. Застучали копыта. Из-за угла появилось два десятка рабов, которые бежали туда, где стояла Фелисин. За ними гнались полсотни досийских всадников. Нескольких человек настигли копья, и они попадали на пыльную землю. Безоружные рабы пытались сбежать, но досии уже окружили их. Слишком поздно Фелисин поняла, что ей тоже не спастись.

Я видела, как у Бенета идёт кровь. Эта мысль вызвала следующую. Теперь мы умрём.

Кони досиев топтали и мужчин и женщин без разбору. Поднимались и опускались тальвары. В безнадёжной тишине рабы погибали один за другим. Двое всадников направились к Фелисин. Она смотрела, гадая, который из них доберётся до неё первым. Один из досиев наклонил копьё, чтобы ударить её в грудь, другой высоко занёс широкий клинок, чтобы обрушить его в подходящий момент. На раскрасневшихся лицах Фелисин увидела радость и удивилась тому, насколько нечеловеческим было это выражение.

За миг до того, как всадники оказались рядом с ней, в грудь обоим с глухим звуком вошли стрелы. Солдаты покачнулись и упали с коней. Фелисин обернулась и увидела строй малазанских арбалетчиков: солдаты в первом ряду опустились на колено для перезарядки, а второй ряд сделал несколько шагов вперёд, прицелился, а затем разом разрядил оружие в толпу досийских конников. Люди и животные закричали от боли.

Третий залп сломил сопротивление досиев: оставшиеся ускакали во тьму за казармами.

Горстка рабов осталась в живых. Сержант рявкнул приказ, и дюжина солдат двинулась вперёд, проверяя тела, которыми была усыпана площадка, толкая выживших в сторону строя.

– Идём со мной, – прошипел голос рядом с Фелисин.

Она удивлённо заморгала, не сразу узнала лицо Пеллы.

– Что?

– Мы собираем рабов в конюшне – но тебе туда не надо. – Он мягко взял её за руку. – Они сильно превосходят нас числом. Защищать рабов – не самая важная задача, к сожалению. Саварк хочет, чтобы бунт подавили. Сегодня же.