Текст книги "Врата Мертвого Дома"

Мрачное выражение седого воина не изменилось, когда он перевёл взгляд на Дукера. Затем он покачал головой и вздохнул:

– Я помню безоружного человека. То, что в руках у него не было оружия, в последний миг отвратило моё копьё. Я помню, как меч Дуджека похитил мою красоту, и как мой конь укусил его за руку, сокрушая кости. Я помню, что Дуджеку лекари отрезали руку, потому что её поразило гнилостное дыхание коня. Между нами, я в том обмене проиграл, потому что потеря руки никак не сказалась на блестящей карьере Дуджека, а потеря красоты оставила меня всего с одной женой, которая у меня к тому времени уже была.

– Она ведь была твоей сестрой, а, Бальт?

– Была, Колтейн. И слепой к тому же.

Оба виканца замолчали – один хмурился, другой мрачно смотрел исподлобья.

Рядом Кальп сдавленно хмыкнул. Дукер приподнял бровь.

– Извини, Бальт, – сказал он. – Хоть я и был в той битве, я не видел ни тебя, ни Колтейна. В любом случае особой потери красоты я не заметил.

Воин кивнул.

– Нужно присматриваться, это верно.

– Быть может, – проговорил Маллик Рэл, – пора окончить шутки, сколь бы они ни были смешны, и начать совет?

– Начнём, когда я буду готов, – небрежно ответил Колтейн, продолжая рассматривать Дукера.

Бальт хмыкнул.

– Скажи, историк, что тебя надоумило пойти в бой без оружия?

– Наверное, я его потерял в сражении.

– Вовсе нет. Не было у тебя ни пояса, ни ножен, ни щита.

Дукер пожал плечами.

– Чтобы описывать историю Империи, я должен быть в гуще событий, господин.

– Ты собираешься проявлять такое же безрассудное рвение, описывая командование Колтейна?

– Рвение? О да, господин. Что до безрассудства, – Дукер вздохнул, – увы, моя отвага уже не та, что прежде. Теперь, когда иду на битву, я облачаюсь в броню, беру щит и короткий меч. И шлем. Стою в окружении телохранителей по меньшей мере в лиге от сердца сражения.

– Годы принесли тебе мудрость, – заметил Бальт.

– В некоторых вещах – недостаточную, как мне кажется, – медленно проговорил Дукер и перевёл взгляд на Колтейна. – Я буду настолько отважен, что осмелюсь сегодня давать тебе советы, Кулак.

Колтейн покосился на Маллика Рэла и сказал:

– И ты опасаешься гнева, ибо будешь говорить то, что мне не понравится. Быть может, услышав такие слова, я прикажу Бальту закончить начатое и убить тебя. Это многое говорит мне, – продолжил он, – о положении дел в Арэне.

– Об этом мне мало известно, – сказал Дукер, чувствуя, как по телу под туникой градом катится пот. – Но ещё меньше – о тебе, Кулак.

Выражение лица Колтейна не изменилось. Перед глазами Дукера почему-то встал образ кобры, медленно поднимающей голову, взгляд немигающий, холодный.

– Вопрос, – подал голос Маллик Рэл. – Совет уже начался?

– Нет ещё, – медленно ответил Колтейн. – Мы ждём моего колдуна.

Услышав это, жрец Маэля резко выдохнул. Кальп сделал шаг вперёд.

Дукер вдруг обнаружил, что у него пересохло во рту. Откашлявшись, он сказал:

– Мне казалось, что Императрица – в первый год своего правления – приказала, кхм, искоренить всех виканских колдунов. За этим приказом ведь последовала массовая казнь? Я помню внешние стены Унты…

– Они умирали много дней, – сказал Бальт. – Висели на железных шипах, пока вороны не прилетели, чтобы забрать их души. Мы принесли детей к стенам города, чтобы показать старейшин племени, чьи жизни у нас отняли по приказу коротко стриженной женщины. Мы даровали детям шрамы – на память, чтобы сохранить жизнь истине.

– И это была та Императрица, – заметил Дукер, внимательно глядя на лицо Колтейна, – которой вы теперь служите.

– Коротко стриженная женщина ничего не знает об обычаях виканцев, – заявил Бальт. – Вороны, которые несли в себе души величайших колдунов, вернулись к нашему народу, чтобы дождаться новых рождений, и так сила старейшин возвратилась к нам.

Боковая дверь, которой Дукер прежде не заметил, скользнула в сторону. Высокая кривоногая фигура вступила в комнату. Голову незнакомца покрывал капюшон в форме головы козла, который он теперь откинул, открыв лицо мальчика не более десяти лет от роду. Тёмные глаза ребёнка встретили взгляд историка.

– Это Сормо И’нат, – сказал Колтейн.

– Сормо И’ната – старика – казнили в Унте, – прошипел Кальп. – Он был самым могущественным из колдунов – Императрица лично о нём позаботилась. Говорят, он умирал на стене одиннадцать дней. Это не Сормо И’нат. Это какой-то мальчишка.

– Одиннадцать дней, – пробурчал Бальт. – Одна ворона не могла вместить целиком его душу. Каждый день прилетала новая, покуда не забрали всего. Одиннадцать дней, одиннадцать ворон. Такова была сила Сормо, его жизненная воля, и такую честь оказали ему чернокрылые духи. Одиннадцать пришли за ним. Одиннадцать.

– Старое чародейство, – прошептал Маллик Рэл. – Древнейшие свитки косвенно упоминают о таком. Мальчик по имени Сормо И’нат – воистину возродившийся колдун?

– У рхиви в Генабакисе распространены похожие поверья, – заметил Дукер. – Новорожденный ребёнок может стать сосудом для души того, кто не вошёл во Врата Худа.

Мальчик заговорил – голосом тонким, но ломающимся, на рубеже зрелости:

– Я – Сормо И’нат, который несёт в своей груди память о железном шипе. Одиннадцать ворон явились к моему рождению. – Он отбросил за плечи плащ. – Сегодня я стал свидетелем обряда прорицания и увидел в толпе историка Дукера. Вместе мы наблюдали видение, посланное духом великой силы, духом, чьё лицо – одно из множества. Дух этот возвестил Армагеддон.

– Это я видел, как и он, – подтвердил Дукер. – У стен города разбил лагерь торговый караван.

– И в тебе не узнали малазанца? – вкрадчиво поинтересовался Маллик Рэл.

– Он хорошо говорит на местном наречии, – ответил Сормо. – И совершает жесты, которыми показывает ненависть к Империи. Этого облика и действий довольно, чтобы обмануть местных. Скажи мне, историк, доводилось ли тебе прежде видеть подобные прорицания?

– Не такие… явные, – признался Дукер. – Но я видел достаточно, чтобы ощутить нарастающее напряжение. Новый год принесёт нам мятеж.

– Смелое заявление, – заявил Маллик Рэл. Он вздохнул – жрецу явно было неудобно стоять. – Новому Кулаку следовало бы с разумной осторожностью отнестись к подобным утверждениям. Иногда кажется, что в нашей стране пророчеств не меньше, чем жителей. Такое множество заставляет сомневаться в истинности каждого отдельного предсказания. Мятеж в Семи Городах предрекают каждый год со времени малазанского завоевания. И какие же из них сбылись?

– У жреца есть тайные мотивы, – сказал Сормо.

Дукер заметил, что невольно задержал дыхание.

Круглое, потное лицо Маллика Рэла побелело.

– У всех есть тайные мотивы, – произнёс Колтейн, будто отмахнулся от заявления своего колдуна. – Я услышал совет-предупреждение и совет-предостережение. Хорошее сочетание. Вот что я скажу. Маг, которому хочется опереться о стену, смотрит на меня, как на гадюку в своём спальнике. Его страх говорит обо всех солдатах Седьмой армии. – Кулак сплюнул на пол, лицо его исказилось. – Мне нет дела до их чувств. Если будут исполнять мои приказы, я, в свою очередь, послужу им. Нет – вырву каждому сердце из груди. Ты слышишь моё слово, кадровый чародей?

Кульп смотрел на Колтейна волком.

– Слышу.

– Я здесь, – в голосе Маллика Рэла прозвучали визгливые нотки, – чтобы передать указания Первого Кулака Пормкваля…

– До или после официального приветствия от Первого Кулака? – Дукер сразу же пожалел, что сказал это, несмотря на то что Бальт вдруг лающе рассмеялся.

Маллик Рэл расправил плечи.

– Первый Кулак Пормкваль приветствует Кулака Колтейна в Семи Городах и желает ему всяческих успехов на новом посту. Седьмая армия остаётся одним из трёх исходных военных подразделений Малазанской империи, и Первый Кулак уверен, что Кулак Колтейн почтит её достойнейшую историю.

– Мне нет дела до репутаций, – отрезал Колтейн. – Солдат будут судить по делам. Продолжай.

Рэл аж затрясся, но продолжил:

– Первый Кулак Пормкваль попросил меня передать приказы Кулаку Колтейну. Адмирал Нок должен выйти из гавани Хиссара и отправиться в Арэн, как только корабли пополнят припасы. Кулаку Колтейну следует начать подготовку Седьмой армии к маршу по суше… в Арэн. Первый Кулак желает дать смотр Седьмой, прежде чем окончательно определить её дислокацию. – Жрец вытащил из рукава скреплённый печатью свиток и положил на стол. – Таковы приказы Первого Кулака.

На лице Колтейна отразилось отвращение. Он скрестил на груди руки и демонстративно повернулся спиной к Маллику Рэлу.

Бальт невесело рассмеялся.

– Первый Кулак хочет дать смотр армии. Скорей всего, у Первого Кулака есть в подчинении Высший маг, а может, даже и пятерня Когтей? Если он так хочет осмотреть войска Колтейна, пусть-ка прибудет сюда по Пути. Кулак не собирается обмундировывать армию и отправлять в путь длиной в четыреста лиг, только чтобы Пормкваль мог возмутиться по поводу пыли на сапогах у солдат. Такая перестановка сил оставит восточные провинции Семи Городов без действующей армии. В теперешнее неспокойное время подобный уход будет принят за отступление, особенно если совпадёт по времени с отплытием Сахульского флота. Этой страной не получится править из-за стен Арэна.

– Неподчинение приказам Первого Кулака? – прошипел Маллик Рэл и впился в широкую спину Колтейна взглядом сверкающих, словно окровавленные бриллианты, глаз.

Кулак резко развернулся.

– Я советую изменить эти приказы, – сказал он, – и теперь ожидаю ответа.

– Ответ я тебе дам, – прохрипел жрец.

Колтейн глумливо ухмыльнулся. Бальт сказал:

– Ты? Ты – жрец, не солдат, не правитель. Ты даже не признан членом Высшего командования.

Яростный взгляд Рэла метнулся от Кулака к воину.

– Вот как? Воистину!..

– Не признан императрицей Ласиин, – перебил Бальт. – Она ничего не знает о тебе, жрец, кроме того, что докладывает Первый Кулак. Пойми: Императрица не доверяет власть тем, кого не знает. Первый Кулак Пормкваль использовал тебя как мальчика на побегушках, и таким ты останешься в глазах Кулака. Ты не можешь приказывать. Ни Колтейну, ни мне, ни даже последнему поварёнку в обозе Седьмой.

– Я передам эти слова и выражения Первому Кулаку.

– Не сомневаюсь. Теперь – можешь идти.

У Рэла отвисла челюсть.

– Идти?

– Мы с тобой закончили. Оставь нас.

В тишине все смотрели, как жрец уходит. Едва лишь дверь закрылась, Дукер обернулся к Колтейну.

– Возможно, это был непродуманный шаг, Кулак.

Взгляд Колтейна казался сонным.

– Это Бальт говорил. Не я.

Дукер перевёл взгляд на воина. На рассечённом шрамом лице виканца застыла ухмылка.

– Расскажи мне о Пормквале, – проговорил Колтейн. – Ты с ним знаком?

Историк снова обернулся к Кулаку.

– Да.

– Он хорошо правит?

– Насколько я могу судить, – сказал Дукер, – он не правит вовсе. Большинство эдиктов пишет человек, которого ты – Бальт – только что выставил из комнаты. Есть и другие деятели за кулисами, по большей части – благородные, богатые торговцы. Именно они в первую очередь ответственны за сокращение пошлин на привозные товары и, как следствие, повышение местных налогов на производство и экспорт – за исключением, естественно, тех товаров, которыми они сами торгуют. Имперской оккупацией заправляют малазанские торговцы, такая ситуация сохраняется с тех пор, как Пормкваль получил титул Первого Кулака четыре года назад.

Бальт спросил:

– Кто был Первым Кулаком до него?

– Картерон Краст, который однажды ночью утонул в Арэнской гавани.

Кальп фыркнул.

– Краст мог пьяным проплыть сквозь шторм, а потом просто взял и утонул, точь-в-точь как его брат Урко. Тел не нашли, разумеется.

– То есть?

Кальп ухмыльнулся, но Бальт промолчал.

– Краст и Урко были людьми Императора, – объяснил Дукер. – Судя по всему, они разделили судьбу большинства спутников Келланведа, в том числе Тока Старшего и Амерона. Их тел тоже не нашли. – Историк пожал плечами. – Теперь это старая история. Запрещённая история, между прочим.

– Ты подразумеваешь, что их убили по приказу Ласиин, – заявил Бальт и оскалил кривые зубы. – Но представь себе ситуацию, когда самые опытные командиры Императрицы просто… исчезают. Она остаётся одна, остро нуждается в способных людях. Ты забываешь, историк, что прежде, чем стать Императрицей, Ласиин была хорошо знакома с Крастом, Урко, Амероном, Дассемом и остальными. Представь себе, как ей одиноко теперь, как свежи раны потери.

– И она воображала, что, если убьёт других двух старых знакомых – Келланведа и Танцора, – это ничуть не повлияет на дружбу с этими командирами? – горько спросил Дукер и покачал головой. Они были и моими друзьями.

– Некоторые ошибки в оценках исправить невозможно, – проговорил Бальт. – Император и Танцор были способными завоевателями, но были ли они способными правителями?

– Этого мы никогда не узнаем, – сорвался Дукер.

Виканец вздохнул так, словно фыркнул.

– Нет, но если и существовал близкий к трону человек, который мог предвидеть, что произойдёт, это была Ласиин.

Колтейн снова сплюнул на пол.

– Больше нечего об этом сказать, историк. Запиши слова, которые прозвучали здесь, если они тебе не покажутся слишком горькими. – Он покосился на Сормо И’ната и нахмурился.

– Даже если я ими подавлюсь, – ответил Дукер, – запишу всё равно. Я не был бы историком, если бы поступал иначе.

– Хорошо. – Кулак по-прежнему не сводил взгляда с Сормо И’ната. – Скажи мне, историк, какой властью Маллик Рэл обладает над Пормквалем?

– Хотел бы я сам знать это, Кулак.

– Выясни.

– Ты просишь меня стать шпионом.

Колтейн обернулся к нему со слабой улыбкой на устах.

– А кем ты был в шатре торговца, Дукер?

Историк поморщился.

– Мне придётся отправиться в Арэн. Не думаю, что Маллик Рэл снова допустит меня на собрания внутреннего совета после того, как я видел его унижение здесь. Собственно, уверен, что он теперь считает меня врагом, а его враги имеют вредную привычку бесследно исчезать.

– Я не исчезну, – заявил Колтейн. Он шагнул вперёд, вытянул руку и схватил историка за плечо. – В таком случае, мы оставим без внимания Маллика Рэла. Ты поступишь под моё командование.

– Как прикажешь, Кулак, – ответил Дукер.

– Совет окончен. – Колтейн развернулся к колдуну. – Сормо, ты расскажешь мне о приключениях этого утра… позже.

Колдун поклонился.

Дукер забрал свой балахон и вышел из комнаты, по пятам за ним следовал Кальп. Как только за ними закрылись двери, историк потянул чародея за рукав.

– На пару слов. Без свидетелей.

– Я подумал о том же, – ответил Кальп.

Они нашли дальше по коридору комнату, забитую старой мебелью, зато безлюдную. Кальп запер за собой дверь, а затем обернулся и дико посмотрел на Дукера.

– Да он вообще не человек! Он – зверь, и видит всё по-звериному. А Бальт – Бальт распознаёт рычание и оскалы своего господина и облекает их в слова – в жизни не видел такого разговорчивого виканца, как этот покорёженный старик.

– Совершенно очевидно, – сухо заметил Дукер, – Колтейну многое нужно было сказать.

– Подозреваю, что прямо сейчас жрец Маэля готовит свою месть.

– О да. Но меня потрясло то, как Бальт защищал Императрицу.

– Ты согласен с его аргументами?

Дукер вздохнул.

– Что она сожалеет о своих действиях и теперь ощутила – во всей полноте – одиночество власти? Возможно. Любопытно, но уже давным-давно не важно.

– Думаешь, Ласиин откровенничала с этими виканцами?

– Колтейна вызывали на аудиенцию к Императрице, и я полагаю, Бальта цепями не оторвёшь от господина, но что произошло между ними в её личных покоях, – неизвестно. – Историк пожал плечами. – К поведению Маллика Рэла они были готовы, это ясно. А ты, Кальп? Что думаешь про юного колдуна?

– Юного? – Кадровый маг нахмурился. – У этого мальчика аура древнего старика. Я от него почуял запах ритуального питья крови кобылы, а этим ритуалом колдуны отмечают Пору железа – последние годы жизни, высшее цветение своей силы. Ты его видел? Пустил стрелу в жреца, а потом просто стоял и смотрел на последствия.

– Но ты же утверждал, что это всё ложь!

– Не стоит давать Сормо понять, какой у меня чувствительный нос, так что я и впредь стану обращаться с ним так, будто он – мальчишка, самозванец. Если повезёт, колдун обо мне забудет.

Дукер помедлил. Вдохнул затхлый, пыльный воздух комнаты.

– Кальп, – наконец заговорил он.

– Да, историк, чего тебе от меня нужно?

– Это никак не связано с Колтейном, Малликом Рэлом или Сормо И’натом. Мне нужна твоя помощь.

– В чём?

– Я хочу освободить узника.

Брови кадрового мага приподнялись.

– Из хиссарской темницы? Историк, я не хочу ссориться со стражей Хиссара…

– Нет, не из городской темницы. Это узник Империи.

– И где его держат?

– Его продали в рабство, Кальп. Он в отатараловых копях.

Кадровый чародей ошеломлённо уставился на историка.

– Худов дух, Дукер, и ты просишь помощи у мага? Воображаешь, что я по доброй воле осмелюсь хотя бы приблизиться к этим рудникам? Отатарал разрушает магию, сводит чародеев с ума…

– Не ближе, чем на палубу плоскодонки у берегов острова, – перебил Дукер. – Это я обещаю, Кальп.

– Забрать узника, а потом что? Грести, как демону, чтоб уйти от досийской галеры на хвосте?

Дукер ухмыльнулся.

– Что-то вроде того.

Кальп покосился на запертую дверь, а потом оглядел свалку в комнате так, словно прежде её не замечал.

– Что это было за помещение?

– Кабинет Кулака Торлом, – ответил Дукер. – Здесь её застали ночью убийцы-дриджниты.

Кальп медленно кивнул.

– А мы-то именно сюда вошли случайно?

– Очень надеюсь, что так.

– Я тоже, историк.

– Ты мне поможешь?

– Этот узник… кто он?

– Геборик Лёгкая Рука.

Кальп снова медленно кивнул.

– Давай я над этим поразмыслю, Дукер.

– Позволь спросить, что заставило тебя задуматься?

Кальп нахмурился.

– Мысль о том, что я рискую выпустить в мир ещё одного коварного историка, что же ещё?

…Священный город Эрлитан поднимался уступами белого камня от гавани и охватывал большой усечённый холм под названием Джен’раб. Многие верили, что в глубине Джен’раба погребён один из первых городов мира и что там, среди руин, ждёт своего часа Престол Семи Защитников, который, по легенде, был вовсе не троном, а залом, в котором стояли полукругом семь возвышений, благословлённых каждым из Взошедших, которые основали затем Семь Городов. Эрлитану сравнялась тысяча лет, но Джен’раб, ставший ныне грудой разбитого камня, был в девять раз старше.

На заре истории Эрлитана местный фалах’д начал обширное строительство на плоской вершине Джен’раба, чтобы почтить город, погребённый под улицами. В каменоломнях на северном побережье закипела работа, срывали целые склоны, десятитонные блоки мрамора обтёсывали и перевозили на кораблях в эрлитанскую гавань, а затем тащили через нижние кварталы к рампам и помостам, ведущим на вершину холма. Храмы, усадьбы, сады, купола, башни и дворец фалах’да росли, как самоцветы девственной короны на челе Джен’раба.

Через три года после того, как был установлен последний каменный блок, древний погребённый город… шелохнулся. Подземные арки провалились под огромным весом Короны Фалах’да, стены сложились, камни фундамента расползлись, укрыв улицы каменной крошкой. Под землёй крошка и пыль вели себя как вода, текли по улицам и проулкам, в зияющие проёмы дверей, под полы – невидимые в непроглядной темноте Джен’раба. На поверхности же, в лучах яркого рассвета, что сопутствовал годовщине правления фалах’да, Корона осела, башни обрушились, купола треснули, выбросив в воздух тучи мраморной крошки, и дворец провалился в реку пыли – неровно, кое-где лишь на несколько футов, в других местах – более чем на двадцать саженей.

Наблюдатели из нижнего города описали это событие. Словно гигантская невидимая рука потянулась к Короне, сжалась на каждом здании и сломала его, вдавливая при этом в землю. Поднялась такая туча пыли, что солнце на несколько дней превратилось в медный диск.

В тот день погибло более тридцати тысяч человек, в том числе и сам фалах’д, но был один выживший: юный поварёнок, который уверился, что кувшин, который он уронил на пол за несколько мгновений до землетрясения, и повинен в произошедшей катастрофе. Обезумев от чувства вины, мальчик ударил себя ножом в сердце, стоя на Меркирской площади в нижнем городе, а кровь несчастного потекла между камнями мостовой, на которой стоял сейчас Скрипач.

Прищурившись, голубоглазый сапёр наблюдал, как Красные Клинки быстро скачут через редеющую толпу на другой стороне площади.

Закутавшись в выцветшее льняное одеяние с капюшоном, наброшенным на голову по моде племени гралов, Скрипач неподвижно стоял на священном камне, украшенном полустёртой памятной надписью, и гадал, расслышат ли переполошившиеся горожане стук его отчаянно бьющегося сердца. Сперва сапёр проклял себя за то, что рискнул прогуляться по древнему городу, а затем проклял Калама за то, что тот задержал их в городе, пытаясь выйти на связь со своим старым агентом.

– Mezla’ebdin! – прошипел голос рядом.

«Малазанские прихвостни» – довольно точный перевод. Красные Клинки были уроженцами Семи Городов, однако поклялись в нерушимой верности Императрице. Редкие – хотя в данный момент и нежеланные – прагматики в стране фанатиков и визионеров только что начали вразумлять сторонников Дриджны по-своему – мечами и копьями.

На выцветших камнях площади неподвижно лежало полдюжины жертв – среди поваленных корзин, тюков ткани и продуктов. Две маленькие девочки скорчились у тела женщины рядом с пересохшим фонтаном. На соседних стенах алели потёки крови. На расстоянии нескольких кварталов звенели тревожные сигналы городской стражи Эрлитана: городскому Кулаку уже сообщили, что Красные Клинки снова пошли против его необдуманных приказов.

Дикие всадники продолжали убивать направо и налево, двигаясь по главной улице прочь с площади, и вскоре скрылись из виду. Попрошайки и воры сгрудились у мёртвых тел, воздух наполнился завываниями. Горбатый сводник схватил обеих девочек и нырнул в один из переулков.

Несколько минут назад Скрипач чуть не попал под удар меча, когда вышел на площадь и оказался на пути одного из Клинков. Военный опыт заставил сапёра броситься наперерез лошади, так что всаднику пришлось взмахнуть мечом наискось со стороны щита, а Скрипачу – нырнуть вперёд и вниз, чтобы проскочить под лезвием и оказаться позади, вне досягаемости. Красный Клинок не стал преследовать его, а просто обезглавил следующую беспомощную жертву, женщину, которая отчаянно пыталась оттащить двух детей с пути лошади.

Скрипач встряхнулся и тихо выругался. Протолкавшись через толпу, он свернул в тот же переулок, где скрылся сводник. Высокие покосившиеся дома с обеих сторон погрузили узкий проход в полутьму. Густой воздух пропитался гнилью и мертвечиной. Не увидев никого, Скрипач осторожно потрусил дальше. Он добрался до бокового прохода между двумя высокими стенами – достаточно широкого для мула и засыпанного по щиколотку пальмовыми листьями. За обеими стенами были разбиты сады, а высокие пальмы сплетались кронами, словно полог в двадцати футах над головой. Через тридцать шагов переулок закончился тупиком, и там сапёр увидел сводника, который придавил младшую девочку коленом к земле, а сам прижал старшую к стене и возился с завязками её бриджей.

Услышав, как Скрипач идёт по сухим листьям, сводник обернулся. У него была белая кожа скрея, он оскалил почерневшие зубы в лукавой ухмылке.

– Грал, она – твоя за полджакаты, как только я ей кожицу порву. Вторая будет подороже, потому что младше.

Скрипач подошёл к скрею вплотную.

– Я купи, – сказал он. – На обе женись. Два джаката.

Сводник фыркнул.

– Да я за неделю на них больше заработаю. Шестнадцать джакат.

Скрипач вытащил длинный гральский нож, который купил час назад, и прижал лезвие к горлу сводника.

– Два джаката и тебе пощада, симхарал.

– Да, грал! – с выпученными глазами прохрипел сводник. – Договорились, клянусь Худом!

Скрипач вытащил из пояса две монеты и бросил их на листья. Затем отступил.

– Сейчас забирать обе.

Симхарал упал на колени и зашелестел листьями.

– Забирай их, грал, забирай.

Скрипач хмыкнул, сунул за пояс нож и взял по девочке под мышки. Повернувшись спиной к своднику, он зашагал прочь из тупика. Вероятность того, что негодяй попробует сыграть грязно, была ничтожной. Гралы частенько напрашивались на оскорбления, лишь бы только получить повод заняться любимым делом – кровавой местью. И подкрасться к гралу сзади, по слухам, было невозможно, поэтому никто даже не пытался. Но несмотря на это, Скрипач был рад, что между ним и сводником остался ковёр сухой листвы.

Сапёр вышел из переулка. Девочки висели у него на руках, как огромные куклы, – всё ещё не оправились от потрясения. Он посмотрел на лицо той, что постарше – лет девяти, может, десяти. Та подняла на Скрипача взгляд огромных тёмных глаз.

– Всё, уже не страшно, – сказал он. – Если я тебя поставлю на землю, сможешь идти? Покажешь, где вы живёте?

Некоторое время девочка молчала, затем кивнула.

Они добрались до одного из кручёных переходов, которые в нижнем городе считались улицами. Скрипач поставил девочку на землю, а вторую продолжал бережно держать на руках – она, кажется, уснула. Старшая немедленно вцепилась в плащ сапёра, чтобы толпа не разделила их, и потащила вперёд.

– Домой? – уточнил Скрипач.

– Домой, – ответила она.

Через десять минут они покинули рыночный квартал и оказались в более спокойном жилом районе, где стояли скромные, но чистенькие дома. Девочка повела Скрипача в одну из боковых улочек. Как только они вошли туда, отовсюду появились дети и с криками окружили пришедших. В следующий миг из ворот, что вели в сад, выскочили трое вооружённых мужчин. Они двинулись на Скрипача с поднятыми тальварами, а толпа детей вдруг рассеялась, и наступила напряжённая тишина.

– Нагальский грал, – прорычал Скрипач. – Женщина убил Красный Клинок. Симхарал эти две брать. Я купить. Не тронуть. Три джаката.

– Два, – поправил один из охранников и сплюнул на брусчатку под ногами Скрипача. – Мы нашли симхарала.

– Два купить. Один привести. Не тронуть. Три. – Скрипач мрачно ухмыльнулся. – Хороший цена, дешёвый за честь грала. Дешёвый за защиту грала.

За спиной у Скрипача заговорил четвёртый мужчина.

– Да заплатите вы гралу, дураки! Тут и сотня золотых – не деньги. Это вы должны были защищать няньку с детьми, а сами сбежали, когда показались Красные Клинки. Если бы этот грал не нашёл и не купил девочек, они уже были бы обесчещены. Платите и благословите его во имя Королевы грёз, его и весь его род благословите во веки веков. – Солдат шагнул вперёд. На нём красовались доспехи наёмного стражника с капитанскими знаками отличия. На узком лице выделялись крестообразные шрамы – знак того, что он дрался под Й’гхатаном, а на тыльной стороне ладоней виднелись старые ожоги. Он твёрдо встретил взгляд Скрипача. – Прошу тебя назвать своё торговое имя, грал, чтобы мы могли поминать тебя в молитвах.

На секунду Скрипач замешкался, а затем назвал капитану своё настоящее имя, имя, которым его нарекли при рождении – давным-давно.

Услышав ответ, капитан нахмурился, но ничего не сказал.

Один из охранников подошёл к сапёру с монетами на ладони. Скрипач передал спящую девочку капитану.

– Неправильно, что она спит.

Седой воин осторожно принял у него ребёнка.

– Мы позовём домашнего целителя.

Скрипач огляделся. Дети явно происходили из богатой и влиятельной семьи, но здания вокруг казались сравнительно небольшими и принадлежали скорее всего мелким торговцам и ремесленникам.

– Раздели с нами трапезу, грал, – предложил капитан. – Дед этих девочек захочет с тобой поговорить.

Скрипача одолело любопытство, и он кивнул. Капитан повёл его к низким воротам, врезанным в стену вокруг сада. Трое охранников поспешили их отпереть. Первой внутрь пропустили старшую девочку.

За воротами раскинулся на удивление просторный сад, где воздух был влажным и прохладным от дыхания ручья, что тихо звенел где-то среди буйной растительности. Над выложенной камнями дорожкой смыкался полог из крон старых плодовых и ореховых деревьев. С другой стороны видна была высокая стена, возведённая целиком из мутного стекла. Отдельные секции сверкали радужными отблесками под капельками влаги и минеральных потёков. Скрипач никогда прежде не видел сразу столько стекла в одном месте. В стене виднелась одинокая дверь из льняного полотна, натянутого на тонкий металлический каркас. Перед ней стоял старик в помятом оранжевом облачении. Его кожу глубокого, богатого цвета охры оттеняла копна седых волос. Девочка побежала к старику и обняла его. Тот не сводил со Скрипача внимательного взгляда янтарных глаз.

Сапёр упал на одно колено.

– Благослови, духовидец! – прорычал он с самым грубым гральским акцентом, какой только мог изобразить.

Смех таннойского жреца прошелестел, словно песок на ветру.

– Я не могу благословить то, чем ты не являешься, господин, – тихо проговорил он. – Но прошу, раздели со мной и капитаном Туркой скромное угощение. Я полагаю, эти охранники пожелают исцелить свою отвагу тем, что позаботятся о детях здесь, в стенах сада. – Он положил морщинистую руку на лоб спящей девочки. – Сэляль защищается по-своему. Капитан, скажи целителю, что её нужно вернуть в этот мир – и аккуратно.

Капитан передал ребёнка одному из охранников.

– Ты слышал слова господина. Живо!

Обе девочки, а также их провожатый скрылись за льняной дверью. Таннойский духовидец жестом предложил Скрипачу и капитану Турке идти за ним и повёл обоих туда же, но не так поспешно.

В стеклянной комнате стоял низкий железный столик, а вокруг – обтянутые кожей сиденья высотой по щиколотку. В мисках на столике лежали фрукты и холодное мясо – красное от специй. Хрустальный графин с бледно-жёлтым вином был открыт, чтобы вино дышало. У дна графина скопился осадок в два пальца толщиной: бутоны пустынных цветов и тельца беломёдных пчёл. Вино наполняло комнату прохладным, сладковатым ароматом.

Внутренняя дверь в мраморной стене была сделана из крепкого дерева. В небольших альковах горели свечи, каждая – со своим цветом пламени. Отражения огоньков завораживающе поблёскивали в стеклянных плитках напротив.

Жрец сел и указал на остальные стульчики.

– Присаживайся. Я удивлён, что малазанский шпион рискнул своим маскарадом ради двух эрлинских детей. Ты теперь попытаешься вызнать ценные сведения у охваченных благодарностью родных?

Скрипач со вздохом откинул капюшон на спину.

– Я – малазанец, – признался он. – Но не шпион. Я скрываюсь, чтобы меня не нашли… малазанцы.

Старый жрец налил вина и протянул кубок сапёру.

– Ты – солдат.

– Да.

– Дезертир?

Скрипач поморщился.

– Не по своей воле. Императрица решила объявить вне закона моё подразделение. – Он пригубил сладкое цветочное вино.