Текст книги "Врата Мертвого Дома"

Толпа завыла, вперёд потянулись жадные руки. Бодэн снова захохотал.

– Мы пройдём, слышали меня? – Он выпрямился, поднимая леди Гейсен за волосы.

Фелисин не могла понять, в сознании старуха или нет. Глаза её были закрыты, на лице застыло умиротворённое выражение – почти юное – под слоем грязи и разводами синяков. Наверное, она умерла. Фелисин молила богов, чтобы это было так. Что-то сейчас случится, что-то сосредоточит весь этот кошмар в одном-единственном образе. Воздух звенел от напряжения.

– Она ваша! – заорал Бодэн. Другой рукой он ухватил Гейсен за подбородок и одним движением повернул голову назад. Шея хрустнула, а тело обвисло, подёргиваясь. Бодэн накинул ей на шею цепь. Натянул потуже и начал пилить. Показалась кровь, и цепь стала похожа на разодранный шарф.

От ужаса Фелисин не могла отвести глаз.

– Смилуйся, Фэнер, – прошептал Геборик.

Толпа поражённо замолкла, даже жажда крови покинула её, люди отступили. Появился солдат без шлема; не сводя глаз с Бодэна, он сделал шаг, другой и остановился. За ним над толпой показались островерхие шлемы и широкие мечи Красных Клинков, которые медленно прокладывали дорогу к месту.

Всё замерло, двигалась только цепь. Никто не дышал, только Бодэн всхрапывал от натуги. Если беспорядки и бушевали где-то, то наверняка за тысячу лиг отсюда.

Фелисин смотрела, как голова женщины дёргается вперёд и назад, словно в насмешку над живыми движениями. Она вспомнила леди Гейсен, надменную, властную, утратившую былую красоту и искавшую взамен достоинство. А можно ли было иначе? Можно, но сейчас это не имеет значения. Даже окажись она мягкой, доброй бабушкой, это было бы не важно, никак не повлияло бы на оглушительный ужас этого мгновения.

С чавкающим звуком голова отвалилась. Бодэн посмотрел на толпу, и его зубы блеснули.

– Мы договаривались, – прохрипел он. – Вот вам то, чего хотели, – запомните этот день! – Он швырнул голову леди Гейсен в толпу, ком спутанных волос и потёков крови. Вопли ознаменовали её невидимое приземление.

Появились солдаты, за ними возвышались конные Красные Клинки – медленно двинулись вперёд, отталкивая онемевших горожан. Порядок восстанавливали по всей длине шеренги – всюду, но только не здесь, жестоко, беспощадно. Когда под ударами мечей упали первые люди, остальные разбежались.

Через ворота Круга прошло около трёх сотен узников. Фелисин посмотрела на шеренгу и впервые заметила, сколько их осталось. Кое-где кандалы были пусты, в других местах цепи продолжали держать только оторванные запястья. Меньше сотни узников ещё стояли на ногах. Многие корчились на мостовой, кричали от боли; остальные вовсе не шевелились.

Бодэн покосился на ближайшую группу солдат.

– Вовремя вы подоспели, жестянки.

Геборик тяжело сплюнул. Его лицо подёргивалось, когда он уставился на громилу.

– Ты вообразил, что откупишься, Бодэн? Дашь им то, что они хотят. Да только всё зря, да? Солдаты уже шли сюда. Она могла бы жить…

Бодэн медленно обернулся, его лицо покрывала кровавая корка.

– Ради чего, жрец?

– Так ты рассуждаешь? Мол, она бы всё равно умерла в трюме?

Бодэн оскалился и медленно проговорил:

– Просто ненавижу договариваться с ублюдками.

Фелисин посмотрела на три фута цепи между собой и Бодэном. Тысяча мыслей могла бы пробежать в голове, звено за звеном – чем она была, чем теперь стала; какую темницу нашла внутри и снаружи, сплела живой памятью, – но она подумала и сказала только:

– Больше ни с кем не договаривайся, Бодэн.

Он прищурился, глядя на неё. Эти слова и тон каким-то образом задели его.

Геборик выпрямился и смерил её взглядом. Фелисин отвернулась – отчасти из чувства противоречия, отчасти от стыда.

В следующий миг солдаты, которые уже убрали из цепей мертвецов, погнали живых узников вперёд, в ворота, на Восточную дорогу, ведущую к портовому городку под названием Неудачник. Там их ждали адъюнкт Тавор и корабли работорговцев из Арэна.

Крестьяне и фермеры столпились у дороги, но не выказывали и тени той ярости, которая кипела в сердцах горожан. В их лицах Фелисин увидела глухую скорбь, страсть, порождённую иными шрамами. Девушка не могла понять, откуда взялась эта скорбь, и знала, что в том-то и состоит различие между ними. И ещё – синяки, царапины, беспомощность и нагота говорили Фелисин, что это лишь первый из уроков, которые ей придётся выучить.

Книга первая
Рараку

У ног моих он плыл,

Могучими руками загребая

Песок текучий.

Спросил я: «По какому

Плывёшь ты морю?»

На это он ответил:

«Я видел ракушки, и панцири, и кости

В пустыне на песке,

Поэтому плыву по памяти земли,

Так чту её я прошлое».

«Далёко ль держишь путь?» – спросил я.

Ответил он: «Не знаю сам.

Ведь утону задолго до того,

Как доберусь до цели».

Тэни Бьюл. Речи шута

Глава первая

И все пришли, чтоб оставить

Свой след

На пути,

Вдохнуть сухие ветра,

Заявить права на

Восхождение.

Мессремб. Тропа Ладоней

1164-й год Сна Огни

Десятый год правления императрицы Ласиин

Шестой из Семи годов Дриджны, Апокалипсиса

Исполинский плюмаж из пыли пронёсся по долине и направился дальше в непроходимые пустоши Пан’потсун-одан. Хотя до этой воронки было не больше пары сотен шагов, казалось, она появилась из ниоткуда.

Со своего места на вершине плоского холма Маппо Рант проводил её взглядом глаз цвета песка – глаз, глубоко сидевших на костистом бледном лице. Ладонью, что была покрыта с тыльной стороны щетиной, он сжимал кусочек кактуса-эмрага и не обращал ни малейшего внимания на впившиеся в кожу ядовитые шипы. Потёки сока окрасили его подбородок в голубой цвет. Маппо жевал медленно, задумчиво.

Рядом с ним Икарий швырнул камешек с края гряды. Тот прогрохотал вниз, до усыпанного валунами подножия. Под изорванным балахоном духовидца – когда-то оранжевым, а теперь выцветшим до цвета ржавчины под немеркнущим солнцем – серая кожа потемнела и стала оливковой, будто древняя кровь отца Икария откликнулась на зов этой пустыни. Пот стекал по длинным, заплетённым в косицы чёрным волосам и падал крупными каплями на белёсые камни.

Маппо вытащил застрявший между передними зубами шип.

– Краска у тебя потекла. – Он поглядел на кактус и откусил ещё кусок.

Икарий пожал плечами.

– Уже не важно. Здесь – не важно.

– Даже моя слепая бабушка не поверила бы в твой маскарад. На нас косо смотрели в Эрлитане. Я днём и ночью чувствовал спиной взгляды. Таннойцы всё-таки, по большей части, – низенькие и кривоногие. – Маппо оторвал взгляд от пыльного облака и оглядел друга. – В следующий раз попытайся выбрать племя, где все ростом в семь футов, – проворчал он.

Иссечённое морщинами лицо Икария на миг сложилось в улыбке, в намёке на улыбку, а затем снова приобрело обычное спокойное выражение.

– Те, кто может опознать нас в Семи Городах, уже опознали, а кто не может – пусть гадают, на большее они не способны. – Прищурившись против солнца, он кивнул в сторону песчаного вихря. – Что видишь, Маппо?

– Плоская голова, длинная шея, чёрный, весь порос шерстью. Кабы только это, был бы похож на одного из моих дядек.

– Но это не всё.

– Одна нога спереди, две – сзади.

Икарий задумчиво постучал пальцем по горбинке носа.

– Значит, не один из твоих дядек. Аптор?

Маппо медленно кивнул.

– До схождения всего несколько месяцев. Думаю, Престол Тени почуял что-то и выслал разведчиков.

– Но этот аптор?

Маппо ухмыльнулся так, что показались мощные клыки.

– Далековато забрался. Теперь служит Ша’ик.

Он доел кактус, вытер широченные ладони и поднялся. Потянулся, выгнул спину и поморщился. Прошлой ночью под его спальным мешком обнаружилось бессчётное множество скрытых в песке корней, и теперь мускулы по обе стороны хребта в точности повторяли узор этих костяных пальцев несуществующих деревьев. Маппо потёр глаза. Глянул на себя и обнаружил изорванную, покрытую коркой грязи одежду. Он вздохнул.

– Говорят, где-то здесь должен быть колодец…

– У которого разбила лагерь армия Ша’ик.

Маппо недовольно хмыкнул.

Икарий тоже выпрямился и в который раз отметил огромные размеры своего спутника – большого даже по меркам треллей – широкие, поросшие чёрным волосом плечи, мускулистые длинные руки. И тысячелетия, что проносились перед глазами Маппо с резвостью лани.

– Можешь его выследить?

– Если захочешь.

Икарий скривился.

– Как давно мы знакомы, друг мой?

Маппо ответил насторожённым взглядом, затем пожал плечами.

– Давно. А что?

– Я умею распознать нежелание в голосе. Тебя тревожит то, что может случиться?

– Любая возможная стычка с демонами меня тревожит, Икарий. Труслив, как заяц, этот трелль Маппо.

– Я спросил из любопытства.

– Я знаю.

Странная пара вернулась к крошечному лагерю, который разбила между двумя высокими, обтёсанными ветром скалами. Они не спешили. Икарий присел на плоский камень и продолжил натирать маслом свой длинный лук, чтобы роговая древесина не ссохлась. Закончив с этим, он взялся за палаш – вытащил старинное оружие из украшенных бронзовыми пластинами ножен и стал прохаживаться точилом по иззубренному лезвию.

Маппо толчком опрокинул палатку из шкур, небрежно свернул её и засунул в свой большой кожаный мешок. За палаткой последовали спальники и нехитрая посуда. Трелль затянул тесёмки, повесил мешок на плечо и взглянул на Икария, который уже завернул лук в ткань, забросил за спину и теперь дожидался друга.

Икарий кивнул, и оба – яггут-полукровка и чистокровный трелль – зашагали по тропинке, ведущей в долину.

На небе ярко светили звёзды, их сияния хватало, чтобы покрыть растрескавшуюся поверхность долины налётом серебра. Вместе с дневной жарой пропали и кровные слепни, уступив власть над ночью немногочисленным роям накидочников и похожим на летучих мышей ящерицам-ризанам, что ими питались.

Икарий и Маппо устроили привал на широком дворе посреди каких-то развалин. Стены из глинобитного кирпича почти рассыпались, остались лишь не доходившие до колена гребни, выложенные геометрически правильными узорами вокруг высохшего колодца. Плиты двора покрывал мелкий, принесённый ветром песок, который, как показалось Маппо, тускло мерцал. Жухлый скрэб цеплялся за трещины перекрученными корнями.

В Пан’потсуне и священной пустыне Рараку, которая примыкала к одану с запада, было немало таких памятников давно исчезнувших цивилизаций. По пути Икарий и Маппо натыкались на высокие телли – холмы с плоскими вершинами, образовавшиеся из многих слоёв древних городов, – расположенные один за другим лигах в пятидесяти между холмами и пустыней: явное свидетельство того, что когда-то богатый и процветающий народ жил на земле, которая стала теперь сухой, иссечённой ветрами пустошью. Из священной пустыни пришла и легенда о Дриджне – Апокалипсисе. Маппо подумал, насколько бедствие, постигшее жителей этих городов, повлияло на миф о суровой поре разрушений и смерти. За исключением немногих покинутых усадеб, вроде той, где путники сейчас устроили привал, развалины эти свидетельствовали о войне, грабежах и пожарах.

Маппо поморщился – его мысли двинулись по накатанной колее. Не все события прошлого можно разложить перед собой, и сейчас мы к ним не ближе, чем бывали раньше. И у меня нет причин не верить самому себе на слово. Как случалось и прежде, трелль отмахнулся от этих мыслей.

Неподалёку от центра двора возвышалась одинокая колонна из розового мрамора, покрытая выбоинами и подточенная там, где по ней неустанно хлестали ветры, что летели из Рараку к холмам Пан’потсун. На противоположной стороне колонны ещё сохранились спиральные ложбинки, вырезанные давно умершим каменщиком.

Как только путники вошли во двор, Икарий тотчас направился к шестифутовой колонне и стал рассматривать её со всех сторон. Он хмыкнул, и Маппо понял, что его друг нашёл то, что искал.

– И что на этой? – спросил трелль, сбрасывая с плеч кожаный мешок.

Икарий вернулся, отряхивая песок с рук.

– У самого основания – россыпь отпечатков, крошечные когтистые ладошки. Искатели на Тропе.

– Крысы? Больше одной пары?

– Д’иверс, – кивнул Икарий.

– И кто же это, хотел бы я знать?

– Вероятно, Гриллен.

– Хм-м, неприятно.

Икарий окинул взором плоскую равнину на западе.

– Придут и другие. Одиночники и д’иверсы. Те, кто уже близок к Восхождению, и те, кто от него далёк, но всё равно ищут Тропу.

Маппо вздохнул, глядя на своего старого друга. Призрачный ужас шевельнулся в его душе. Д’иверсы и одиночники, два проклятья оборотничества, неизлечимая хворь. Собираются… здесь. Идут сюда.

– Мудро ли это, Икарий? – мягко спросил трелль. – В поисках твоей вечной цели мы сейчас направляемся в самый центр пренеприятнейшего схождения. Если врата откроются, дорогу нам преградит армия кровожадных созданий, объединённых верой в то, что врата ведут к Восхождению.

– Если такой проход существует, – проговорил Икарий, не сводя глаз с горизонта, – возможно, я найду за ним ответы на свои вопросы.

Эти ответы не принесут тебе облегчения, друг. Поверь мне. Пожалуйста.

– Ты мне так и не объяснил, что собираешься делать, когда их получишь.

Икарий обернулся к другу и едва заметно улыбнулся.

– Я сам себе проклятье, Маппо. Я прожил сотни лет, но что я знаю о своём прошлом? Где мои воспоминания? Как я могу судить о собственной жизни без этого знания?

– Многие сочли бы твоё проклятье великим даром, – сказал Маппо, и по его лицу пробежала тень печали.

– Но только не я. Это схождение для меня – возможность. Оно способно дать мне ответы. Надеюсь, что сумею получить их, не прибегнув к оружию, но возьмусь за него, если придётся.

Трелль снова вздохнул – и поднялся.

– Боюсь, эту твою решимость скоро будут испытывать, друг. – Он взглянул на юго-запад. – По нашему следу идут шесть пустынных волков.

Икарий развернул роговой лук и одним текучим движением натянул тетиву.

– Пустынные волки не охотятся на людей.

– Точно, – согласился Маппо. До восхода луны оставался ещё целый час. Он увидел, как Икарий выложил перед собой шесть длинных стрел с каменными наконечниками, а затем прищурился, глядя во тьму. Холодный страх пополз вверх по шее. Волков ещё не было видно, однако трелль их чувствовал. – Их шестеро, но он один. Д’иверс.

Лучше бы это оказался одиночник. Превращаться в одного зверя – само по себе неприятно, а уж в нескольких сразу…

Икарий нахмурился.

– И – могучий, раз сумел принять облик шестерых волков. Не знаешь, кто бы это мог быть?

– Есть подозрение, – тихо проговорил Маппо.

Оба замолчали и стали ждать.

Полдюжины рыжеватых тел появились из неестественного сумрака в тридцати шагах от них. На расстоянии двадцати шагов волки рассыпались полукругом, не спуская глаз с Икария и Маппо. Пряный запах д’иверса заполнил ночной воздух. Один из поджарых зверей шагнул вперёд, но остановился, когда Икарий поднял лук.

– Не шестеро, – пробормотал Икарий, – но один.

– Я его знаю, – заявил Маппо. – Жаль только, он того же не может сказать о нас. Он не уверен, но принял охотничий облик. Сегодня ночью кровь в пустыне проливает Рилландарас. Интересно, он охотится за нами или за кем-то другим?

Икарий пожал плечами.

– Кто будет говорить первым, Маппо?

– Я, – ответил трелль и шагнул вперёд. Тут потребуется хитрость и коварство. Ошибка может стоить жизни. Он заговорил низким и хриплым голосом: – Далеконько от дому убежал, а? Твой брат, Трич, думал, что убил тебя. Где там была эта пропасть? В Дал-Хоне? Или в Ли-Хэне? Ты тогда был д’иверсом шакалов, помнится.

Рилландарас заговорил в сознании каждого из них голосом срывающимся и нетвёрдым, он очень давно им не пользовался:

– Меня мучает искушение посостязаться в острословии, прежде чем убить тебя, Н’трелль.

– Не стоит, – легко откликнулся Маппо. – Я странствую в такой компании, что, как и ты, давно не упражнялся в этом, Рилландарас.

Ярко-голубые глаза вожака метнулись к Икарию.

– Я не силён в острословии, – мягко проговорил яггут-полукровка едва слышным голосом, – но я теряю терпение.

– Глупо. Только обаяние и может спасти тебя. Скажи мне, лучник, ты вверяешь жизнь хитроумной лжи своего спутника?

Икарий покачал головой:

– Разумеется, нет. Я разделяю его мнение о себе.

Рилландарас был сбит с толку.

– Значит, вы странствуете вместе только ради выгоды. Спутники без доверия, без уверенности друг в друге. Ставки, должно быть, высоки.

– Мне становится скучно, Маппо, – заметил Икарий.

Шесть волков вдруг оцепенели, как один.

– Маппо Рант и Икарий. Ага, теперь мы понимаем. Знайте, что мы не питаем вражды к вам.

– Вот и сравнялись в острословии, – заявил Маппо, и его ухмылка на миг стала шире, а затем вовсе исчезла. – Ищи добычу в другом месте, Рилландарас, иначе Икарий может оказать Тричу непрошеную услугу. – Иначе он обрушит на мир всё то, что я поклялся предотвратить. – Ты меня понимаешь?

– Наши дороги… сходятся там, – сказал д’иверс, – где пролёг след демона Тени…

– Уже не Тени, – возразил Маппо. – Это демон Ша’ик. Священная пустыня пробудилась.

– Похоже на то. Вы запретите нам охотиться за ним?

Маппо взглянул на Икария, который опустил лук и пожал плечами.

– Если хочешь скрестить клыки с аптором, это твоё дело. Наш интерес он привлёк лишь случайно.

– Значит, наши клыки вопьются в горло демону.

– Хочешь сделать Ша’ик своим врагом? – спросил Маппо.

Вожак склонил голову набок.

– Это имя мне ничего не говорит.

Оба путника смотрели, как волки отошли восвояси и вновь исчезли в магическом сумраке. Маппо осклабился, затем вздохнул, а Икарий кивнул и произнёс вслух то, что оба они подумали:

– Скоро скажет.

Виканские кавалеристы верещали и дико кричали от восторга, когда сводили своих крепких коней по трапу с грузового корабля. В имперской гавани Хиссара воцарился хаос: всюду толпились буйные кочевники обоих полов, тут и там поблёскивали над заплетёнными в косицы чёрными волосами и остроконечными шлемами железные наконечники копий. Со своего наблюдательного пункта у парапета припортовой башни Дукер[1]1
  Имя этого персонажа говорящее, дукер – африканские карликовые антилопы. – Здесь и далее – прим. ред.


[Закрыть] смотрел на эту диковатую иноземную армию с большой долей скепсиса и растущей тревогой.

Рядом с императорским историком стоял представитель Первого Кулака, Маллик Рэл; он сложил на пузе толстые мягкие руки цвета промасленной кожи и распространял вокруг сильный запах арэнских духов. Маллик Рэл был совершенно не похож на главного советника командира всех малазанских войск в Семи Городах. То, что жрец-джистал Старшего бога морей, Маэля, должен был официально передать приветствие от Первого Кулака новому Кулаку Седьмой армии, было именно тем, чем казалось: хорошо рассчитанным оскорблением. Впрочем, поправил себя Дукер, этот человек очень быстро занял высокое положение среди имперских игроков на этом континенте. Среди солдат из уст в уста передавались тысячи слухов о гладком, спокойном жреце и власти, которую он приобрёл над Первым Кулаком Пормквалем, но всё это говорилось исключительно шёпотом, поскольку путь Маллика к должности советника Пормкваля сопровождался таинственными и необъяснимыми несчастьями, которые постигали всякого, кто мешал ему, и несчастья эти, как правило, приводили к смерти.

Политическая трясина, в которой увязли малазанцы, оккупировавшие Семь Городов, была непроглядной и смертельно опасной. Как Дукер подозревал, новый Кулак мало что поймёт в принятых здесь завуалированных знаках презрения, поскольку недостаточно разбирается в нюансах этикета, принятого среди более приспособившихся граждан Империи. Таким образом, перед историком стоял один вопрос: как долго Колтейн из Вороньего клана проживёт на новом посту.

Маллик Рэл сложил пухлые губы и медленно вздохнул.

– Историк, – тихо проговорил он со своим пришепетывающим гедорско-фаларским акцентом. – Рад твоему присутствию. Равно и заинтригован. Далеко же от двора в Арэне ты теперь… – Жрец улыбнулся, но не показал выкрашенные зелёной краской зубы. – Осторожность, порождённая дальней отбраковкой?

Слова катятся, будто волны, бесформенное жеманство и коварное терпение морского бога Маэля. Это мой четвёртый разговор с Рэлом. Ох, как же я не люблю это создание! Дукер откашлялся.

– Императрица уделяет мне мало внимания, джистал…

Тихий смех Маллика прошелестел, словно погремушка на хвосте змеи.

– Внимания к историку или внимания к истории? Тень обиды из-за совета отвергнутого или, того хуже, незамеченного. Себя успокой, преступления не вылетают из башен Унты.

– Рад это слышать, – пробормотал Дукер, гадая, откуда жрец всё это узнал. – Я остался в Хиссаре с исследовательской целью, – объяснил он через некоторое время. – Практика ссылки узников в отатараловые рудники на острове уходит корнями во времена Императора, хотя он обычно приберегал эту судьбу для магов.

– Магов? Так-так.

Дукер кивнул.

– Эффективно, да, но и непредсказуемо. Точные свойства отатарала как руды, подавляющей магию, остаются по большей части неизвестными. Тем не менее безумие одолело большинство этих чародеев, хотя и неведомо, стала тому причиной отатараловая пыль или невозможность коснуться своего Пути.

– Несколько магов среди следующей партии рабов?

– Несколько.

– Тогда вопрос отвечен быстро.

– Быстро, – согласился Дукер.

Т-образную пристань захлестнула волна воинственных виканцев, перепуганных портовых рабочих и раздражительных боевых коней. В начале пристани у полукруглой мощёной площади пробкой в горлышке стоял кордон хиссарской стражи. Стражники – родом из Семи Городов, – подняв круглые щиты и обнажив тальвары[2]2
  Тальвар – сабля со слабо или умеренно изогнутым клинком, длиной до метра. Её отличительная особенность – эфес с дискообразным навершием. Носилась на поясе или перевязи, переброшенной через плечо. В нашей реальности была распространена в Северной Индии в эпоху Великих Моголов. (Однако напомним читателю, что у Эриксона прямых параллелей между выдуманными им и земными народами нет.)


[Закрыть], грозили широкими изогнутыми клинками виканцам, которые отбрехивались подначками.

К парапету подошли двое. Дукер приветственно кивнул. Маллик Рэл не удосужился заметить ни бывалого капитана, ни последнего выжившего кадрового мага Седьмой. Оба явно занимали слишком низкие посты, чтобы жрецу стоило их окучивать.

– Знаешь, Кальп, – сказал Дукер приземистому седовласому чародею, – ты, кажется, очень вовремя.

Узкое, обожжённое солнцем лицо Кальпа скривилось в невесёлой ухмылке.

– Я сюда сбежал, чтобы мясо на костях удержать, Дукер. Не желаю становиться тем мешковатым ковриком, с которого Колтейн шагнёт прямо на свой пост. Это всё его люди, в конце концов. То, что он ни Худа не сделал, чтобы подавить грядущую драку, – это дурной знак.

Капитан согласно заворчал.

– Это ж кол в горле! – буркнул он. – Половина местных офицеров первую кровь увидела, когда дралась с этим ублюдком Колтейном, а теперь вот он, явился, чтобы принять командование. Худовы костяшки! – Капитан сплюнул. – Никто и слезинки не уронит, если хиссарская стража прирежет Колтейна и всех его виканских дикарей прямо на причале. Седьмой они не нужны.

– Истинны, – полуприкрыв глаза, сказал Дукеру Маллик Рэл, – угрозы восстания. Континент здесь – гадюк гнездо. Колтейн – выбор странный…

– Не такой уж и странный, – заметил Дукер, пожимая плечами.

Он снова сосредоточил внимание на происходившем внизу. Виканцы в начале причала принялись расхаживать туда-сюда перед закованным в броню кордоном. До начала полномасштабной битвы оставались считаные секунды – бутылочное горлышко станет полем смерти. Историк почувствовал холодный ком в животе, когда увидел, что многие виканцы уже натягивают тетиву на роговые луки. По улице, справа от главной колоннады, подошла ещё рота стражников с пиками.

– Можешь объяснить? – поинтересовался Кальп.

Дукер обернулся и с удивлением обнаружил, что все трое внимательно смотрят на него. Историк припомнил своё последнее замечание и снова пожал плечами.

– Колтейн объединил виканские племена для восстания против Империи. Императору нелегко было совладать с ним – это некоторые из вас знают по личному опыту. В полном соответствии с привычками старого Императора, тот сумел завоевать преданность Колтейна…

– Как? – ахнул Кальп.

– Никто не знает. – Дукер улыбнулся. – Император редко объяснял причины своих успехов. Как бы там ни было, поскольку императрица Ласиин не слишком-то любила избранных полководцев своего предшественника, Колтейн до сих пор гнил где-то в глухомани в Квон-Тали. Теперь ситуация изменилась. Адъюнкт Лорн убита в Даруджистане, Первый Кулак Дуджек и его армия поднимают мятеж и фактически сдают всю кампанию на Генабакисе, а здесь, в Семи Городах, приближается Год Дриджны, предречённый год восстания. Ласиин нужны умелые военачальники, пока положение не вышло из-под контроля. Новая адъюнкт – Тавор – ещё не прошла проверку. Поэтому…

– Колтейн. – Капитан кивнул и нахмурился пуще прежнего. – Послан сюда, чтобы взять под командование Седьмую и подавить восстание…

– В конце концов, – сухо заметил Дукер, – кто лучше сумеет подавить мятеж, чем воин, который сам был мятежником?

– Коль будет бунт, малы его шансы, – проговорил Маллик Рэл, не сводя глаз с происходящего на причале.

Дукер увидел, как блеснули тальвары, заметил, что виканцы откатились и обнажили свои длинные ножи. Кажется, дикари нашли себе предводителя – высокого грозного воина с фетишами, вплетёнными в длинные косы: он теперь ревел, подбадривая других и потрясая оружием над головой.

– Худ! – выругался историк. – Да где же этот Колтейн?

Капитан хохотнул.

– Вон тот, высокий, с одним длинным ножом.

Глаза Дукера округлились. Этот сумасшедший – Колтейн? Новый Кулак Седьмой?

– Ни капельки не изменился, как я погляжу, – продолжил капитан. – Если хочешь сохранить голову на плечах среди всех этих кланов, нужно быть более злобным, чем все остальные, вместе взятые. Почему, думаешь, он так нравился старому Императору?

– Храни нас Беру, – с ужасом прошептал Дукер.

Вздох спустя, пронзительный вопль Колтейна заставил всех виканцев замолчать. Клинки скользнули обратно в ножны, луки опустились, стрелы вернулись в колчаны. Даже норовистые, злобные кони замерли, подняв головы и навострив уши. Пустое пространство образовалось вокруг Колтейна, который повернулся спиной к стражникам. Высокий воин взмахнул рукой, и четверо на башне увидели, как в полной тишине каждую лошадь аккуратно оседлали. Меньше чем через минуту виканцы были уже в седлах и выстроили коней в плотный строй, который мог бы соперничать с парадным построением имперских элитных кавалеристов.

– Вот это, – сказал Дукер, – было проделано великолепно.

Маллик Рэл тихонько вздохнул.

– Дикарское поведение, звериное чувство брошенного вызова, затем презрение. Послание стражникам. Нам тоже?

– Колтейн – хитрый змей, – сказал капитан, – если ты об этом спрашиваешь. И если высшее командование в Арэне считает, что его легко будет обвести вокруг пальца, их ждёт неприятный сюрприз.

– Великодушное предупреждение, – поблагодарил Рэл.

Капитан выглядел так, будто проглотил нечто острое, и Дукер понял: тот говорил, не подумав о положении, которое жрец занимает в высшем командовании.

Кальп откашлялся.

– Он их выстроил для марша – думаю, дорога до казарм окажется мирной, как ни странно.

– Признаюсь, – с сухой иронией заметил Дукер, – я с нетерпением жду встречи с новым Кулаком Седьмой.

Не сводя глаз под тяжёлыми веками с пирса, Рэл кивнул.

– Согласен.

Оставив позади острова Скара, рыбацкий баркас двинулся на юг и вышел в море Кансу. Его треугольный парус надулся и поскрипывал. Если ветер продержится, можно будет добраться до Эрлитанского побережья часа за четыре. Скрипач нахмурился сильнее. Эрлитанское побережье, Семь Городов. Ненавижу этот треклятый континент. И в первый-то раз его возненавидел, а теперь и подавно. Он перегнулся через планширь и сплюнул в тёплые зелёные волны.

– Тебе полегчало? – спросил с носа Крокус, и на его загорелом молодом лице отразилась искренняя забота.

Старому сапёру захотелось прямо по этой роже и съездить; однако он лишь невнятно заворчал и снова привалился к борту.

Смех Калама загремел от руля.

– Скрипач с водой не в ладах, парень. Глянь на него – зеленей, чем твоя летучая мартышка.

Рядом со щекой Скрипача кто-то сочувственно засопел. Он приоткрыл покрасневший глаз и увидел маленькое, сморщенное личико.

– Проваливай, Моби, – прохрипел Скрипач.

Фамилиар, который прежде служил дяде Крокуса, Маммоту, теперь, кажется, прикипел душой к сапёру, как частенько делали бездомные собаки и кошки. Калам бы, конечно, сказал, что всё наоборот.

– Враньё, – прошептал Скрипач. – Врать-то Калам умеет… Проторчали целую растреклятую неделю в Руту-Джелбе из надежды, что в гавань зайдёт скрейский торговец. «Поплывём с удобством, а, Скрип?» Словно и не переплывали растреклятый океан, о нет – и это тоже всё должно было быть «с удобством». Целую неделю в Руту-Джелбе, кирпичной выгребной яме, где, куда ни глянь, одни ящерицы, и что в итоге? Восемь джакат за этот напополам распиленный пивной бочонок, где дырка пробкой заткнута.

Ровная качка усыпила Скрипача за несколько часов. Его память обратилась к невыносимо длинному странствию, которое привело их сюда, и к невыносимо долгому странствию, что ждало их впереди. Никогда мы не ищем лёгких путей, верно?

Скрипач не возражал бы, если бы вообще все моря высохли. Человеку даны ноги, а не плавники. И даже так нам ещё нужно пройти по суше – через полную мух пустошь, где люди улыбаются, только чтобы объявить, что сейчас тебя прирежут.

День тянулся дальше – зеленоватый и покачивающийся.

Скрипач подумал о товарищах, которые остались в Генабакисе, и пожалел, что не смог отправиться в путь с ними. На религиозную войну. Этого не забывай, Скрип. Религиозные войны – невесёлая штука. Здравый смысл, позволявший признать поражение и сдаться, в таких случаях не работал. Но всё равно долгие годы Скрипач знал только свой взвод. Покинув его, сапёр чувствовал себя обездоленным. Один Калам остался из старой компании, и он эту землю, что впереди, называет домом. И улыбается перед тем, как убить. И ещё ни слова не сказал мне о том, что они там задумали с Быстрым Беном.

– Смотри, опять летучие рыбы! – воскликнула Апсалар, по голосу Скрипач понял, чья мягкая рука коснулась его плеча. – Сотни рыб!

– Что-то крупное из самых глубин гонится за ними, – проговорил Калам.

Со стоном Скрипач оттолкнулся от борта и сел прямо. Моби тут же выказал истинные причины, по которым он целый день ворковал, – лишь для того, чтобы свернуться на коленях у сапёра и закрыть жёлтые глаза. Скрипач ухватился за планширь и вместе с тремя спутниками уставился на косяк летучих рыб, который показался в сотне ярдов по правому борту. Молочно-белые рыбины длиной в руку взлетали на волны, плыли футов тридцать и снова уходили в глубину. В море Кансу летучие рыбы охотились, как акулы, один косяк за считаные минуты мог разорвать в клочья кита. Благодаря способности летать они падали на спину киту, когда тот поднимался на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.

– Да кто же, клянусь Маэлем, охотится на них?

Калам нахмурился.

– Никто на них не охотится тут, в Кансу. В Ловцовой бездне водятся, конечно, дхэнраби…

– Дхэнраби! Ох, вот это ты меня утешил, Калам. Просто слов нет!