Текст книги "Демон Максвелла"

И увидел его.

Он стоял, прислонившись к стене здания в конце улицы, и вокруг него танцевали осенние листья.

Казалось, он почувствовал, что на него смотрят, и повернул голову в мою сторону. Внутри у меня все похолодело.

Черты его лица терялись в голубоватом сумраке раннего утра и в глубокой тени от широкополой шляпы. Крошечный уголек ярко-оранжевого цвета вспыхнул в тени, и мгновение спустя огромное облако дыма вырвалось из-под полей, вихрями уносясь с ветром прочь.

Я смотрел на него, чувствуя, как он смотрит на меня в ответ.

Осознание невозможности происходящего терзало меня изнутри, пригвоздило к месту.

Я смотрел, как рука поднялась к полям печально известного, подпаленного белого фетрового головного убора, – медленным, едва заметным движением, полным расчета и ехидства, Морис Амбер прикоснулся к шляпе в знак приветствия.

18. Часов пять спустя…

Бах-бах-бах-бах-бах.

Боже. Меня разбудил стук в дверь. Казалось, по голове били кувалдой. Я приподнялся на диване и, уставившись на пустую бутылку виски на полу, помассировал костяшками пальцев по вискам.

Бах-бах-бах-бах-бах.

– Иду, иду. Господи.

Отыскав джинсы в куче вещей, я натянул их, а потом пальцами причесал волосы перед зеркалом на каминной полке.

Взглянул на время на телефоне. 11:23.

На экране компьютера зеленая Имоджен спала в размытом зеленом кадре камеры «Общежитие 2». Я не видел, как она заснула, хотя сам не ложился…

Внезапно я вспомнил человека в конце улицы.

Бах-бах-бах-бах-бах.

Да чтоб тебя.

Осторожно приподняв самый край жалюзи в гостиной, я смог разглядеть человека, колотящего в дверь. Точнее, его спину. Я понятия не имел, кто он, но на нем не было костюма Мориса Амбера, да и на судебного пристава он не был похож – правда, я никогда с судебными приставами дел не имел, поэтому решил действовать осторожно.

Бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах…

– Кто там? – спросил я через отверстие для почты, встав перед дверью на колени.

На секунду повисла тишина, а затем пара голубых глаз опустилась до моего уровня.

– Вы что тут делаете? – спросили глаза.

– На вас смотрю.

– Понятно.

– И… пытаюсь понять, кто вы такой.

– Я к вам с деловым предложением.

– Мне неинтересно ваше предложение.

– Очень даже интересно.

– С чего вы взяли?

– Ну, начнем с того, что это ваша идея.

– Что?

– Разве вы не хотели узнать про комиссионные для посредника?

А-а-а, вот оно что.

– Демон Максвелла, – сказал я.

– Прошу прощения?

– Продолжение романа Эндрю Блэка.

Глаза дернулись и быстро взглянули по сторонам.

– Я буду очень благодарен, если вы откроете дверь, мистер Куинн.

Я отпер дверь.

Мужчина на пороге оказался под метр восемьдесят, спортивного телосложения. Резко очерченный нос сильно выделялся на узком лице, увенчанном темно-русыми, коротко подстриженными волосами в небрежной укладке. Казалось, он немного староват для такой прически – я бы дал ему лет тридцать девять, – но вкупе с широкой мальчишеской улыбкой и общей задорностью она выглядела вполне органично. На нем были элегантные белые кроссовки, темно-синие джинсы, светло-голубая рубашка и простой темно-серый пиджак; было видно, что одежда дорогая, но не вычурная. Он явно не хотел привлекать к себе слишком много внимания или заявлять о своей состоятельности.

– Майк Чесапик, – сказал мужчина, уверенно протягивая мне руку.

– Томас Куинн, – сказал я и пожал ее.

Рука была ледяной.

– Замечательно, – сказал Майк Чесапик.

Я провел его в гостиную и начал быстро собирать одеяла, тарелки и фигурки вертепа, со стыдом осознавая, что в комнате пахнет ровно так, как должно пахнуть в комнате, в которой последние двенадцать часов безвылазно находился и спал взрослый мужчина. Я подошел к окну, поднял жалюзи, отпер створку и широко распахнул его. Внутрь хлынули свет и холодный воздух.

– Боже, вы прямо-таки копия отца, – сказал Чесапик.

– Да, мне постоянно это говорят.

– Как у него дела? Давно с ним виделись?

Я замер, а потом обернулся и уставился на Майка. Тот смотрел на меня с искренним любопытством, но мне показалось, я заметил, как дернулся уголок его рта.

– Он умер. Семь лет назад.

Чесапик вскинул брови.

– О боже. Точно, он ведь… Точно. Простите, пожалуйста. Вы сможете меня простить? – он снова протянул мне руку. – Я серьезно. Пожалуйста, простите меня. Я законченный идиот.

– Бывает. – Я сдержанно пожал ему руку. – Так-то все книгоиздатели знают, что Стэнли Куинн мертв.

– Согласен, не знает только самый последний.

– Но… Ладно. – Его ответ меня озадачил. – Простите, я… Я думал, вы из…

– Ах да, оттуда. Безусловно. Правда, я с литературными гениями не работаю, я…

– Из руководства?

На этот раз на его лице проступила легкая улыбка.

– Из головной компании, – кивнул он, и его улыбка расцвела в изящную и чуть самодовольную ухмылку. – Я готов показать документы, если хотите лично удостовериться.

– Не стоит, – сказал я. – Просто скажите мне…

Чесапик поднял длинный бледный палец.

– Могу ли я сначала проверить вашу квартиру на наличие подслушивающих устройств?

– Подслушивающих устройств?

– Знаю, звучит нелепо. Кому вообще в голову придет ставить жучков? Но… – он закатил глаза. – Политика компании. Потерпите? Много времени не займет.

* * *

Пока Майк Чесапик десять минут бродил по квартире с устройством, похожим на селфи-палку, прикрепленную к визжащему счетчику Гейгера, я готовил нам кофе на кухне.

Когда он закончил, то позвал меня в гостиную. Я взял кружки и пошел к нему.

– Все чисто, – сказал Майк, увидев меня. – Как и всегда. Нелепое правило. Простите за беспокойство.

Он сидел посередине дивана, держа на коленях какой-то старый громоздкий ноутбук.

– Что это? – спросил я.

– Мистер Куинн, – сказал он, проигнорировав мой вопрос. – У нас есть для вас предложение.

– Какое же? – сказал я, поставил кружки на кофейный столик и уселся в кресло.

– Как вы знаете, Эндрю о нас не лучшего мнения. В смысле, об издательстве.

– Да, в курсе.

– Вы знаете причину?

– Думаю, да.

Майк Чесапик обдумал мой ответ.

– Вы ведь знаете, что он подписал с нами контракт? И взял на себя определенные обязательства?

Я ничего не ответил.

– Итак, – сказал Чесапик. – Что вам известно о том, что произошло потом? После того как он сбежал и… пропал с концами?

– Не очень много.

– Я так и думал. – Чесапик с явным удовольствием барабанил по крышке старого ноутбука. – Хотите узнать?

По словам Майка Чесапика, деньги, которые Блэк заработал на «Двигателе Купидона» – довольно значительную сумму, – он вложил в собственную небольшую типографию в крошечном приморском городке на побережье Восточного Йоркшира. Что не так уж и странно, учитывая его растущее недовольство традиционной печатью и тенденциями индустрии в целом, но вот что действительно удивительно, так это то, что Блэк не стал выпускать продолжение истории про Макса Кливера, то есть сиквелы «Двигателя Купидона». И причина, по которой он этого не сделал, проста – он не имел на это права.

За полгода до нынешних событий Блэк подписал чрезвычайно детальный, но выгодный контракт с издательством – настоящий контракт мечты, контракт, который мог обеспечить его на всю оставшуюся жизнь, но который имел один серьезный недостаток. В обмен на гарантированные солидные гонорары за каждое последующее произведение Эндрю Блэк передал издательству все права на свои прошлые и будущие книги. Получалось, что никто, кроме издательства Блэка, не мог законно печатать старые или выпускать новые приключения с участием Максвелла Кливера, Дэна Вейберна, Мориса Амбера и остальных. То есть никто, кроме издательства Блэка, не мог напечатать ни единого слова, написанного Блэком. После ссоры с издателями Софи Алмондс пыталась помочь Блэку обнулить контракт через выплату неустойки, но расстаться по-хорошему не получилось. Издательство не соглашалось ни на какие деньги, а поскольку Эндрю Блэк был Эндрю Блэком – человеком, не приемлющим компромиссов и не поступающимся своими принципами, – то для него контракт превратился в пожизненный кляп. Блэк больше не собирался работать со старым издательством, а с другими законно сотрудничать не мог, так что миру не стоило ждать от Блэка ни слова. Ни одной буквы. Никогда. Писательской карьере Блэка пришел конец.

В чем причина, спросите вы?

В электронных книгах.

Блэк считал, что книге нужна бумага, чернила, страницы – настоящие, физические страницы, скрепленные, упорядоченные и законченные. Книге также нужна обложка, чтобы отделить все внутри, самую историю, от всего внешнего – не-истории; ей нужен барьер, граница – этакая стеклянная колба, которая защитит искусную работу от внешних воздействий. Эндрю ненавидел компьютеры, планшеты, мобильные телефоны, вообще любые телефоны, а вот электронные издания, тексты и книги презирал всей душой. Издательство Эндрю тоже ненавидело электронные книги (шепотом признался Чесапик), но стоило им увидеть улетевшую вверх красную кривую продаж, увеличивающиеся цифры доходов, прогнозируемый быстрый рост доли электронных изданий и катастрофическое снижение печатных в ближайшие годы, они отбросили все страхи касаемо онлайн-пиратства и подписок, которые начинали вводить Гугл и Amazon, и нацелились «выйти из мертвого бумажного бизнеса».

– И с этим решением мы, в целом, не прогадали, – сказал Майк Чесапик. – Катастрофы не случилось, а люди продолжают покупать Дэнов Браунов и Эндрю Блэков.

Но на тот момент никто не знал, выгорит ли дело. Испугавшись представленных данных, издательство засуетилось и решило, что «Двигатель Купидона» должен стать доступен для скачивания на всевозможные устройства от электронных книг до айпадов. Иначе надвигающееся будущее им не пережить.

Блэку назначили встречу. Он выслушал представителей издательства, посмотрел на графики, послушал ужасные прогнозы, но, когда ему передали электронную книгу ассистента маркетолога, он осторожно зажал ее между большим и указательным пальцами и выбросил в мусорное ведро, как дохлую крысу. Блэк отказался. Атмосфера накалилась. Представители издательства сказали: «Согласно контракту, мы вправе сделать это и без вашего согласия». Блэк сказал, что черта с два он тогда напишет им хоть еще одно слово, даже если они пообещают огромные продажи и перевод его следующих романов на тридцать шесть языков. А поскольку любое написанное им в будущем слово будет принадлежать издателю, Блэк заявил, до самой смерти не напишет ничего, кроме списка покупок. Так всё и закончилось. Через шесть дней издательство выпустило цифровое издание «Двигателя Купидона». С тех пор все, включая издателей Блэка, считали, что Блэк сдержал свое слово, что не стоит ждать следующего романа – пока я не позвонил Софи. Они поняли, что ошиблись. Продолжение одной из самых продаваемых книг со времен Второй мировой войны на самом деле существовало; юридически оно принадлежало издательству – и издательство хотело его заполучить.

– Наше издательское подразделение выпускает книги, мистер Куинн. Много книг. Для этого оно и было создано.

– А еще для прибыли.

– Ну конечно. Думал, это и так понятно. – На секунду Майк Чесапик задумался, а потом улыбнулся. – Только вот…

Он замолчал, но я явно ощутил нотку горечи.

– Только вот что?

Небольшая типография Эндрю Блэка тоже выпускала книги, объяснил Майк Чесапик. Великолепного вида книги.

Но Блэк не был бы Блэком, если бы не разочаровался даже в самом качественном продукте от лучших поставщиков. Вот почему он начал производить свою собственную бумагу. Вот почему производил свои собственные чернила. Вот почему купил печатный станок, а когда и тот не оправдал ожиданий, Эндрю Блэк решил собрать свой собственный вручную. Вот как Эндрю Блэк стал производителем, создателем одних из самых красивых книг, доступных современным покупателям. Вот как Эндрю Блэк оказался на грани банкротства.

– Банкротство? – переспросил я. – Как он мог обанкротиться?

– Я сказал «на грани».

– Отвечайте на вопрос.

– Он подписал контракт, – повторил Чесапик, будто бы это все объясняло.

Я на секунду задумался, но все равно не понимал, что он имеет в виду.

Чесапик вздохнул.

– Если одна из сторон не выполняет контрактные обязательства, на нее накладывается штраф.

– Вы лишили его авторских отчислений.

– И штраф продолжает начисляться.

Я покачал головой.

– Мы не злодеи, мистер Куинн.

– О, я так не думаю.

Чесапик задумался.

– Я вам кое-что расскажу. Мы об этом не распространяемся и в официальные отчеты эту информацию не включаем. – Он сделал паузу. – Инвесторам это не по нраву. Но ладно. Вот что произошло.

– Слушаю.

– Мистеру Блэку очень не нравилась идея перевести «Двигатель Купидона» в цифру…

– Ага.

– …так что мы отказались от нее.

– Что?

– Совет директоров отказался от этой идеи. Мы сказали: «Хорошо, мистер Блэк, если вам это важно, мы не будем выпускать цифровые издания романа. Никаких электронных книг. Ни даже аудиокниг. Мы готовы вам уступить».

– И что после этого случилось?

Чесапик сложил руки на груди и наклонился ко мне через старый ноутбук.

– Я точно знаю, что случилось. Я там был.

– Так что произошло?

– Блэк потребовал, чтобы мы остановили выпуск всех электронных книг. Не только его, а всех книг до единой.

Я уставился на Майка Чесапика.

– И поставил условие: если мы не согласимся…

Чесапик провел большим пальцем по шее, будто перерезал себе горло.

– Он сказал почему?

– Не поверите, но да. Чтобы предотвратить апокалипсис.

В памяти всплыли слова Софи: «Это как-то связано с его бреднями? С его этой энтропией и концом света?»

– Мистер Куинн?

– Что?

– Мистер Куинн. Эта штука у меня на коленях – не ноутбук. Эндрю Блэка нужно спасти от него самого. А вам нужно спасти его рукопись. Ради будущего литературы. Полагаю, вы знаете, что Кафка хотел, чтобы все его работы сожгли после его смерти? В подобных случаях хорошим людям стоит вмешаться. Вы окажете литературе неоценимую услугу. А за эту услугу мы готовы предложить вам гонорар в пятьсот тысяч фунтов.

19. И чудище из мириад очей

– «Это первый вариант» – он так сказал?

– Да, именно так.

Я поднес телефон к другому уху.

– А второй какой?

– Не знаю, – Софи задумалась. – Я понятия не имела, что он вот так заявится к тебе, Том. Я вроде как говорила ему, что это непрофессионально.

Я забрел в небольшой отдел художественной литературы в привокзальном книжном магазине и испытал странную жалось к Майку Чесапику.

– Но все получилось, да?

– Да. Им не очень понравилось, что мы два дня его проверяли, но все хорошо. Контракт проверен, подписан и отправлен.

Пятьсот тысяч фунтов.

Я нашел на книжной полке «Двигатель Купидона», а затем вытащил стоявший в паре книг от него экземпляр «Кода да Винчи».

– Он попросил, чтобы я сел на ближайший поезд.

– К счастью, мелкие начальнички редко так активизируются.

– Софи?

– Да?

– Не знаю, правильно ли я поступаю.

– Нет, – сказала она после паузы.

Я ждал продолжения, но его не последовало. Я пропихнул «Код да Винчи» поверх других книг; та с глухим стуком исчезла в темноте.

– Ты имеешь право расторгнуть контракт без последствий.

Я переставил книги на книжной полке так, чтобы освободить место рядом с «Двигателем Купидона».

– Я… – продолжила Софи, но потом замолчала.

– Софи?

– Не знаю, правильно или нет, но точно неразумно. Из-за тебя он снова вернется в наши жизни. Ты ведь это учел?

– Пятьсот тысяч, – ответил я. – И новая книга.

Я отошел от полки, любуясь результатом.

– Знаю, – ответил я. – Знаю.

А что еще я мог сказать?

– Как думаешь, почему он показал ее тебе? – спросила Софи после недолгого молчания.

– Рукопись?

Я задумался и немного запаниковал: я никогда не задавался этим вопросом.

– Он злился, – ответил я через несколько секунд.

– Так злился, что показал тебе свой секретный черновик?

– Ну, думаю…

– Послушай, Майка Чесапика я беру на себя. А ты не спускай глаз с Эндрю Блэка.

– Хорошо, – сказал я. – Договорились. – Закинув сумку на плечо, я вышел из маленького книжного магазина на шумный вокзал Кингс-Кросс. – Позвоню, как смогу. Держи меня в курсе происходящего.

– Обязательно. И ты тоже.

– Ладно.

– Вот и славно.

– Ладно, до скорого.

Я положил трубку и направился к девятой платформе. Посадка на первый поезд до Халла уже началась.

* * *

Вселенная часто принимает желание посидеть в тишине и покое за личный вызов. Я прошелся по вагонам со спорящими семьями, футбольными фанатами, шумными компаниями и разъездными торговыми агентами, кричащими в смартфоны, пока не нашел подходящее место. Я опустился напротив парня с шикарной рыжей шевелюрой и густыми бакенбардами, внимательно изучающего огромную стопку страниц в большой зеленой папке формата А4. Мне показалось, что парень был очень сосредоточен, поэтому я к нему и подсел; должно быть, он готовился к экзамену по анатомии, потому что едва мы покинули станцию, как он начал бормотать всякие непонятные медицинские словечки, пытаясь не подсматривать в листы.

«Гиппокамп, таламус, лимбическая система. Гиппокамп, таламус, лимбическая система», – бормотал он слова как заклинания, повторял каждое по три или четыре раза, постоянно дергая себя за длинные рыжие усы и прищуривая глаза, чтобы сосредоточиться. Затем выбирал другую, столь же сложную фразу с другого листа из папки и проделывал с ней то же самое.

Я продержался добрую часть часа, но в итоге решил пересесть. Когда я встал, чтобы снять с полки свою сумку, студент поднял на меня взгляд. Я притворился, что собираюсь выходить на следующей станции, а сам ушел в соседний вагон.

Наконец я нашел островок тишины – четыре свободных места у столика в дальнем конце вагона.

Когда поезд прибыл на станцию Грэнтэма, я уже устроился и наблюдал, как десятки пассажиров сходят с поезда, плотнее запахивают пальто и торопливо спешат прочь по шумной платформе. Один из вокзальных рекламных щитов рядом с выходом рекламировал коллекционное издание «Ангелов и демонов» Дэна Брауна, приуроченное к юбилею выхода книги. Для обложки использовали кадр из экранизации – статую. Вы тоже наверняка ее помните: с правой стороны – стереотипно красивый ангел с длинными волосами, нежными чертами лица и гранеными скулами, в то время как с левой стороны его черты деформируются в гротескную маску злобного демона с длинным изогнутым рогом во лбу.

«Как два деления щита, как десница и шуйца», – подумал я, пошевелив пальцами сначала на одной руке, а затем на другой, и поерзал в кресле, ища удобное положение.

Никто из севших в поезд в Грэнтэме не подсел ко мне, поэтому я скомкал пальто и прижал его к окну, устроил на нем голову и быстро заснул.

* * *

Мне приснился сон, и во сне я проснулся дома на диване.

В квартире находился Эндрю Блэк: он сидел на полу гостиной, скрестив ноги, и возился с рождественскими фигурками бабушки Имоджен.

– Прости, – сказал я, но он, казалось, не слышал меня. – Эндрю. Мне так жаль.

Ответа не последовало.

Он повертел в руках маленького глиняного вола, а потом нажал на заднюю части его шеи. К моему удивлению, голова животного с глухим лязгом отсоединилась. Затем он взял улыбающегося ангела, повернул его и прикрепил бычью голову к затылку.

Наконец он начал вращать соединенные головы, и те издавали тикающий звук – такой обычно бывает у банковского сейфа, – пока голова быка не начала смотреть вперед. Как только это произошло, крылья ангела разделились, словно внутри растянулась пружина, и сверху и снизу от них появилось еще две пары.

– Ты так и не спросил, что он делает, – сказал Эндрю, протягивая мне шестикрылого ангела с бычьей головой. – Для чего он. Что он приводит в движение?

Точно.

Я резко проснулся, выпрямился и, глотая воздух, принялся рыться в карманах в поисках телефона, хотя даже не успел отойти ото сна. Я вдруг ощутил непоколебимую уверенность, что могу найти ответ, но, возможно, она была навеяна сном. Я нашел айфон и открыл браузер.

Откуда в Вифлееме вол и ангел?

Что, если вол – это вовсе не вол?

Ангельские чины. Поиск.

Как выяснилось, их девять.

В самой подробной найденной мною статье автор ранжировал их от низшего чина к высшему: сначала шли двукрылые человекоподобные ангелы и чуть повыше рангом архангелы, потом престолы, силы и начала, – и, наконец, я дошел до вторых по рангу херувимов.

Вы, наверное, сразу представили себе маленького пухленького младенца с крыльями, но это не херувим. Это путти – очаровательный пухлый мальчик, встречающийся на картинах эпохи Возрождения, которого за пару сотен лет каким-то образом стали путать с ангелом. Нет, истинные херувимы – это нечто совершенно другое. Я прокрутил описание – жуткие существа, покрытые сотнями глаз, с четырьмя крыльями и четырьмя лицами: лицом человека, льва, орла… и быка.

«Вот оно», – подумал я.

«Не бойтесь, молвил он, когда объял их жуткий страх».

Сон меня жутко раззадорил, поэтому я заставил себя успокоиться и включить логику: откуда в Вифлемее и вол, и ангел? Может, вопрос подразумевает, что в современных интерпретациях мы представляем вола и ангела как двух разных существ, хотя на самом деле… это один и тот же персонаж? Если допустить такое безумное, на первый взгляд, предположение, то испуг пастухов – совершенно рациональная реакция. Иначе непонятно, как можно бояться красивого, доброжелательного ангела, спускающегося с небес. А вот если взять более раннюю версию истории – или более ранних читателей, которые поняли бы, что в истории фигурирует четырехкрылый херувим с лицом человека, льва, орла и быка… Может ли вол и ангел быть одним и тем же существом? Идея не такая уж и дикая: у древних минойцев, как и у египтян, существовал культ быков; вспомним жертвенного тельца, священную индуистскую корову и золотого тельца, к которому обратились израильтяне, когда Моисей ушел на гору…

«Боже, – подумал я, открывая одну вкладку за другой, – что, если это правда?»

Что же. Невероятно.

Кажется, я разгадал тайну.

Откуда в Вифлееме вол и ангел? Думаю, у меня есть ответ. Я не претендую на звание эксперта и, возможно, что-то неправильно понял, хотя сомневаюсь. Тем не менее, я советую вам выделить немного времени и самостоятельно проверить мои выводы в Интернете. Подозреваю, что как только вы прочтете мои слова, вы так и сделаете.

Итак. Начнем.

Что, если у нашего херувима с бычьим лицом есть другое, тайное, истинное имя, которое – как только мы его узнаем – позволит нам увидеть нечто совершенно удивительное, то, что все это время было у нас под носом?

Весь долгий путь в Халл я только и делал, что искал информацию про херувимов и щелкал по перекрестным ссылкам, которые заводили меня в очень странные уголки Интернета.

Вот что я обнаружил:

В Книге Бытия херувимы – это хранители древа жизни в Эдемском саду, они появляются в странных, тревожных видениях Иезекииля, который называет этих существ cherubim и hayoth (ивр. «живые существа»). Они также появляются в Откровениях Иоанна Богослова – апокалиптической, последней книге Библии – в видении самого пророка Иоанна о конце света:

«И посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему». (Откровение 4:6–7)

Опять же, «животное» – живое существо. Очень конкретно. Иоанн использует греческое слово zoa, которое является аналогом ивритского hayoth; hayoth можно ошибочно принять за описание, за прилагательное, но на самом деле в данном контексте оно ближе к существительному, к имени – настолько близко, что некоторые авторы решили писать его с заглавной буквы.[4]4
  Например, Борхес в «Книге вымышленных существ».


[Закрыть] И все это говорит о том, что мы можем использовать «хайот» и «херувим» как взаимозаменяемые понятия.

Далее. Не так уж и много написано про Книгу Слов и Книгу Природы, про истинные имена, про древнюю веру в то, что на физическую вселенную можно воздействовать одними словами. А ведь когда знаешь, что искать в священных текстах и в древних мистических писаниях, то начинаешь видеть то, чего раньше не замечал. Псалом 32 прямо говорит: «Словом Господа сотворены небеса» (32:6). В то время как Иуда бар Иезекииль, талмудистский мудрец, утверждал, что библейский архитектор Веселиил преуспел в строительстве скинии, потому что «знал, как сочетать буквы, подобно тому, как Творец создал этот мир речениями». Постичь это тайное знание о сочетании букв можно было из древних мистических/философских текстов, таких как основополагающий текст «Сефер йецира» («Книга Творения»), а согласно Вавилонскому Талмуду, «каждый канун субботы р. Ханина и р. Ошайя занимались книгой Творения, и сотворялся ими трехлетний теленок, которого они и съедали в честь субботы».

Итак, если Бог (и парочка дерзких мудрецов) могли использовать слова, чтобы сотворять вещи, и если, как верят раввины, Бог использовал буквы, чтобы построить вселенную, то что Бог создал бы в первую очередь? Что ж, «Сефер йецира» дает четкий ответ: «Двадцать две буквы – Он вырезал их, высек их, взвесил их, взаимозаменял их, сложил их и образовал посредством них душу всего созданного и душу всего, что должно быть создано в будущем». Однако согласно Танна Девей Элияху, первыми во вселенной были созданы именно херувимы.

Вопрос: что, если эти два утверждения не противоречат друг другу?

Во всех этих историях про сотворение посредством букв есть еще одна интересная деталь – то, как буквы себя ведут. Согласно одной из версий текстов, когда Моисей принес десять заповедей с горы Синай, буквы, выгравированные на табличках, увидели золотого тельца и улетели обратно на небеса, а тяжелые таблички упали и разбились. Аналогично, когда римляне завернули Р. Ханину бен-Терадион в свиток Торы и подожгли, он сказал: «Я вижу, как горит пергамент, и буквы Торы подымаются к небу». Посмотрим на отрывок из Книги Бытия: «И сказал Бог Аврааму: Сару, жену твою, не называй Сарою, но да будет имя ей: Сарра» (Бытие 17:15), и добавим к нему отрывок из мидраша, где рассказывается, как буква йод [i], которую Всевышний убрал из имени Сарай, «взмыла к Богу и запротестовала: Владыка Вселенной! Не из-за того ли, что я самая небольшая из букв, отнял ты меня от имени праведной женщины?»

Взмыла? Запротестовала? Разве буквы на такое способны?

Другой вопрос: кто и что есть эти сонмы ангелов – серафимы, силы, престолы – все эти странные небесные чины с огромными колесами, множеством голов животных, крыльями, глазами? Бог создал великие небесные лики – для чего? Что они приводят в движение?

«Сефер Йецира» говорит о тридцати двух таинственных путях мудрости – это двадцать две буквы еврейского алфавита и десять сфирот (чисел). Все эти непонятные, неуловимые и очень таинственные персонажи называются в один из ключевых моментов текста чрезвычайно важным словом – хайот. То есть херувимами. То есть ангелами.

Вы знаете, что значит слово «ангел»? Посланник. Несущий весть. Ангелы выполняют ту же самую задачу, что и слова с буквами, по которым вы прямо сейчас ведете глазами. Именно поэтому высшие чины ангелов выглядят так странно и дико. Древние тексты описывают их как существ из множества колес, глаз, рук, крыльев, звериных морд. Стоит взглянуть на некоторые буквы из этого предложения, и все становится на свои места. А если нет, то тогда я напомню: древние тексты – ну, очень древние – и письменности сильно отличались от современных:

Хаотичный набор из голов животных, крыльев, рук, кистей, глаз и колес внутри колес.

Так вот, что если у нашего быкоголового херувима из рождественской сценки есть другое имя, истинное имя, которое мы всегда знали – или, по крайней мере, знали в течение последних 17 000 лет, с тех пор, как ранний человек начал писать его на стенах пещер? Что, если с течением веков мы стали называть этого херувима aurochs, затем «алеф», затем «альфой», но его истинное имя – которое, конечно же, являлось его сущностью, как и все истинные имена, – не менялось на протяжении тысячелетий:

Вы точно встречались с этим херувимом раньше, вы встречались с ним несколько раз в каждой отдельной строке этой книги. Он появляется с частотой в примерно 8,01 % во всех услышанных и прочитанных вами словах. Мать Эндрю Блэка называла этого херувима Могучей А.

Если моя теория верна, то божественные буквы и сонм ангелов – это одно и то же; ангелы – это буквы, воспевающие славу Господа, передающие его слова, тем самым они выполняют свою божественную роль, складываются, как кирпичики, в фундамент всего бытия.

Так почему же «в Вифлееме»? В слове «Вифлеем» или «Бетлехем» есть часть «бет» – это очень древнее слово, обозначающее «дом», и в ранних текстах его писали символом, очень похожим на дом (или хлев). Этот символ, «бет», позже стал буквой β (бета), а в последствии латинской «В» и кириллической «Б». Итак, «вол в хлеву в Вифлееме» – это не только Альфа, но и Бет. Альфа Бет. Алфавит.

Вы видите? Видите ангелов? Конечно, сложно вот так, с ходу, заметить, поскольку надо находиться сразу на нескольких онтологических уровнях, нужно воспринимать чтение как некую оптико-когнитивную волшебную картинку для глаз и осознавать, что – как и в случае с флаговым многообразием Шипман – полное понимание невозможно. Не получится добраться до самой сути, лишь концептуально понять, что суть есть. Но попробуйте, и вы увидите их, даже если вам покажется, что у вас двоится в глазах. Ангелы-буквы – важная часть истории; пастухи и мудрецы, пришедшие засвидетельствовать рождение Иисуса, чувствуют их едва заметное присутствие; вместе эти небесные создания из кучи колес, рук, глаз, ртов, крыльев, мечей, голов людей и животных поют Благую Весть о Христе на страницах и воплощают ее в жизнь.

«Не бойтесь, молвил он, когда объял их жуткий страх».

* * *

Я был так поглощен чтением, что не отрывал глаз от телефона, пока поезд не прибыл на станцию Донкастер. Вагон медленно остановился, я заблокировал телефон и, уставившись в окно, пытался справиться с потрясением и накатывающей тошнотой, пока реальный мир медленно приобретал четкие очертания.

Мой взгляд рассеянно блуждал по битком набитой платформе. Люди собирались в кучки, кутались в пальто, искали укрытия от ветра и непогоды и ждали, когда их рейс на электронном табло – перечень истинных имен из букв и цифр – переместится в самое начало расписания отправлений и призовет ряд настоящих, стучащих колесами вагонов к платформам три, шесть, восемь или пять.

И Господь сказал: Да будут в Халл ходить поезда в 13.25…

На нескольких рекламных щитах также висели рекламы коллекционного издания «Ангелы и демоны». Я устало разглядывал двуликую статую, пока новая порция пассажиров шаркала по проходу мимо меня, отражаясь прозрачными силуэтами в залитом дождем окне поезда и обдавая меня холодом, пропитавшим их сумки и пальто. Внезапно я заметил в рекламном постере то, чего раньше не замечал, но из-за разбитого состояния не сразу понял, что именно. Я встрепенулся. Ангел-демон улыбался. На обеих сторонах лица виднелась улыбка. С ангельской стороны она проступала слабо, но я определенно видел эту знающую, хитрую, объединяющую две половины ухмылку. Она придавала статуе совсем другой смысл: теперь две противоречивые натуры – добро и зло, белое и черное, Бог и Дьявол – синтезировались в малозаметный и коварный намек на скрытое и видимое «я».