Текст книги "Зелёная миля"

– Грохнет чуть громче, так он опять надует в штаны. – Дел расправил плечи (было б что расправлять). – Пошли. Покончим с этим.

Мы направились к возвышению. Делакруа нервно поглядывал на свидетелей, их собралось человек двадцать пять. Мы, Зверюга, Дин и я, смотрели на Старую Замыкалку. Ничего необычного я не заметил. Бросил вопросительный взгляд на Перси, а тот скорчил гримасу, как бы говоря: «Вас интересует, все ли в порядке? Естественно, все».

Оставалось лишь надеяться, что так оно и есть.

Зверюга и я автоматически поддержали Делакруа под локти, когда тот поднимался на возвышение. От пола оно отстояло всего на восемь дюймов, но многие из приговоренных, даже самые крепкие, бывало, не могли взять без посторонней помощи эту последнюю в их жизни высоту.

Дел, однако, взял. На мгновение замер перед стулом (Перси он полностью игнорировал), а потом выговорил, словно представляясь: «C’est moi»[45]45
  Вот и я (фр.).


[Закрыть]. Перси потянулся к нему, но Делакруа повернулся и сел сам. Я опустился на колено у его левой ноги, Зверюга – у правой. Принял предписанные инструкцией меры (я о них уже упоминал), дабы защитить промежность и шею, охватил хомутом ногу Дела. Вновь громыхнуло, и теперь уже подпрыгнул я. Глаза заливало едким потом. Почему-то я думал о Маусвилле, куда взрослых пускают за десятицентовик, а детей – за два цента. Тех, кто хочет посмотреть на Мистера Джинглеса через плексигласовое стекло.

Хомут никак не застегивался. Воздух со свистом вырывался из легких Дела, которым через четыре минуты предстояло превратиться в два обугленных мешка. В этот момент как-то забылось, что он убил полдюжины человек.

Дин наклонился ко мне и прошептал:

– Что с тобой, Пол?

– Я не могу… – И тут замок защелкнулся, наверное, прищемив кожу на ноге Дела, потому что тот зашипел от боли. – Извини, – вырвалось у меня.

– Все нормально, босс, – ответил Дел. – Если и поболит, то недолго.

У Зверюги хомут был массивнее из-за встроенного в него электрода, времени на то, чтобы закрыть замок, всегда уходило больше, так что на этот раз мы поднялись практически синхронно. Дин закрепил левую руку Дела, Перси – правую. Я приготовился помочь Перси, но он справился с замком лучше моего. Я видел, что Дел дрожит всем телом, словно через него уже пропускают ток малой мощности. До моих ноздрей долетел и запах его пота. Сильный и резкий, такой иной раз идет от рассола.

Дин кивнул Перси. Тот обернулся через плечо, я увидел свежий порез от бритья на его челюсти и тихо, но твердо произнес:

– Позиция один.

Послышалось гудение (точно так же гудит старый холодильник, если не срабатывает реле), и лампы в кладовой вспыхнули ярче. Дел дернулся. Руки его сжали края подлокотников с такой силой, что побелели костяшки пальцев, глаза бегали из стороны в сторону, дыхание участилось.

– Спокойно, – прошептал Зверюга. – Спокойно, Дел. Держись, пока все хорошо.

«Эй, парни! – звенело у меня в ушах. – Подойдите и посмотрите, что выделывает Мистер Джинглес». А над головой опять громыхнуло.

Перси с важным видом выступил вперед. Свершилось, наконец-то он оказался в центре внимания, все взгляды сосредоточились на нем. Все, кроме одного. Делакруа, увидев, кто стоит перед ним, уставился на свои колени. Я мог бы поспорить на последний доллар, что Перси собьется и не сможет сказать то, что полагается, но он произнес положенную речь без единой запинки на удивление ровным и спокойным голосом.

– Эдуард Делакруа, вы приговорены к смерти на электрическом стуле, приговор вынесен присяжными и утвержден судьей. Господи, спаси народ нашего штата. Вы хотите что-нибудь сказать перед тем, как приговор будет приведен в исполнение?

Дел попытался, но сначала с его губ слетали лишь бессвязные звуки. Перси презрительно усмехнулся, и я едва сдержался, так мне хотелось его пристрелить. Дел, однако, совладал с нервами и заговорил:

– Я сожалею о том, что сделал. Я отдал бы все, чтобы повернуть часы назад, но это невозможно. Так что теперь… – Гром над головой прогремел с такой силой, словно рядом взорвалась бочка пороха. Дел подпрыгнул, насколько позволяли хомуты, глаза его ярко блестели на мокром от слез лице. – Так что теперь я должен заплатить за содеянное. Да простит меня Бог. – Он облизнул губы и посмотрел на Зверюгу. – Не забудьте ваше обещание насчет Мистера Джинглеса, – шепотом, уже только для нас, добавил он.

– Не волнуйся, не забудем. – Я похлопал Дела по холодной как лед руке. – Он отправится в Маусвилл…

– Черта с два, – оборвал меня Перси. Он закреплял ремень на груди Делакруа и говорил уголком рта, не двигая губами. – Нет такого места. Это сказочка, придуманная для того, чтобы ты сидел тихо. Тебе следует знать об этом, гомик.

Страдание, застывшее в глазах Делакруа, подсказало мне, что он, конечно, догадывался об этом… но оставил бы эти мысли при себе, если б не Перси. Я яростно уставился на него, а он ответил мне холодным взглядом, как бы спрашивая, ну и что же я собираюсь делать. Перси, конечно, держал меня за горло. Ничего я не мог сделать. Во всяком случае, в этот момент, на глазах двадцати пяти свидетелей и с Делакруа, которому через несколько мгновений предстояло перейти в мир иной. Не оставалось ничего другого, как продолжать.

Перси взял с крюка мешок-маску и натянул на голову Дела, оставив одну выбритую макушку. Теперь следовало достать губку и уложить ее в колпак, и вот тут Перси впервые отступил от заведенного порядка: вместо того чтобы наклониться и достать из ведра губку, он взял колпак, висевший на спинке электрического стула, и наклонился уже с ним. Другими словами, вместо того чтобы поднести губку к колпаку, что выглядело более логичным, он поднес колпак к губке. Я слишком расстроился, чтобы обратить на это внимание и тут же понять: что-то не так. Пожалуй, то была единственная казнь, когда ситуация полностью вышла у меня из-под контроля. А Зверюга, так тот просто не желал смотреть на Перси. Наклонившись над ведром, Перси развернулся так, чтобы мы и не могли видеть, что он там творит, потом выпрямился с колпаком и торчащим из-под него краем губки. Зверюга теперь смотрел на черную материю, облегающую лицо Дела. Тот широко открыл рот, жадно хватая воздух. На лбу Зверюги, на висках выступили большие капли пота. Такого на экзекуции я за ним не замечал. И Дин стоял какой-то посеревший, словно его мутило и он думал только о том, как бы не расстаться с ужином. Теперь-то я знаю, в чем причина: мы все чувствовали – что-то не так. Да только не могли определить, что именно. Никто из нас не знал тогда о вопросах, которые Перси задавал Джеку ван Хэю. Задавал он их много, я думаю, главным образом для того, чтобы среди них затерялись ключевые. А интересовало Перси, я в этом уверен на все сто процентов, только одно – губка. Предназначение губки. Почему ее замачивают в соляном растворе… и что произойдет, если ее не замочить.

Что произойдет, если губка останется сухой.

Перси нахлобучил колпак на голову Дела. Маленький француз подпрыгнул и громко застонал. Некоторые свидетели заерзали на стульях. Дин шагнул вперед, чтобы помочь с ремешком, но Перси коротким взглядом остановил его. Дин подчинился, и тут же прогремел очередной раскат грома. По крыше забарабанили первые капли дождя. Словно кто-то начал швырять горсти камней и жестяной таз. Перси сам закрепил ремешок под подбородком Делакруа.

Вы, разумеется, слышали, как люди, рассказывая о чем-то ужасном, случившемся на их глазах, говорят: «У меня кровь застыла в жилах». Естественно. Все мы слышали. Но лично со мной такое произошло лишь единожды, в ту самую октябрьскую грозовую ночь, примерно через десять секунд после полуночи. И вызвала это ощущение не торжествующая физиономия Перси, когда тот отходил от сжавшейся на Старой Замыкалке фигуры в маске, в колпаке, с привязанными руками и ногами. Причина заключалась в другом: я не заметил того, что следовало заметить. По щекам Дела из-под колпака не лилась вода. Вот тут я все понял.

– Эдуард Делакруа, – вещал Перси, – электрический ток будет проходить через ваше тело, пока вы не умрете, согласно законам этого штата.

Я посмотрел на Зверюгу. Сердце мое схватило с такой силой, что боль, вызванная урологической инфекцией, я бы почел за счастье. ГУБКА СУХАЯ! Вроде бы я произнес эти слова, но он меня не услышал, покачал головой, показывая, что не понимает, и вновь повернулся к Делакруа.

Я протянул руку, чтобы схватить Перси за локоть, но тот подался назад, одарив меня коротким взглядом. Очень коротким, но сказавшим мне все. Потом он лгал или говорил лишь часть правды, пусть и убедительно, во всяком случае, ответственные лица ему поверили, но я знал истину. Если Перси что-то интересовало, он становился отличным учеником, впитывая каждую крупицу знаний. И он слушал внимательно, когда Джек ван Хэй рассказывал, как пропитанная соляным раствором губка словно собирает электрический ток, направляя его в мозг на манер электрической пули. Да, Перси отдавал себе полный отчет в том, что делал. Пожалуй, я поверил ему, когда он сказал, что и представить себе не мог, как далеко все зайдет, но в том, что губку он не смочил сознательно, сомнений у меня нет. Однако что я мог поделать, кроме как крикнуть Джеку ван Хэю: «Не поворачивай рубильник!» В присутствии исполняющего обязанности начальника тюрьмы и двадцати пяти свидетелей. Я бы и крикнул, если бы Перси дал мне еще пять секунд, но Перси мне их не дал.

– Да помилует Бог вашу душу, – бросил он замершему от страха Делакруа и повернулся к забранному сеткой окну, за которым стояли Гарри и Джек. Последний положил руку на рубильник, называемый феном старушки Мабел. Доктор стоял справа от окна, уставившись на черный саквояж, лежащий у его ног. – Позиция два!

В первые мгновения не произошло ничего необычного: гудение стало громче, тело Дела прижало к ремням.

А потом все пошло наперекосяк.

Устойчивость гудения нарушилась, появились какие-то провалы. Добавился хруст, словно кто-то мял целлофан. Появился отвратительный запах. Я не понял, не понял, что горят волосы и губка, пока не увидел синие струйки дыма, которые поползли из-под колпака. Шел дым и через дыру в верхней части колпака, где к нему присоединялся провод. Точно так же выходит дым из индейского вигвама.

На электрическом стуле Делакруа начал извиваться и дергаться, его закрытое маской лицо моталось из стороны в сторону. Ноги поднимались и опускались, как поршни двигателя, вырываясь из хомутов. Над головой гремел гром, дождь все сильнее барабанил по крыше.

Я посмотрел на Дина Стэнтона, он ответил мне диким взглядом. Под колпаком что-то хлопнуло – так лопаются сосновые шишки, брошенные в разожженный костер, дым уже просачивался сквозь маску.

Я бросился вперед, к забранному сеткой окошку, которое отделяло нас от щитовой, но Брут Хоуэлл схватил меня за локоть и сжал пальцы с такой силой, что моя рука онемела. Лицо его побелело как полотно, но не от паники. Он-то как раз полностью сохранял самообладание.

– Не останавливай Джека, – шепнул Зверюга. – Делай что угодно, только не останавливай Джека. Поздно.

Когда Делакруа начал кричать, свидетели поначалу не услышали его. Дождь отплясывал на крыше бешеный танец, непрерывно гремел гром. Но мы, стоявшие на платформе, слышали, слышали все вопли боли, доносящиеся из-под маски, крики животного, пойманного в огненную западню.

Гудение, идущее от колпака, то и дело обрывалось странными звуками, напоминающими радиопомехи. Делакруа бился на стуле как рыба об лед, с такой силой наваливаясь на ремень, что тот едва не лопался. Все возвышение, на котором стоял электрический стул, ходило ходуном. И электрический ток, похоже, прошибал то одну часть его тела, то другую. Я услышал, как хрястнула кость в его правом плече, словно по деревянному ящику ударили кувалдой. Промежность его штанов, пребывающая в непрерывном движении (ноги-то, как поршни, ходили взад-вперед), потемнела. Вот тут он завопил так, что его короткие пронзительные вопли перекрыли шум дождя и раскаты грома.

– Что с ним происходит? – воскликнул кто-то из свидетелей.

– А выдержат ли хомуты?

– Господи, ну и запах! Фу!

– Такое случается всегда? – поинтересовался женский голос.

Делакруа бросало вперед, откидывало назад, вновь кидало на ремень, и снова он отлетал на спинку электрического стула. Перси смотрел на него с отвисшей от ужаса челюстью. Он, разумеется, чего-то ждал, но только не такого.

Маска вспыхнула на лице Делакруа. К запаху горящих волос и губки присоединился запах горящей плоти. Зверюга схватил ведро, в котором лежала губка, естественно, пустое, и бросился к раковине в углу.

– Не выключить ли мне ток, Пол? – крикнул ван Хэй через сетку окна. Голос его дрожал. – Не следует…

– Нет! – оборвал его я. Зверюга сразу все понял, до меня дошло чуть позже: мы должны довести экзекуцию до конца. Как бы все это ни отразилось на дальнейшей жизни каждого из нас, от нас требовалось одно: покончить с Делакруа. – Не выключай ток! Ради Бога, не выключай!

Я повернулся к Зверюге, не обращая внимания на свидетелей. Кто-то из них поднялся, некоторые кричали.

– Прекрати! – проорал я ему. – Никакой воды! Никакой воды! Ты рехнулся?

Зверюга повернулся ко мне, и тут у него, видимо, прочистились мозги. Полить водой человека, находящегося под током. Да уж. Превосходная идея. Зверюга огляделся, увидел химический огнетушитель, висевший на стене, и схватил его. Молодец!

Тем временем маска свалилась с Делакруа, открыв лицо, ставшее более черным, чем у Джона Коффи. Глаза, теперь бесформенные шары белого желе, выскочили из орбит и лежали на щеках. Брови и ресницы исчезли, начали гореть веки. Дым поднимался из открытого выреза рубашки. А электрический ток гудел и гудел, перемежаясь треском помех.

Дин двинулся к Старой Замыкалке, как мне показалось, чтобы руками сбить огонь с рубашки Дела. Я так дернул его, что едва не сшиб с ног: коснуться в такой момент Дела – все равно что взяться за оголенный провод.

Я не поворачивался, чтобы не видеть, что творится за нашими спинами, по доносящимся крикам чувствовалось, что там разверзся ад. Падали стулья, люди орали, женский голос визжал:

– Остановите это, остановите, разве вы не видите, что с него хватит?

Кертис Андерсон схватил меня за плечо, спрашивая, что происходит, что происходит, черт побери, почему я не даю команду отключить ток.

– Потому что не могу, – ответил я. – Мы зашли слишком далеко, чтобы останавливаться на полпути, неужели это не ясно? Все будет кончено через несколько секунд.

Но прошло две минуты, прежде чем все закончилось, две самые длинные минуты в моей жизни, большую часть которых, как мне показалось, Делакруа оставался в сознании. Он вопил и дергался. Дым вырывался из его рта и ноздрей, губы стали фиолетовыми, как зрелая слива. Дым поднимался с языка, как он поднимается с раскаленной сковородки, на которую налито масло. Все пуговицы на рубашке сгорели или оплавились. Майка не загорелась, но обуглилась, и дым просачивался сквозь нее: горели волосы на груди. За нашими спинами люди бросились к двери. Открыть ее они не смогли (все-таки это тюрьма), поэтому сгрудились возле нее, ожидая, пока Делакруа окончательно прожарится («Меня поджаривают! – кричал старик Два Зуба, когда мы репетировали казнь Арлена Биттербака. – Поджаривают! Индейка уже готова!»), а над кладовой яростно бушевала гроза, гремел гром, потоки дождя обрушивались на металлическую крышу.

В какой-то момент я вспомнил о докторе и поискал его взглядом. Нашел на том же месте, лежащим на полу около черного саквояжа. Он лишился чувств.

Подошел Зверюга и встал рядом со мной с огнетушителем в руках.

– Рано, – шепнул я.

– Знаю, – ответил он.

Мы поискали взглядом Перси и обнаружили его за Старой Замыкалкой, остолбеневшего, с огромными, как плошки, глазами и рукой, прижатой ко рту.

Наконец Делакруа тяжело осел, голова упала на плечо. Тело его еще подрагивало, но такое мы видели и раньше: эффект проходящего по нему тока. Колпак надвинулся на ставшее бесформенным лицо, а когда мы сняли его несколько минут спустя, он прихватил с собой скальп Делакруа с остатками волос: все это буквально приварилось к металлу.

Тридцать секунд подрагивало обуглившееся тело, прежде чем я крикнул Джеку:

– Выключи ток!

Гудение тут же прекратилось, и я кивнул Зверюге.

Он сунул огнетушитель в руки Перси, да с такой силой, что тот чуть не свалился с возвышения.

– Держи, – злобно бросил Зверюга. – Ведь это же ты у нас сегодня выводящий.

Негнущимися пальцами Перси подготовил огнетушитель к работе и направил струю белой пены на человека на стуле. Я увидел, как один раз дернулась нога Дела, когда пена окутала его лицо, и подумал: «О нет, неужели придется вновь включать ток?» Но ноги больше не дергались.

Андерсон уже повернулся к запаниковавшим свидетелям и убеждал их, что все в порядке, ситуация под контролем, сбой произошел исключительно из-за воздействия атмосферного электричества, так что волноваться не о чем. Оставалось только сказать им, что накатывающийся на них запах – дьявольская смесь горящих волос, жарящегося мяса и варящегося дерьма – аромат «шанель номер пять».

– Принеси стетоскоп дока, – приказал я Дину, когда огнетушитель опустел и горьковатый запах пены заглушил идущую от тела вонь.

– Док… может…

– Дока не трогай, просто принеси стетоскоп, – оборвал его я. – Надо поскорее с этим покончить… убрать его отсюда.

Дин кивнул. Думал-то он о том же. Как бы поскорее закончить экзекуцию и выволочь тело Делакруа. Дин наклонился над черным саквояжем, раскрыл его и сунул туда руку. Док начал подавать признаки жизни. Удар его не хватил, до инфаркта тоже дело не дошло. Я понял, что для доктора худшее позади. А вот взгляд Зверюги, брошенный на Перси, не сулил тому ничего хорошего.

– Иди в тоннель, – приказал я ему, – и жди у тележки.

Перси шумно сглотнул.

– Пол, послушайте. Я не знал…

– Заткнись. Иди в тоннель и жди у тележки. Вон отсюда.

Он вновь сглотнул слюну, скорчил гримасу, словно обиделся, повернулся и зашагал к двери, ведущей к лестнице и в тоннель. Пустой огнетушитель он прижимал к груди, как ребенка. Дин принес стетоскоп. Мне приходилось пользоваться им в армии, поэтому я полагал, что справлюсь и на этот раз.

Я смахнул пену с груди Делакруа… и с трудом подавил приступ тошноты: кожа сошла вместе с пеной, легко отделившись от мышц, точно так же, как… вы знаете, отделяется кожа от запеченной в духовке индейки.

– О Боже! – раздался за спиной незнакомый мне, срывающийся на рыдания голос. – Неужели так бывает всегда? Почему меня никто не предупредил? Я бы ни за что не пришел!

Теперь уже поздно об этом сожалеть, подумал я.

– Выведите его отсюда, – приказал я Дину, или Зверюге, или кому-то еще, кто меня слышал, после того как совладал со своим организмом и убедился, что смогу говорить, не вывалив содержимое желудка на дымящиеся колени Делакруа. – Выведите их всех.

Потом, собрав волю в кулак, я приложил мембрану стетоскопа к ярко-красному пятну на груди Дела. Вслушался, моля Бога, чтобы ничего не услышать, и не услышал.

– Он мертв, – вынес я окончательный диагноз.

– Слава Богу, – выдохнул Зверюга.

– Да, слава Богу. Иди с Дином за носилками. А мы пока отцепим его. Надо его уносить, да побыстрее.

Глава 5

Мы снесли тело по двенадцати ступеням и положили на тележку. Я-то опасался, что мясо просто свалится с костей, в ушах все стояли слова старика Два Зуба о готовой индейке, но, разумеется, этого не произошло.

Кертис Андерсон все еще успокаивал наверху свидетелей, во всяком случае, пытался, и Зверюге в этом смысле повезло, потому что Андерсон не увидел, как Зверюга шагнул к Перси и занес руку, чтобы врезать ему от всей души. Я перехватил эту руку, и тут повезло им обоим. Перси – потому что ударил бы Зверюга в полную силу, Зверюге – потому что за этот удар он мог вылететь с работы, а то и загреметь в тюрьму.

– Нет, – осадил его я.

– Что значит нет? – яростно воззрился он на меня. – Как ты можешь говорить нет? Ты видел, что он натворил! И что ты мне теперь говоришь? Неужели и тут его защитят связи? После того, что он сделал?

– Да.

Зверюга злобно смотрел на меня.

– Послушай меня, Брут. Если ты его сейчас прибьешь, нас всех скорее всего выгонят. Тебя, меня, Дина, Гарри, может, даже ван Хэя. Кто-то еще передвинется на ступеньку-другую вверх, начиная с Билла Доджа, администрация тюрьмы наймет в надзиратели трех-четырех безработных. Ты, возможно, это переживешь, а вот он… – Я указал на Дина, который смотрел в темный тоннель, в глубине которого капала вода. – Что будет с ним? У него двое детей, один в средней школе, другой только пошел учиться.

– Неужели мы ему это спустим? – не унимался Зверюга.

– Я не знал, что губку нужно намочить, – подал голос Перси. Эту отговорку он придумал заранее, не представляя себе, к каким последствиям приведет его желание чуть помучить Делакруа. – На репетиции ее не мочили.

– Ах ты подонок… – Кулак Зверюги снова начал подниматься, но я опять перехватил его руку. На лестнице послышались шаги. Я повернул голову, опасаясь, что увижу Кертиса Андерсона, но к нам спешил Гарри Тервиллигер. Бледный, с синюшными губами, словно ел чернику.

Я вновь сосредоточился на Зверюге.

– Ради Бога, Зверюга, Делакруа мертв, тут ничего не изменишь, а Перси просто недостоин того, чтобы ты марал об него руки.

Неужели уже тогда в моей голове зрел план, об осуществлении которого еще пойдет речь? Интересный вопрос, знаете ли. Много лет я пытался ответить на него, но без особого результата. Впрочем, так ли это важно? Многое вроде бы не имеет особого значения, но человек тем не менее часто задумывается о мелочах.

– Вы, парни, говорите обо мне так, словно я дубина стоеросовая, – вмешался Перси. Слова давались ему с трудом, словно кто-то врезал ему под дых и он только-только обрел способность дышать.

– Ты и есть дубина, Перси.

– Послушайте, вы не имеете права…

Теперь уже я с величайшим трудом подавил желание врезать ему. Вода все капала. Наши гигантские тени метались по стенам, словно в истории Эдгара По о большой обезьяне. Даже в тоннеле слышались, пусть и приглушенные, раскаты грома.

– От тебя, Перси, я хочу услышать только одно: подтверждение обещания завтра же уехать в Брейр-Ридж.

– Об этом можете не волноваться. – Он бросил взгляд на тело, укрытое простыней, и отвел глаза.

– Пожалуй, это наилучший вариант, – вступил в разговор Гарри. – Иначе тебе, возможно, придется поближе познакомиться с Диким Биллом Уэртоном. – Театральная пауза. – Уж мы об этом позаботимся.

Перси нас боялся (особенно боялся того, что мы с ним можем сделать, узнав о его разговоре с Джеком ван Хэем, о вопросах, касающихся предназначения губки и необходимости использования соляного раствора), но упоминание об Уэртоне просто повергло его в ужас. Он помнил, как Уэртон держал его за горло, ерошил волосы, целовал в ухо.

– Вы не посмеете, – прошептал Перси.

– Будь уверен, – возразил Гарри. – И знаешь, что я тебе скажу? Мне за это ничего не будет. Ведь все знают, что ты слишком неосторожен, когда дело касается заключенных. Опять же, ты неумеха.

Кулаки Перси сжались, щеки зарумянились.

– Я не…

– Именно неумеха, – присоединился к нам Дин. Мы взяли Перси в полукруг, отрезав даже от тоннеля: позади стояла тележка с дымящейся плотью, прикрытой простыней. – Ты только что заживо сжег Делакруа. Как же нам тебя называть?

Глаза Перси блеснули. Он-то рассчитывал прикрыться тем, что чего-то не знал, а угодил в яму, которую сам и вырыл. Ответа его мы не услышали, так как по лестнице сбежал Кертис Андерсон. Услышав его шаги, мы чуть раздвинулись, чтобы наша с Перси стычка осталась для Андерсона незамеченной.

– Что это все значит? – ревел Андерсон. – Святой Боже, весь пол в пене. А запах! Я велел Магнуссону и старику Два Зуба открыть обе двери, но запах не выветрится и за пять лет, готов поспорить на что угодно. А говнюк Уэртон знай себе поет! Я отсюда его слышу!

– Так по-вашему, у него музыкальный слух, мистер Андерсон? – спросил Зверюга.

Вы, наверное, знаете, что удачно брошенная реплика может разрядить накалившуюся обстановку. Так и случилось. На мгновение мы вытаращились на Зверюгу, а потом загоготали. Наши тени заметались по стенам. В конце концов к нам присоединился и Перси. Когда же смех стих, нам всем заметно полегчало. По крайней мере мы вновь обрели способность руководствоваться в своих действиях здравым смыслом.

– Ладно, парни. – Андерсон вытер платком выступившие от смеха слезы, не удержался и хохотнул напоследок. – Так что произошло?

– Имела место быть экзекуция, – ответил Зверюга. Думаю, его ровный тон удивил Андерсона. Но не меня. Я знал, что Зверюга особенно хорош в критические моменты. – Успешная экзекуция.

– Знаешь, дружище, с тем же успехом аборт можно назвать успешными родами. Да некоторые наши свидетели не уснут с месяц. А толстая старуха не сомкнет глаз целый год!

Зверюга указал на тело, лежащее под простыней на тележке.

– Он мертв, так ведь? Большинство же свидетелей уже сегодня вечером будут рассказывать друзьям о торжестве справедливости: Дел сжег заживо полдюжины людей, вот и мы сожгли его заживо. Только в их изложении наша роль будет заметно принижена. Они скажут, что реализовалась воля Божья, а мы были лишь простыми исполнителями. Может, в этом и есть доля истины. Но знаете, чем особенно хороша эта экзекуция? Вы не поверите. Большинство друзей этих свидетелей будут завидовать им черной завистью, потому что не увидели всего этого сами. – И он презрительно глянул на Перси.

– А если им и пришлось поволноваться, так это не беда, – поддакнул Гарри. – Они же сами вызвались в свидетели, их никто не принуждал.

– Я не знал, что губку следует смочить, – забубнил Перси. – На репетициях ее никогда не мочили.

Дин смерил его уничтожающим взглядом.

– Сколько лет ты писал на сиденье в туалете, прежде чем тебе сказали, что его надо поднимать?

Перси открыл рот, чтобы ответить, но я приказал ему заткнуться. К моему изумлению, он подчинился. А я повернулся к Андерсону:

– Перси напортачил, Кертис, вот что у нас произошло. – Я посмотрел на Перси, ожидая услышать его возражения, но он не посмел раскрыть рот. Возможно, потому, что ему открылась истина: будет лучше, если Андерсон сочтет, что допущена ошибка, нежели он поймет, что Перси все делал осознанно. А кроме того, все сказанное в тоннеле не имело ни малейшего значения. А вот что имело, причем для всех перси уэтморов этого мира, так это услышанное или прочитанное в рапорте большими шишками, людьми, принимающими решение. И еще на одно обращали внимание перси этого мира: как содеянное ими будет преподнесено в газетах.

Андерсон неуверенно оглядел нас пятерых. Посмотрел даже на Дела, но тот ничего ему сказать не мог.

– Наверное, могло быть и хуже, – подвел он итог.

– Совершенно верно, – кивнул я. – Приговоренный мог и не умереть.

Кертис мигнул – такой вариант он, похоже, не учитывал.

– Завтра утром у меня на столе должен лежать полный отчет. И никому из вас не надо говорить с начальником тюрьмы Мурсом, пока с ним не переговорю я. Это понятно?

Мы кивнули. Если Кертис Андерсон желал все рассказать Мурсу, почему нет?

– Если ни один из этих писак не тиснет…

– Не тиснут, – заверил его я. – Если попытаются, издатели их остановят. Слишком мрачно для семейного чтения. Но они не будут и пытаться. Присутствовали только профессионалы. В любом деле случаются накладки. Они понимают это не хуже нашего.

Андерсон обдумал мои слова, потом повернулся к Перси. Взгляд его переполняло отвращение.

– Дерьмо ты собачье, терпеть тебя не могу, – произнес он и усмехнулся, когда Перси в изумлении вытаращился на него. – Если ты пожалуешься своим родственничкам, я буду клясться до второго пришествия, что ничего такого не говорил, а эти люди меня поддержат. Так что ты попал в переплет, сынок.

Он повернулся и начал подниматься по лестнице.

– Кертис, – позвал я его, когда он поставил ногу на пятую ступеньку.

Андерсон обернулся, его брови вопросительно поднялись.

– О Перси можно не беспокоиться. Он вскоре переходит в Брейр-Ридж. Там ему будет где развернуться. Так, Перси?

– Как только подпишут все необходимые бумаги, – поддакнул Зверюга.

– А пока они подписываются, он каждый день будет сказываться больным, – внес свою лепту Дин.

Тут прорезался голос и у Перси, который слишком мало проработал в тюрьме, чтобы рассчитывать на оплату больничного.

– Видать, вам очень этого хочется, – прошипел он.