Текст книги "Направляемые медитации, исследования и исцеляющие практики"

Непосредственная связь

Непосредственно проживать свою жизнь – значит вслепую нащупывать путь к центру каждого мгновения. Можно привести слова пятого патриарха чань: переживание того, что мы зовём «своей жизнью», подобно молнии в летней туче. Обычно вспышку можно заметить с расстояния, и мы благодарны за всякий свет. Когда мы движемся к свету через исцеление, то начинаем понимать, что проживание жизни «издалека» не приносит удовлетворения, как и пребывание в отделённости от своей живой таковости из‑за привычек восприятия старого ума. Мы редко видим то, как мы видим.

Но в конце концов боль того, что мы проживаем жизнь, «посредничая» между полным страха и притворства умом и терпеливым, свободным сердцем, – это раздвоенность, которая превосходит даже естественную шизофреническую склонность ума попеременно любить и ненавидеть один и тот же объект. Мы до боли жаждем целостности.

И тогда мы приближаемся к глубинному вниманию сердца – сквозь туман и клубящуюся дымку своей обусловленности, преграждающей путь свету. Наконец, мы входим в саму молнию и идём дальше, к той энергии, которая является источником света.

Обычно мы размышляем, уходя от настоящего, а не размышляем над настоящим. Ум скачет от объекта к объекту. Внимание редко на чём‑либо задерживается. Мы редко осознаём, что думаем, находясь в процессе мысли. Напротив, мы захвачены мыслями, принимая пузыри на воде за саму воду.

Старый ум подобен испуганному генералу, притворяющемуся, будто дела идут хорошо, прячущемуся в тылу в поисках безопасности под своей униформой, который делает вид, что творит историю. Он, скорее, интерпретирует настоящее, чем реально находится в нём. Он критически оценивает как новости с поля боя, так и светлые пейзажи небес.

Чтобы полноценно войти в настоящее, необходимо проникнуть во всякое явление, которое препятствует непосредственности восприятия. Чтобы полноценно войти в настоящее, необходимо изучить явления, стремящиеся ограничить поле нашего исследования. На первом этапе установления такой связи часто возникает сопротивление подобной непосредственности. Страх искажает настоящее и подвергает сомнению всё, кроме собственного страдания.

Для того чтобы установить с чем‑либо непосредственную связь, необходимо сначала разобраться с тем, что препятствует этой связи. Сначала мы напрямую взаимодействуем с сопротивлением, со своим глубоким стремлением оставаться в состоянии бесчувственности и сна.

Когда мы открываемся для своей закрытости, начинается справедливая игра. Только теперь мы можем приступить к исследованию тела, непосредственно воспринимать ощущения. Мы можем взаимодействовать с ощущениями в их непрестанном течении из сердца сознания. Понимая, что даже «тело» – лишь очередная мысль в уме. И что непосредственное переживание тела – не есть переживание понятия или мысли о «руках», «ногах» или «голове», но мерцающее поле ощущения.

Напрямую присутствуя в «своём теле», мы постепенно поднимаемся над ощущением отдельности к «телу вообще», отбрасывая беспомощность и чувство изоляции. Мы входим в единое для всех нас тело.

Когда мы непосредственно присутствуем в ощущениях, из которых состоит это «живущее тело», мы начинаем ощущать обширное пространство, в котором ощущения рождаются, колеблются и угасают. Мы созерцаем, как всё тело, весь ум, все мысли и ощущения рождаются и умирают каждый миг в Реальном теле, теле внимания.

Непосредственное переживание живущего тела побуждает нас к тому, чтобы ещё глубже соприкасаться с неизведанными областями ума и исследовать их. Сидя на подушке для медитации, мы пускаемся в путешествие, подобно Магеллану. Нас больше не интересуют чужие путевые заметки, мы сами становимся исследователями.

Поначалу нас пугают дикие чащи ума, и мы постепенно начинаем осваивать этот огромный зелёный купол. Затем, сосредоточив внимание, мы исследуем каждый лист и каждую травинку. Мы исследуем тёмные борозды в коре и тонкое древесное волокно, скрытое под корой. Мы входим прямиком в заросли ума. Мы осознаём, что проблема заключается не только в диких лесах сознания, но что препятствием в темноте также являются ухоженные сады, вырубленные просеки, пни с глубокими корнями. Нам мешает не столько крик боли, сколько едва слышный шёпот страха, укрепляющий страдание. Когда пребываешь в совершенной неподвижности в этих диких лесах, можно наблюдать, как ясность восприятия затуманивается желанием. Мы видим, что нас пугает возможность свободы. Нас ужасает собственное глубинное величие. Мы боимся, что свобода окажется чем‑то, нам неподконтрольным. Мы опасаемся, что будем лишены привычных связей и оправданий. Мы отгораживаемся от ужаса, предпочитая ему свой страх и ограниченность.

Когда мы распознаём сопротивление в его тонких движениях и болезненных симптомах, то пробиваемся сквозь тяжесть старого ума и напрямую прикасаемся к страху, составляющему основу нашего сопротивления. Мы присутствуем в ежесекундных тонких изменениях нашей боязни и стремления к безопасности. Мы видим каждую клетку нашей привязанности, обращающей боль в страдание. Тогда мы перестаём за что‑либо держаться, оказываясь в центре вселенной.

Наконец, мы наблюдаем за «наблюдателем». Мы присутствуем в ощущениях безусловно и непосредственно, без всяких оценок исследуя, сколь малую часть целого нам удалось изучить.

Древние евреи считали, что Бога можно переживать только опосредованно. Можно находиться в присутствии Бога, но нельзя слиться с ним и «стать единым с Богом». Чтобы найти Бога, нужно размышлять о природе и о природе природы. Но чтобы быть Богом, нужно непосредственно присутствовать в существе, которое объемлет собой самого ищущего. Тогда истина становится не тем, что мы «знаем», мы сами становимся истиной.

Идея «Реального тела» – столь же нереальна, как и любая мысль, возникающая в уме. Или, возможно, лучше сказать так: она так же реальна, как и любая мысль, но не более того! Однако само Реальное тело не является понятием. Его нельзя узнать умом, полным неведения; в воображении, в бессознательных мечтаниях. Мысли о Реальном теле – это лишь мысли; они полны заблуждений и разделённости, собственнических устремлений. Это тень во сне. Однако когда мы во всей полноте приобщаемся к своей великой, своей «истинной» природе, это освобождает нас от пут ложных представлений о себе. Тогда мы узнаём, что то, кем мы на самом деле являемся, невозможно выразить словами. Наша истинная природа просто слишком необъятна, она не вмещается в рамки ума. А это пространство, безграничное пространство бытия – как может этот крошечный ум, подобный пузырьку в бегущей волне, описать океан, в котором он пребывает? Но когда этот пузырь лопается (с мудростью и любовью), он сам превращается в океан.

Осознанное исследование настоящего

Осознанность – это качество внимания, посредством которого мы взаимодействуем с содержимым ума; так же сердечность является качеством милосердия и любящей доброты, посредством которых мы откликаемся на потребности внешнего мира. Когда развита осознанность, сердце и ум пребывают в единстве.

Вступать в настоящее во всей его полноте, чтобы переживать жизнь не только в мыслях, не только как фрагментарное воспоминание о минувшем мгновении, – значит углублять присутствие. Присутствие – это качество, позволяющее нам двигаться в ногу со своей жизнью.

Книга «Постепенное пробуждение» была написана с целью прояснения темы практики осознанности. В ней более подробно рассматриваются средства, позволяющие полноценно присутствовать в настоящем миге. В этой книге рассматривается, как можно воспринимать процесс мышления в виде мыслей, боль – в виде отдельных ощущений; как можно осознавать чувства в качестве многообразных меняющихся состояний ума. Осознанность – это инструмент, позволяющий разрушать иллюзорную прочность бессознательных мечтаний, чтобы пробудиться прямо в настоящем мгновении, в самой жизни.

Когда мы осознаём, что во многом наша жизнь искажается, обращаясь в сон, из‑за нашего косного отождествления с мышлением и чувствованием (и с возникающей затем мыслью о «Я», из‑за которой всё это кажется реальным), мы сосредоточиваемся на дыхании, чтобы наполнить настоящее, на уровне потока ощущений, своим вниманием. Ощущения – это не мысли; это бессловесные, ощутимые физически особенности бытия в теле, которые непрестанно меняются. Они являются идеальным фоном, на котором можно наблюдать за малейшими движениями ума.

Настраиваться на уровень ощущений, где всегда находится дыхание, не значит отдаваться на волю мыслей или эмоциональных реакций. Умея непосредственно откликаться на происходящее, видеть, что мысль – это пузырь в океане сознания, а чувства подобны облакам на бескрайнем летнем небе, мы развиваем в себе умение ценить настоящее. Здесь ничто нас не отвлекает, и всё становится отборным зерном для мельницы пробуждения.

Можно наблюдать за дыханием либо на уровне ноздрей, либо на уровне живота. В медитации осознанного дыхания на расслаблении живота исследуется второй тип дыхания. В течение пяти лет я наблюдал за дыханием на этом уровне, а затем, вполне сознательно, стал наблюдать за дыханием в ноздрях. У каждого типа есть свои преимущества. Они равноценны. Оба типа дыхания требуют работы. При выборе того, как наблюдать за дыханием – на уровне нозд-рей или живота, важно не перескакивать с одного типа дыхания на другой во время медитативной практики. Нужно выбрать один тип дыхания и придерживаться его в течение пяти лет, наблюдая в том числе и за тем, как ум побуждает вас обратить внимание на что‑нибудь иное. Но делать это бессмысленно. Вся необходимая работа совершается самим вниманием, а не объектом внимания.

Пусть внимание сосредоточится на ноздрях или на животе так, чтобы можно было почувствовать уникальный характер каждого вдоха. Наблюдайте за многочисленными ощущениями, составляющими каждый вдох. Наблюдайте за промежутком между вдохами, за тем фактом, что природа не терпит пустоты: в этом промежутке ум наполняют мысли, возникают образы. Наблюдайте за выдохом на всём его протяжении. За его началом, кульминацией и концом. За цельным вдохом, пребывающем в цельном внимании. Поначалу мало кому удаётся сохранять сосредоточенность на протяжении хотя бы пяти-шести последовательных вдохов, ведь когда в ум просачиваются мысли, а экран сознания затуманивается образами, ум часто отклоняется от своего пути и погружается в сон, следуя за мыслями и образами. Но для того, кто пробуждается для жизни, нет ничего отвлекающего. Он воспринимает каждый миг в его своеобразии таким, какой он есть, – как он в совершенстве предстаёт в ясном и безоценочном внимании. Ничто не притягивает к себе внимания и не отталкивает его. Ничто не держит и не отвращает его. Даже когда в поле внимания попадает осуждение, оно воспринимается лишь как очередная судорога ложной личности, глубоко обусловленной, как её давнишний синдром «атаки или бегства», её вечные, изматывающие симпатии и антипатии к тому, что возникает на экране.

Проявлять осознанность – значит признавать то, что происходит прямо сейчас. Осознанность не пытается контролировать вечно меняющуюся погоду ума, а напротив, очищает окна восприятия, чтобы решить, хороший ли сегодня день для поездки на природу или лучше провести его дома (в сердце), исправляя недоработки.

Начиная осознавать дыхание, мы начинаем прикасаться к своему существованию на уровне ощущений, мгновенно замечая всё, что отлично от них – мы осознаём самую мимолётную мысль в момент её зарождения, воспринимаем самые тяжёлые состояния, когда они ещё подобны хрупким росткам. Нет ничего, что могло бы ускользнуть от осознания, когда мы наблюдаем за тем, что есть, без осуждения и предвзятости. Отмечая глубинные склонности к контролю и оцениванию внутри спокойствия, которое развивает практикующий, он без комментариев созерцает смену образов. Когда внимание изучает самые явные проявления ума / тела, постепенно оно усиливается, обретает способность слышать тончайшие шёпоты мыслей, чувств и ощущений и обнаруживает дыхание в дыхании, мысль в мышлении, чувство в чувствах. Сознавание разрушает иллюзию, будто некто мыслит, поскольку оно наблюдает за нашей «ктойностью» и осознаёт, что это лишь очередной пузырёк, порождённый морским бризом.

Сознавание снова и снова возвращает блуждающее внимание к наблюдению за дыханием, признавая и отмечая любое возникающее явление. Его не удивляют тонкие страхи и сомнения, вспыхивающие в уме. Оно развивает смелость и терпение, сосредоточение и осознанность, открытость и ясность. Возможно, потребуется десятки раз за час возвращать внимание к расслаблению живота, точно так же и сознавание снова и снова нужно возвращать от быстротечных мыслей, которые ежесекундно вклиниваются между ним и дыханием (рождающиеся чувства, связанные с ними воспоминания, воображаемые варианты будущего), к ощущениям дыхания – возникающим и исчезающим.

Чтобы сохранять бдительность к изменчивому содержимому настоящего, многие люди пользуются этой техникой, осознавая содержимое ума как безмолвный шёпот в сердце; когда в уме проносится осуждение, они отмечают «оценка», когда ум упорствует в недоверии – «сомнение», когда челюсти сжимаются, как сыромятная кожа, а зубы плотно смыкаются – «гнев», вечно-изменчивое качество состояния страха, периодически блуждающее в уме. Когда мы воспринимаем эти качества такими, какие они есть, тогда в «страхе» не остаётся ничего пугающего, в «оценке» – осуждающего, а «радость» не ведёт к тому, что мы безрадостно цепляемся за неё в ожидании большего. Всё есть так, как есть, и любая трудность становится разрешимой.

Но опять же нужно иметь в виду склонности старого ума. Цель этой техники не в том, чтобы запереться в дыхании, но чтобы использовать дыхание как инструмент для настройки на настоящее. В практике устанавливается непосредственная связь с дыханием. Если уму доведётся обнаружить импульсы страха или сомнения, которые сохраняются сами по себе, за счёт своих ресурсов, практикующий не должен пытаться обуздать дыхание, но должен позволить вниманию полноценно войти в это непрестанно развивающееся состояние. Точно так же мы стремимся спокойно удерживать внимание на ежесекундных изменениях внутри вдоха и выдоха, развивая безоценочную осознанность. Осознание радости не ведёт на небеса быстрее, чем осознание гнева. Все объекты сознания равноценны, все они дают равную свободу. Небеса не вмещают нашего Реального тела, нашей истинной природы; да, Царствие Божие внутри нас. Когда мы держимся за любой прошедший момент, мы размениваем живую истину на затемняющие её бессознательные мечтания.

Можно по‑настоящему пробудиться, наблюдая за такими состояниями ума, как скука или гнев. В сущности, многим людям нужно достичь относительно высокого уровня развития осознанности, чтобы наблюдать приятное так же бдительно, как неприятное. Может потребоваться время, чтобы научиться удерживать внимание на ежесекундных изменениях восторга с такой же открытостью сердца и безмятежностью ума, поскольку из‑за притягательной природы этого состояния мы склонны отождествляться с ним. Удовольствие поглощает нас.

Всё, что возникает в пространстве осознанности, становится для нас идеальным зеркалом, позволяющим подняться над зависимостью от содержимого ума и получить возможность видеть сознание, отражаемое от каждого объекта; начать осознавать сознание как таковое, чтобы ни один объект ума не попадал в ловушку отождествления – ни экстаз, ни горе. Мы больше не принимаем объекты сознания за само сознание, подобно тому, как солнце могло бы осознать, что луна отражает его собственный свет, и тогда раскрывается наша истинная природа.

В некоторых случаях старый ум может сетовать на то, что постоянное осознание меняющихся форм может подавлять спонтанность. Однако многое из того, что мы зовём спонтанностью, на самом деле является неуправляемым порывом. Когда мы полностью присутствуем в настоящем, возникают варианты выбора, которых мы раньше не замечали, – они не сужают простор для действия, но, скорее, расширяют его. Это не гипноз, а скорее «выход из гипноза», как когда‑то давно выразился один мой друг. Хотя может показаться, что таким образом переживания «уплощаются», на самом деле человек открывает всё более тонкие уровни бытия и понимает, что всегда переживаемая нами «живость» мысли – это сияние сознания, воспринимающего мысль.

Бессознательное начинает осознаваться, поскольку вытесненный материал – и даже самые незаметные его проявления – не подвергается никакой цензуре. И ничто не ограничивает безграничное. Не хватает слов, чтобы описать абсолютную радость, свободу и мир освобождённого ума. Такой ум – то же самое, что и открытое сердце. Нет никаких препятствий, некому страдать.

Многие люди, находящиеся на пути духовного развития, говорят нам, что слова «наблюдай за дыханием, расслабь живот, откройся сердцем» стали для них призывом к осознанности и милосердию, который выводит их за пределы страдающего ума / тела в глубокий покой исцеления.

Поначалу подобное сосредоточение на дыхании может даваться нелегко. В прошлом мы почти не уделяли внимания развитию сосредоточенности и осознанности. Поначалу может быть трудным сохранять бдительность даже в течение одного вдоха, не погружаясь в фантазии планирующего, оценивающего и желающего ума. Однако постепенно, если проявлять терпение, такое сосредоточение можно развить, как и любое другое. А вместе с ним развивается и готовность воспринимать происходящее таким, каково оно есть. Нужно ли спешить?! Как только вы оказываетесь на пути исцеления, жизнь обретает новый смысл и время перестаёт быть вашим врагом. Каждый шаг становится равнозначен любому другому – он становится исцелением в освобождении, возможностью обрести свободу. Тогда жизнь становится увлекательной. Благодаря такому постоянному сознаванию практикующего, бдительному и поощряемому, он может впустить в себя удовольствие и боль ума / тела и непосредственно присутствовать в том, что есть, – без страхов и проекций. Тогда мы смотрим себе прямо в глаза, видим себя каждый раз как будто впервые. Это значит, что мы входим в поток непрестанных изменений: ощущаем пульсацию, покалывание, жар, холод, напряжение и расслабленность – то, что мы переживаем как тело. Мы исследуем сами ощущения, которые возникают в момент обращения к ним. Мы пытаемся нащупать самые основания того опыта, который называется жизнью, изучить само восприятие и те фильтры, сквозь которые проходит ощущаемое. Это значит, что мы видим жизнь в её новизне, вне каких‑либо моделей и предубеждений. Входим в настоящее, проявляя безоценочное, милосердное сознавание, великодушное принятие, движимое лишь стремлением к подлинному переживанию жизни.

Тогда мы взаимодействуем с настоящим, исходя из позиции неведения. Мы освобождаемся от усвоенных прежде установок, от цветных линз, сквозь которые мы так долго смотрели, – и почти ничего не видели. Мы видим и изучаем видение. Чувствуем и изучаем чувствование. Наблюдаем и изучаем наблюдателя. Мы непосредственно погружаемся в собственную жизнь. А именно, из необусловленности наблюдаем за обусловленным. Это значит, что в своём поиске священного простора мы наблюдаем за умом, чтобы увидеть, кем мы не являемся.

Когда мы видим то, что есть на самом деле, рассеиваются цепкие отождествления старого ума. Всё чаще объекты сознания могут свободно пребывать в чистом пространстве внимания. Всё реже мы ошибочно ограничиваем свою сущность объектами сознания. Со временем мы получаем возможность непосредственно переживать само внимание, воспринимать сам процесс, в котором рождается сознание. Приближаясь к самым корням сознания, мы по‑новому приобщаемся к своей первичной природе.

Когда возникает понимание того, насколько сложно «просто наблюдать за дыханием», мы осознаём природу так называемого обезьяньего ума. Ум похож на обезьяну, лазающую по деревьям, которая вынуждена двигаться вперёд, цепляясь за ветви то одной конечностью, то другой, – она путешествует по лесу ума, постоянно хватаясь за очередной предмет, на котором можно повиснуть, – и изысканная красота лесного полога размывается в движении, её невозможно разглядеть и изучить.

Когда вы снова и снова побуждаете внимание плавно возвращаться в настоящее, оно начинает воспринимать то, что находится перед глазами, и видит всякое явление в его возникновении и растворении. Вечное непостоянство всего, за что мы так долго цеплялись, наконец удаётся разглядеть в мельчайших подробностях. Нам совершенно не нужно стремиться к тому, чтобы менять свой образ бытия, внимание само меняет его, и возникает новый путь, которому мы можем доверить каждый свой шаг.

По мере развития сосредоточения сознание начинает воспринимать области бытия, которые раньше оставались в тени. Тогда наше путешествие становится не движением к некой цели, но более глубокой способностью ценить то место, где мы находимся. Всё, чего мы ищем, присутствует здесь и сейчас.

Старый ум – это ум обезьяны. Его суть в мышлении. Его суть в непроизвольном реагировании на незнакомые стимулы. Он является всем, что возникает само собой, механистически, где настоящее подобно сну, дымке заблуждения и страдания. Новый ум – это присутствие «здесь и сейчас». Это новая открытость сердца, благодаря которой мы перестаём воспринимать ум как нечто иное, но относимся к нему совершенно по‑новому. Это ум, полностью погружённый в сердце. Это обновлённая жизнь, жизнь как исцеление.

Говорят, «если ты сможешь увидеть этот самый миг, ты сможешь увидеть всё». Если мы способны полностью открыться настоящему мгновению, текущему мигу существования, нам откроется всё остальное. Если мы проживаем жизнь только в настоящем моменте, мы будем проживать её во всей полноте. Однако если нам не хватает «этого самого мига», нам будет не хватать жизни, и прежние видения будут манить нас к себе.

Осознанности можно учиться по‑разному – как по‑разному можно играть на пианино. Когда, к примеру, учишься играть на этом инструменте, можно вечно ожидать подходящего момента, чтобы начать играть по‑настоящему, или, если немного больше присутствуешь в настоящем, можно наслаждаться игрой ради неё же самой: ежедневным развитием мастерства и способности к самовыражению. Радоваться музыке. Можно в нетерпении стучать по клавишам, ожидая в конце концов услышать музыку, а можно увлечься игрой, снова и снова пробуя брать одну и ту же ноту, чтобы «постичь» природу «пианино». Некоторые наслаждаются каждым мгновением игры, другие не могут дождаться момента, когда станут виртуозами. При этом, конечно, речь идёт не о двух других людях, но о двух сторонах нашей собственной личности.

Поэтому и к осознанности можно подходить совершенно по‑разному. Некоторые в нетерпении нападают на ум, настаивая, чтобы он изменился. Другие, с глубоким вздохом признавая то, что есть, тихо и радостно улыбаются каждый раз, когда удаётся что‑либо отпустить, что‑либо ясно увидеть. Склонность нападать на объекты ума и стремиться преодолеть их, силой добиваясь ясности, может привести к тому, что мы будем сосредоточиваться на уме с «безжалостным вниманием», по выражению одного опытного практика медитации. Из-за этой войны с умом может развиться нетерпение, ориентированность на результат, усилиться эгоизм, увеличиться страдание. Но если мы не нападаем на воспринимаемые объекты, а принимаем их, мы постепенно выходим за пределы ума, смерти, даже «бытия» в неописуемый простор бытия как такового.

В склонности некоторых медитирующих «бороться» с объектами ума, желая, чтобы они исчезли, мы видим попытку избежать страдания, напротив, следует входить в свою боль. Из-за такого «ужесточения» практики у человека могут осложниться отношения с жизнью, а также отчасти и с самим собой. Если мы относимся к практике с большей мягкостью, то начинаем, скорее, ценить объекты ума за их качество пустоты, чем бороться с ними как с устойчивыми формами. Восприятие пребывает в пространстве ума, в полноценном принятии. Настроившись на более мягкое отношение к уму, мы входим в происходящее с осознанием его ценности и развиваем милосердие, необходимое для того, чтобы очистить путь к сердцу. Когда практика становится лёгкой, как дыхание внутри дыхания, появляется глубинный момент сострадания, сияющий из безоценочного принятия. Такая практика не вызывает перемен, но просто позволяет им произойти. В сущности, в такой практике мы терпеливо наблюдаем за склонностью насильственно вносить изменения – без тревоги и отвращения.

Один учитель говорил: «Не будь буддистом, будь Буддой. Не будь христианином, будь Христом. Не будь медитирующим, медитируй!» «Я» – это глагол, а не существительное. Освобождение выходит за рамки медитации. Этот же учитель говорил: «Не оставляй свою практику на подушке для медитации!» Практика – это наш дар для всех страдающих в этом мире. Это внутренняя подготовка к Великому исцелению, к освобождению всех чувствующих существ «вплоть до последней травинки».

Когда развита осознанность, милосердное внимание входит в мир, подобно пилигриму с ясным взглядом. Он не судит и ничему не удивляется. Ничто не застаёт его врасплох. Он просто наблюдает, не из некого «центра», не с «точки зрения», которая легко приводит к идее о существовании «наблюдателя», из‑за чего укрепляется эгоизм и усиливается страдание, – но изнутри безграничного сознания, наслаждающегося изменчивым процессом жизни, каждый миг открывающегося для «подлинного проявления сердца».

Подробнее узнать о том, как эта практика работает в процессе исцеления, можно в моей книге «Исцеление в жизни и смерти».[3]3
  Левин С. Исцеление в жизни и смерти. М.: Ганга, 2017.


[Закрыть]