Текст книги "Королевство Акры и поздние крестовые походы. Последние крестоносцы на Святой земле"

В конце июня дети столпились в Вандоме. Изумленные современники называли цифры в тридцать тысяч собравшихся со всех уголков страны. Одни были из простых крестьян, которых родители добровольно отпустили на великое дело. Но встречались и мальчики благородного рождения, бежавшие из дома, чтобы присоединиться к Стефану и его свите из «маленьких пророков», как их именовали летописцы. Среди них были и девочки, несколько молодых священников и паломники постарше: одни пошли за ними из благочестия, другие, быть может, из жалости, а третьих наверняка привлекала возможность поживиться за счет раздаваемых им пожертвований. Они толпами приходили в город, каждая со своим предводителем с копией Орифламмы в руках, которую Стефан сделал символом похода. Все они не поместились в городе и расположились в полях за его стенами.

Получив благословение сочувствующих священников и оттолкнув от себя последних плачущих родителей, поход детей двинулся на юг. Почти все шли пешком. Но Стефан, как то и приличествовало вождю, настоял, чтобы ему дали ярко разукрашенную повозку с навесом, который бы укрывал его от солнца. Рядом с ним ехали мальчики благородного происхождения, у которых хватало средств купить себе коня. Никто не возмущался тому, что вдохновенный пророк едет с удобствами. Напротив, к нему относились как к святому и как драгоценные реликвии хранили локоны его волос и клочки одежды. По пути в Марсель они миновали Тур и Лион. Дорога была тяжелая. В тот год выдалось необычайно знойное лето. Едой их снабжали благодетели, но засуха не пощадила страну, и воды не хватало. Многие дети умирали прямо на обочине. Другие оставили поход и попытались вернуться домой. Но все же в конце концов дети добрались до Марселя.

Тамошние жители встретили их по-доброму. Многие дети расселились по домам горожан. Другие разместились прямо на улицах. На следующее утро всей гурьбой они побежали в гавань – посмотреть, как перед ними расступится море. Но их ждало жестокое разочарование – чуда не случилось. Часть детей обратилась против Стефана, они стали кричать, что он предал их, и пошли обратно. Но большинство осталось на берегу, каждое утро ожидая, что Господь все же смилостивится над ними. Через несколько дней двое купцов из Марселя по имени, как говорится в предании, Гуго Железный и Гийом Свинья, предложили предоставить им корабли и бесплатно, ради славы Господней, довезти в Палестину. Стефан с радостью ухватился за помощь любезных купцов. Те наняли семь кораблей, дети погрузились на них и отправились в плавание. Прошло восемнадцать лет, прежде чем стало известно хоть что-то об их дальнейшей судьбе.

Между тем молва о проповеди Стефана добралась до Рейна. Германские дети не желали, чтобы их кто-то превзошел. Через несколько недель после начала похода Стефана мальчик из рейнской деревушки по имени Николай стал проповедовать то же послание перед храмом Трех волхвов в Кёльне. Как и Стефан, он заявил, что дети совершат то, что не удалось взрослым, что море расступится перед ними, открывая путь. Но, в отличие от французских детей, которые желали силой овладеть Святой землей, немецкие собирались достигнуть своей цели, обратив неверных ко Христу. Николай, как и Петр Пустынник, от природы умел говорить зажигательные речи и сумел найти таких же красноречивых последователей, которые разнесли его послание по всему Рейну. За несколько недель рать детей собралась в Кёльне, готовая отправиться в Италию и оттуда к морю. По всей видимости, в среднем германцы были несколько старше французов и с ними шло больше девушек. Кроме того, среди них были отпрыски благородных семей и некоторое количество презренных бродяг и блудниц.

Поход разделился на две части. Первую, насчитывающую, по словам летописцев, двадцать тысяч человек, возглавлял сам Николай. Он направился вдоль Рейна в Базель и через Западную Швейцарию, мимо Женевы, чтобы пересечь Альпы по перевалу Мон-Сени. В пути дети терпели страшные лишения и несли тяжелые потери. Из тех, кто вышел из Кёльна, меньше трети дошли до стен Генуи к концу августа и потребовали дать им ночлег в городе. Генуэзские власти хотели было радушно принять паломников, но потом заподозрили в этом заговор германцев. Генуэзцы разрешили им остаться только на одну ночь; но если кто хочет поселиться в городе, то милости просим. Дети в уверенности, что завтра перед ними расступится море, обрадовались. Но на следующее утро море так же мало ответило на их молитвы, как и на просьбы французов в Марселе. В разочаровании многие дети сразу же согласились на предложение генуэзцев и поселились в городе, забыв про паломничество. Впоследствии некоторые знаменитые семейства Генуи утверждали, что ведут свой род от этих чужеземных переселенцев. Но большинство с Николаем во главе двинулось дальше. Волны расступятся перед ними где-нибудь в другом месте. Через несколько дней они дошли до Пизы. Там два корабля, которые направлялись в Палестину, согласились взять на борт часть детей. Они сели на корабли и, может быть, даже добрались до Палестины, но об их судьбе ничего не известно. Николай тем не менее все еще ждал чуда и пошел со своими верными последователями в Рим. В Риме их принял сам папа Иннокентий. Его растрогала их набожность, но смутило безрассудство. По доброте он велел им расходиться по домам, а когда вырастут, пусть сдержат свои клятвы и пойдут сражаться за Крест.

Об их обратном пути почти ничего не известно. Многие дети, особенно девочки, не решились снова пуститься в дорогу со всеми ее тяготами и остались где-то в итальянских селениях или городах. Лишь немногим удалось вернуться следующей весной на Рейн. Николая, вероятно, среди них не было. Однако родители погибших детей гневно требовали арестовать его отца, который, по-видимому, подзуживал мальчика из собственного тщеславия. Его схватили и повесили.

Второй группе немецких паломников повезло не больше. Они дошли до Италии через Центральную Швейцарию и перевал Сен-Готард и с немалым трудом и лишениями добралась до моря у Анконы. Когда и перед ними не расступилось море, они медленно побрели вдоль восточного побережья и дошли до самого Бриндизи. Там некоторые нашли корабли до Палестины и сели на них, а остальные вернулись и медленно потянулись обратно. Лишь очень немногие в конце концов вернулись по домам.

Несмотря на все их мучения, пожалуй, они оказались счастливее французов. В 1230 году во Францию с Востока прибыл некий священник и поведал нечто весьма любопытное. По его словам, он был одним из тех молодых священников, которые сопровождали Стефана в Марсель и сели с ним на корабли, предоставленные купцами. Через несколько дней поднялась буря, и два корабля разбились у острова Сан-Пьетро возле юго-западной оконечности Сардинии, и все, кто был на борту, утонули. Пять уцелевших кораблей вскоре окружила сарацинская эскадра, шедшая из Африки, и тогда пассажиры узнали, что их привезли туда специально, чтобы продать в рабство. Их доставили в город Беджая на алжирском побережье. После высадки на берег многих купили, и они провели остаток жизни в неволе. Других, включая и молодого священника, доставили в Египет, где франкские рабы стоили подороже. По прибытии в Александрию большую часть груза купил тамошний правитель для работы у него в поместьях. Если верить священнику, их тогда еще оставалось в живых около семисот человек. Нескольких увезли на невольничьи рынки Багдада, а восемнадцать замучили насмерть за отказ принять ислам. Больше повезло священникам и тем, кто умел читать и писать. Аль-Камиль, правитель Египта, сын аль-Адиля, интересовался западными языками и литературой. Он выкупил их и держал при себе в качестве переводчиков, учителей и секретарей и не старался обратить их в свою веру. В Каире их неволя не доставляла им больших тягот, и в конце концов этого священника отпустили на свободу и разрешили вернуться во Францию. Он рассказал родителям своих прошлых товарищей все, что знал, и исчез во мраке неизвестности. Позднее предание отождествило двух злых купцов из Марселя с двумя другими купцами, которых повесили несколько лет спустя за то, что те пытались похитить императора Фридриха и выдать его сарацинам. Так легенда в конце концов заставила злодеев расплатиться за их преступления.

Нет, не детям суждено спасти Иерусалим. Папа Иннокентий строил куда более крупные и реалистичные планы. Он решил провести в Риме в 1215 году церковный собор, который должен урегулировать все религиозные вопросы христианского мира, и в первую очередь вопрос интеграции греческой церкви. Он хотел, чтобы к тому времени уже положить начало крестовому походу. Весь 1213 год его легат Робер де Курсон ездил по Франции с указанием не слишком приглядываться к потенциальным крестоносцам, годятся или не годятся они для похода, – настолько торопился папа. Легат выполнил наказ своего господина даже с чрезмерным усердием. Вскоре французские дворяне начали писать своему королю, что проповедники легата освобождают их вассалов от обетов и что на священную войну собирается нелепое скопище из стариков и детей, прокаженных, калек и женщин дурного поведения. Папе пришлось обуздать рвение Роберта; и к открытию Латеранского собора 1215 года крестовый поход еще не был готов к отправке. На первом заседании папа лично говорил о бедственном положении Иерусалима, а патриарх Иерусалимский выступил с мольбой о помощи. Собор поспешил подтвердить привилегии и послабления, которые получат крестоносцы, и организовать финансирование экспедиции, которая должна была собраться на Сицилии или в Апулии и отплыть на Восток 1 июня 1217 года.

Собор заставил церковь зашевелиться. Всю весну 1216 года проповедники разъезжали по западным христианским странам, добираясь аж до Ирландии и Скандинавии. Доктора Парижского университета заявили, что всякий, кто возложит на себя крест, а потом не исполнит обета, тем самым совершит смертный грех. В народе стали говорить о видениях плывущих в небе крестов, и молва о них активно распространялась. Иннокентий с надеждой смотрел в будущее. Он уже обратил внимание на то, что 666 лет, отведенные в Откровении зверю, почти истекли. В самом деле прошло шесть с половиной сотен лет со времени рождения Магомета. Папа написал султану аль-Адилю о предстоящем гневе Господнем и убеждал его миром отдать Иерусалим, пока еще есть время. Однако его оптимизм оказался несколько преждевременным. Жерве, аббат Премонтре, написал папе и по секрету доложил, что французская знать игнорирует мнение парижских докторов и требуются какие-то решительные меры, чтобы заставить герцогов Бургундии и Лотарингии выполнить их обеты. Также он разумно посоветовал не объединять французский и германский поход. Эти два народа плохо уживаются вместе. Однако бедняки с энтузиазмом принимают крест. Их нельзя расхолаживать долгими промедлениями.

В мае 1216 года папа Иннокентий поехал в Перуджу попытаться прекратить давнюю вражду между Генуей и Пизой, чтобы и та и другая приняла участие в транспортировке крестоносцев. Там он заболел и вскоре скончался 16 июля. Мало кому из пап привелось одержать такие же – с виду – блестящие победы и оставить столь же великолепную память о своем правлении. Однако его самая заветная мечта – вернуть Иерусалим – так и не сбылась. Через два дня после смерти Иннокентия римским папой под именем Гонорий III выбрали престарелого кардинала Савелли.

Гонорий с энтузиазмом продолжил осуществлять программу своего великого предшественника. Через несколько дней после избрания он написал королю Жану де Бриенну в Акру о скором прибытии крестоносцев. Жан уже начинал волноваться, так как его перемирие с аль-Адилем истекало уже в следующем году. Кроме того, Гонорий разослал письма королям Европы. Ответили немногие. Далеко на севере король Норвегии Инги II взял крест, но умер весной следующего года, и, когда скандинавы отправились в путь, их оказалось ничтожно мало. Король Венгрии Андраш II уже приносил обеты крестоносца, но был освобожден от их исполнения папой Иннокентием по причине того, что у него в стране началась гражданская война. Теперь он выказал готовность отправиться в путь, но им двигали иные мотивы. Его супруга-королева приходилась по матери племянницей латинскому императору Константинополя Генриху I, у которого не было детей, и Андраш надеялся прибрать к рукам его наследство. Но когда Генрих умер в июне 1216 года, на его место выбрали ее отца – Пьера де Куртене. Пыл короля Андраша поубавился, но в конце концов он все-таки согласился подготовить свою армию к весне.

Нижний Рейнланд с готовностью откликнулся на проповедь похода, и еще папа рассчитывал на крупный флот фризов. Но и там снова были задержки. Да и из Палестины приходили не особо обнадеживающие новости. Жак де Витри, который недавно отправился туда в качестве епископа Акры с указанием расшевелить местных латинян, слал в Рим неутешительные доклады о том, что увидел там по приезде. Местные христиане ненавидят латинян и предпочли бы, чтобы ими правили мусульмане, а сами латиняне проводят жизнь в праздной роскоши и непотребствах и совершенно овосточились. Их священники продажны, алчны и поглощены интригами. Только военные ордена ведут себя достойно, да и итальянские переселенцы, которым хватает рассудительности вести скромную жизнь, еще сохраняют некоторую энергию и предприимчивость, однако взаимная неприязнь великих итальянских городов – Венеции, Генуи и Пизы – не дает им возможности сотрудничать. На самом деле, как узнал епископ Жак, франкам Утремера вовсе не нужен никакой крестовый поход. Два десятилетия мира увеличили их материальное благополучие. После смерти Саладина мусульмане не были склонны к воинственности, ибо возросший торговый оборот приносил выгоду и им. Товары из внутренних районов заполняли склады на набережных Акры и Тира. Дворец, построенный Жаном Ибелином в Бейруте, был ярким свидетельством возрожденного преуспевания. В Египте с удобством обосновались итальянские колонии. При постоянном росте платежеспособного спроса со стороны Западной Европы у средиземноморской торговли было прекрасное будущее. Но все сильно зависело от сохранения мира.

Однако папа Гонорий считал по-другому. Он рассчитывал, что христианская рать двинется в путь с Сицилии летом 1217 года. Но когда наступило лето и несколько групп французских рыцарей добрались до итальянских портов, корабли их там не ждали. Войско короля Венгрии подошло к Сплиту в Далмации в августе, и там к нему присоединился герцог Леопольд VI Австрийский со своей армией. Фризский флот достиг Португалии лишь в июле, и часть его осталась в Лиссабоне. В октябре остальные корабли подошли к Гаэте – слишком поздно, чтобы отправляться в Палестину, пока не окончится зима. В конце июля папа приказал крестоносцам, собравшимся в Италии и Сицилии, плыть на Кипр, но транспорта им так никто не дал. Наконец в начале сентября герцог Леопольд нашел в Сплите корабль, который обязался доставить его небольшой контингент в Акру. Путешествие заняло у него всего шестнадцать дней. Король Андраш последовал за ним примерно две недели спустя, но местные жители не дали ему больше двух кораблей, поэтому большая часть его армии осталась дожидаться на берегу. Примерно в то же время в Акре высадился король Кипра Гуго с теми войсками, которые сумел собрать.

В том году в Сирии случился неурожай, и прокормить армию, сидевшую без всякого дела, было нелегко. Когда прибыли короли, Жан де Бриенн посоветовал им сразу же начать военную кампанию. В пятницу 3 ноября крестоносцы выступили из Акры и пришли в Изреельскую долину. Хотя их число было не так велико, все же их войско превышало все, что видели в Палестине со времен Третьего похода. Аль-Адиль, узнав о приезде христиан, двинулся в Палестину со своими войсками, однако он не ожидал столь скорого нашествия. Крестоносцы превосходили его в численности, поэтому, когда они направились в Бейсану, аль-Адиль ретировался и послал своего сына аль-Муаззама прикрывать Иерусалим, а сам стал ждать в Аджлуне, готовясь перехватить крестоносцев, если они решат напасть на Дамаск. Он боялся напрасно. Христианской армии прискорбно не хватало дисциплины. Король Жан считал себя главнокомандующим, но австрийские и венгерские войска слушались только на короля Андраша и короля Кипра Гуго, а военные ордена подчинялись только собственным командирам. Бейсан оккупировали и разграбили. После этого христиане бесцельно побрели по Иордании и восточному берегу Галилейского моря, обогнули Капернаум и вернулись через Галилею в Акру. Главным образом они занимались тем, что присваивали реликвии. Король Андраш с восторгом заполучил один из кувшинов, из которых пили вино на свадьбе в Кане Галилейской[34]34
  Где, по Новому Завету, Христос превратил воду в вино. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Король Жан был этим недоволен и решил сам отправиться в поход с целью уничтожить крепость, возведенную мусульманами на горе Фавор. Ни Гуго, ни Андраш не пошли вместе с ним, а военных орденов он дожидаться не стал. Его первая атака на крепость 3 декабря провалилась, хотя гарнизон фактически был готов сдаться. Когда же два дня спустя подошли ордена, состоялась вторая попытка штурма, но так же безрезультатно. И снова армия отступила в Акру.

Около Нового года отряд венгров, вопреки советам местных и без одобрения своего короля, решил совершить вылазку в долину Бекаа и практически весь погиб в буране при переходе через Ливан. Между тем король Андраш отправился вместе с королем Гуго в Триполи, где Боэмунд IV, бывший князь Антиохийский, недавно потерявший свою первую жену Плезанс Эмбриако, праздновал свадьбу с сестрой Гуго Мелисендой. Там 10 января Гуго скоропостижно скончался, оставив кипрский трон восемнадцатимесячному мальчику Генриху при регентстве вдовы Алисы Иерусалимской. Король Андраш вернулся в Акру и объявил, что уезжает в Европу. Он выполнил свой обет. К своей коллекции реликвий он недавно добавил еще и голову святого Стефана. Пора возвращаться домой. Патриарх Иерусалимский молил его остаться и даже угрожал, но все напрасно. Андраш повел свои войска на север через Триполи и Антиохию в Армению, а оттуда с охранной грамотой от сельджукского султана добрался в Константинополь. Его поход не дал никаких результатов[35]35
  Андраш также заполучил голову святой Маргариты, правые руки святых Фомы и Варфоломея и часть Ааронова жезла.


[Закрыть].

Леопольд Австрийский остался на Востоке. Ему не хватало денег и пришлось занять пятьдесят тысяч безантов у Гвидо Эмбриако из Джебейля, но он был готов и дальше служить Кресту. Король Жан воспользовался его помощью, чтобы укрепить Кесарию, пока тамплиеры и тевтонские рыцари занимались строительством огромной крепости в Атлите, чуть севернее Кармеля, – Шато-Пелерен, или Замок паломников. Тем временем аль-Адиль разрушил свой форт на горе Фавор. Он был слишком уязвим и не оправдывал средств на содержание.

26 апреля 1218 года первая половина фризского флота прибыла в Акру, а две недели спустя – другая, перезимовавшая в Лиссабоне. Стало известно, что вскоре последуют и французские крестоносцы, собравшиеся в Италии. Король Жан немедленно созвал совет, чтобы решить, как наилучшим образом использовать новоприбывших. Тут же вспомнили, что король Ричард советовал напасть на Египет, да и Латеранский собор также упоминал Египет как основную цель крестового похода. Если выгнать мусульман из долины Нила, они не только лишатся своей богатейшей провинции, но и не смогут держать флот в Восточном Средиземноморье, как и Иерусалим, если направить на него одновременные атаки со стороны Акры и Суэца. Располагая фризскими кораблями, крестоносцы получили в свои руки средство для нанесения мощного удара по дельте Нила. Без колебаний они решили, что первой их целью должен стать порт Дамиетты, который был ключом к Нилу.

Султан аль-Адиль уже состарился и надеялся провести последние годы жизни в покое. Он тревожился за северные владения. Его племянник аз-Захир Халебский умер еще в 1216 году и оставил преемником ребенка аль-Азиза, регентствовал при котором евнух Тогрил. Брат аз-Захира, старший сын Саладина аль-Афдаль, вышел из своего отшельничества в Самосате и предъявил претензии на наследство, а на помощь себе позвал конийского султана сельджуков Кей-Кавуса. Анатолийские сельджуки в то время находились в зените своей силы. Византия сошла со сцены, а император Никеи был слишком занят войной с франками, чтобы тревожить их. Данишмендиды угасли. Их туркменские подданные осели и завели упорядоченную жизнь, и на полуостров возвращалось благополучие. В начале 1218 года Кей-Кавус и аль-Афдаль вошли на территорию Халеба и направились к столице. Регент Тогрил, зная, что аль-Адилю грозит крестовый поход, обратился к двоюродному брату его юного господина аль-Ашрафу Иракскому, третьему сыну аль-Адиля. Аль-Ашраф разгромил армию сельджуков возле Бизаа, аль-Афдаль ушел в Самосату, а правитель Халеба вынужден был признать аль-Ашрафа своим верховным владыкой. Но сельджуки оставались серьезной угрозой до смерти Кей-Кавуса в следующем году, как раз когда он собирался вмешаться в спор за наследство в Мосуле. Это позволило аль-Ашрафу консолидировать свои силы и стать опасным соперником для братьев на юге.

Аль-Адиль, как видно, до последнего надеялся, что франки не совершат такой глупости и не нарушат мир. Его сын аль-Малик аль-Камиль, наместник Египта, разделял его надежды. Аль-Камиль поддерживал прекрасные отношения с венецианцами, с которыми подписал торговый договор в 1208 году. В 1215 году в Египте насчитывалось не менее трех тысяч европейских купцов. Внезапное прибытие в том же году в Александрию двух западных сеньоров с вооруженными силами напугало власти, и они временно взяли под арест всю колонию европейцев. Но добрые отношения восстановились. В 1217 году наместник радушно встретил новое венецианское посольство. Бессмысленные брожения крестового похода 1217 года не произвели впечатления на мусульман. Теперь же им не верилось, что им что-то угрожает.

В праздник Вознесения 24 мая 1218 года армия крестоносцев под командованием короля Жана погрузилась в Акре на фризские корабли и отправилась в Атлит забрать дополнительные запасы. Через несколько часов корабли снялись с якоря, но ветер стих. Лишь немногим удалось уйти с якорной стоянки и доплыть до Египта. Они прибыли к устью Нила у Дамиетты 27-го числа и бросили якоря в ожидании товарищей. Какое-то время солдаты не отваживались высадиться, поскольку с ними не было командиров. Но 29 мая, когда никто так и не появился, архиепископ Никосии Евсторгий уговорил их признать командующим Симона II, графа Саарбрюккена, и высадиться на западном берегу устья. Они выгрузились почти без помех, и операция уже почти закончилась, как на горизонте показались паруса главного крестоносного флота. Вскоре корабли подошли к гавани, и король Жан, герцог Австрийский и великие магистры трех военных орденов ступили на берег.

Дамиетта лежала в 2 милях (около 3 км) вверх по течению на восточном берегу, а с тыла ее защищало озеро Манзала. Как показал опыт франков 1169 года, результативно атаковать город можно было только с суши. Как в 1169 году, чуть ниже города реку перегораживала цепь – от восточного берега до башни на островке близ западного берега, чем был заблокирован единственный судоходный путь, а за цепью пролегал лодочный мост. Крестоносцы сделали эту башню своей первой целью.

Когда мусульмане поняли, что крестоносцы все же намерены атаковать Египет, аль-Адиль спешно набрал армию в Сирии, а аль-Камиль пошел с основной египетской армией на север из Каира и стал лагерем у Аль-Адильи, в нескольких милях южнее Дамиетты. Но у него не хватало людей и кораблей, чтобы атаковать позиции христиан, хотя башню он все же укрепил. Первый серьезный штурм форта, состоявшийся в конце июня, ни к чему не привел. Тогда Оливер фон Падерборн, будущий историк кампании, предложил прибегнуть к новой военной хитрости, за которую заплатили он сам и его соотечественники. Это была башня, построенная на двух связанных вместе кораблях, ее обтянули кожей и оснастили приставными лестницами. Теперь форт можно было атаковать и с реки, и с берега.

В пятницу 17 августа в христианской армии прошел торжественный молебен. Неделю спустя, после полудня 24 августа, начался штурм. Примерно через сутки в ходе яростного боя крестоносцам удалось установиться на крепостных валах, и они хлынули в форт. Гарнизон бился до тех пор, пока в живых не осталось всего сто человек, и тогда они сдались. В форте нашли громадную добычу, и победители соорудили небольшой лодочный мост, чтобы перенести ее на западный берег. Потом они разбили цепь и разломали лодочный мост поперек главного канала, так что их корабли смогли проплыть по нему и подойти к самым стенам Дамиетты.

Аль-Адиль был болен, когда несколько дней спустя в Дамаск добрались вести о падении форта. Незадолго до этого ему сообщили, что его сын аль-Муаззам взял и уничтожил Кесарию, но потрясение от известий из Дамиетты оказалось для него слишком сильным. Он умер 31 августа в возрасте около семидесяти пяти лет[36]36
  Ибн аль-Асир говорит, что аль-Адилю было шестьдесят пять, а ибн Халликан – что семьдесят три.


[Закрыть]. Сафадин, как звали его крестоносцы, не отличался выдающимися качествами своего брата и в своих отношениях с племянниками, сыновьями Саладина, показал, что ему не чуждо и вероломство, и коварство. Однако он сохранил империю Айюбидов и проявил себя способным, терпимым и миролюбивым правителем. К христианам он всегда относился с добротой и уважением, чем заслужил и сохранял их восхищение и почтение. В Сирии его сменил младший сын аль-Муаззам, а в Египте – старший сын аль-Камиль.

Этот провал оказался для мусульман совсем не так сокрушителен, как боялся аль-Адиль. Если бы христиане не остановились и сразу же атаковали Дамиетту, вполне возможно, они одержали бы победу. Но после захвата форта они колебались и решили подождать подкреплений. Многие фризы вернулись по домам, но поплатились за дезертирство и погибли в великом наводнении, которое затопило Фрисландию через день после их приезда. Затем стало известно, что давно уже запланированная папой экспедиция наконец выступила из Италии. Она продвигалась с постоянными проволочками. Но в конце концов папа Гонорий смог ценой двадцать тысяч серебряных марок снарядить флот для доставки войск, которые больше года просидели в Бриндизи. Во главе их он поставил кардинала Пелагия, кардинала церкви Святой Луции.

Примерно в то же время двое французских дворян – Эрве, граф Неверский, и Гуго де Лузиньян, граф де Ла Марш, вели переговоры с генуэзцами насчет кораблей, которые бы доставили на Восток контингент французских и английских крестоносцев. Хотя граф Неверский был известен как плохой сын церкви, папа позволил ему заплатить за транспорт с налогом в двадцатую часть из доходов духовенства во Франции. К двум графам в Генуе присоединился архиепископ Бордо Гийом II и епископы Парижа, Лана и Анжера и несколько сеньоров помельче, а также графы Честер, Арундел, Дерби и Винчестер. Папа послал кардинала Робера де Курсона в качестве духовного руководителя флотилии, но не наделил его правами легата.

Кардинал Пелагий и его рыцари прибыли в христианский лагерь в середине сентября. Пелагий был испанцем, человеком весьма предприимчивым и опытным в административных делах, но на редкость недипломатичным. Ему уже поручали утрясти вопрос с греческими церквями в Латинской империи Константинополя, но он только сумел внушить им еще большую ненависть к Риму. Его прибытие в Дамиетту сразу же вызвало осложнения. Жан де Бриенн был общепризнанным вождем похода. В предыдущие годы его лидерство оспаривалось королями Венгрии и Кипра, но один уехал, а второй умер. Пелагий считал, что как легат он единственный может стоять во главе христианской рати. Слишком сильно было в ней соперничество между контингентами из разных народов. Только представитель папы мог удержать их в узде. Он привез с собой новость о том, что юный император Запада Фридрих II обещал последовать вскоре с имперской армией. После его прибытия, разумеется, именно он станет верховным главнокомандующим. Но до той поры Пелагий не собирался выслушивать приказы короля Жана, который в конце концов числился королем только благодаря уже покойной жене.

В октябре аль-Малик аль-Камиль получил достаточно подкреплений, чтобы предпринять попытку атаковать лагерь крестоносцев с флотилии, отправленной по реке. Нападение отразили главным образом благодаря энергичному руководству короля Жана. Через несколько дней мусульмане построили мост через Нил чуть выше города. Пелагий организовал набег во время строительства, но напрасно, однако аль-Камиль, возведя мост, не стал переводить по нему армию на другой берег. Вместо этого он снова атаковал крестоносцев с воды. Удар был яростным, но запоздалым. К тому времени уже успел прибыть первый контингент французских крестоносцев и повести оборону. Вторая волна атаки добралась до края лагеря, но мусульман отбросили в реку, где многие утонули.

После того как в конце октября прибыла вся английская и французская армия, наступило затишье. Смерть аль-Адиля отсрочила помощь, которую аль-Камиль ожидал из Сирии. Теперь он же дожидался, пока к нему подойдет армия, обещанная ему братом аль-Муаззамом. У христиан были свои трудности. Они прорыли канал от моря до реки выше мусульманского моста, но не смогли заполнить его водой. В ночь 29 ноября шквальный северный ветер погнал волны с моря, которое хлынули поверх невысокой полосы земли, на которой располагался их лагерь. Все палатки залило водой, все запасы промокли. Несколько кораблей погибло, часть отнесло в лагерь мусульман. Лошади утонули. Когда наводнение спало, повсюду валялась рыба разных сортов – деликатес, от которого, по словам Оливера фон Падерборна, все бы с радостью отказались. Чтобы не допустить повторения этого, Пелагий приказал быстро построить мол. Все обломки и остатки, даже рваные паруса и лошадиные туши, пошли в дело, чтобы поднять его как можно выше. Единственным плюсом наводнения было то, что канал наполнился и христианские корабли смогли пройти вверх по реке.

Едва только христиане восстановили лагерь, как армию поразила сильная эпидемия. Ее жертвы страдали от лихорадки, у них чернела кожа. Болезнь унесла по меньшей мере шестую часть солдат, включая и кардинала Робера де Курсона. Уцелевшие ослабели и пали духом. Затем последовала необычайно суровая зима. Христианам повезло, что мусульмане тоже страдали от болезни и холода.

В первые дни февраля 1219 года Пелагий решил, что боевой дух войска можно поднять, только заняв его каким-нибудь полезным делом. В субботу 2 февраля он убедил христиан выступить и атаковать мусульман. Но зарядил такой ливень, что в двух шагах ничего не было видно, и им пришлось вернуться. В следующий вторник в лагере стало известно, что султан и его армия отступают. Крестоносцы по мосту бросились в Аль-Адилью и увидели, что лагерь опустел. Они отразили вылазку, совершенную гарнизоном из Дамиетты, заняли Аль-Адилью и таким образом полностью отрезали город.