Текст книги "Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]"

Глава XIX
КРАСНАЯ КНИЖКА

Суббота, 16 апреля, полдень

Профессор был явно взволнован, когда мы в полдень вошли в библиотеку. Он сидел в кресле, спиной к окну, на столе перед ним стояла рюмка его великолепного портвейна.

– Я ожидал вас, Маркхэм, – сказал он раньше, чем мы успели заговорить. – Нечего притворяться. Смерть Друккера не была случайностью. Я сознаюсь, что был склонён не считаться с безумными выводами по поводу смертей Робина и Спригга, но, как только Пайн сообщил мне подробности падения Друккера, я понял, что за этими смертями скрывается определённый план: всякая случайность исключается. Вы это знаете так же, как и я; в противном случае вы не пришли бы ко мне.

– Совершенно верно, – Маркхэм сел в кресло напротив профессора. – Перед нами труднейшая проблема. Кроме того, миссис Друккер умерла от потрясения сегодня ночью.

– Это божья милость, – помолчав, заговорил старик. – Хорошо, что она не пережила его, рассудок её помутился бы окончательно.

– За исключением убийцы, вы последний видели Друккера живым, и нам хотелось бы знать, что вы можете сообщить о том, что произошло сегодня ночью?

Профессор кивком головы выразил согласие.

– Друккер пришёл ко мне после обеда, где-то около восьми часов. Парди обедал у нас, и Друккер был недоволен его присутствием, злобно настроен против него. Арнессон безобидно подтрунивал над Друккером, что рассердило его ещё больше. Так как я знал, что Друккеру хочется поговорить со мной о решении сложной задачи, я предложил ему прогуляться вместе по парку…

– Вы долго гуляли? – спросил Маркхэм.

– Нет. Произошёл неприятный инцидент. Мы дошли почти до того самого места, где был убит несчастный Спригг. Мы простояли там около получаса, когда появился Парди. Он остановился поговорить с нами, но Друккер был так с ним резок, что он повернулся и пошёл домой в том же направлении, в каком пришёл. Друккер был очень подавлен, и я предложил отложить нашу беседу. Он обиделся и сказал, что ещё не хочет идти домой. Тогда я распрощался и пошёл к себе.

– Вы говорили об этом эпизоде с Арнессоном?

– Я не видел Сигурда по возвращении. Он, вероятно, уже лёг спать.

Когда мы поднялись, чтобы проститься, Ванс как будто случайно, спросил:

– Не можете ли вы сказать, где обыкновенно хранится ключ от двери, ведущей в переулок?

– Об этом я ничего не знаю, сэр, – сердито сказал профессор, но потом прибавил более мягко: – Как будто я припоминаю, что он обыкновенно висел на гвозде у двери в стрелковой комнате.

***

От профессора мы пошли прямо к Парди. Он принял нас тотчас же в своём кабинете. Манеры его были натянуты и даже резки. Предложив нам сесть, он остался стоять.

– Известно ли вам, м-р Парди, – начал Маркхэм, – что м-р Друккер упал со стены в парке в десять часов вечера, вскоре после разговора с вами?

– Утром я узнал об этом несчастном случае, – Парди заметно побледнел. – Большое несчастье! Вы говорили с профессором Диллардом? Он ведь был с Друккером…

– Да, да, мы прямо от профессора, – перебил его Ванс. – Он сказал, что у вас с Друккером сложились натянутые отношения.

Парди медленно подошёл к своему столу и сел.

– Друккер был почему-то недоволен моим присутствием у Диллардов, когда пришёл к ним после обеда, и не смог скрыть своего раздражения. Но, зная его хорошо, я старался не замечать этого. Вскоре профессор позвал его прогуляться.

– Вы ведь недолго оставались там после их ухода?

– Около четверти часа. Арнессон был утомлён, и я тоже решил пройтись. На обратном пути я пошёл не по аллее, а свернул на дорожку и наткнулся на профессора и Друккера, которые разговаривали, стоя у края стены. Не желая показаться невежливым, я на минуту остановился, но Друккер, бывший в невозможном настроении, стал говорить мне дерзости. Я повернулся и пошёл назад к 79-й улице, перешёл аллею и пришёл домой.

– Вы не останавливались на тротуаре?

– Я присел у выхода на 79-ю улицу и выкурил папиросу.

Когда мы вышли на улицу, из парадной двери диллардовского дома нас окликнул Арнессон и вышел нам навстречу.

– Только что услышал печальное известие. Я пришёл из университета немного раньше, и профессор сообщил мне, что вы отправились говорить с Парди. Узнали что-нибудь? – И не дожидаясь ответа, продолжал: – Вот каша-то! И никаких нитей!

– Ариадна ещё не смилостивилась над нами, – ответил Ванс. – Вы не посланник с Крита?

– Неизвестно. Допрашивайте.

Ванс повёл нас к воротам в стене и остановился на стрельбище.

– Вернёмся к Друккерам: вероятно, вы займётесь погребением?

– Да! Но на похоронах я не буду. Тяжёлое это зрелище – похороны. Но Белл и я присмотрим за всем. Леди Мэй, наверно, оставила завещание, надо его найти. Кстати, где женщины прячут свои завещания?

Ванс остановился у подвальной двери диллардовского дома и вошёл в стрелковую комнату. Осмотрев дверь, он вернулся к нам на стрельбище.

– Ключа там нет. А вы ничего о нем не знаете, м-р Арнессон?

– Вы говорите о ключе от деревянных ворот?.. Не имею никакого представления. Сам я никогда не хожу по переулку, гораздо проще выходить через парадную дверь. Да и никто не ходит здесь, насколько я знаю. Несколько лет тому назад Белл замкнула дверь, чтобы кто-нибудь не забрался и не получил стрелы в глаз. Я говорил ей, чтобы она не мешала залезать сюда: так им и надо, пусть не интересуются стрельбой из лука!

* * *

Мы вошли в дом Друккера через чёрный ход. Белл Диллард и миссис Менцель хлопотали на кухне.

– Хэлло, сестричка, – приветствовал её Арнессон. Его развязный тон пропал. – Трудная работа для такой девочки. Иди-ка домой, а я приму командование на себя. – И, взяв её отечески за руку, повёл к двери.

Она немного сопротивлялась и посмотрела на Ванса.

– М-р Арнессон прав, – кивнул тот головой. – Но разрешите раньше задать один вопрос. Вы всегда держите ключ от ворот в переулок на гвозде в стрелковой комнате?

– Всегда. Да разве его нет там?

Арнессон ответил со своей шутовской иронией.

– Пропал! Исчез! Чрезвычайно трагично! Верно, какой-нибудь коллекционер ключей бродил вокруг дома. – Когда девушка ушла, он подмигнул Вансу. – Но причём тут, ради всего несвятого, заржавевший ключ?

– Может быть, и ни при чем, – беспечно сказал Ванс. – Пойдёмте в гостиную, там удобнее. – Он прошёл через переднюю. – Расскажите нам, что вы знаете о сегодняшней ночи?

Арнессон сел в кресло у окна и вынул трубку.

– О сегодняшней ночи?.. Ну вот, Парди пришёл к обеду, это у него вошло в привычку по пятницам. Затем Друккер, в муках творчества своей новой книги, пришёл выкачать из профессора все что можно, и присутствие Парди разозлило его. Профессор предупредил бурю, уведя Друккера на свежий воздух. Парди болтался здесь минут пятнадцать, пока я делал нечеловеческие усилия, чтобы не заснуть. Затем он смилостивился и ушёл, а я просмотрел несколько работ и отправился в постель. А как трогательное поэтическое произведение объясняет смерть Друккера?

– Никак, – ответил Ванс, – но оно не лишено интереса. Вы слышали, когда вернулся профессор?

– Слышал ли? – засмеялся Арнессон. – Когда он шаркает больной ногой, стучит палкой и сотрясает перила, нельзя усомниться в его возвращении. Сегодня ночью он был необыкновенно шумен.

– Какой же следует вывод о дальнейшем развитии событий?

– Я ещё не совсем посвящён в детали. Профессор не был слишком красноречив. Друккер упал со стены, как «Горбун» из детской книжки, вчера около десяти часов вечера и найден сегодня утром. Но при каких обстоятельствах скончалась леди Мэй? Что её потрясло?

– Убийца взял ключ Друккера и тотчас же по совершении преступления пришёл сюда. Миссис Друккер застала его в комнате сына. По словам кухарки, слышавшей все с лестницы, между ними произошло объяснение, и миссис Друккер умерла от разрыва сердца.

– И таким образом избавила джентльмена от неприятности убить её.

– Это, кажется, ясно, – согласился Ванс. – Но причина прихода убийцы не выяснена. Может быть, вы найдёте объяснение?

Арнессон задумчиво дымил своей трубкой.

– Непостижимо, – наконец сказал он тихо. – У Друккера не было ни ценностей, ни компрометирующих документов. Ни в какие тёмные дела он не вмешивался… Никакой причины забираться в его комнату я не вижу.

– А что это за теория, над которой работал Друккер?

– О, великая вещь. Она произвела бы революцию в физике, прославила бы его. Жаль, что он ушёл, не закончив её.

– Не знаете ли вы случайно, где он держал результаты своих вычислений?

– В записной книжке с неприкрепленными листиками, все в виде таблиц, все пронумеровано, везде указатели. Методичный и аккуратный во всем был человек.

– Вы знаете, как выглядит эта книжка?

– Конечно, он столько раз мне её показывал. Гладкий, красный кожаный переплёт, тонкие желтоватые листки: на переплёте вытеснено золотом его имя.

– Где может находиться теперь эта книжка?

– Или в ящике его стола, или на письменном приборе в спальне. Днём он работал в кабинете, но когда он увлекался какой-нибудь проблемой, то работал и день, и ночь. В спальне у него стоял письменный прибор; он тотчас же записывал свои мысли, как только его посещало вдохновение, а утром уносил записи в кабинет. Настоящая машина в смысле систематичности.

Ванс лениво смотрел в окно все время, пока говорил Арнессон. Казалось, он даже и не слушал описания привычек Друккера, но вдруг он с томным видом повернулся лицом к Арнессону.

– Может быть, – растягивая слова, сказал он, – вы сходите наверх и принесёте мне книжку Друккера? Поищите и в кабинете, и в спальне.

Мне показалось, что Арнессон как будто колеблется. Но потом он быстро встал. – Хорошая идея. Такой важный документ не должен находиться без присмотра. – И он вышел из комнаты.

В маленькой гостиной была напряжённая атмосфера, пока мы ожидали возвращения Арнессона.

Через десять минут он появился. Пожал плечами и протянул пустые руки.

– Пропала! – возвестил он. – Осмотрел все и не нашёл. – Он бросился в кресло и снова закурил свою трубку. – Понять не могу… Может быть, он её спрятал!

– Может быть, – пробормотал Ванс.

Глава XX
НЕМЕЗИДА

Суббота, 16 апреля, час дня

Мы договорились встретиться в шахматном клубе. У Маркхэма было назначено совещание с полицейским комиссаром на три часа. Ванс и я пошли после ленча на выставку картин, а потом на концерт. Когда мы очутились на Пятой авеню, уже начало темнеть, и Ванс приказал шофёру ехать в шахматный клуб, где Маркхэм ждал нас к чаю.

– Чувствую себя таким юным, простым, наивным, – мрачно жаловался Ванс. – Мимо прошло множество событий, задуманных так хитро, что я никак не могу в них разобраться. Это меня так обескураживает, так смущает. Мне это не нравится, утомляет меня. – Он тяжело вздохнул и хлебнул чаю.

– Твои горести меня не трогают, – ответил Маркхэм. – Вот если бы ты перенёс такие мучения, как я…

– Не сердись, пожалуйста, – остановил его Ванс. – Волнения, страсти не приведут нас к решению этой задачи. Надежда только на мозг. Будем спокойны и рассудительны. – Он стал серьёзен. – Преступление доведено до совершенства. Никаких руководящих нитей. Но все-таки… все-таки что-то пытается пробиться наружу. Неясный голос пытается что-то сказать и не может. Уже много раз я испытывал присутствие напряжённой силы, которая, как невидимый призрак, старается подействовать на меня, не обнаруживая своей сущности.

Маркхэм безнадёжно вздохнул.

– Очень утешительно. Не обратиться ли к медиуму?

– Что-то мы проглядели, – продолжал Ванс, не обращая внимания на насмешку. – Попробуем привести все хоть в какой-то порядок.

Аккуратность – вот что нам надо. Первое – убит Робин. Следующее – Спригг застрелен. Потом миссис Друккер испугана чёрным епископом. Дальше – Друккер сброшен со стены. Вот четыре эпизода в этой вакханалии убийств. Три из них были строго обдуманы, но подбросить к дверям миссис Друккер чёрного епископа убийца был вынужден и сделал это без подготовки.

– Пожалуйста, будь яснее.

– Милый мой, тот, кто принёс чёрного епископа, действовал в целях самозащиты. Неожиданная опасность угрожала дальнейшему развитию предпринятой им кампании, и он прибегнул к этому средству, чтобы предотвратить её. Перед самой смертью Робина Друккер вышел из стрелковой комнаты и устроился в беседке во дворе, откуда он мог видеть стрелковую комнату. Немного позже он услышал, что кто-то говорит с Робином в комнате. Он пошёл домой, а в это время тело Робина было выброшено на стрельбище. Миссис Друккер видела это и в то же время видела, вероятно, и сына. Она вскрикнула: очень естественно, не правда ли? Друккер услышал крик, о чем он потом сообщил нам, стараясь установить своё alibi. Убийца почувствовал, что миссис Друккер что-то видела, но что именно, он не знал. В полночь он отправился в её комнату, чтобы заставить её молчать, и захватил с собой чёрного епископа, рассчитывая оставить его у её тела как подпись. Но дверь оказалась запертой, и он положил чёрного епископа с наружной стороны как предупреждение, что она должна молчать под страхом смерти. Он знал, что бедная женщина подозревала своего сына.

– Почему же Друккер не сказал нам, кого он видел в стрелковой комнате?

– Вероятно, потому, что бывшее там лицо он не мог представить себе как преступника. Возможно, он так и сказал и этим подписал свой приговор.

– Допустим, что теория правильна. Куда же она нас ведёт?

– К единственному эпизоду, который не был обдуман заранее. А когда преступление подготовлено недостаточно хорошо, всегда найдёшь слабое место в деталях. Заметьте, пожалуйста, что во время совершения каждого из трех преступлений любое из лиц, участвовавших в этой в драме, могло присутствовать. Ни у кого не было alibi. Все было искусно рассчитано: убийца выбирал такое время, когда актёры, так сказать, уже ожидали выхода. Но этот полуночный визит! Это – совсем другое дело. Уже не было времени для того, чтобы придумать совершённый ряд обстоятельств, опасность была близка. И что же получилось? Только Друккер и профессор были дома в полночь. Арнессон и Белл Диллард вернулись домой в половине первого. Парди от двенадцати до часу сидел за шахматной доской. Теперь Друккер исключён… Каков ответ?

– Я должен тебе напомнить, – сердито сказал Маркхэм, – что alibi других лиц не поколеблены.

– Хорошо, хорошо, – и Ванс стал спокойно пускать клубы дыма к потолку. Потом он посмотрел на часы и быстро встал.

– Ещё нет шести часов. Вот когда Арнессон может быть нам полезен. Пойдём, уничтожим alibi Парди.

Через полчаса мы сидели с профессором и Арнессоном в диллардовской библиотеке.

– Мы пришли по не совсем обыкновенному делу, – объяснил Ванс, – но оно может оказать громадное влияние на следствие. – Он открыл бювар и достал оттуда лист бумаги. – Просмотрите этот документ, м-р Арнессон. Это копия с официальной записи партии Рубинштейна и Парди.

Арнессон взял бумагу и с удовольствием стал её рассматривать.

– Ага! Бесславный отчёт о поражении нашего друга Парди?

– Что это ещё за выдумки? – презрительно спросил профессор.

– М-р Ванс думает, что из этого можно кое-что извлечь.

– Глупости! – Профессор налил себе ещё рюмку портвейна и погрузился в чтение, совершенно игнорируя нас.

Арнессон углубился в записи.

– Вот странно. Игра в общем продолжалась два часа тридцать минут для белых, то есть для Парди, и три часа тридцать две минуты для чёрных. Отсюда вытекает, что после перерыва белым потребовалось лишь сорок пять минут, тогда как чёрным понадобился час и тридцать четыре минуты.

Ванс кивнул.

– Правильно. Игра продолжалась два часа и девятнадцать минут, от одиннадцати часов вечера до девятнадцати минут второго ночи. Но попробуем докончить партию: мне хотелось бы знать ваше мнение о ней.

Арнессон тотчас же пошёл к шахматному столику и выложил из ящика шахматные фигуры.

– Ого, не хватает чёрного епископа. Когда же я получу его обратно? Но ничего, он здесь не нужен, он уже обменён. Он расставил фигуры, сел и стал изучать положение.

– Мне не представляется положение Парди безнадёжным, – заметил Ванс.

– Мне тоже. Не могу понять, почему он проиграл. Посмотрим! – Он взял лист с записями и сделал несколько ходов; через короткое время он издал радостное восклицание. – Ага, вот так Рубинштейн! Умно и тонко. Насколько я знаю Рубинштейна, эта комбинация потребовала много времени. Он ведь медлителен!

– Вероятно, обдумывание этой комбинации и привело к такому несоответствию во времени, – заметил Ванс.

– Несомненно, оно и заняло все эти сорок пять минут.

– А как вы думаете, в котором часу воспользовался Рубинштейн этими сорока пятью минутами? – спросил Ванс.

– Посмотрим… – Он долго вычислял и наконец сказал: – Обдумывание заняло время между половиной двенадцатого и половиной первого.

– Из любопытства, – продолжал Ванс, – я разыграл всю игру до мата, может быть и вы, м-р Арнессон, сделаете то же самое. Интересно было бы выслушать ваше мнение.

Арнессон несколько минут изучал позицию. Потом он поднял глаза на Ванса. Лицо его расплылось в улыбке.

– Я понимаю, в чем дело. Вот так позиция! В пять ходов чёрные выигрывают! Почти неслыханный финал. Парди был побит чёрным епископом! Невероятно!

Маркхэм нахмурился с видом глубокого недоумения.

– Вы находите необыкновенным, что один епископ решил партию? – спросил он Арнессона.

– Я не помню подобной комбинации! Именно с Парди это случилось. Начинаю верить в Немезиду. Двадцать лет Парди возился с епископом и погиб с ним!

Через несколько минут мы простились и пошли по направлению к Вест-авеню, где наняли такси.

– Не удивительно, Ванс, – говорил по дороге Маркхэм, – что Парди побледнел, когда ты сказал, что чёрный епископ разгуливал в полночь. Вероятно, он подумал, что ты нарочно бросаешь ему в лицо ошибку всей его жизни, чтобы оскорбить его.

– Может быть, – сонно ответил Ванс. – Чертовски забавно, что епископ был его злым роком все эти годы. Такие неудачи действуют на самые сильные умы, вызывают жажду мести.

– Трудно представить себе Парди в роли мстителя, – возразил Маркхэм. – А почему ты так заинтересовался расхождением во времени? Не вижу, чтобы визит к Арнессону продвинул нас хоть сколько-нибудь вперёд.

– Это потому, что ты не знаком с привычками шахматистов. Во время такой партии игрок не сидит за столом, пока его противник обдумывает свой ход. Он разгуливает по комнате, рассматривает развешенные по стенам картины, выходит на воздух, разговаривает с дамами, пьёт воду, а иногда и ест. На последнем шахматном турнире маэстро в комнате было четыре стола, и всегда по крайней мере три стула были не заняты. Парди нервный человек. Он не мог бы спокойно высидеть, пока Рубинштейн обдумывал свои ходы.

Ванс закурил папиросу.

– Маркхэм, разбор Арнессоном этой партии установил тот факт, что у Парди около полуночи было три четверти часа свободного времени.

Глава XXI
МАТЕМАТИКА И УБИЙСТВО

Суббота, 16 апреля, 8 часов 30 минут вечера

За обедом мы не говорили о нашем деле, но когда уселись в укромном уголке клубного зала, Маркхэм вернулся к больному месту.

– Не нахожу, – начал он, – чтобы слабый пункт в alibi Парди сколь-нибудь помог нам. Невыносимое положение ещё усложнилось.

– Да, – вздохнул Ванс, – печален, жалок наш мир. С каждым шагом мы все больше запутываемся. А самое удивительное в этом деле то, что истина стоит перед нами, а мы её не видим.

– Но у нас нет оснований даже подозревать кого-нибудь.

– Ну, я бы этого не сказал. Преступление совершено математиком; весь пейзаж усеян математиками.

В течение следствия ни разу не было названо имя предполагаемого преступника, но каждый из нас в глубине души был уверен, что один из тех, с кем мы мирно беседовали, был убийца. Мысль эта была столь отвратительная, что мы инстинктивно избегали выражать её словами.

– Преступление совершено математиком? – повторил Маркхэм, – а мне кажется, что эта серия бессмысленных убийств совершена вырвавшимся на свободу маньяком.

Ванс покачал головой.

– Преступник более чем здоров умственно, и поступки его гнусно логичны и точны.

– Как могут сочетаться эти убийства на тему сказок с математическим умом? – спросил Маркхэм.

Ванс приступил к анализу дела, который свёл все события и всех действующих лиц в один фокус. Точность этого анализа была через несколько дней доказана с потрясающей ясностью.

После продолжительного молчания Маркхэм спросил:

– Почему Парди, если считать его виновным, взял Арнессонова чёрного епископа, а не принёс фигуру из клуба, где отсутствие её было бы не замечено?

– Мы не знаем достаточно точно мотивов преступления, чтобы ответить на этот вопрос. Да и какие у нас доказательства его виновности? Каковы бы ни были наши подозрения, мы не можем предпринять ни одного шага против него. Если бы мы даже знали, что, без сомнения, он – убийца, мы все-таки были бы совершенно беспомощны… Я уже говорил тебе, Маркхэм, мы имеем дело с умом необычайной остроты, который вычисляет все вероятности, обдумывает каждый шаг. У нас только одна надежда: найти слабое место в комбинациях убийцы.

– Завтра же утром, – решительно заявил Маркхэм, – я прикажу Хэсу заняться alibi Парди. Если мы допросим всех зрителей игры, то у нас к полудню будет двадцать свидетелей против, а если ещё нам удастся найти кого-нибудь, кто действительно видел Парди близ друккеровского дома в полночь, у нас получится весьма серьёзная косвенная улика.

– Да, – согласился Ванс, – у нас была бы точка отправления. Парди, наверно, затруднился бы объяснить, почему он очутился за шесть кварталов от клуба во время партии с Рубинштейном именно в то время, когда к дверям миссис Друккер был подброшен чёрный епископ… Непременно прикажите Хэсу и его помощникам заняться вопросом об alibi Парди. Это будет шагом вперёд.

Но не пришлось отдавать такого приказания сержанту. Ещё не было и девяти часов, когда на следующее утро Маркхэм явился к Вансу с известием, что Парди совершил самоубийство.