Текст книги "Злой гений Нью-Йорка [Дело Епископа]"

Глава XVI
ТРЕТИЙ АКТ

Со вторника, 12 апреля, до субботы, 21 апреля

После ленча Маркхэм и Хэс продолжили странствия по городу. Им предстоял тяжёлый день. У Маркхэма накопилось множество текущей работы, а сержанту к следствию о Робине прибавилось ещё дело Спригга. Вечером в половине восьмого было неофициальное совещание с участием Хэса и инспектора Морана, но хотя оно и затянулось до полуночи, ничего существенного из этого не получилось.

Следующий день тоже не принёс ничего, кроме разочарований. Пришло донесение от капитана Дюбуа, что на присланном Хэсом револьвере не оказалось отпечатков пальцев. Капитан Хагедорн установил, что выстрел в Спригга был сделан именно из этого револьвера. Человек, карауливший дом Друккера, провёл спокойную ночь. Миссис Друккер оказалась в саду в начале девятого утра, а в половине десятого через парадную дверь вышел Друккер и просидел за чтением два часа в парке.

Прошло ещё два дня, к следствию ничего не прибавилось. Газеты старались перещеголять друг друга в риторике.

Ванс заходил к профессору Дилларду, к Арнессону, два раза был в шахматном клубе у Парди, который вёл себя вежливо, холодно-сдержанно. Не входил ни в какие сношения ни с Друккером, ни с миссис Друккер, а когда я спросил, почему он игнорирует их, он ответил: – Теперь от них не узнаешь правды; оба чрезвычайно напуганы. Пока у нас нет определённых улик, не стоит их допрашивать, может выйти не лучше, а хуже.

Несомненная улика была получена на следующий день из самого неожиданного источника. Ею отмечено начало последней фазы нашего следствия, – такой ужасной, потрясающей душу трагедии, такой невероятной жестокости и чудовищного юмора, что и теперь, через много лет, мне хочется верить, что это был фантастический, отвратительный кошмар.

В пятницу после полудня Маркхэм с отчаяния созвал опять совещание, в четыре часа мы все, включая инспектора Морана, собрались в кабинете следователя. Арнессон был необыкновенно молчалив и внимательно слушал все, что говорилось. Он как будто умышленно избегал высказывать своё мнение.

Мы заседали уже около получаса, когда тихо вошёл секретарь и положил перед Маркхэмом бумагу. Маркхэм заглянул в неё и нахмурился. Через минуту он подписал два печатных бланка и передал их Свэкеру.

– Заполните их и передайте Бену, – приказал он. Когда секретарь вышел, он объяснил нам причину перерыва: – Сперлинг прислал записку с просьбой переговорить со мною: пишет, что у него есть на то важные причины.

Через десять минут был введён Сперлинг. Он приветливо улыбнулся Маркхэму, кивнул Вансу. Маркхэм пригласил его сесть, Ванс предложил папиросу.

– Я хотел поговорить с вами, м-р Маркхэм, об одной вещи, которая, может быть, вам поможет… – начал он. – Помните, когда вы меня спросили, куда пошёл м-р Друккер из стрелковой комнаты, я ответил, что помню только, что он вышел через подвальную дверь… За последние дни у меня было много времени для размышления, и я кое-что вспомнил… Одно из этих воспоминаний относится к м-ру Друккеру, вот почему я и захотел повидаться с вами. Сегодня днём мне представилось, что я снова в стрелковой комнате и разговариваю с Робином. И вдруг в моем уме промелькнуло нечто. Я вспомнил, что когда я выглянул в окно, чтобы узнать, какова погода для моей поездки, то увидел в беседке за домом м-ра Друккера…

– В котором часу это было? – быстро спросил Маркхэм.

– За несколько секунд перед моим уходом на станцию.

– Так вы предполагаете, что м-р Друккер вместо того, чтобы уйти со двора, пошёл в беседку и пробыл там, пока вы не ушли?

– Как будто так, сэр.

– Вы вполне уверены в том, что вы видели его?

– Да, сэр. Я теперь отчётливо помню это.

– Вы могли бы поклясться, – спросил серьёзно Маркхэм, – зная, что жизнь человека может зависеть от вашего показания?

– Да.

Когда увели заключённого, Маркхэм посмотрел на Ванса.

– Это как будто даёт нам некоторую опору.

– Да. Показание кухарки не имело цены. Друккер просто отрицал его. Теперь мы вооружены по-настоящему.

– Мне кажется, – начал Маркхэм после некоторого молчания, – что сейчас у нас достаточно данных против Друккера. Он был на диллардовском дворе за несколько секунд до того, как был убит Робин. Он легко мог видеть, как уходил Сперлинг, и, так как сам только что вышел от профессора, то знал, что никого нет дома. Миссис Друккер уверяет, что она никого не видела из окна, хотя вскрикнула в момент смерти Робина, а потом испугалась, когда мы пришли допрашивать Друккера. Она даже назвала нас «врагами». Я полагаю, что она видела, как сын возвращался домой тотчас же после того, как тело Робина было вынесено на стрельбище. Друккера не было в его комнате, когда был убит Спригг, и оба, мать и сын, изо всех сил старались скрыть этот факт. Многие из его поступков чрезвычайно подозрительны. Мы узнали также, что он имеет пристрастие к детским играм. Очень возможно, что он, как сказал доктор Барстед, спутал фантазию с действительностью и совершил преступления в момент временного помешательства. Формулу Римана он какими-то безумными ассоциациями связывал со Сприггом, потому что при нем Арнессон и Спригг обсуждали её. Что же касается записок Епископа, то они тоже находятся в связи с его сумасбродными играми: детям всегда хочется одобряющих слушателей, когда они выдумывают новую форму забавы. То, что он выбрал слово «епископ» для подписи, может быть, есть результат его интереса к шахматной игре. Это предположение подтверждается появлением шахматного епископа у дверей его матери. Возможно, он боялся, что она видела его в то утро, и таким способом хотел дать ей понять, что она должна молчать. Он легко мог захлопнуть дверь на крыльцо изнутри, без ключа и создать впечатление, что принёсший епископа вышел через заднюю дверь. Ему было легко взять епископа из библиотеки в тот вечер, когда Парди разбирал партию.

Маркхэм был точен и обстоятелен, он перебрал все улики против Друккера. Долгое молчание последовало за его ответом.

– Может ты и прав, Маркхэм. – сказал Ванс, – но моё главное возражение против твоего resume состоит в том, что очень уж тут все просто. Ум, задумавший эти гнусные убийства, слишком изощрён, чтобы запутаться в сети косвенных улик. У Друккера поразительные умственные способности, кроме того, совершенно ясно что Друккер, если он и невиновен, знает что-то, имеющее прямую и тесную связь с преступлениями. И моё скромное мнение – мы должны во что бы то ни стало добиться от него этих сведений. Показание Сперлинга дало нам толчок в этом направлении. М-р Арнессон, каково ваше мнение?

– У меня нет никакого мнения, – ответил Арнессон, – я посторонний зритель, но мне трудно заподозрить бедного Адольфа в такой низости.

Хэс предложил тотчас же приступить к действию.

– Если только у него есть что сказать, так он заговорит, как только его возьмут под стражу.

– У нас весьма тяжёлое положение, – заговорил тихим голосом инспектор Моран. – Нельзя допускать ошибки. Если потом окажется, что не Друккер является преступником, а кто-то другой, то мы станем просто посмешищем.

Ванс посмотрел на Маркхэма.

– Почему сначала не допросить его? Может быть, и удастся убедить его открыть свою душу.

Маркхэм нервно дымил сигаретой. Затем обратился к Хэсу:

– Приведите сюда Друккера завтра в девять часов утра.

На этом совещание закончилось.

***

Было туманное утро, когда мы приехали к следователю. Ни Друккера, ни Хэса ещё не было.

Ванс уселся в комфортабельное кожаное кресло и закурил.

– Я чувствую себя в приподнятом настроении сегодня, – сказал он. – Если Друккер расскажет нам то, что мы ожидаем, мы окончим это ужасное дело.

Только он замолчал, как Хэс ворвался в кабинет.

– Ну, сэр нам не удастся допросить Друккера сегодня! – в отчаянии крикнул он. – Он упал со стены в Риверсайдском парке и сломал себе шею. Его нашли только в семь часов утра…

Маркхэм посмотрел на него.

– Это верно? – спросил он недоверчиво.

– Я был там, пока не убрали труп.

– Что же вы узнали?

– Да там нечего было узнавать. Ребятишки в парке нашли его труп около семи часов утра. Ребят там куча, сегодня ведь суббота. Местный полицейский вызвал полицейского врача. Доктор сказал, что Друккер упал со стены около десяти часов вечера и мгновенно умер. Стена в этом месте – против 76-й улицы – на тридцать футов возвышается над детской площадкой.

– Миссис Друккер предупреждена?

– Нет. Я сказал, что сам позабочусь об этом, но решил, что сначала зайду сюда.

– Не вижу, что мы тут можем сделать, – уныло заявил Маркхэм.

– Следовало бы известить Арнессона, – сказал Ванс. – Честное слово, Маркхэм, это дело – настоящий кошмар. На Друккера была вся наша надежда, но он падает со стены… – он вдруг остановился: – Горбун упал со стены!.. Горбун!

Он медленно повернулся к Маркхэму и сказал с трудом узнаваемым голосом:

– Ещё одна безумная мелодрама… На этот раз детская загадка.

– Это, конечно, нелепо, – объявил Маркхэм. – Дружище, этот случай поразил твой разум. Предоставь это дело мне и сержанту, мы к этому привыкли, а сам поезжай куда-нибудь отдохнуть. Может быть, в Европу?

– Верно, верно… Я сдаюсь. Почти на наших глазах разыгран третий акт этой ужасной трагедии, а мы до сих пор ещё ничего не открыли!

В эту минуту в комнату заглянул Свэкер и заговорил с сержантом.

– Кинан из газеты «Уорлд» хочет вас видеть.

Маркхэм бистро обернулся:

– Ведите его сюда скорее!

Вошёл Кинан и подал сержанту письмо.

– Ещё billet doux[5]5
  Любовная записка (фр.)


[Закрыть], получена сегодня утром.

Хэс вскрыл письмо. Я сразу же узнал бумагу и бледно-синие буквы крупного шрифта. В письме было следующее:

Раз горбун наш сел на стену

Бух! И грохнул, как полено.

Никто спасти его не мог

Ни глас царя, ни ратный рог.

А внизу была знакомая подпись прописными буквами:

ЕПИСКОП.

Глава XVII
СВЕТ ВСЮ НОЧЬ

Суббота, 16 апреля, 9 часов 30 минут

Когда Хэсу удалось выпроводить Кинана, в комнате несколько минут царило молчание. Епископ снова взялся за свою омерзительную работу.

Ванс, мрачно шагавший по комнате, дал, наконец, выход своему волнению.

– Дьявольское дело, Маркхэм… квинтэссенция зла. Дети в парке в свободный день, мечтающие, играющие, верящие в свои выдумки… и вдруг эта страшная ошеломляющая действительность… Да понимаете ли всю гнусность? Эти дети находят Горбуна, их Горбуна, с которым они играли, мёртвым у подножия стены.

Он постоял у окна, весенний свет оживлял серые камни города.

– Но не надо быть сентиментальным, – с принуждённой улыбкой обратился он к нам, – разум слабеет.

– Чем скорее и энергичнее мы примемся за дело, тем лучше!

Этот призыв вывел нас из апатии. Маркхэм по телефону поговорил с инспектором Мораном, и они условились передать дело Друккера Хэсу. Потом он потребовал протокол вскрытия. Сержант ожидал приказаний.

– Вашим людям было приказано установить наблюдение за домами Дилларда и Друккера. Вы говорили с кем-нибудь из наблюдателей? – спросил Маркхэм.

– У меня не было времени, сэр, да я, кроме того, думал, что это несчастный случай. Но я приказал им не уходить, пока я не вернусь.

– Что же сказал врач?

– Только то, что это похоже на несчастный случай, и что уже прошло десять часов с момента смерти.

Ванс спросил:

– Говорил он о проломленном черепе?

– Он говорил, собственно, что череп проломлен, как у Робина и Спригга.

– Несомненно. Техника убийцы проста. Он наносит своим жертвам удар по черепу, оглушает или убивает их, а потом придаёт им положения, соответствующие той роли, которая им назначалась в этой гнусной игре. Друккер, вероятно, стоял у края и смотрел вниз. Был туман, и он неясно видел окружающее, вдруг удар по голове, и Друккер бесшумно валится через парапет.

– Меня злит, – сердито сказал Хэс, – что наблюдатель Гилфойл, поставленный мною позади дома Друккера, не донёс мне, что Друккера всю ночь не было дома. Как вы полагаете, сэр, не лучше ли нам сейчас же поговорить с ним?

Маркхэм согласился. Хэс отдал приказ по телефону, и через десять минут явился Гилфойл. Хэс набросился на него, как только он вошёл.

– В котором часу Друккер ушёл из дому вчера вечером?

– Около восьми, сейчас же после обеда.

– Куда он пошёл?

Он вышел через заднюю дверь, прошёл по стрельбищу и через стрелковую комнату вошёл в дом Дилларда.

– Просто посидеть?

– Как будто так, сержант. Он проводит много времени у Дилларда.

– А в котором часу он вернулся?

Гилфойл беспокойно задвигался.

– Похоже на то, что он совсем не возвращался, сержант.

– Не возвращался? – жёлчно переспросил Хэс. – После того, как он сломал себе шею, конечно, ему было не до возвращения домой!

– Я хотел сказать, сержант…

– Вы хотите сказать, что Друккер, с которого вы не должны были спускать глаз, отправился в восемь часов к Дилларду, а вы уселись в беседке и задремали… В котором же часу вы проснулись?

Гилфойл вспыхнул.

– Я не спал всю ночь. То, что я не видел, как этот молодец вернулся домой, не значит, что я не караулил.

– Почему же вы не позвонили мне, что он развлекается где-то в городе?

– Я думал, что он вернулся через парадную дверь.

– Слишком много думаете, мозг-то у вас не очень утомлён?

– Послушайте, сержант, мне ведь не было приказано ходить следом за Друккером. Вы велели мне караулить дом и следить, кто в него входит и выходит, а при малейшем шуме вломиться в дом. Друккер ушёл к Диллардам в восемь часов, и я не сводил глаз с окон его дома. Около девяти часов кухарка идёт наверх и зажигает свет в своей комнате. Через полчаса свет гаснет. Потом около десяти часов свет появляется в комнате Друккера…

– Что такое?

– Да вы же слышите! В десять часов в комнате Друккера зажигается свет, и я вижу движущуюся тень. Спрашиваю вас, сержант, вы не были бы уверены, что Горбун вернулся домой через парадную дверь?

– Может быть, – согласился Хэс. – А вы уверены, что это было в десять часов?

– Я не смотрел на часы, но уверен, что это было около десяти часов.

– А когда свет погас в комнате Друккера?

– Он горел всю ночь. Друккер ведь не обращает внимания на время; уже два раза у него и раньше был свет до утра.

– Это понятно, – раздался ленивый голос Ванса. – Вчера он решал трудную задачу. Но скажите, а в комнате миссис Друккер тоже был свет?

– Как всегда. Старая дама на всю ночь оставляет свет в своей комнате.

– Кто-нибудь наблюдал за парадной дверью Друккера сегодня ночью? – спросил Маркхэм.

– Только до шести часов. Наш человек следит за домом Друккера весь день, но он оканчивает дежурство в шесть часов, когда Гилфойл становится на свой пост за домом.

– А на каком расстоянии от двери в переулок вы стояли ночью? – спросил Ванс.

– Может быть, на расстоянии сорока или пятидесяти футов.

– И между вами и переулком была железная решётка и ветви деревьев?

– Да, сэр. Вид был несколько закрыт, если вы на это намекаете.

– Возможно ли из дома Дилларда выйти и вернуться через эту дверь так, чтобы вы не заметили?

– Может быть, сэр, – согласился сыщик, – особенно, если малый не хотел, чтобы я его видел. Было туманно и темно, шум с Риверсайдской аллеи заглушал его шаги, если он был достаточно осторожен.

Когда Гилфойл был отпущен, Ванс дал выход своему недоумению.

– Дьявольски сложная ситуация. Друккер зашёл к Диллардам в восемь часов, а в десять был сброшен со стены. Записка, принесённая Кинаном, была проштемпелёвана в одиннадцать часов вечера, значит, она была отпечатана до преступления. Епископ заранее обдумал свою комедию и приготовил заметку в газеты. Поразительная дерзость! Возможно только одно допущение: убийца в точности знал все, что касалось Друккера, знал даже то, что произойдёт между восемью и девятью часами вечера.

– Насколько я понял, – сказал Маркхэм, – твоя теория заключается в том, что убийца вошёл и вышел через переулок между большими домами!

– У меня нет никакой теории. Я спросил о переулке, чтобы убедиться, что никто не проходил через него в парк, кроме Друккера. В таком случае навязывается гипотеза, что убийца прошёл в парк по этому переулку и таким образом ускользнул от наблюдения.

– Если этот путь был доступен для убийцы, то совершенно неважно, кого видели вместе с Друккером, – мрачно заметил Маркхэм.

– Совершенно верно. Тот, кто инсценировал этот фарс, мог смело войти в парк на глазах у сыщика или тихонько пробраться туда через переулок.

– Но что меня особенно сбивает с толку, – продолжал Ванс, – это свет в комнате Друккера в течение всей ночи. Он загорелся почти в то мгновение, кода бедный малый упал в пропасть. Гилфойл говорил ещё, что он видел ночью тень. – Он остановился. – Вы, вероятно, знаете, сержант, был ли ключ от парадной двери в кармане у Друккера, когда его нашли?

– Не знаю, но сейчас же могу узнать. – И он заговорил во телефону. Через несколько минут он повесил трубку. – Никакого ключа при нем не найдено.

Ванс сильно затянулся и медленно выпустил дым.

– Я начинаю думать, что Епископ стянул ключ у Друккера и ночью, после убийства, проник в его комнату. Невероятно, но все допустимо в этом фантастическом деле. Думаю, что когда мы узнаем мотивы этих убийств, мы поймём и причину ночного визита.

Маркхэм вынул шляпу из шкафа.

– Пойдёмте туда.

Но Ванс не двинулся с места.

– Знаешь, Маркхэм, мне кажется, что следует прежде всего повидаться с миссис Друккер. Может быть, она и откроет нам то, что таится в глубинах её мозга. Возьмём с собой Барстеда и поедем к ней.

Мы тотчас же вышли, заехали за Барстедом и явились в дом Друккеров. Нам отворила миссис Менцель, по лицу которой мы догадались, что она знает о смерти Друккера. Ванс спросил:

– Миссис Друккер знает?

– Нет ещё, – дрожащим голосом ответила она. – Мисс Диллард заходила около часа тому назад, но я сказала, что барыня вышла. Случилось несчастье…

– Какое несчастье, миссис Менцель?

– Не знаю, к завтраку она не спустилась…

– Когда вы узнали о происшествии?

– Почти в восемь. Газетчик сказал мне о Друккере.

– Не бойтесь, – утешал её Ванс, – с нами доктор, и мы обо всем позаботимся.

Мы подошли к комнате миссис Друккер, Ванс постучался. Ответа не было – комната оказалась пустой.

Не говоря ни слова, мы вернулись в переднюю. Одна из двух дверей вела в спальню Друккера. Ванс отворил её, не постучав. Свет, о котором говорил Гилфойл, не был погашен.

Ванс остановился на пороге. Маркхэм быстро отступил. На узкой постели лежала миссис Друккер, совершенно одетая. Лицо её было пепельно-бледным, глаза закрыты, руки прижаты к груди.

Барстед быстро подошёл и наклонился над ней. Прикоснувшись к ней раза два, он выпрямился и медленно покачал головой.

– Скончалась, может быть, ещё вечером. – Он снова нагнулся над телом и стал производить осмотр. – Она уже много лет страдала хроническим нефритом, атеросклерозом и гипертрофией сердца… Она умерла тогда же, когда и Друккер – около десяти…

– Естественной смертью? – спросил Ванс.

– Несомненно.

– Никаких признаков насилия?

– Никаких. Совершенно ясный, типичный случай.

Глава XVIII
СТЕНА В ПАРКЕ

Суббота, 16 апреля, 11 часов утра

Когда доктор положил тело миссис Друккер на кровать и прикрыл его простынёю, мы опять спустились вниз.

– С научной точки зрения совершенно правильно говорить о естественной смерти от потрясения, – сказал Ванс, – но наша ближайшая задача – найти причину потрясения. Очевидно, оно связано со смертью Друккера. Быстро повернувшись, он вошёл в гостиную. Миссис Менцель сидела там же, где он её оставил. Ванс подошёл к ней и ласково сказал:

– Ваша барыня умерла ночью от разрыва сердца. Хорошо, что она не пережила своего сына.

– Gott gebe ihr die ewige Ruh![6]6
  Дай Боже ей вечный покой!


[Закрыть] – набожно прошептала Мендель. – Ja, так лучше…

– Смерть наступила в десять часов. – Вы не спали в это время, миссис Мендель?

– Я не спала всю ночь, – испуганным голосом сказала она.

– Скажите нам, что вы слышали сегодня ночью?

– Кто-то приходил сюда.

– Да, кто-то приходил около десяти часов через парадную дверь. Вы слышали?

– Нет, но когда я легла, я слышала голоса в комнате м-ра Друккера.

– Разве раньше вам никогда не случалось слышать голоса в комнате около десяти часов?

– Но слышен был не его голос. У него был высокий голос, а этот был низкий, грубый… Ещё слышался голос миссис Друккер… а она никогда не заходила ночью в комнату сына.

– Как вы могли все так ясно слышать через закрытую дверь?

– Моя комната как раз над комнатой м-ра Друккера.

– Что же вы услышали ещё? – спросил Ванс.

– Сначала похоже было, что барыня плачет. Потом мне показалось, что она смеётся… А дальше мне показалось, что барыня говорит какие-то стихи…

– Вы бы их узнали, если бы опять услышали? Не эти ли?

«Раз горбун наш сел на стену,

Бух! И грохнул, как полено».

– Bei Gott, das sind diselben.[7]7
  Ей Богу, эти самые.


[Закрыть] – Опять выражение ужаса появилось на её лице.

– Слышали вы ещё что-нибудь?

– Нет. Потом все было тихо.

– Вы не слышали, чтобы кто-нибудь выходил из комнаты м-ра Друккера?

– Через несколько минут кто-то очень тихо открыл и закрыл дверь, и я услышала шаги в передней.

– Ну, все кончилось, миссис Менцель, – сказал Ванс успокоительно, – вам больше нечего бояться. Теперь мы можем сделать некоторые догадки о том, что произошло здесь вчера ночью. Убийца взял у Друккера ключ и вошёл через парадную дверь. Зная, что комната миссис Друккер находится в задней части дома, он рассчитывал пробраться в комнату Друккера, исполнить задуманное и уйти незамеченным тем же путём. Но миссис Друккер услышала и пошла в комнату сына. Дверь могла быть приоткрыта, она увидела пришельца и узнала его. Она вошла в комнату и спросила, что ему надо. Он мог ей ответить, что пришёл известить её о смерти сына – вот причина её стонов и истерического смеха. Но это была лишь временная игра. Он обдумывал, как её убить! Он не мог допустить, чтобы она вышла живой из комнаты. Может, он ей это и сказал, – помните, «говорил сердито»? А потом он рассмеялся. Он терзал её в порыве безумного эгоизма, он рассказал ей всю правду, а она могла лишь повторять: «О Боже! О Боже!». Может, он вспоминал Горбуна; для своей чудовищной шутки он не мог найти лучшего слушателя. Она, в припадке ужаса, повторяла стишки, но сердце не выдержало потрясения, она упала поперёк кровати. Он понял, что случилось, и спокойно ушёл.

– Самое непонятное в трагедии сегодняшней ночи – почему этот человек приходил сюда после убийства Друккера, – сказал Маркхэм.

Ванс задумчиво курил.

– Попросим Арнессона разъяснить нам этот пункт. Может быть, он и прольёт кое-какой свет.

– Да, очень может быть, – присоединился Хэс. – Но ведь тут было несколько человек, которые могли бы многое объяснить.

Маркхэм остановился перед сержантом и спросил:

– А сколько их было? Приведите их завтра ко мне. Как они были расставлены?

– Их было трое, сэр, кроме Гилфойла. Эмери было приказано следить за Парди; Сниткин был поставлен на Риверсайдской аллее у 75-й улицы, чтобы наблюдать за домом Друккера. Хеннеси стоял на 75-й улице возле Вест-авеню. Они ведь все ждут у того места, где был найден Друккер, я сейчас их приведу.

Через пять минут он вернулся с тремя сыщиками. Маркхэм первым вызвал Сниткина. Вот результаты его показаний:

Парди вышел из дому в 6 часов 30 минут и пошёл прямо к Дилларду. В 8 часов 30 минут Белл Диллард, в вечернем туалете, села в такси и поехала по Вест-авеню. (Арнессон вышел вместе с нею и усадил её, а потом сейчас же вернулся домой).

В 9 часов 15 минут профессор Диллард и Друккер вышли из диллардовского дома и медленно пошли по Риверсайдской аллее, перешли её у 74-й улицы и свернули на дорожку для верховой езды.

В 9 часов 30 минут Парди вышел из диллардовского дома, пошёл по аллее и повернул в город.

Немного позже десяти профессор один вернулся, перейдя через аллею у 74-й улицы.

В 10 часов 20 минут Парди вернулся домой по той же дороге, по какой ушёл.

Белл Диллард была доставлена домой в 12 часов 30 минут в лимузине, наполненном молодёжью.

Затем докладывал Хеннеси, но его сведения только подтвердили то, что сказал Сниткин.

Эмери сообщил:

– Днём Парди долго был в шахматном клубе и вернулся домой около четырех часов. Потом в половине седьмого он пошёл к Дилларду и оставался там до половины десятого. Когда он вышел оттуда, я пошёл за ним. Пройдя по аллее до 79-й улицы, он вошёл в верхний парк…

– Не пошёл ли он по дорожке, на которой был убит Спригг?

– Он должен был пойти по ней. В этом месте нет другого пути наверх.

– Далеко он ушёл?

– Нет, он остановился на том месте, где убили Спригга, а потом тем же путём пошёл назад и свернул в малый парк, где находится детская площадка. Он медленно шёл вдоль дороги для верховой езды и, когда проходил по верху стены, натолкнулся на старика и Друккера, которые разговаривали, опершись на балюстраду.

– Вы говорите, что встретили профессора и Друккера на том самом месте, откуда потом Друккер свалился вниз? – спросил Маркхэм.

– Да, сэр. Парди остановился поговорить с ними, а я пошёл дальше. Когда я проходил мимо них, Друккер сказал: «Почему вы сегодня не играете в шахматы?». И мне показалось, точно он был недоволен, что Парди остановился, и намекнул ему, что он лишний. Я шёл дальше по стене до 74-й улицы, где растут деревья, под которыми можно спрятаться…

– Вы хорошо могли оттуда видеть Парди и Друккера? – прервал его Маркхэм.

– По правде говоря, сэр, я совсем не мог их видеть. Спустился туман, а в этой части парка нет ни одного фонаря. Но я рассчитал, что Парди скоро дойдёт до меня и стал ждать его.

– Ведь было около десяти часов?

– Полагаю, сэр, без четверти десять.

– Был кто-нибудь ещё на дорожке в это время?

– Я не видел никого. Туман всех заставил сидеть дома. Вот именно потому, что кругом никого не было, я и ушёл так далеко вперёд. Парди не дурак, и я уж подметил, что он раза два посмотрел на меня, точно подозревал, что я выслеживаю его.

– Сколько времени прошло, пока вы снова его увидели?

– Плохо я рассчитал сегодня ночью, – сознался он, осклабясь. – Парди должен был идти назад тем же путём и перейти аллею у 79-й улицы; через полчаса, а может и позже, я увидел, что он идёт домой с угла 75-й улицы.

– Но, если вы были у входа в парк с 74-й улицы до четверти одиннадцатого, вы должны были видеть профессора Дилларда. Он вернулся домой около десяти часов по этой дороге, – заметил Ванс.

– Так точно, я его видел. Я уже минут двадцать ожидал Парди, когда профессор один прошёл мимо меня, перешёл через аллею и пошёл домой. Я подумал, что Парди и Горбун все ещё разговаривают, и не вернулся назад, чтобы проверить.

– Как я представляю себе, минут через пятнадцать после того, как профессор прошёл мимо вас, вы увидели, что Парди возвращается домой в обратном направлении?

– Так точно, сэр. Потом, конечно, я снова занял свой пост на 75-й улице.

– Вы понимаете, Эмери, – значительно сказал Маркхэм, – что пока вы ожидали на 74-й улице, Друккер упал со стены?

– Да, сэр. Но ведь вы не порицаете меня? Нелёгкое дело наблюдать за человеком в туманную ночь, на открытой дороге, где ничто не может прикрыть вас. Приходится пользоваться всякими случайностями и хорошо рассчитывать, чтобы не попасться.

– Я прекрасно понимаю трудность вашего положения, – сказал Маркхэм, – и не порицаю вас.

Сержант отпустил сыщиков. Он, очевидно, был недоволен их донесениями.

– Чем дальше, тем более скользким становится это дело, – проворчал он.

– Тише, сержант, – остановил его Ванс. – Не позволяйте мрачному настроению овладевать вами. Когда Парди и профессор дадут показания о том, что произошло, пока Эмери стоял под деревьями на 74-й улице, мы сумеем связать воедино отдельные части расследования.

Белл Диллард вошла в это время в переднюю через чёрный ход. Она увидела, что мы в гостиной, и пришла туда же.

– Где леди Мэй? – спросила она. – Час тому назад я заходила сюда, и Грета сказала мне, что она вышла. Теперь её нет в её комнате.

Ванс встал и предложил ей свой стул.

– Миссис Друккер умерла сегодня ночью от разрыва сердца. Миссис Менцель боялась пустить вас наверх.

Несколько минут девушка сидела молча. Потом у неё на глазах выступили слезы.

– Может быть, она узнала об ужасном случае с Адольфом?

– Возможно, но пока ещё не вполне ясно, что произошло здесь сегодня ночью. Доктор Барстед полагает, что она скончалась в десять часов вечера.

– Почти в то же время, что и Адольф, – тихо сказала девушка. – Что-то странное есть в его смерти.

– Что вы подразумеваете, мисс Диллард? – спросил Ванс.

– Я и сама не знаю… – подавленно ответила она. – Ещё только вчера миссис Друккер говорила со мной об Адольфе и… о стене.

– Что же она говорила? – спокойнее обыкновенного спросил Ванс, но я чувствовал, что каждый нерв в его теле напряжён до крайности.

– Вчера мы гуляли с миссис Друккер по дорожке над детской площадкой – она любит смотреть оттуда, как Адольф играет с детьми, – и долго стояли, перегнувшись через каменную балюстраду. Около Адольфа собралась группа детей, он показывал им игрушечный аэроплан. Дети обращались с ним как с равным. Леди Мэй очень этим гордилась и была весела. Она следила за ним сияющими глазами, а потом сказала мне: «Дети не боятся его, хотя он и горбун. Они и называют его „Горбуном“, он их старый друг из детской книжки. Бедный мой Горбун! Это моя вина, я его уронила, когда он был маленьким…» – голос девушки дрогнул, и она приложила к глазам платок. – А потом она задрожала и отодвинулась от стены. Я спросила её, в чем дело, она ответила испуганным голосом: «Белл, вдруг Адольф упадёт со стены, как настоящий Горбунчик!». Я и сама испугалась, но принудила себя улыбнуться и назвала её безрассудной. Она покачала головой и так взглянула на меня, что дрожь пробежала по мне. «Я не безрассудна, – сказала она, – разве не убит стрелою из лука Кок-Робин и не застрелен из маленького ружья Джонни Спригг здесь в Нью-Йорке ?» – девушка со страхом посмотрела на нас.

– Да, так случилось, – согласился Ванс. – Но не нужно впадать в мистицизм. Воображение миссис Друккер работало ненормально. – А вы, мисс Диллард, – спросил он небрежно, – не передали случайно кому-нибудь свой вчерашний разговор с миссис Друккер?

Она с удивлением посмотрела на Ванса.

– Я говорила о нем вчера за обедом.

– Какие же последовали комментарии?

– Дядя сказал, что я не должна проводить столько времени с миссис Друккер, что она не совсем нормальна. М-р Парди согласился с дядей.

– А м-р Арнессон?

– О, Сигурд никогда ни к чему не относится серьёзно.

– М-р Арнессон дома сейчас?

– Он рано утром ушёл в университет и вернётся к ленчу. Я уверена, что он обо всем позаботится. Ведь мы были единственными друзьями Друккеров. Пока я присмотрю, чтобы Грета привела дом в порядок.

Через несколько минут мы попрощались и пошли разговаривать с профессором.