Текст книги "Спорт в пространстве времени и культур"

Участие атлетов различных культурных групп и рас в командных соревнованиях демонстрирует как акт межэтнической солидарности, так и пропаганды толерантности в обществе. Из истории мирового спорта известно немало примеров, когда спорт останавливал войны и превращал заклятых врагов в надежных друзей. В период проведения знаменитых Олимпийских игр в Греции в античные времена прекращались всякие военные конфликты между эллинами, а игры завершались совместной трапезой всех их участников. Аналогичную традицию мы находим и у североамериканских индейцев, народов Кавказа и других культурных групп (Gluckman, 1973: 48–54; Уарзиати, 1987: 9). В некоторых африканских и азиатских сообществах, в Австралии и Новой Зеландии в XVIII–XIX веках европейцы активно пропагадировали различные спортивные игры и состязания с целью отвлечения местных жителей от межплеменных войн и столкновений, установления стабильности на подвластных территориях. Англия в период заката империи, стремясь сплотить британскую нацию, организовывала так называемые «имперские игры» с участием атлетов из метрополии и доминионов. Благодаря активной деятельности колониальной администрации в Нигерии, Индии, ЮАР, Новой Зеландии крикет, футбол, регби, теннис были интегрированы в спортивную культуру местных народов. Позднее некоторые из этих игр стали выражением культурной идентичности, как, например, регби у маори, крикет у индийцев и пакистанцев.

После Второй мировой войны в Африке и Азии под эгидой Международного Олимпийского Комитета (МОК) был проведен ряд крупных региональных олимпиад с целью установления мира и стабильности на Африканском и Азиатском континентах. Спортивные выступления американских теннисистов в Китае и баскетболистов на Кубе во времена холодной войны в 1960–1970-е годы в определенной степени явились началом ослабления военно-политического противостояния США с Кубой и Китаем. А во времена зимней Олимпиады в Нагано в 1998 году США, прислушавшись к призыву МОК, воздержались от проведения военной акции против Ирака в период Олимпийских игр, тем самым символически продемонстрировав всему миру свою приверженность основному принципу античного олимпизма – экехерии.

В современной России футбольные состязания с составом участников разных культур на уровне национальных, региональных и даже дворовых команд (Абдулкаримов, 2013: 19) способствуют формированию толерантного демократического общества. Победы таких команд куда более значимы, чем любые политические лозунги и декларации о патриотизме. Как когда-то в советские годы прославляли советский спорт за рубежом и одновременно поднимали престиж своих народов белорус Сергей Бубка, татарин Ринат Дасаев, осетин Сослан Андиев, казах Серик Конокбаев, узбек Руфат Рескиев и др., так и в современной России поднимают престиж российского спорта представители разных народов, список которых можно долго перечислять.

Наряду с созидательным и конструктивным началом, спорт может выполнять и деструктивные функции, сокрушая целые правящие режимы и порождая освободительные движения. На примере одного только футбола мы можем наблюдать подобные факты во многих регионах мира, в Парагвае, Югославии, Румынии, Иране (Фоер, 2006: 191–192; 204–220). И таких примеров немало. Социальные недовольства, вызванные многомиллиардными инвестициями государств на крупные спортивные мероприятия в условиях мирового кризиса и социальной нестабильности в обществе, стали причиной недовольства населения в самых разных уголках планеты. Как это ни парадоксально, антифутбольные выступления в период подготовки к чемпионату мира по футболу не стали исключением и для Бразилии, страны, где футбол всегда являлся неотъемлемой частью идентичности жителей этого государства (Buruma, 2013: 9).

На фоне глобализации все отчетливее выступают проблемы сохранения самобытности народов и культур, усиливается тенденция возрождения национальных культурных традиций, о чем уже было сказано выше, универсализирующая тенденция развития культуры сопровождается бурным ростом национального самосознания. В значительной степени это проявляется на различных фольклорных праздниках и фестивалях в европейских странах, Америке и Австралии, России и в других регионах бывшего СССР (Абдулкаримов, 2004: 91; Krist, 2005; Мартынов, 2013). Для народов, расселенных дисперсно в различных уголка мира, подобные мероприятия служат сохранению их культурной самобытности и единства. Кельтские фестивали в Ирландии, Всемирные еврейские олимпийские игры «Маккабиады», Всемирные армянские олимпийские игры или татарские сабантуи и т. д. наглядно демонстрируют культурную самобытность и идентичность через подобные мероприятия.

Глобализационные изменения в мире современного спорта вызывают парадоксальные ситуации в процессах идентификации, когда экзотические виды традиционных физических состязаний становятся не только любимым занятием, но и способом самоидентификации западных молодежных субкультур, как, например, бразильское капоэйро, меланезийский банго джамп или полинезийский сёрфинг. И, наоборот, такие современные виды спорта, как футбол, бейсбол, регби, превращаются в традициолнные виды досуга, укрепляющие социальные связи и самосознание этнических меньшинств. Представители любой культуры проявляют свою идентичность через современные состязания, которые, как было отмечено выше, стали национальным достоянием всех народов, вступивших на путь модернизации. Шотландцы и валлийцы в Великобритании демонстрируют свою этничность, выставляя отдельно от англичан свои футбольные команды на международных соревнованиях. В Испании каталонцы выражают свой патриотизм, болея за футбольный клуб «Барселона», в Новой Зеландии маори проявляют свою культурную солидарность игрой в регби. Любой вид современного спорта, как и любая спортивная арена, всегда подспудно являются местом самоутверждения и проявления самости.

Заслуги отдельных выдающихся спортсменов и спортивных команд становятся не только знаменательными событиями в жизни их стран и регионов, но и делают их, в определенной степени, знаковыми фигурами в судьбе народов и этнических групп. Такие спортсмены при жизни становятся символами национальной гордости своих народов, кумирами целых поколений зрителей и болельщиков. В истории известно немало примеров, когда достижения отдельных спортсменов способствовали признанию их этнических групп со стороны окружающих народов. Так было в США и Канаде по отношению к афроамериканцам, индейцам, выходцам из Латинской Америки, китайцам и другим этническим группам; в Турции, Иордании и Сирии – по отношению к выходцам из Северного Кавказа – адыгам, чеченцам. В 1930-е годы игра в футбол способствовала самоутверждению весьма немногочисленной татарской диаспоры в Финляндии. Участие их футбольной команды во второй лиге страны, а некоторых игроков и в сборной Финляндии по футболу, благоприятствовало росту социального статуса татар в глазах финских болельщиков и зрителей. Сегодня для многих иммигрантов на Западе единственный путь к успеху лежит через спорт. Немало подростков из семей иммигрантов во Франции мечтают быть похожими на знаменитого футболиста Зинедина Зидана – потомка иммигрантов из Алжира, точно так же как многие тинейджеры из афроамериканских и китайских семей в США стараются равняться на суперзвезд американского баскетбола Майкла Джордана и Яо Минга.

С каждым годом растет число участников международных соревнований, представляющих различные континенты, культуры, цивилизации, государства, расы и народы. Все активнее дают о себе знать в большом спорте атлеты из Китая, Южной Кореи, Японии, Бразилии, Кении, Турции, стран арабского Востока и т. д. По заключению некоторых исследователей, эпохе доминирования Запада в мире спорта приходит конец (Eichberg, 1984: 102; Maguire, 2012: 363), спорт всецело становится общечеловеческим достоянием. Новейшая стадия глобализации характеризуется, наряду с осознанием целостности человечества, нарастающим «плюрализмом культур» (Robertson, 1992: 59). При этом во многих национальных государствах современные версии мультикультурализма вступают во все большее противоречие с основополагающими положениями западной либеральной демократии относительно взаимоотношений индивида и общества. Спорт, как и культура в целом, является одним из наиболее цивилизованных способов взаимоотношений людей в обществе. Его значительный миротворческий ресурс способствует расширению диалога между людьми доброй воли, невзирая на расу, конфессию, происхождение, а формула «единство в многообразии» как нельзя лучше отражает внутреннюю логику движения культуры спорта в направлении универсальных общечеловеческих ценностей развития.

Абдулкаримов С. А. Спорт и культурная идентичность в обществе: история и современность // Этнографическое обозрение. 2004, № 5. -С. 87–94.

Абдулкаримов С. А. Дворовый футбол как фактор толерантности в условиях Москвы // Тезисы докладов. Х Конгресс этнографов и антропологов России. – М., 2013. – С. 19.

Айзенберг К. Спортсмен // Логос. Философско-литературный журнал. – М., 2006, № 3 (54). – С. 3–22.

Гуревич П. С. Культурология. – М.: Гардарики, 2001.

Дибиров М. А. Народные игры и состязания в дагестанских мужских союзах // Вопросы общественного быта народов Дагестана в XIX – начале XX века. – Махачкала, 1967.

История физической культуры и спорта / Под ред. В. В. Столбова. – М.: ФиС, 1977.

Каппелер А. Россия – многонациональная империя. Возникновение, история, распад. – М.: Традиция – Прогресс-Традиция, 2000.

Карлов В. В. Народы северо-восточной Евразии в XIX и XX вв. – М.: КДУ, 2010.

Кропоткин П. А. Взаимопомощь как фактор эволюции. – М.: Самообразование, 2011.

Кузьмин-Караваев В. Д. Сокольство и идея славянского единения. – СПб., 1912.

Кун Л. Всеобщая история физической культуры и спорта. – М.: Радуга,1982.

Мыльников А. С. Народы Центральной Европы: формирование национального самосознания XVIII–XIX вв. – СПб.: Петрополис, 1997.

Мартынов Л. Молодецкие игры Стонгаспелен // Вокруг Света, 2013, март (2870).

Польша на путях развития и утверждения капитализма: Конец XVII – 60-е гг. XIX в. – М.: Наука, 1984.

Пономарев Н. И. Социальные функции физической культуры и спорта. – М.: ФиС, 1974.

Снесарев Г. П. Традиции мужских союзов в ее позднейшем варианте у народов Средней Азии // Материалы Хорезмской экспедиции. Вып. 7. М., 1963.

Тишков В. А. Очерки теории и политики этничности в России. – М.: Русский мир, 1997.

Уарзиати В. С. Народные игры и развлечения осетин. – Орджоникидзе: Издательство «Ир», 1987.

Фоер Ф. Как футбол объясняет мир. Невероятная теория глобализации. – М.: ЗАО «Олимп-Бизнес», 2006.

Buruma Ian. Football belongs to the People, Not Plutocrats // The Moscow Times. Wednesday, July 17, 2013.

Eichberg H. Olimpic sport: neocolonialism and alternatives // International Review for the Sociology of Sport. 1984, Vol. 19. No. 1. – P. 97–105.

Emancipation through Muscles: Jews and Sport in Europe. By Brenner. Lincoln & London: University of Nebraska Press, 2006.

Firth Raymond. A Dart Match in Tikopia: A Study of the Sociology of Primitive Sport. Oceania, 1930: 64–96.

Gluckman M. Sport and Conflict // Sport in the Modern World – Chances and Problems. – Berlin & New York, 1973. – P. 48–54.

Krist S. Where going back is a step forward. The re-traditionalising of sport games in post-Soviet Buriatia // Sibirica. Journal of Siberian Studies. 2005. Vol. 4. No.1. – P. 104–115.

Lopes Jose Sergio Leite. Class Ethnicity and Color in the making of Brazilian Football // Daedalus. 2000. Vol.129. No. 2. – P. 239–270.

Maguire J. Sport and Globalization // The Handbook of Sport Studies. Ed. by Jay Coakley and Eric Dunning. – London & New York: Sage Publication Company, 2012. – P. 356–359.

Presner T.S. Muscular Judaism. The Jewish Body and the Politics of Regeneration. – London & New York: Routledge: Talor and Francis Group, 2010.

Sport and the Construction of Identities. Proceedings of the XIth International CESH-Congress. Vienna, September 17^th-20^th 2006. By Bettina Kratzmuller et аl. – Vienna, 2007.

Vanstone James W. Point Hope: An Eskimo Village in Transition. – Seattle: University of Washington Press, 1962.

4. Агрессивность в спорте

В современном мире спорт стал достаточно влиятельной силой, способной не только консолидировать, но и разъединять большие группы людей. Известный тезис Олдоса Хаксли, высказанный им в 1930-е годы, что спорт может выполнять как созидательные, так и разрушительные функции в обществе (Huxley, 1937: 187), сегодня в условиях актуализации культурной идентичности в многополюсном и поликонфессиональном мире все чаще подтверждается на практике. В ходе культурной эволюции в разных обществах люди выработали разные способы контроля своих эмоций и страстей, а прямая форма агрессии сменилась различного рода спортивными состязаниями или пассивным их наблюдением. По образному выражению американского социолога Кендалла Блэнчерда, «спортивные отношения стали выражением привилегии, власти и подчинения» (The Anthropology, 1995: 224–225). Случаи немотивированной жестокости на спортивных площадках с каждым годом становятся обыденным явлением. Нередко зрители и болельщики идут на матчи и состязания не ради спортивных зрелищ, а ради драк и потасовок, которые становятся главным стержнем соревнований.

Как показывает история, агрессивные человеческие инстинкты всегда имели социально обусловленный характер и определялись особенностями моральной парадигмы той или иной эпохи и нравами того или иного общества. Начиная с доисторических времен до эпохи Средневековья, войны в представлениях народов являлись «народным промыслом» или актом самозащиты, кровавые смертельные состязания или смертельные поединки воспринимались как ритуальные обряды или, во всяком случае, не более чем зрелища. Древнегреческий спорт, который сегодня так популяризуется в олимпийском движении, начиная со времен барона де Кубертена, по замечанию известного немецкого социолога Норберта Элиаса, был основан не столько на идее справедливой и честной игры, сколько на воинской этике и кодексе чести. В спортивных состязаниях еще не было узаконенных письменных правил, и люди достаточно толерантно относились к кровавым сценам на спортивных площадках, так как сама жизнь была намного жестче и агрессивнее (Элиас, 2001: 272–284).

Обряды инициации, похороны и поминальные тризны, как и календарные праздники, с незапамятных времен сопровождались кровавыми состязаниями с человеческими жертвами в ритуальных целях. Из дошедших до нас источников известно, что еще у древних ацтеков существовала ритуальная командная игра с литым мячом, напоминавшая современный баскетбол. Победителям сохраняли жизнь, проигравших – приносили в жертву богам (Ачер, 2001: 14). Популярные состязания лодок-драконов у китайцев в дни летнего солнцестояния, как и игра в хёрлинг у предков современных ирландцев в календарные праздники, всегда заканчивались увечьями и человеческими жертвами (Эберхард, 1977: 69–74). На похоронах знатных людей у этрусков и римлян устраивались кровавые бои гладиаторов, а у некоторых народов Кавказа еще в недалеком прошлом конные скачки подростков в честь умерших часто сопровождались ритуальной гибелью одного или нескольких соревнующихся. Человеческие жертвы со смертельным исходом не были редкостью и в русской культурной традиции, например, во время кулачных боев на масленицу – по нормам обычного права это не являлось поводом для судебного разбирательства. В народных представлениях подобные явления были связаны с древними языческими традициями славян, согласно которым смерть во время ритуальных праздничных состязаний символизировала своего рода акт жертвоприношения высшим силам природы. Во многих культурах мира столкновение между увядающими силами зимы и бурно возрождающейся весны выражалось в виде культовых состязаний с человеческими жертвами (Фрэзер, 1980: 351). Пролитие крови в календарные праздники ассоциировалось с хозяйственным благополучием общины, а на поминальных и свадебных обрядах служило данью уважения и преданности предкам, символизировало благополучие и жизнеспособность новой семьи.

Вместе с тем проявление инстинктов агрессии и человеческая смерть во время агональных развлечений имеет и рациональное объяснение. Оно является отражением истории и культуры доиндустриальной эпохи, насыщенной социальными конфликтами и войнами, в которых брутальные состязания в виде народных игрищ, рыцарских турниров или просто праздничных драк поддерживали «дух воинственности» и коллективной солидарности и одновременно выступали в качестве регуляции природных инстинктов людей. Агрессивность в средние века, например, в Европе, «носила достаточно открытый необузданный характер», физическая разрядка была естественной потребностью в жизни общества. Как отмечает Ф. Ницше, «современный человек даже не может себе представить, до какой степени жестокость составляла величественную радость древнего человека, примешиваясь как ингредиент почти к каждому его веселью» (Ницше, 1990: 447). По утверждению Норберта Элиаса, жестокость и ее созерцание имели «общественно признанный характер» и, более того, «строение общества даже стимулировало движение в этом направлении, превращая такое поведение в необходимое и целесообразное» (Элиас, 2001: 274).

На Британских островах еще незадолго до промышленной революции массовая игра в мяч, санкционированная традицией и церковью, всегда сопровождалась драками и столкновениями. Как правило, таким конфликтам предшествовали отдельные трения и споры между жителями соседних населенных пунктов, ремесленных гильдий или между женатой и неженатой молодежью, которые возникали до игры. Так называемый «массовый футбол» всегда был знаменательным событием в жизни общины и являлся своего рода ритуалом, который проводился только в праздничные дни, его ждали с нетерпением, чтобы «воздать долги противникам» (Elias, 1972: 116–132). Не исключено, что «массовый футбол» в далеком прошлом имел культовый характер и позднее эволюционировал в состязание двух противоборствующих групп, а еще позднее – в обыкновенное зрелище. Точно так же ритуальные лодочные состязания в китайской культуре или игра в хёрлинг у ирландцев в новейшее время трансформировались в обыкновенные развлечения, став одним из средств аффективной разрядки.

Природа человеческих инстинктов в любой культуре в своей основе остается неизменной в течение тысяч лет. С той лишь разницей, что в процессе культурной эволюции в разных обществах, в той или иной степени, люди учатся контролировать свои эмоции и страсти, а активная прямая агрессия сменяется различного рода состязательными играми или пассивным их наблюдением. Как свидетельствует мировой опыт, степень агрессивности в традиционных и индустриальных обществах отличается как временной, так и культурной дистанцией. В каждой культуре поведение человека мотивируется определенными инстинктами и традициями, выработанными в процессе эволюции. В одних культурах может больше цениться агрессивность и воинственность, в других – кротость, дружелюбие и толерантность. Стандарт агрессивности, как известно, вплоть до сегодняшнего дня не одинаков у разных народов. Но эти различия выглядят незначительными, если сравнивать их с культурами других эпох. «В сопоставлении с боевой яростью абиссинского воина или с темпераментом различных племен эпохи великого переселения народов агрессивность даже самых воинственных наций цивилизованного мира кажется смягченной» (Элиас, 2001: 273).

Одни и те же состязания по степени своей агрессивности в разной культурной среде могут восприниматься по-разному. Так, например, традиционная конная игра «козлодрание» (по-узбекски «улак»; по-казахски «кокпар»; по-киргизски «кок бору»; по-таджикски «бузкаши»), столь популярная у народов Центральной Азии и Афганистана, может вызывать довольно неоднозначную реакцию у представителей других культур, впервые увидевших подобное зрелище. Точно так же, как традиционная валлийская игра в регби своей агрессивностью может шокировать любого неискушенного зрителя-европейца. А испанская коррида в представлениях многих англичан рассматривается как жестокое варварское развлечение, в то время как современный бокс, который имеет английское происхождение, многими испанцами воспринимается как крайне брутальный вид спорта, унижающий человеческое достоинство (Marvin, 1986: 118–135). В некоторых индонезийских школах восточных единоборств, например, полный контакт и предельная жестокость бойцов на арене является изначальной философией и традицией культуры. Любые попытки перевести подобные практики в русло современных спортивных состязаний с их универсальными правилами и защитной экипировкой вызывает довольно негативную реакцию со стороны большинства мастеров-наставников. По их мнению, это выхолащивает духовную основу их стилей и превращает традиционное искусство в обыкновенное запрограммированное шоу, что не соответствует их традиционным представлениям о мужественности и чести (Боевые и спортивные единоборства, 2003: 587–588).

Различные поведенческие стереотипы по отношению к агрессивным спортивным состязаниям порой могут наблюдаться как в близкородственных культурах, так и в одной и той же культурной среде. Так, в коллективном и индивидуальном сознании участников состязаний и зрителей «культура чести» может сохраняться достаточно длительное время и после того, как исчезают предпосылки и условия ее возникновения (Nisbet et al., 1996), что обусловлено не столько природными инстинктами, сколько социальными нормами традиционных поведенческих стереотипов. У народов Памира, Кавказа или Тянь-Шаня и Гималаев участие молодых мужчин в различных состязаниях всегда являлось одной из возможностей проявления мужской отваги, а спортивные победы служили убедительным подтверждением чести и достоинства победителей, что укрепляло их авторитет и уважение в коллективе. У некоторых народов Кавказа состязательные игры воспринимались как настоящие сражения: спортивное мастерство в мирное время, как и воинская доблесть во время войны, одинаково высоко ценились в обществе (Мандзяк, 2002: 142–179). Еще у древних хеттов состязания на праздниках назывались zahhiya («сражаться, воевать») (Ардзинба, 1982: 80), спортивные же победы воспринимались как победы на полях сражений, а поражения – как смерть. В античной Греции военные столкновения между эллинами порой приобретали состязательный характер – заранее устанавливались правила ведения сражения, виды оружия, время и место битвы (Хёйзинга, 2003: 102). Грабительские набеги и войны у кочевых народов были настолько престижными и популярными, что некоторые исследователи в качестве причин агрессии номадов стали рассматривать не столько экономические мотивы, сколько их врожденные инстинкты борьбы и состязания (Першиц, 1994: 129–224).

Интересные наблюдения приводит в своей книге «Становление мужественности: культурные концепты маскулинности» американский антрополог Дэвид Гилмор (Гилмор, 2005). Согласно его утверждениям, в некоторых примитивных обществах одним из способов выражения мужской идентичности являются соревновательные игры и поединки, в которых мужчины подтверждают свой социальный статус. Так, например, у индейцев меинаку в Центральной Бразилии все мужчины племени обязаны принимать участие в ежедневных состязаниях по борьбе. При этом агрессивность воспринимается как естественное мужское начало, а трусость или слабость мужчины на борцовском ковре рассматриваются как его недееспособность, что грозит ему социальным остракизмом со стороны коллектива (там же: 97). Подобные примеры мы можем наблюдать и в русской культурной традиции: неучастие или уклонение от драк и кулачных боев отдельных молодых людей в прошлом считалось позорным и неподобающим чести настоящих мужчин. «Девушка могла потерять парня, забитого в драке, – но она могла потерять его и из-за резкого понижения его социального статуса в случае уклонения от настоящего мужского дела» (Секацкий, 2005: 195–214). В то же самое время в некоторых культурах культивирование агрессивного начала изначально считалось аморальным. В представлениях таитян Полинезии и народности семаи в Центральной Малайзии любая агрессивность греховна и поэтому строго табуирована. Отчасти именно по этой причине в культуре семаи отсутствуют состязания, демонстрирующие поражение, а значит, оскорбление проигравших (Гилмор, 2005: 219). В восточных единоборствах Китая и Японии, согласно буддийской философии, миролюбие всегда преобладает над агрессией, комбинации приемов начинаются не с атакующих, а с защитных действий, целью которых является умелое отражение ударов и возвращение зла, которое исходит от противника. Таким образом, агрессивность людей в значительной степени является результатом сложного взаимодействия между врожденными инстинктами и усвоенными реакциями в процессе эволюции. Спортивная культура различных народов служит убедительным подтверждением этого тезиса.