Текст книги "Прагматика фольклора"

Ядром социального события является выраженное в поступке действие инициатора данного события. В любом событии есть инициатор, всегда кто-то начинает первым, он берет на себя ответственность за начало и совершает действие. Действуя (речевым или неречевым образом), мы изменяем мир и себя, поскольку мы сами – часть этого мира. В рамках лингвистических определений Ю. С. Степанов формулирует это так: «…каждый акт высказывания должен рассматриваться как практика, преобразующая и обновляющая значение (семантику); значение и субъект временно производятся в динамике текста, в дискурсе»[98]98
  Степанов Ю. С. В поисках прагматики: (Проблема субъекта)//Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1981. Т. 40. № 4. Июль-август. С. 330.


[Закрыть].

Социальное событие, рассматриваемое динамически, есть акт преобразования реальности «А», включающей в себя участников социального события и те «значения, ценности и нормы», которые определяют внутреннюю реальность каждого из них, в реальность «А-1». По Ж. Делёзу, «личная неопределенность является не сомнением, внешним по отношению к происходящему, а объективной структурой события, поскольку последнее всегда движется в двух смыслах-направлениях сразу и разрывает на части следующего за ним субъекта»[99]99
  Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С. 15.


[Закрыть].

Принципиально важно, что социальное действие, которое по определению не может быть некоммуникативным, своим результатом имеет не только изменение действий принимающего партнера коммуникации. Результатом социального действия является изменение говорящего, инициатора события, а также всех тех видимых и невидимых наблюдателей, которых данная социокультурная традиция включает в коммуникативный контекст. Все участники события коммуникации объединены общей реальностью прозвучавшего слова. «Независимо от того, – отмечает Ж.-Ф. Лиотар, – молод человек или стар, мужчина он или женщина, богат или беден, он всегда оказывается расположенным на „узлах“ линий коммуникаций… помещенным в пунктах, через которые проходят сообщения различного характера. И даже самый обездоленный никогда не бывает лишен власти над сообщениями, которые проходят через него и его позиционируют…»[100]100
  Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.; СПб., 1998. С. 45.


[Закрыть] Каждый языковой партнер подвергается изменению самого разного рода, в какой бы позиции он ни находился – получателя, отправителя или референта[101]101
  Там же. С. 48.


[Закрыть].

Это определение принципиально отличается от принятого в структурализме, в соответствии с которым изменение адресанта происходит только в случае автокоммуникации: «Если коммуникативная система „я“ – „он“ обеспечивает лишь передачу некоторого константного объема информации, то в канале „я“ – „я“ происходит ее качественная трансформация, которая приводит к перестройке этого Система „я“ – „я“ начинает работать, когда извне подключаются коды, меняющие контекстную информацию»[102]102
  Лотман Ю. М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1973. Вып. 308. С. 229 (Труды по знаковым системам. Т. 6).


[Закрыть].

Социальное событие есть факт изменения социальной реальности. Условием социального события является осуществление социального действия, которое всегда коммуникативно, ибо манипуляции ценностями и нормами невозможны без использования знаков-медиаторов (вербальные знаки – частный случай коммуникации).

В центре социального события находится субъект, инициатор действия, он действует по определенным правилам. Это не только правила, определяющие техники взаимодействия, но и правила «с большой буквы»: кодекс, на основании которого одни техники взаимодействия запрещаются, а другие – предписываются.

Рассмотрение речи как действия приводило исследователей к необходимости определения подобного кодекса и техник[103]103
  Социокультурный анализ опосредованного действия предложен Дж. Верчем в: ВерчДж. Голос разума: Социокультурный подход к опосредованному действию. М., 1996.


[Закрыть]. Хабермас, например, разводит нормативно-регулирующие, коммуникативные и собственно акциональные характеристики социального события, определяя их как разные типы действий. Так, для нормативно регулируемого действия он предлагает следующее определение: отдельный субъект принимает или нарушает нормы, когда в данной ситуации присутствуют условия, к которым норма применяется. Все члены группы, для которых данная норма имеет силу, вправе ожидать от других ее членов, что в определенных ситуациях они будут выполнять (или воздерживаться от) требуемых (или запрещаемых) действий[104]104
  Habermas /. The Theory of communicative action. Vol. 1. Reason and the Rationalization of society. Boston, 1984. P. 85–86.


[Закрыть]. В качестве отдельного типа он выделяет коммуникативное действие: «Понятие коммуникативного действия касается взаимодействия как минимум двух субъектов, способных к речи и действию, и устанавливающих между собой отношения при помощи вербальных или невербальных средств. Эти лица стремятся достичь взаимопонимания ситуации действия и своих планов действия, координируя свои действия путем соглашения»[105]105
  Ibid. P. 86.


[Закрыть].

Считая, вслед за П. Сорокиным, что любое социальное действие является коммуникативным, предполагаем, что в основе его непременно должны полагаться некоторые правила или нормы, не только обеспечивающие успешность, но конституирующие его как социальное действие определенного типа. Соблюдение норм и правил определяет одно социальное действие, несоблюдение, изменение тех или иных конвенций свидетельствует о том, что перед нами другое социальное действие. В отношении подобных правил Ж.-Ф. Лиотар отмечает следующее: «…правила не заключают в самих себе свою легитимацию, но составляют предмет соглашения – явного или неявного – между игроками (что, однако, не означает, что эти последние выдумывают правила)… Если нет правил, то нет и игры, даже небольшое изменение правила меняет природу игры, а „прием“ или высказывание, не удовлетворяющее правилам, не принадлежат определяемой ими игре»[106]106
  Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. С. 32.


[Закрыть].

Нормы и правила (конвенции) коммуникации подробно рассматривались в работах Дж. Остина и Дж. Сёрля, посвященных теории речевого акта. Так, для определения перформативов Дж. Остину потребовалось описание контекста, определяющего возможность их существования. Такой контекст он назвал процедурой.

Поскольку для настоящего исследования формализация контекста – принципиальная задача, остановимся подробнее на вводимых Дж. Остином определениях и очертим кратко путь его рассуждений. Остин выделяет «некоторые случаи и смыслы», в которых посредством говорения чего-либо мы совершаем какое-либо действие[107]107
  Остин Дж. Избранное. М., 1999. С. 24.


[Закрыть]. В качестве примера он рассматривает свадебный ритуал, в котором произнесение «да» в ответ на вопрос священника есть такое действие. Такие речевые акты Остин назвал перформативными употреблениями или просто перформативами[108]108
  Там же. С. 19.


[Закрыть]. Поскольку перформативные акты могут быть «успешными» или «неуспешными», Остин обращается к описанию тех обстоятельств, которые обеспечивают успех или неудачу, т. е. собственно к тому, что выше было определено как кодекс и техники.

«(А. 1) Должна существовать принятая конвенциональная процедура, имеющая определенный конвенциональный эффект, и данная процедура должна включать употребление определенных слов при определенных обстоятельствах, и далее

(А. 2) определенные лица и обстоятельства должны соответствовать обращению к той процедуре, к которой они обращаются в данном случае.

(В. 1) Процедура должна совершаться всеми участниками корректно и

(В. 2) полно.

(Г. 1) Если, как это часто бывает, процедура, предназначенная для использования определенными людьми, обладающими определенными мыслями и чувствами, является началом определенного последовательного этапа в поведении любого из участников, тогда лицо, участвующее в процедуре и, таким образом, обращенное к ней, должно фактически обладать этими мыслями и чувствами, и участники должны иметь определенные намерения применительно к определенному поведению, и далее

(Г. 2) они должны вести себя последовательно на протяжении всей процедуры»[109]109
  Остин Дж. Указ. соч. С. 26.


[Закрыть].

Описанные условия успешности перформативного акта Дж. Остин разделил на две группы. Группа (A-В) представляет случаи, где действие оказывается не совершенным из-за отсутствия «протокола» или из-за его нарушения: если некорректно воспроизведены его формулы или участники не соответствуют требованиям статусов, необходимых для данной процедуры. Группа (Г) описывает те случаи, когда действие совершается, но совершается при таких обстоятельствах (например, неискренность), «которые являются злоупотреблением процедурой»[110]110
  Там же. С. 27.


[Закрыть].

Итак, во-первых, осуществление перформативных актов предполагает наличие у сообщества общего знания о неких конвенциях. Конвенции определяют синтагматику и символический состав процедуры, а также нормативные характеристики ее участников. Здесь же отметим, что у Дж. Остина термин «процедура» применен как для определения того, к чему апеллируют участники акции (А. 1), так и для определения самой акции (В. 2).

Во-вторых, возможны манипуляции, или «злоупотребления» (как их назвал Дж. Остин), подобным знанием, когда инициатор действия использует определенную конвенциональную форму не по назначению.

Так, свадебный ритуал совершается в соответствии с существующей в сообществе системой правил и предписаний, для совершения его необходимы участники определенных статусов, но возможно, например, такое действие, как разыгрывание свадьбы фольклорными ансамблями. Это случай вторичного использования определенной конвенциональной формы. Ситуации вторичного использования охватывают значительный круг явлений – от использования конвенциональных процедур в литературе до их активного воспроизведения в социальных играх. Этот феномен уже достаточно давно привлекает внимание филологов[111]111
  Ограничимся указанием на некоторые работы: Сальников В. 3. Русский язык в зеркале языковой игры. М., 1999; Николаева Т. М. 1) Человек манипулирует языком// Николаева Т. М. От звука к тексту. М., 2000; 2) Загадка и пословица… О вторичном использовании речевых актов, или, как удачно определяет их автор, «прагматических форм» в литературе см. в: Штирле К. История как exemplum – exemplum как история: К вопросу о прагматике и поэтике литературных текстов // Немецкое философское литературоведение наших дней: Антология. СПб., 2001. С. 61–96.


[Закрыть]. Для нас же важно понимать тот факт, что при квалификации того или иного социального акта необходимо каждый раз решать вопрос о том, с чем мы имеем дело – с реализацией конвенциональной процедуры в ее первичной функции или же с ее вторичным использованием.

Установление «протокола» (например, речевой модели) недостаточно для квалификации телеологии самого речевого действия.

Применительно к фольклору это обстоятельство подробно рассмотрено Е. Е. Левкиевской: «Функционирование в качестве апотропеев высказываний, которые в обыденной речи служат для того, чтобы описывать мир, а не изменять его, говорит о том, что в сакральной речи способностью „приспосабливать мир к словам“ обладают такие типы высказываний, которые обычно служат для описания мира»[112]112
  Левкиевская Е. Е. Славянский оберег: Семантика и структура. М., 2002. С. 209.


[Закрыть].

Переходя от соображений общего порядка к нашему предмету, можно на основании вышеизложенного определить его следующим образом. Фольклорные жанры, рассматриваемые off-line, составляют существенный элемент конвенциональных моделей поведения, которые представляют собой заданные традицией стратегии коммуникации, используемые для совершения определенных социальных действий. Фольклорные же произведения on-line составляют часть конвенциональных социальных актов. Именно в этих двух отношениях – как элемент определенного конвенционального поля (часть «протокола») и как конструктивная часть осуществляемого социального действия (часть процедуры) – мы и будем рассматривать фольклор. Будем исходить из допущения, что само наличие у сообщества конвенций относительно определенных речевых актов предполагает, что они имеют статус социального действия. Аргументом в пользу такого допущения может служить описание действий, предложенное Т. А. ван Дейком. Он определяет акты, или действия, как «бинарные операторы изменения возможных миров посредством намеренного и контролируемого изменения физического состояния сознательного индивидуума»[113]113
  Ван Дейк Т. А. Вопросы прагматики текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8: Лингвистика текста. М., 1978. С. 285.


[Закрыть]. Физические действия представляют собой экстенсиональные объекты, в то время как акты суть интерпретации физических действий, т. е. интенсиональные объекты. «Одно и то же физическое действие может быть интерпретировано различным образом, так что ему будут сопоставлены разные акты – в зависимости от того, какая перемена в возможном мире имеется в виду»[114]114
  Там же.


[Закрыть].

Социальную плоскость интенсионального объекта, которым является речевой акт, ван Дейк характеризует следующим образом:«.. мы хотим, чтобы, в результате понимания нашего сообщения и сопоставления ему референциального значения, слушающий был бы побужден либо к изменению своих представлений об окружающем мире (информация), либо к осуществлению в этом мире нужных нам изменений (просьба или приказание), либо к ожиданию каких-то событий и действий в будущем (обещание, предупреждение)»[115]115
  Ван Дейк Т. А. Указ. соч. С. 293.


[Закрыть]. По определению ван Дейка, именно акты суть действия в строгом смысле слова.

Фольклорные жанры и конвенциональные коммуникативные акты. Понятие прагматического шаблона. Конвенциональный характер фольклорного речевого акта, если рассматривать его как конвенциональную процедуру, обусловливает необходимость учета определенных позиций.

Кодекс и позиция лица, определенная им, служа условием статусных характеристик и идеологических установок коммуникантов, располагаются в области «дальнейшего» контекста, над конкретной ситуацией. Но они тем не менее в значительной степени определяют параметры того «коммуникативного коридора», в пределах которого будет разворачиваться ситуация.

Таким образом, представляется целесообразным учитывать в описании два контекста – ближайший, или динамический, контекст коммуникативного акта, и дальнейший – статический, определяющийся основным кодексом данного сообщества, или картиной мира, как в ее познавательном, так и в ее предписывающем аспекте. Ближайший контекст, рассматриваемый в прагматической перспективе, представляет собой хронотоп – тот пространственно-временной горизонт, в пределах которого человек осуществляет свое действие[116]116
  В данном случае используется понятие хронотопа, введенное А. А. Ухтомским в качестве категории, определяющей характер поведения, позже адаптированное М. М. Бахтиным для литературоведческих задач.


[Закрыть].

Человек осуществляет свое право выбора, в перспективе каких лиц и событий он будет действовать: перед лицом Бога, своего рода, своего соседа, в перспективе личного горя или общего праздника, войны или чужого благополучия и проч. Решение, принимаемое человеком относительно того, кого он выбирает в свидетели своего действия, существенно влияет на форму действия.

Определим основные параметры конвенционального социального действия, элементом которого является фольклорный текст, представив действие как процедуру и игнорируя на данном этапе различия в качестве артефактов, используемых традицией для его организации.

1. Место, время, набор участников социального действия характеризуют статический контекст действия[117]117
  Как пишет Н. Д. Арутюнова, событие обладает троякой локализацией: «…оно локализовано в некоторой человеческой (единоличной или общественной) сфере, определяющей ту систему отношений, в которую оно входит; оно происходит в некоторое время и имеет место в некотором реальном пространстве. Эти три координаты события отражаются в структуре соответствующих сообщений» (Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., 1998. С. 509).


[Закрыть].

а) Социальные акты могут быть уместны или неуместны в определенном пространстве. Точка пространства оказывается условием – необходимым, но недостаточным для того, чтобы осуществилось действие определенного типа. Например, причитают на могиле, на угоре, в доме у гроба; заговаривают в доме, у воды или на перекрестке дорог; сказки детям рассказывают, забравшись на печь или на полати. Этот ряд может быть продолжен примерами из традиционной и современной социальной практики. Важно отметить, что традиция задает организацию пространства в виде набора социальных площадок, которые обусловливают действия определенного типа[118]118
  См.: Адоньева С. Б. Категория ненастоящего времени: Антропологические очерки. СПб., 2001. (гл. Ритуальные площадки); Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира.


[Закрыть]. Это очевидно для пространства культурного. Улица, площадь, рынок, музей – специально организованы для специфической деятельности, что предполагает знание акторами предписанного, допустимого и недопустимого поведения в заданном пространстве, а также наличие деятельности, нерелевантной данному пространству. Вместе с тем природное пространство также структурировано относительно человеческого поведения.

б) Время также служит условием для осуществления актов определенного типа. Например, лечебные заговоры произносят на утренней заре, ставят хлеб для лешего и заговаривают его – в полночь, очистительные обряды совершают в Великий Четверг, причитают с кукушкой от Пасхи до Троицы, сказки рассказывают в темное время суток, вне постов. «Пора» – способствующая позитивному развитию событий «часть» времени, и, напротив, «лихая минута» и «лихой час» – время событий непредсказуемых и негативных[119]119
  См.: Адоньева С. Б. Сказочный текст и традиционная культура; Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира.


[Закрыть].

в) Набор участников: структура социальных статусов сообщества и конвенции социального взаимодействия. Исполнение того или иного фольклорного текста определяется как социально значимый (ритуальный, магический) акт или не считается таковым в зависимости от того, кто его исполняет и кому он адресован. Статус самого речевого действия зависит от того, соответствует ли статус говорящего статусу, требуемому для совершения конвенциональных актов данного типа: обстоятельство, отмеченное Дж. Остином. Например, высказывание «Понеси тебя леший!» имеет статус перформатива (проклятия) лишь в том случае, когда оно адресовано от старших (родителей) к младшим (детям) и неэффективно при отсутствии вертикальных родственных отношений.

2.Коммуникативный коридор. Выбор коммуникативного коридора связан с тем, каким именно образом мы будем взаимодействовать в данной ситуации. В отличие от параметров, задающих статические условия для взаимодействия, коммуникативный коридор определяет динамические факторы социального акта. К этим факторам относятся, в частности:

а) Ролевые цели коммуникантов[120]120
  Абельс X. Интеракция. Идентификация. Презентация: Введение в интерпретативную социологию. СПб., 1999; Мид Дж. Интернационализованные другие и самость: От жеста к символу//Американская социологическая мысль. М., 1994.


[Закрыть]. Как пишет социолог X. Абельс, «в социальной коммуникации символы выступают знаками, служащими для интерпретации ситуации и обозначения намерений действующего лица. Если они имеются в социальном опыте участников коммуникации и их значение одинаково для всех, то в качестве значимых символов они вызывают у Ego и Alter не случайные, а вполне определенные реакции»[121]121
  Абельс X. Указ. соч. С. 22.


[Закрыть]. Если роли взаимно приняты, становится возможным коммуникативное понимание перспектив действия[122]122
  Там же. С. 23.


[Закрыть].

В отечественной науке ролевой аспект коммуникации рассматривался В. А. Лефевром и Г. Л. Смоляном со стороны возможностей моделирования рефлективного поведения[123]123
  Лефевр В. А., Смолян Г. Л. Алгебра конфликта. М., 1968.


[Закрыть] и был использован Е. С. Новик при описании коммуникативных моделей сибирской магико-ритуальной практики[124]124
  Новик Е. С. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме. М., 1984.


[Закрыть]. Нас же в наибольшей степени будет интересовать следующий вопрос: к достижению каких целей и принятию каких социальных ролей принуждают коммуникантов задаваемые фольклорными жанрами стратегии взаимодействия?

б) Конвенции общения. Наличие практической цели определяет возможность социальной игры, в которой используются названные выше параметры. Так, например, использование принятых конвенций обращения может способствовать эффективности трансакции. Инициатор действия может использовать дарованную ему ситуацией площадку для социальной игры. Важно отметить, что возможен определенный зазор между социальным статусом говорящего и той персоной, в качестве которой он себя предъявляет в речи.

в) Инициатива начала взаимодействия – исключительно важный для динамического описания коммуникации параметр. Количество эмоциональных усилий не одинаково в приватном и публичном говорении. Публичное говорение, особенно инициатива начала разговора в присутствии лиц, относящихся к разным статусам внутри социума (тем более в другом социуме, например в новой семье (семье мужа), – «свое горюшко не сказывай»), невозможно до достижения определенного статуса.

Отношение исполнителя фольклорного коммуникативного акта и публики – зрителей с точки зрения того, как факт их учета сказывается на коммуникативном поведении человека, представляет собой одну из наиболее интересных и практически неизученных проблем фольклористики. Мы будем обсуждать ее по мере рассмотрения конкретных фольклорных жанров исследуемой традиции.

Пересечение границы от молчания к говорению эмоционально и социально значимо, не случайно эти ситуации ритуально оформляются. Принимающий на себя инициативу коммуникации присваивает право распределять роли в данной коммуникации[125]125
  Ср.: «…определение дистанции общения – обычно прерогатива вышестоящего участника коммуникации» (Grayshon М. Towards a Social Grammar of Language. The Hague, 1977. P.61).


[Закрыть]. Он делает это вольно или невольно, пользуясь речью, которая непременно содержит определенные дейктические показатели, в частности, наименование адресата и наименование себя: «Дедушко-доможирушко, пусти мою скотинку…»; «Встану я, раба Божья Клавдия, благословясь…»; «Сяду я, сиротинушка, на сиротскую лавочку…».

г) Самоопределение и обращение в прагматическом аспекте могут быть поняты как акт идентификации плана речи. Введение в высказывание одного из этих параметров открывает тот предмет – тип социальных отношений, которому будет приписано новое качество в результате осуществления данного речевого акта.

Следующий параметр представляется очень важным, поскольку здесь, при описании одного и того же феномена, сталкиваются определения, выработанные в разных дисциплинах.

Для лингвистики понятие речевого жанра, или жанра общения, выводится из прагматических характеристик высказывания. Представляется вполне естественным то, что при определении речеповеденческих актов Н. Д. Арутюнова упоминает ритуал: «…речевое высказывание, обращенное к „другому“, регулярно приобретает статус речеповеденческого акта, а поведенческий акт, рассчитанный на восприятие его „другим“, всегда семиотичен. В первом случае речь интерпретируется как действие, во втором – действие как речь. Ритуал, эстетизируя действие, как бы обращает его в речь, магическая речь сама по себе уже действие»[126]126
  Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. С. 647.


[Закрыть].

Фольклор представляет собой одну из форм речи. Специфика ее как раз и состоит в том, что она в значительно большей степени, чем спонтанная речь, определена конвенциями (в отличие от спонтанной речи на нее наложены дополнительные ограничения).

Вместе с тем в рамках фольклористики, в частности в рамках поэтики фольклора, существует давно сложившееся представление о фольклорном жанре: он определяется единством поэтики, общностью сюжетов, единством функций, способа бытования и отношения к музыке и движению. В соответствии с этим определением лишь часть параметров фольклорного жанра связана с прагматикой.

Наша гипотеза состоит в том, что фольклорный жанр представляет собой прагматическую категорию, поскольку сюжет и многие поэтические характеристики, за исключением тех из них, которые непосредственно определены прагматикой жанра, носят межжанровый характер. Это обстоятельство было отмечено Н. М. Герасимовой в отношении сказки: «…при сохранении традиционной фабулы, сюжет у разных исполнителей может иметь различную жанровую „огласовку“»[127]127
  Герасимова Н. М. Севернорусская сказка как речевой жанр. С. 8.


[Закрыть].

Но для того чтобы определить ту или иную фольклорную форму как жанровую или межжанровую, нам необходимо в самом общем виде представить фольклорные речевые акты как специфические по отношению к спонтанным речеповеденческим актам. Пока же мы позволим себе следующее предположение:

д) То, как оформляется речь, как она организована в отношении других невербальных семиотических объектов, включенных в коммуникативный контекст (действий, реалий, ритма, пространства и т. д.), т. е. ее риторико-стилистическая форма, – представляет собой область предикации события речи.

Идентификация фольклорной речи – это те речевые и неречевые средства, за счет которых определяется социальная площадка совершаемого действия: обращение, указательный жест[128]128
  О коммуникативных (дейктических) жестах см. в: Крейдлин Г. Е. Семантические типы жестов // Лики языка. К 45-летию научной деятельности Е. А. Земской. М., 1998. С. 175–181.


[Закрыть], поклон в сторону адресата, изображение или какой-либо предмет, которому приписывается способность замещать адресата (прутик при обращении к лесовому, часть одежды и проч.).

Предикация по отношению к фольклорной речи – это тот способ, за счет которого на уровне речи и на уровне действия, или только на уровне речи, или только на уровне действия, происходит смысловое преобразование реальности.

Идентификация и предикация плана речи (под «планом речи» мы понимаем событие коммуникации) может целиком осуществляться на акциональном плане, на уровне собственно речи будут заданы только элементы сюжета («плана истории»).

Например, на утренней заре тоскующая должна пойти на реку до того, как кто-либо брал из нее воду, и сказать: «Куды вода, туды тоска. С белого лица, с ретива сердца. Аминь». Воду черпают тыльной стороной ладони и моют лицо. Предикат отсутствует в речи, необходимый глагол со всеми личными и временными формами представлен на акциональном плане[129]129
  Ср.: Дымарский М. Я. К интерпретации структуры высказывания: Явление бикоммуникативности // Система языка и структура высказывания. Материалы чтений, посвященных 90-летию со дня рождения В. Г. Адмони (1909–1993). СПб., 1999. С. 40–42.


[Закрыть]. В другом варианте записи того же магического действия большая часть события оказывается в фокусе речи: «Как с меня стекает вода, так уходи от меня вся тоска. Рабу Божью /имя/» (Воду брать по течению: куда вода – туда и тоска) (ФА, Бел20-121).

Как отмечал Д. Сёрль, члены класса утвердительных (assertive) речевых актов должны некоторым образом соответствовать независимо существующему миру. В зависимости от того, выполняют они это условие или нет, можно говорить об их истинности или ложности. Напротив, директивные и обязывающие речевые акты не предполагают соответствия реальности. Их надлежит рассматривать как вносящие изменения в мир. В этом случае мир приводится в соответствие пропозициональному содержанию речевого акта. «Поэтому, удается им осуществить это приведение к соответствию или нет, – в зависимости от результата мы приходим к заключению не о том, что они истинны или ложны, но скорее о том, что они исполнены или не исполнены, осуществлены, удовлетворены, сдержаны или нарушены. Я отмечаю данное различие тем, что определяю класс утвердительных речевых актов как имеющий направление соответствия от слов к миру, а классы обязывающих и директивных речевых актов как имеющие направление соответствия от мира к словам. Если утверждение не является истинным, в этом виноват не мир, а само утверждение; если не выполнен приказ или нарушено обещание, за это ответственен не приказ или обещание, но мир, в данном случае – тот, кто не подчинился приказу или нарушил обещание»[130]130
  Searle /. Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind. Cambridge, 1983. P. 7.


[Закрыть].

Это исключительно важное для нас положение Д. Сёрля необходимо сопроводить существенной оговоркой. За истинность или ложность утвердительных речевых актов, по нашему мнению, несет ответственность также мир. Это так, поскольку независимо существующий мир, которому должны соответствовать утвердительные высказывания, есть мир, сконструированный в результате коллективного и индивидуального опыта. О мире, лежащем вне человеческого опыта, существующем независимо от него, невозможно утверждать что-либо. Миры коммуникантов могут совпадать, тогда утверждения могут быть оценены в соответствии с критериями общего опыта, миры могут разниться, и тогда истинностная оценка становится невозможной.

В фокусе речи может быть как описываемое событие, так и событие речи, изменение фокуса не изменяет социального знаменателя речевого акта – быть действием. И здесь возможен люфт – от полного отказа экспликации связи между речевым актом и описываемым событием (например, в русской традиции былины, баллады) – такой способ организации сообщения Э. Бенвенист называл планом истории: «…мы определяем исторический план как способ высказывания, исключающий какую бы то ни было „автобиографическую“ языковую форму»[131]131
  Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 272.


[Закрыть], – и до полного совпадения речевого акта с социальным действием, когда действие целиком переводится в акт речи, в нем осуществляясь.

Сочетание параметров конвенциональной процедуры представляет собой прагматический шаблон. Посредством разных прагматических шаблонов один и тот же фольклорный сюжет может быть включен в разные социальные действия. Это позволяет нам, в соответствии со сформулированными в предыдущей главе задачами, рассматривать фольклорные формы с точки зрения тех прагматических шаблонов, конститутивным элементом которых они являются.

Отношение между таким образом определенным социальным действием и жанром, использованным для осуществления этого действия, и составляет предмет данного исследования.

Теоретическими предпосылками исследования служат следующие положения:

1. Нас интересует фольклорный текст как составляющее жизненного процесса. С этой точки зрения исполненные фольклорные тексты в самом общем виде представляют собой элементарные переходные ритуалы. Суть этих ритуалов состоит в перемещении из точки «до» в точку «после» через актуальную, динамическую зону настоящего. Эта зона выделяется посредством события, которое и представляет собой исполнение текста / произведение высказывания.

Фольклорное высказывание понимается как динамический объект, в процессе порождения которого меняется и адресант, и адресат. Точнее, оно всегда есть знак произошедшего изменения. Таким образом, в соответствии с приведенными выше определениями, динамические характеристики фольклорного высказывания раскрывают и его общую семиотическую значимость. Определяя, как было уже отмечено, включенность в социальное действие, фольклорное высказывание представляет собой механизм перехода от позиции внутреннего убеждения, верования (т. е. того, что формирует доминанту) к позиции внешнего действия, – механизм, выстраивающий объединяющую их мотивационную структуру. Ввиду этого приобретает значимость исследование тех принципов, за счет которых происходит данное выстраивание, а также исследование его причин и следствий. Мотивации, соединяющие в себе моменты ролевого, пространственно-временного и прочих перечисленных выше элементов, реализуемых в высказывании, представляют собой конструкты, связь между которыми по определению смещена. Переход от одного к другому неочевиден и обеспечивает наличие того, что социологами семиологической школы от Р. Барта до П. Бурдье обозначается как «идеология». Мотивации представляют собой стороны конфликта, избывание которого происходит в акте высказывания, результирующего противоречие и позволяющего субъекту осуществлять акт именования, а традиции – существовать во времени.

2. Текст в этом случае выступает как инструмент, транспортирующий наше «ментальное тело» из прошлого в будущее через событие настоящего. Риторический уровень организации текста представляет собой структурную экспликацию прагматики этого текста. Способ организации высказывания определяется той целью, наличие которой и вызвало это высказывание к жизни. Следовательно, риторический аспект рассмотрения той или иной речевой формы может предполагать анализ ее строения в отношении цели говорящего.

Цель говорящего оказывается сложно организованной, она связана с его социальным и культурным опытом, с его социальным статусом и ролью, с хронотопом, в масштабах которого осуществляется речевое действие, и той коммуникативной стратегией, которую предоставила говорящему традиция для достижения своей цели.

3. Каждое событие коммуникации соотносится с двумя планами сообщения. Это план истории (или сообщаемый факт) и план речи (факт сообщения)[132]132
  Бенвенист Э. Указ. соч. С. 271.


[Закрыть]. План речи жестко определен параметрами «я» – «здесь» – «сейчас» говорящего. Для фольклора, так же как и для других видов устной речи, дейктическая определенность обязательна даже в том случае, если она не эксплицирована в тексте. Связь с контекстом может осуществляться как лингвистическими, так и экстра-лингвистическими способами.

Коль скоро за любым высказыванием мы признаем наличие двух коммуникативных функций, идентифицирующей и предикативной («классификация предметов, о которых идет речь, и предикация, вводящая сообщаемое»)[133]133
  Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. С. 2.


[Закрыть], это должно быть справедливым и для одной из проекций высказывания – плана речи. Следовательно, и план речи можно описать по тем же параметрам – как имеющий идентификацию события речи и предикацию события речи.

4. Идентификация коммуникативного события может быть выражена на уровне речи синтаксически. Посредством, во-первых, наименования адресата и, во-вторых, наименования адресанта. Выделение лица (так же как и любого другого объекта) из мира осуществляется за счет его определения через имя, через операцию соотнесения мира наблюдаемой реальности и мира значений через знак, который связывает эти две области. Обращение оказывается первым действием, преодолевающим границу между закрытыми до той поры «мыслящими мирами» коммуникантов. Оно созидает новое социальное пространство[134]134
  Связь между типом обращения и моделью социального пространства отчетливо видна на практике употребления местоимений второго лица; например, «ты» – к близким, фамильярно, но и – к духам, умершим, человеку в родовом статусе, животным (Апресян Ю. Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Семиотика и информатика: Сб. науч. статей. 1997. Вып. 35. С. 292).


[Закрыть]. Взаимное установление имен коммуникантами является условием их взаимодействия. Сама же процедура представления (с помощью посредников или без них) имеет целью достижение договоренности относительно дальнейшей формы взаимного обращения, а следовательно, и возможных в пределах избранного «коридора» социальных взаимодействий.