Текст книги "Прагматика фольклора"

Если дом сгорел, новый дом на это место не ставили – только рядом. Раз Бог отобрал – нельзя, уже не ставят. Новый дом когда закладывают, надо местечко выкупать – на все четыре утла денежки класть. Я вот живу, так ведь я не хозяйка-то, а Хозяин у меня есть, на дворе живет. Когда кладут денежки, говорят: «Выкупаю я местечко». Когда заходят в новую хату жить, говорят: «Выкупаю хату не людям, а деньгам». Если этого не сделать, новый дом все равно «покроется головой» – умрет хозяйка или хозяин. (По углам кидают горсть мелочи. Правую ногу перекидывают через порог, кидают горсть мелочи и говорят слова.) (ФА, Бел20-45).

Граница, разделяющая мир людей и «хозяев», не пространственная, она определена возможностями восприятия, которыми человек обладает в тот или иной момент времени. Собственно, видение «хозяев» либо провоцируется действиями человека, заинтересованного в таком контакте, либо оказывается следствием нарушения каких-либо правил. В норме – «хозяева» есть, но они должны быть невидимы.

<Есть и полевые хозяева?> Ну. И полевой, и дворовой, и домовой и лесной. В байне есть. Без Хозяина ничо дак. <А в Белом озере тоже есть хозяин?> Есть, там ходят, рыбу ловят мужики. Тоже которые со словам дак, чтобы рыба попадала, ловилася. Там рыба ловилась, дак берут рыбину, достанут да и секут. Меня мама научила:

Секу. Бабку секу,

Тетку секу,

Дедку секу.

Вот эту рыбину ножичком тихонько посеки, живую чтоб, и опусти. Ну что, вот такая рыба вот она чтоб была: тетка, бабка, дед… Вот такая рыба мне попадайся! У нас отец ловил раньше, дак не знаю. А не знаю, сейчас рыбаки тоже у старух спрашивают. Ходят, кому попадет, а другим не попадет (Киснема, 2001).

Необходимость магических навыков определена наличием «хозяев» (сил) той территории, в рамках которой человек начинает действовать, и, что самое главное, наличием той ответственности, которая на него с началом «вступления в должность» возлагается. Симптоматичным в этом отношении является использование слова «хозяин» и «хозяйка» в белозерской речи:

У кажного хозяина лошадь на дворе, ну она колхозная. Сено давали, получали вот сено и работали на этих лошадях, все работали на лошадях дак.

А раньше, видишь, все говорили, что хозяин-то леса есть. Невидимка. Раньше-то верили. Кто знает, что она делает, – невидимка дак.

Бывало, как только пастух забарабанит в лесе, в лесу, барабан такой. Такая доска, две палки, это <нрзб.> делают да хоть легкий. Как забарабанит, так коровы и начинают собираться. По лесу разойдутся дак. Услышат, что забарабанил хозяин, и собираются. А сейчас вот это, пастух… не надо барабанить, пастуха, барабанов нету…

В дом заходишь, тоже: «Хозяин, хозяюшка, примите пожильца». Когда вот я зашла вот в эту квартиру, я зашла и сказала. В первый раз, приехала когда, зашла и сказала: «Ну, хозяин, хозяюшка, примите меня на житье на бытье, вот и все.

Приехали; Дунька, хозяйка, сказала: «Девки, вы заставьте коней-то во двор, там ясля посреди двора.

Хозяева, как это видно из приведенных контекстов, – это и силы-духи, и люди. Причем последние отличаются от всех прочих людей наличием определенного социального статуса. Перед нами – единое социальное пространство «хозяев».

Человек, который стал хозяином или хозяйкой, обретает новый статус. Одна из значимых его характеристик – включение в новое сообщество. Он вступает в новые отношения и обретает новых партнеров по взаимодействию – естественных и сверхъестественных. До этого человек может знать о существовании пространства сил (былички рассказывают все – от мала до велика), но он не располагает тем, что принуждает его начать действовать в этом пространстве. Статус «хозяев» обретался с появлением собственного дома, семьи, детей, двора, усадьбы и скота. Границы персональной ответственности расширяются, включая в себя новые объекты. Для того чтобы контролировать свое новое, большее, чем прежде, «социальное тело», нужна большая сила. Чтобы быть хозяином, нужно «стяжать» хозяина-силу:

<А вот как в новый дом переходят? Как-то нам говорили, как-то переходить нужно…> Переходят как-то в новой дом, переходят, дак надо че-то говорить, ну надо Хозяина да Хозяюшку просить, чтобы там если… например, вот у меня Таня уходила от свекра-то, от свекровушки, там оне в Острову вышли замуж, им дали нову квартиру в доме у реки, ну дак им надо было, говорят, взять, я-то не знаю, им надо было, говорят, Хозяина, Хозяюшку где-то на улице попросить, Хозяин и Хозяйка, пойдемте с нам жить, этак говорят, я так это слышала, а сама я не знаю (ФА, Ваш20-85).

Этот пример из интервью демонстрирует то, как происходит выделение нового хозяйства. Он обнаруживает наличие особых отношений хозяев с духами-хозяевами. Уже имевшие свой дом, хозяева, переезжая в новый, – приглашают с собой домового:

<А бывает такое, что из старого дома в новый переходишь и что у тебя в новом доме свой Хозяин?> В новом доме еще нету Хозяина, если ты живешь в старом, из старого дома уводишь сюда обратно, в новый дом переводишь. Забираешь с собой Хозяина. <То есть в пустом доме никого нет?> Дом поставлен, значит, вот наш бы, например, сейчас поставили, в новом не жили ниче, а жила бы я в старом, я бы пошла из старого и Хозяина бы с собой забрала. <А как же его забирают?> Забирают как: «Хозяин батюшка, да хозяйка матушка с малыми детушками, со слугами и прислугами, я пошла и вас взяла с собой. Живите, проходите и живите дружно». Еще ли надо че ли говорить, я не знаю, еще че (ФА, Ваш20-128).

Новоиспеченным хозяевам нужен новый дух. Его не переводят из старого дома, тот остался со старыми хозяевами, его призывают с улицы, делают домовым духом, одомашнивают.

Дух дома, домовой, представляет собой нечто вроде субличности индивида, обеспечивающей его энергетическую способность – ману[158]158
  Слово «мана» – культурный концепт, определяющий область магической силы в меланезийской традиции, – используется как этнографический термин, обозначающий магический потенциал. «Это идея силы, где силы мага, обряда и духа являются лишь различными ее выражениями, соответственно различным элементам магии. Поскольку ни один из этих элементов не действует сам по себе, а лишь в той мере, в какой он наделен – будь то в силу социальной конвенции или же при помощи специальных обрядов – тем самым свойством обладания силой, и не физической, а магической» (Мосс М Социальные функции священного. СПб., 2000. С. 193).


[Закрыть] – быть в сообществе себе подобных – «хозяев». Смерть хозяина дома, выбывание из круга хозяев, влечет за собой исчезновение его субличности:

Вот я расскажу тебе: мы жили там в деревне, где я до 61-го года жила. Две коровы были да лошадь. Старики на печке, а мы на кроватке. Я встала утром, зимой; пойду скотине давать. Засветила фонарь, захватила сено на мосту – вот ей-богу не совру, – стала спускаться, взглянула – а у лошади стоит, как мой муж, Сива: пиджак евонный и шапка евонная. Говорит: «Зачем рано пошла ко скотине?» У меня ноша выпала, я в избу, фонарь погасила и сама под одеяло забралась. Я с тех пор никогда с огнем не ходила ко скотине. Скотина – она надо чтоб спала, ему и не понравилось, что скотина спит, а я пошла. Это был Хозяин-домовой. Он всегда выглядит, как муж. Если муж умирает, то Хозяин тоже исчезает, но тогда есть Хозяйка. А муж-то в кроватке остался, а я смотрю – а он здесь стоит (ФА, Бел19-166).

Потребность в этой силе (хозяине-домовом) вынуждает, раз обретя ее, перемещать ее за собой в случае перемены своего пространства:

Мы жили в деревне (Рогачево) 13 годов одне, все уехали, а мы остались с мужем. И вот с нами еще жил старик, сечас умер он. Они переехали на Надково, а мы еще в Рогачеве были. Они уехали до Егорьева дня, не так долго прошло время. А в Егорьев день я встала – снежку бросило немножко, – а дом-то их был от нас через дом еще. Все пустые дома-то, только мы одни живем. И там прямо колотит! Я говорю: «Чего Юрий… пришел?., чего он и делает там дома? Раненно?». Пришла, а самому и говорю: «Балов пришел; давай, стави самовар, всяко зайдет!». Самовар поставили, ждем-ждем, его все нету. Ну ладно, нет. Я говорю: «Я пойду сейчас, схожу». Сошла – нигде никакого следа нету. Нигде ничего нет. Кругом дома ихнего обошла, дом не увезен еще был, нигде следочков нет. И вот Хозяину не понравилось, что оне его не пригласили, и он там как топором рубил все. По стенам. Слышала, не совру, на Бога гляжу, так…

Потом я их увидела и им и сказала, говорю: «Вы как уехали из дому?». А она говорит: «Как? Клали все да и поехали». «А ты Хозяина, – говорю, – пригласила?» «Ничего, – говорит, – не знаю, ничего не пригласила». «Ну так, – говорю, – иди и яичко положь на двор». Так вот пришла, да яйцо положила на двор, и Хозяина приходила, приглашала. Потом не стало (ФА, Бел 19-165).

Дом и домовой, дом и хозяева дома связаны между собой метонимически: «На кухне затрещит – значит, болынуху <хозяйку дома, старшую женщину в семье> выживят. А матица – хозяина выживят» (ФА, Бел19-105). Дух-сила места, само место и человек, владеющий им, связаны в единый комплекс. Умирает человек-хозяин – исчезает домовой-хозяин и разрушается сам дом. «Женские города не стоят», – заметила Е. К. Теканова (д. Маэкса Белозерского р-на), рассказывая о том, что она не может поддерживать свое жилище в нужном порядке после смерти мужа. Разрушение в доме, скрип, падение балки всегда понимаются как метафора-предсказание разрушения в жизни хозяев. Представление о домовом, которое складывается на основе наших материалов, не позволяет мне согласиться с точкой зрения Л. Н. Виноградовой, по которой домовой воплощал умершего предка, опекающего свой род[159]159
  Виноградова Л. Н. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. М., 2000. С. 270.


[Закрыть]. Для исследуемой традиции это не так. Силой нужно располагать: в доме, где ты хозяин, должен быть домовой-«хозяин».

Присутствие в доме «хозяина» становится ощутимым тогда, когда кто-то из членов семьи нарушает порядок: не распрягает вовремя лошадь, ходит в хлев ночью, вторгается в не положенную по статусу территорию (например, хозяйка заходит к лошадям или хозяин – к скотине). В этом случае, если конвенции соблюдены, просьбы высказаны и дары внесены, домовой восполняет упущенные жителями дома действия или препятствует нарушению правил поведения: распрягает и расчесывает гривы лошадям, моет и кормит скотину, является в каком-либо обличье в неурочное время шатающемуся по двору члену семьи.

<А домовой в избе живет?> Есть. Если куда пошли, поехали куды, да в квартире там живете один, говорите, что: «Я пошла, Хозяин или Хозяюшка, хотите, с нами идите, а ежели здесь, то наши вещи похраните». <Это если надолго уходишь?> Ну. <А если не казать, что будет?> Ничего. А только я уезжала в Ленинград и сказала, и все было цело. <А они показываются когда-нибудь?> Показывалось, только не мне. У меня был сын и он ходил в туалет, девки, а корова-то у меня была во хлеве, как вот и сейчас во хлеве. А я лежала на печке. Приходит и говорит: «Мама, что, ты ходила корове давать?». А я говорю: «Ходила». Мимо меня шла, дак и не видел когды. Только увидел, когды с сеном шла». Вот видишь как. А я лежала на печке, никуды не ходила. Вот, говорят: «Хозяюшка не накормит, так самой не накормить». Поняли? Аккурат в чем я, в том там ходила (ФА, Бел20-37).

Сообщество хозяев делит пространство традиционного мира на сферы персонального владения и ответственности: «Без хозяина ничо дак».

Отношения в этом сообществе регулируются системой социальных конвенций, определяющих правила поведения на чужой территории:

В Бекреневе один заснул рыбак на зимнике <зимник – дорога, по которой зимой ездят>. Идут два вольных. Один – нашего прихода, другой – иного. Один говорит: «Я его растопчу. Невежа! Лег на зимнике». А наш: «Нет, надо обойти». Вольных – не один. Какое-то распределение (ФА, Бел19-152).

Как видно из этого текста, у «вольных» – так называют на юго-западе Белозерского района леших – есть свои, закрепленные за каждым территории (здесь – «приход»). Незаконное расположение на этой территории человека вызывает неудовольствие хозяина именно как нарушение этикета – «невежа».

Став членом сообщества хозяев, нужно уметь вступать в диалог с силами-хозяевами, чему и служит навык речи, особым образом маркированной. К способам спецификации этого канала коммуникации мы обратимся ниже, здесь же покажем, каким образом обнаруживает себя в деятельности статус «хозяина». В рассказе, приведенном ниже, хозяйку наставляют в том, каким образом она должна обращаться к хозяину леса. Нужда в этом контакте возникает у нее тогда, когда ее хозяйство увеличивается. Круг ее магических познаний и контактов прямо связан с ее социальным статусом.

Купили мы коровушку, молоду взяли в колхозе, и она должна была отелиться-то в июне. Ну, коров только-то начали выпускать в начале июня, начали, стали коров-то выпускать, а у меня дома отелиться, куды выпущу коровушку-то, я дома-то и подержала ей, не выпустила. Она у мне отелилася, я и выпустила коровушку-то. Она у меня тока вот дойдет да домой бежит, домой идет обратно… Я-то и не знаю, что мне теперь делать. Меня и научили, что сходи да лесного Хозяина попроси. Лесного Хозяина попроси, чтобы… ну я и пошла пасти. Собака со мной пошла, я за след и иду. Где я – тут собака и сидим ей тут, никуды не отпускаю ей след, за след, за след за ей… ну в двенадцать часов ночи надо было мне Хозяина просить. Как двенадцать часов ночи, у меня часы с собой были, как двенадцать часов ночи – я сразу Хозяина попросила, лесного: лесные Хозяева, Хозяин-батюшка, Хозяюшка-матушка, малые детушки, дайте пастбища моему животу Золушке. Три раза проговорила, ну и больше у меня эта Золушка только и ходила (ФА, Ваш20-90).

Когда место оказывается в сфере интересов человека, он должен вступать в диалог с хозяином этого места. Эти отношения имеют ту же форму, что и отношения между людьми. Необходимо соблюдать правила поведения (этикет) и выполнять условия договора, поскольку его нарушение может привести к непредсказуемым последствиям. Когда просят лесового, несут ему в особое место, обычно на границе леса и полей, «относ», дар (хлеб, табак, ткань). Принятие легавым дара расценивается как принятие им на себя определенных обязательств. Но подобные акции не действуют механически. Условия договора меняются. Договоренности подлежат обсуждению:

Сначала корову удойную из стада просил… <Леший?> Да. <А пастух?> В общем, я, говорит, не согласен. Потому что он подписывает бумагу с общим собранием людей из деревни этой, чьи коровы, что – собрание? Как ответит? Потом он спрашивает, давай, говорит, мне, этого, озимка – или быка, или телушку. Тоже вот… И сторговались на том, что – ну, Гриша всю жизнь пас, дак что – на восьмушке табаку, на пачке табаку. Но уже, в общем, ты уже, куда положил – тот говорит: туда-то положь – ты уже вот в это место пройдешь, можешь проходить, ты уже не имеешь право туда поглядеть, куда положил. Так, а потом, что когда уже в последний день пасешь, ты уже, говорит, посмотришь ради интереса, потому что потом-то, в последний день, когда в лесу последний день, так <можно>. Табаку и нету. Интересные такие случаи бывали, но… <Так он его видел, лешего?> Да-а. Это, но не всегда. Смотря у кого, какой пастух у кого берет, – в общем, берут у этих, у знахарей, не у знахарей, а как их, типа колдуны или кто там, у ворожей берут. В общем, кому как: другим – что ты не видишь, просто разговариваешь, как человек где-то за вот, за занавеской – голос слышишь, а все не видишь; кому – что ты видишь, а разговариваешь как с человеком. А в основном все, в общем, облик старика, небольшого роста старичок такой <я> спросил, что: «Че из себя представляет?». «Обыкновенной деревенской седенькой старичок». Такие вот раньше были, в общем, он то в балахоне, подпоясан кушаком, в лаптях. С белыми онучами. Борода седая, острая шапка, какие раньше носили, эти, шапки. Как колпаком, вроде колпака. Ну в таком образе, в общем, многие мне рассказывали (ФА, Ваш20-3).

С «хозяином» договариваются, и торг уместен, пастух непосредственно или через знахаря оговаривает с лешим условия его работы и причитающуюся мзду, точно повторяя процедуру договора самого пастуха с «собранием».

Нарушение договора с хозяином леса:

Обет дан был у пастуха, че-то он нарушил. Это еще, если такое, как говорится, по-современному сказать – нарушение дисциплины, если небольшое, дак это еще можно как-то вот этой, корову к знахарке сводить, в общем, как говорится. А если уже какое-то грубое такое: у нас был случай, это, в пятьдесят седьмом году, в общем, три стада ходило у нас в лесу: племенные… ну, больше двадцати. Вот этих-то пасла женщина. И она была такого легкого поведения дама. И ей, она отпуск брала, что с мужиком никаких шашней. А тут дело было в июле уже, вот, дождливая погода такая бывает, и она намокла под дождем в лесу, разложила огонь под елкой и заснула утром. И вот как раз тут был пастух, которого я уже упомянул. Подошел с коровами, со стадом с частным, ну эту, он увидел ее, в общем, видит, как говорится, ей и жахнул. И в этот же день, этот, тринадцать телок медведица забрала, племенных. Ну тут следствие было, что почему, а потом, в общем, умный мужик следователь был, куда попрешь выше силы природы, никуда не попрешь. Так и не <нрзб.> дак. Не то что съела (медведица), а задрала… <А вот эту вот хартию, которую с лешим пастух подписывает?> Такой своего рода устный договор. <Устный?> Устный, да. А подписывают… Вот дак собрание этих, людей, которые поражают этого пастуха. Там могут только устные. Там их разные были виды отпуска, чтобы он не стричь вот волос, у кого – нельзя грибов носить с лесу, или ягод нельзя носить, и даже что ходит в лесу, так знает, где грибы и ягоды, а спроси – а не знаю, ничего не видел (ФА, Ваш20-4).

Следующий пример – о том же пастухе, у которого медведь (хозяин) пасет скотину. О том, что пас, по мнению рассказчика, именно хозяин леса, можно заключить по последнему замечанию – об «отпуске»:

Еще я пацаном был… Ходили за морошкой, идем там с болота и тропинкой пошли прямо, там нас женщина повела, вот эта женщина, про которую этот, пасла этих, телок, вот эта нас вела. Мы идем, тропинка-то по горе, внизу наши коровы ходят, свои деревенские; мы стоим, думаем: «Елки зеленые! Медведь ходит – медведь-то большой – среди коров ходит!» Коровы едят траву, и он ходит, в этих пнях ковыряется. Мы тоже: «Настя, погляди!» Она: «Ребята, тише. Идите вы своей дорогой, – говорит, – вы его не видели, он вас не видел». Пошли мы в конец бугра, смотрим, там пастух сидит, огонь раскладен от комаров. «Вы, – говорит, это, пастуху, говорит, – ничего не говорите». А потом-то мы уже, под конец уже, под осень, пришел к нам пастух, а мы-то ему и сказали: «Дядя Гриша, вот так и так, что это-т, медведя видели. В стаде в коровьем». А он поглядел да говорит: «Так и должно быть, – говорит. – Это ж не я пастух, это же он пас, – говорит, – у мне». Вот видишь, какие тут дела были. Это сколько угодно было, это было разных, это, как его, разные были договора такие, отпуска (ФА, Ваш20-4).

В случае каких-либо инициатив необходимо проинформировать своего партнера по пространству, дабы действия были санкционированы: в лесу нужно проситься у лесового, домовому сообщить об отъезде и проч. В случае наличия собственных интересов в том пространстве, у которого есть хозяин, нужно взаимодействовать с ним.

<Что делать, если скотинка потерялась?> К Хозяину лесному проситься в двенадцать часов ночи ходить. <И что ему сказать?> Сказать этому Хозяину: «Хозяин, Хозяюшка, отдайте мне… этот, как тебе… коровушку или бычка – назовешь имя. Хоть живым или мертвым». Хоть, если не живой, дак хоть мертвым да отдадут. Чтобы нашли-то его. А скотину выпускают, дак это вот я двери открою, тоже на себя накануне надену поясок, поясок разостелю, у этих вот дверей, там у хлева, и чтоб она перешла через этот, потом этот поясок заматываю, как раньше, натягиваю и кладу, как скотина заходит во двор, дак надо чтобы. Если кладешь изо двора, дак значит, скотина не будет жить, а надо класть, чтобы… вот так в дверях-то класть, чтоб домой ходила. В паз положу, заколочу, выпущу туда, Хозяину полевому передаю.

 
Хозяин полевый, Хозяюшка полевая,
Примите мое, там, коровушку, там Зорьку или как,
Все лето красное пойте, кормите,
Гладьте и ладьте.
Пойте, кормите,
В шесть часов домой водите.
 

Вот я Юльку, у меня Юлька была корова, я приду – все моя корова у забора в шесть часов. Бабы бегают по лягам, по грязи-то бегают, корову гоняют. «Шурка, обожди! Подожди наших-то коров! Не упускай свою-то корову!» А у меня уж ревит. А потом пойду, а говорят: «Ты почто за коровой-то ходишь?» Она уж у меня идет передом. Бабы гонят, а мне не надо. Думай сама – идет передом. Говорят, ты, наверно, неспроста выпускаешь. Я говорю: «Слышь, надо было выпускать». А достанешь на двор, дак там уж опять говоришь это:

 
Хозяин, Хозяюшка (вот эти во дворе-то), гладишь ее,
Хозяин, батюшка, Хозяюшка, матушка,
Возьмите моего, там, Юленьку
На всю зимушку – пойте, кормите (гладишь вот так),
Гладьте и ладьте,
Как я глажу и лажу,
Так и ты глади и лади,
Пой, корми.
Она мене по уму,
А тебе пусть по двору. Вот эти слова тоже (Киснема, 2001).
 

Итак, социальные связи между акторами-хозяевами воспроизводятся в актах коммуникации. Соблюдение конвенций коммуникации – одно из условий стабильности. Нарушение конвенции выводит систему из стабильного состояния. Так, например, недельное блуждание женщины по лесу соседи однозначно связывают с нарушением этикета: она публично выразила свое сомнение в силе «силы»:

Пришла соседка ее: «Люся, Зина еще вчера, – говорит, – в лес ушла, и ее, говорит, нет». Я говорю: «Да как нет? Может она это, дома». Старухи-то любят: палочку приставят да и под палкой дома находятся. Я говорю: «Может, дома?» «Нету. Я ходила и кричала, и заходила через двор – и ее нет: куриц накормила у нее». Ну вот. Мы ее искали, я дочек вызывала. Одна дочка в Ленинграде живет, другая в Череповце. Дочки приехали. Всю деревню, всех мужчин, и всех – вот дачники были – всех поднимали. Мы весь лес кругом и все прочесывали. Не могли найти ее. Потом нашли тут адрес. В Кенду ездили. В Кириллов ездили, какой-то там в общем знающий, видимо, по лесу. А потом, потом в Остров, третьего уже… А она говорит: «Что я, – говорит, – слышала, что меня кричали – ее дочка выходила в пять часов утра вот туда за ферму кричала – я, говорит, ее слышала. И ей кричала». И вот она ходила там, блудила… Вот. Потом на переезд вышла, видела железные крыши, а выйти до деревни не могла. «Железные, – говорит, – крыши видела». Кто ее там держал, кто водил? Может, не съездили, дак, может, ей не выйти было бы оттуда. Вот, а когда вот эта женщина пришла, мне сказала, что, говорит, потерялась Зина. Ну, я говорю: «Че она в лес-то пошла?» «Дак я ей говорила, что у меня в огороде-то малины полно, – не ходи ты, не ходи. У тебя давление, слышишь, худо! Не ходи в лес, ориентируешься худо». А она ей говорит: «А куда меня леший унесет». Вот так. И унесло (ФА, Ваш19-6).

Наряду с диалогом, который подразумевает определенную дистанцию между его участниками, сам факт способности к такому диалогу у человека представляется как его собственное овладение силой:

У нас пастух пас. Один. Не женился, ничего. Ну, а чтоб с этим связь имел, с лешим. <Что?> С лешим. С лесным. Иван Васильевич мне рассказывал: ему говорит, этот: «Желаешь? Так пойдем на окраину деревни». Вышли. «Я, – говорит, – это, кликну его, он придет – вот и поглядишь. Из лесу-то придет». Ну, а он укнулся, а там отукнулось. Ну, а отукнулось, так я и не дожидал, обратно домой ушел, не дожидал. Напугался. Так то правда ли, нет ли. <Не видел он его?> Нет, не видел. Дак он ишь… Ну, наверно, какая-то сила есть у него, че-то… (ФА, Ваш19-1).

Определяющим фактором магической деятельности является особая структура социального пространства. Акторами магической практики являются люди, наделенные определенным социальным капиталом (собственностью, семьей, землей, скотом, лесной делянкой, разрешением на охоту или рыбный промысел, договором на пастушество и проч.). Наличие этого капитала предполагает, во-первых, приобретение человеком некоей магической силы («наверно, какая-то сила есть у него»). Во-вторых, включение его в круг «хозяев» территорий, составляющий определенное сообщество сил-хозяев и людей-хозяев.

Динамика социальных связей. В описываемом сообществе акторами на равных правах выступают люди и «силы». Отношения акторов интерпретируются и организуются как социальные (субъектно-субъектные), что предполагает возможность трех известных ситуаций, характеризующих жизнь сообщества динамически.

Во-первых, ситуация нормы, которая нуждается в постоянном воспроизводстве социальных связей, их временной трансмиссии. Связи могут быть как межличностные, так и групповые, это существенно влияет на символическую форму тех социальных процедур, которые направлены на их поддержание.

Во-вторых, ситуация преобразования (сдвига, перераспределения ролей). Она предполагает наличие нескольких ролей – инициатора подобного события (заказчика), авторитета, который должен санкционировать изменение («хозяина»), и ритуальных специалистов («знающих»), выступающих в роли посредников. Эти роли могут по-разному распределяться в каждой конкретной ситуации, требуя различных акторов или совпадая в одном лице.

И наконец, третья ситуация – конфликт, магико-ритуальная активность, возникающая в негативной ситуации, причина которой обычно представляется как нарушение в сфере социальных конвенций.

Мы рассматриваем отдельно два вида магико-ритуальной практики: коллективную обрядность и индивидуальную магическую практику, поскольку они в значительной степени отличаются по набору участников взаимодействия и другим статическим параметрам, определяющим форму прагматического шаблона. Вместе с тем следует отметить, что и коллективная, и индивидуальная магико-обрядовая деятельность могут быть охарактеризованы через три названные ситуации. Календарные обряды и магический этикет оформляют ситуацию поддержания нормы, их цель – воспроизводство социальных связей. Переходные обряды и обереги в индивидуальном поведении легитимируют ситуацию сдвига (изменения в распределении социального пространства), окказиональные обряды и заговоры – ситуацию разрыва связей (конфликта).

Социальные конвенции и магический этикет. Особенностью магико-ритуальных действий, как коллективных, так и индивидуальных, направленных на поддержание отношений, является их регулярный характер. Это – ритуалы и магия суточных, недельных и годовых (календарных) циклов. В отношении индивидуальной магической практики можно определить такого рода действия как этикет – соблюдение речевых и поведенческих правил и запретов (табу), оформляющих отношения между партнерами. В этикетные отношения вовлечены все акторы социума – как видимые, так и невидимые (духи-хозяева, предки)[160]160
  Адоньева С. Б., Овчинникова О. В. Народная магия//Традиционная русская магия в записях конца XX века. СПб., 1993. С. 5–17.


[Закрыть].

Воспроизводство социальных связей акторов локального социума происходит посредством института календарных праздников. Они организуют систему родственной и свойственной гостьбы, взаимных угощений и информационного обмена[161]161
  Вадейша М. В. Деревенский праздник: Распределение ролей // Мифология и повседневность: Гендерный подход в антропологических дисциплинах. СПб., 2001. С. 101–115; см. также квалификационную работу О. И. Алимовой «Праздничная миграция роксоман» (2002) (ФА СПбГУ).


[Закрыть]. Праздничные миграции населения очерчивают границы локального социума: поселения, находящиеся на расстоянии одного дня пешего пути – 25–30 км. Перемещение за их пределы оценивается как отъезд из «родных краев». Календарные праздники, а также похороны и свадьбы в этом отношении – важнейший мотивирующий фактор для перемещений и встреч, направленных на воспроизводство социальных связей.

Аналогичная тактика поведения – гостьба и угощение – используется для восстановления отношений с «силами» (силы, как отмечают многие информанты, обычно «показываются», принимая вид знакомых людей):

Вот у нас на Городище парень болел. Не мог ни ходить, ни повернуться. Врачи отстали лечить его. А бабушка одна зналась с дедушком-то (лесовым). Вот и сказали: «Сходите к этой бабушке-то». Вот и сходили. Эта бабушка пришла и говорит: «Матушка, я приду с гостям. Ты навари пива кукшин и там две бутылки вина (и какое вино – сказала, и там закуску какую – все сказала ей). Только на стол клади все, не забудь ничего, что я тебе сказала – все это на стол склади до гостей». Баба все приготовила – кукшин пива и на стол вино, закуску – все на стол. Вот она пришла с гостям – два мужчины: один сельской мужик– Ваней звали, другой – забыла какой. Вот они сели – пива выпили, вино выпили. Разговаривали весело. Пошли ей благодарили – хорошо угостила. Немного времени прошло – парень наживо сел, сам сел. Потом поправлялся, поправлялся и поправился. Она его угостила хорошо (ФА, Бел20а-135).

Будничной альтернативой праздникам, свадьбам и похоронам служит система совместных работ (помочей), которая по сути представляет собой выделение долей. Ближайшие «свои» (родственники) помогают во время сенокоса или уборки урожая. Такая помощь оценивается как родственный долг (ни в коем случае не обмен и не наемный труд, никакой корысти), вместе с тем помогающие неизменно получают часть продукта – мясо, после осеннего забоя скота, часть урожая и проч. Круг лиц, постоянно участвующих в такой помощи, объединен отношениями родства и свойства. Он представляет собой своего рода большую семью, клан. Члены такого клана могут жить в разных местах, но они всегда сходятся вместе при любой потребности или нужде – во время сенокоса, уборки картофеля или постройки новой избы или бани, на свадьбу или похороны, если кто-то из «своих» уходит в армию или вернулся из далекой и долгой поездки. Они постоянно гостят то в одном доме, то в другом, следуя расписанию календарных праздников: в чьей деревне «престольный», та родня и принимает «своих». Маршруты и график праздничной гостьбы для каждой семьи четко определены: «Иванов день мы ведь не праздновали. У нас там (в Ивановской) родни нет. Только по своей родне», – пояснила М. Г. Епишина, жительница д. Тимино Роксомского с/с. Деревня Ивановская – того же сельсовета и находится неподалеку, но на престольный праздник в Ивановскую Епишины не ходили, ходили только в те деревни, где их принимали «свои».

Отношения с предками – «родителями» – организованы по аналогии с отношениями «своих»: разделение трапезы в праздничные дни на кладбищах, регулярные «проведывания», обязательное посещение могил родителей после долгой отлучки: «…помянешь – и свой долг выполнишь перед усопшим, а они поддержат, когда надо» (ФА, Бел17-71).

Собственно, это один и тот же круг, клан, включающий живых и мертвых «своих». «Свои» мертвые – патроны живых в мире сил: в лесу призывают «родителей», чтобы те избавили от блуждания:

Неподалеку от Шушгоры мои родители заготовляли корье. В те-то времена это был такой хороший заработок, сейчас он обесценился. Вот. И заготовляли они у Шушгоры. Брали меня с собой. Мы там жили неделями. В лесу. И ходили, конечно, туда на кладбище к могилкам. Да и не один раз я тоже у мамы наблюдала. А там интересно, когда идешь от Пугорки, старая дорога-то, она заросла лесом. Ее можно узнать только но канавочкам, канавочки слабенькие остались, то есть сориентироваться-то было не так просто. Вот вроде бы как мы вышли на дорогу, и вдруг дорога теряется, канавочек мы не видим. Так мама у меня часто-часто, вот она так остановится: «Бабушки, дедушки, внучка ваша идет, правнучку к вам ведет. Покажите нам дорожку». Ну вот, она… такая у нее была примерно формула произношения этих слов. Они, конечно, могли меняться, но суть была эта. Так вот я несколько раз наблюдала. Только она произнесла – раз, и мы на дороге (ФА, Бел24-121).

Роли предков в аграрно-хозяйственной деятельности посвящена значительная часть книги В. Я. Проппа о крестьянских праздниках[162]162
  Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. 2-е изд. СПб., 1995.


[Закрыть], их магический патронаж последовательно просматривается по современным полевым материалам[163]163
  Например, в квалификационной работе М. В. Пономаревой «Живые и мертвые в Белозерской поминальной традиции» (2002) (ФА СПбГУ).


[Закрыть].