Текст книги "Церковная жизнь русской эмиграции на Дальнем Востоке в 1920–1931 гг. На материалах Харбинской епархии"

2. Деятельность церковной оппозиции в среде дальневосточной эмиграции

Попытки внести разлад в церковную жизнь Харбина делались не только извне, но главным образом предпринимались церковной оппозицией, теми, кто по тем или иным причинам поддерживали обновленческое движение в России. На Дальнем Востоке за пределами страны глашатаями новых веяний стали две исключительно яркие скандальные личности – настоятель посольской церкви в Токио протоиерей Петр Булгаков и проживавший в Харбине с 1922 г. священник-эсперантист Иннокентий Серышев. В известных до настоящего времени публикациях оба священнослужителя упоминаются как люди весьма уважаемые, ученые-востоковеды. Однако изучение архивных материалов, обнаруженных в ГА РФ и содержащихся в личных фондах протоиерея Петра Булгакова и священника Иннокентия Серышева, впервые позволило раскрыть еще одну сторону их деятельности. Как оказалось, именно эти люди были сторонниками «революционных» преобразований в Харбинской епархии.

Петр Иванович Булгаков приходился родным дядей проживавшему в Москве писателю Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Он родился в 1859 г. в Орловской губернии. В 1883-м окончил Орловскую духовную семинарию, в 1888-м – Санкт-Петербургскую духовную академию. По окончании учебы преподавал в петербургских учебных заведениях греческий, латинский и русский языки, был законоучителем, певчим в Исаакиевском соборе. В 1890 г. получил назначение помощником смотрителя Белгородского духовного училища, затем стал законоучителем Восточного института во Владивостоке. В сан иерея возведен в 1901 г., а в 1906-м благодаря хлопотам жены получил место священника посольской церкви в Токио. Шесть лет службы отца Петра пришлись на время служения архиепископа Николая Японского. В дневниках святителя сохранилась запись о том, как отец Петр оказался в Японии. 20 июня 1906 г. он написал: «Дмитрий Матвеевич Позднеев просил об о[тце] Петре Булгакове, муже его сестры, священнике и законоучителе Восточного института во Владивостоке; хочет проситься в настоятели Посольской Церкви сюда – так чтобы я не был против этого. Пусть. Отчего быть против? Коли не будет настоятелем член Духовной Миссии – причем, значит, Миссия будет иметь миссионера на содержании Министерства иностранных дел, то для Миссии безразлично, кто будет настоятелем»{266}266
  Дневник святого Николая Японского. Т. 5. СПб., 2004. С. 334–335.


[Закрыть].

Протоиерей Петр Булгаков много писал о Японии и, несмотря на своеобразие его работ (частью исторических, частью философских, частью публицистических), считался признанным японистом. Одной из ярких страниц его творчества являются воспоминания об учебе в Санкт-Петербургской духовной академии, где он обучался на одном курсе с будущим Патриархом Тихоном{267}267
  См.: Булгаков П. И., прот. «Патриарший курс» // Вестник ПСТГУ. Вып. II: 2 (19). М., 2006. С. 34–69.


[Закрыть].

Священник Иннокентий Серышев получил известность как ученый-ориенталист, издавший в Харбине ряд оригинальных и переводных работ, посвященных Японии. Впоследствии жил в Австралии, где издавал собственные журналы религиозно-философского и научно-популярного характера («Церковь и наука», «Церковный колокол», «Путь эмигранта»). Отличительной чертой его деятельности было увлечение искусственным языком эсперанто, который он усиленно пропагандировал{268}268
  См.: Хохлов А. Н. Священник-ориенталист Иннокентий Серышев и его просветительская деятельность // Вестник церковной истории. 2006. № 2. С. 198–213; Хисамутдинов А. А. Иннокентий Серышев востоковед и эсперантист // Проблемы Дальнего Востока. 2001. № 2. С. 135–138.


[Закрыть]. Оказавшись в эмиграции (сначала в Японии, затем в Харбине), он смог развернуть свою не совсем обычную для священнослужителя деятельность по распространению эсперанто благодаря поддержке архиепископа Харбинского Мефодия (Герасимова), хорошо знавшего семью Серышевых еще до революции.

Хотя Иннокентий Серышев и был сыном почтенного священника, его биографию вряд ли можно назвать традиционной, более того, характер отца Иннокентия вообще не вписывается в представление о священнослужителе. Вот некоторые сведения о его жизни, которые он сам рассказал в своей автобиографии.

Иннокентий Николаевич Серышев родился 15 августа 1883 г. в Забайкалье, в станице Большая Кудара. Он был сыном священника Николая Дмитриевича Серышева, о котором впоследствии подробно написал в своей первой автобиографии. Отцу почти не пришлось воспитывать сына, поэтому их характеры были столь различны. По воспоминаниям отца Иннокентия, Николай Дмитриевич с детства отличался религиозностью, по натуре был человеком мягкосердечным, отзывчивым на все доброе и полный бессребреник. Будучи учеником реального училища в г. Троицкосавске (недалеко от слободы Кяхта), он своим поведением привлек внимание церковного начальства. Серышев отмечает такую черту характера отца в эти годы: когда товарищи его колотили, то он, прижавшись в угол, говорил: «Потерплю Христа ради».

По окончании курса Николаю Серышеву было предложено принять священнический сан. Он согласился и в 19 лет от роду получил огромный казачий приход Большая Кудара в 40 верстах от Кяхты. Женат был отец Николай на купеческой дочери Елизавете Семеновне Сибиряковой, кроме сына имел еще двух дочерей. В 1898 г., когда Иннокентий учился в шестом классе реального училища, отец Николай получил назначение членом консистории и переехал в Читу, оставив сына в Троицкосавске на попечении дяди Сибирякова. Отец Иннокентий впоследствии писал: «…дядя был холостой охотник-забулдыга, и я пользовался у него свободой. Научился рано курить и пить»{269}269
  ГА РФ. Ф. Р-6964. Д. 1. Л. 17а.


[Закрыть].

В 1900 г. Серышев окончил училище с правом бесконкурсного поступления в только что открывшийся Томский Политехнический институт. Легко перешел на второй курс и вскоре женился. Запустив занятия, Иннокентий был вынужден остаться на втором курсе на второй год. Затем, сдав половину экзаменов на третий курс, вдруг решил оставить институт, так как «утратил всякий интерес к дальнейшему изучению технических наук». Поступив на службу в контрольный отдел железной дороги в Томске, Иннокентий вскоре угодил в тюрьму за антивоенную пропаганду среди солдат во время Русско-японской войны. В своей автобиографии он признался, что, просидев 17 дней в одиночке, первый раз в жизни полностью прочитал Евангелие и «сделал полную переоценку ценностей, критически отнесся к своему поведению». О своих прежних воззрениях он писал, что политикой не занимался и не был атеистом, хотя «и в церковь ходить перестал и много либеральничал». В тюрьме Серышев дал своеобразный обет: в случае освобождения из заключения «бросить пить и курить и идти в народ служить в качестве священника».

После освобождения благодаря хлопотам жены, которая взяла его на поруки за 400 рублей, он отправился к епископу Томскому Макарию (Невскому) и поведал ему свою историю. Представившись студентом, отсидевшим в тюрьме по ложному обвинению и пережившим там душевный переворот, Серышев рассказал о своем обете «стать иереем и служить народу не на словах, а на деле». Святитель Макарий ответил: «…три года прослужите сел[ьским] учителем, три года псаломщиком, три года дьяконом, а затем и священство». Тогда Серышев, которого такая перспектива не устраивала, обратился к отцу с просьбой поговорить с епископом Мефодием (Герасимовым), возглавлявшим Читинскую епархию, и владыка Мефодий согласился рукоположить Иннокентия сначала в диакона (в январе 1906 г.), а через неделю – в священника.

Прослужив три года в большом Доронинском приходе, что на реке Ингода в 200 верстах от Читы, отец Иннокентий, несмотря на свое обещание не заниматься политикой, начал писать, с позиций сторонника революционных преобразований, статьи против «Союза Русского Народа» и «Союза Архангела Михаила». Епископ Мефодий вынужден был потребовать от него выйти за штат, поскольку это была единственная возможность защитить молодого священника от более строгого наказания – лишения сана. Сам же епископ Мефодий впоследствии признавался, что во время революции 1905 г. он вставал на защиту некоторых священников, обвиненных в политической неблагонадежности, за что его сочли «недостаточно твердым» и «держали в залоге»{270}270
  Мученики и исповедники Оренбургской епархии XX века. Кн. 3. Оренбург, 2000. С. 363.


[Закрыть].

В 1917 г., когда под руководством обер-прокурора Святейшего Синода В. Н. Львова началось «обновление» церковного строя, реформаторы из духовенства, подобные Серышеву, составляли основную силу, стремившуюся ограничить власть иерархии и разрушить традиционные церковные устои. Но в то время епископ Мефодий, защищая революционно настроенного молодого священника, видел в этом исполнение своего христианского долга. Сыграло роль и отношение архиерея к семье Серышевых, желание поддержать сына уважаемого в епархии и преданного Церкви пастыря, каким был отец Николай.

Дальнейшие сведения из биографии священника Иннокентия Серышева говорят о том, что его интересы по-прежнему были далеки от Церкви. В 1910 г. он съездил с больной женой в Славянск и Крым и, вернувшись в Читу, получил место учителя в двухклассной церковно-приходской школе. В Славянске он впервые познакомился с языком эсперанто и написал на нем несколько писем за границу. Через несколько месяцев отец Иннокентий получил ответ из Австралии, и с тех пор началась его обширная переписка с эсперантистами.

За очередную статью в журнале «Красный звон» священник Серышев в качестве наказания попал в Селенгинский монастырь на месячное безочередное служение, после чего снова получил приход теперь уже далеко в глубинке, в селении Шергольджин на границе с Монголией, где числился три года. Прибыв в Шергольджин, он упросил своего отца, который приехал туда вслед за ним, «заменить» его на приходе, а сам отправился «в отпуск» за границу вместе с одной из своих сестер, тоже эсперантисткой. Во время этого четырехмесячного путешествия они посетили Германию, Бельгию, Англию, Францию, Италию, Швейцарию, Австро-Венгрию, Константинополь. Побывал отец Иннокентий даже на Афоне. По его словам, во время поездки он активно пользовался эсперанто.

В 1914 г. умер отец Николай Серышев, и его сын, священник Иннокентий Серышев, оказался в Томской епархии, куда в декабре 1912 г. был переведен епископ Мефодий (с августа 1914 г. покровитель семьи Серышевых уже епископ Оренбургский и Тургайский). До 1917 г. отец Иннокентий сменил три прихода: недолго пробыл в Петухове под Томском, потом почти два года служил в Терешкинском приходе Барнаульского уезда, затем в Романькове, недалеко от Барнаула.

После Февральской революции Серышев вышел за штат и по приглашению барнаульских кооператоров устроился секретарем в Культурно-просветительный отдел при Кредитном и Потребительном кооперативных союзах, впоследствии преобразованный в самостоятельный Культурно-просветительный союз Алтайского края. Летом 1918 г. он стал секретарем при внешкольном Отделе народного образования Каракорум-Алтайского уездного земства.

Беженский путь заштатного священника Иннокентия Серышева начался в сентябре 1919 г., когда он, оставив семью в Алтайской глубинке, эвакуировался сначала в Бийск, затем в Томск. По его воспоминаниям, в это время там находился «кое-кто из министров» колчаковского правительства, благодаря которому он смог получить от Министерства народного просвещения «безденежную командировку в Японию и Америку для ознакомления с постановкой там дела наробразования».

Приехав в Японию в декабре 1920 г., Серышев сразу же направился в общество эсперантистов, где имел много знакомых по переписке. Начальник Японской Миссии епископ Сергий (Тихомиров) поначалу принял его так же, как принимал других священниковбеженцев, т. е., по словам самого отца Иннокентия, довольно хорошо. При первой же встрече Серышев передал начальнику миссии письмо от своего попечителя – архиепископа Оренбургского и Тургайского Мефодия (Герасимова), который испрашивал о возможности устроиться временно в Токио. В разговоре епископ Сергий, как пишет Серышев, осудил архиереев-беженцев, сказав: «Я бы не побежал»{271}271
  ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 1.


[Закрыть].

В Японии отец Иннокентий неожиданно нашел себе друга и помощника в лице настоятеля посольской церкви. В январе 1921 г. отец Петр Булгаков начал хлопоты об отправке Серышева в Америку и даже составил письмо к документам по его аттестации, но хлопоты эти не имели успеха. Тогда же он обращался в посольство и по вопросу о возможности въезда в Японию архиепископа Мефодия, с которым поддерживал связь Серышев. Почему проживший год в Харбине архиерей согласился на предложение Серышева перебраться в Японию, сказать трудно. Очевидно только, что главным инициатором переманивания архиепископа Мефодия в Токио был отец Петр. Подтверждением этому служит его письмо Серышеву от 6 июля 1924 г., в котором Булгаков писал:

«В коллекции писем я нашел письмо ко мне Абрикосова{272}272
  Абрикосов Дмитрий Иванович – поверенный в делах посольства России в Японии.


[Закрыть] с ответом посла на мой вопрос касательно приезда в Токио преосвященного, теперь высок[опреосвященного] Мефодия. Помните наш проект вызвать его в Японию? Должен Вам признаться, что в этом моем деянии очень виновны Вы, ибо дали мне о преосвященном Мефодии самое наилучшее представление»{273}273
  ГА РФ. Ф. 5973. Оп. 1. Д. 123. Л. 11.


[Закрыть].

В этом же письме отец Петр поведал своему другу и о другой причине благосклонного отношения к архиепископу Мефодию. По его словам, находясь в Забайкалье в период потрясений 1905–1906 гг., он «имел счастье» быть знакомым с двумя представителями революционного движения – директором Верхнеудинского реального училища И. К. Окунцовым и бывшим членом нечаевской организации «Народная расправа» эсером А. К. Кузнецовым, лично участвовавшим в убийстве студента И. Иванова, обвиненного Нечаевым в предательстве. По этому делу Кузнецов был приговорен к десяти годам крепости, впоследствии замененным каторжными работами и затем поселением в Сибирь.

В 1906 г., во время карательной экспедиции генерала П. К. Ренненкампфа, Окунцов и Кузнецов были арестованы за революционную пропаганду и приговорены к смертной казни. Вскоре после суда ночью в вагон генерала Ренненкампфа явился епископ Читинский Мефодий, который настоял на отмене смертного приговора для четырех преступников, среди которых были Окунцов и Кузнецов{274}274
  См.: Сумароков Е. Н. ХХ лет Харбинской епархии, 1922–1942. С. 105.


[Закрыть].

Об этих своих знакомых протоиерей Петр Булгаков писал:

«И Окунцов, и особенно Кузнецов произвели на меня самое хорошее впечатление. Про Кузнецова я прямо подумал: вот бы нам таких архиереев. <…> И вдруг, уже по приезде во Владивосток, я узнаю потрясающую весть о военно-полевом суде над этими двумя выдающимися деятелями и о смертном приговоре над ними. До слез мне стало жалко обоих: и молодого Окунцова, и престарелого Кузнецова. И вдруг весть об их помиловании, а затем и подробные рассказы о решительном поступке пр[еосвященно]го Мефодия, буквально вырвавшего обоих из объятий смерти»{275}275
  Там же.


[Закрыть].

Снисходительность, доброта, стремление защитить пострадавших – эти черты характера владыка Мефодий сохранил на всю жизнь. По воспоминаниям знавших его людей, если случалось, что поступали жалобы на кого-либо из священнослужителей или даже низших клириков, он всегда лично разбирал дело и по возможности оправдывал обвиняемого{276}276
  См.: Там же. С. 105.


[Закрыть]. Но его доброта иногда распространялась и на людей сомнительных, чему примером служит многолетняя отеческая забота архиерея об Иннокентии Серышеве.

Характер архиепископа Мефодия вполне устраивал реформаторов, рассчитывавших не только на его мягкость, но и на влияние на церковные дела. Иным было их отношение к начальнику Японской Миссии, которому и Булгаков, и Серышев доставляли немало хлопот. В свою очередь, архиепископ Сергий крайне нелестно отзывался о настоятеле посольской церкви. В своем письме митрополиту Антонию (Храповицкому) он писал:

«Знаете ли Вы, дорогой владыка, Булгакова? В Посольстве его никто никогда не уважал. Жил он в треугольнике: “дом – посольство – военное училище”. Дома он преподавал единицам русский язык, вязал на машине чулки и сдавал комнаты жильцам, выгоняя 2-е жалованье.

В посольстве он служил с 7 до 8-ми в субботы и с 10 до 11-ти в воскресенье. И венчал “браки”, от коих Миссия отпихивалась.

В военном училище преподавал русский язык офицерам, т. е. готовил знатоков русского языка на случай русско-японской войны.

От скуки проходил школу шоферов, но на экзаменах срезался.

Пастырства он здесь не проявил. Русских не объединил.

Мы с ним люди разных воззрений. Часто и помногу спорили. Но, в конце концов, я нашел секрет ладить с ним. <…> И у нас все шло хорошо. Но нас, видимо, разъединил стиль{277}277
  В ноябре 1922 г. протоиерей Петр Булгаков самовольно начал служить по новому стилю.


[Закрыть] <…>

Написал о Булгакове подробнее, чем хотел. Но ведь он может появиться и у Вас; хотя, вернее, окажется у “обновленцев”»{278}278
  Приложение 44.


[Закрыть].

Как показали дальнейшие события, в последнем своем предположении архиепископ Сергий не ошибся. В то же время, касаясь семейной жизни посольского протоиерея, начальник миссии рассказал митрополиту Антонию о его жене, Софье Матвеевне, урожденной Позднеевой, сестре ученого-востоковеда Д. М. Позднеева. По словам архиепископа Сергия, она была ангелом-хранителем мужа. «Из-за ней, – писал он, – все-таки бывали у Булгакова в Рождество Христово и в Пасху. И из-за ней он, несмотря на все свои выходки, все-таки не сломил шею»{279}279
  Там же.


[Закрыть].

Отец Петр постоянно вмешивался в дела миссии (особенно его привлекала должность заведующего библиотекой, находившейся в ведении епископа), не раз по собственной инициативе отправлял требы в миссийском храме, присваивая себе весь доход. Это повлекло за собой очередной конфликт между ним и архиереем. Кроме того, отец Петр всячески содействовал Серышеву в его попытках устроиться служить в какой-либо миссийской церкви, «не оставляя при этом эсперантской работы».

Епископ Сергий довольно скоро стал относиться к отцу Иннокентию как к «авантюристу, выдававшему себя за священника»{280}280
  В письме Серышеву от 16 декабря 1920 г. протоиерей Петр Булгаков привел выдержку из письма начальника Миссии: «Посторонним священникам в миссийских церквах служба будет разрешаема только в тех случаях, когда эти беженцы делают пастырские дела и не находятся под надзором полиции, открытым или тайным» (ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 118. Л. 10).


[Закрыть], и к тому были веские основания. Перебравшись в Токио, Серышев поселился (по упорному своему настоянию) в сторожке при Токийском соборе, т. е. на территории Русской Православной Миссии, однако одеваться и жить стал по-японски. В церкви почти не бывал. Однажды в японской газете «Дзи-дзи» появилась статья под названием «Не красная ли пропаганда!», в которой описывалось, как какой-то русский в японском кимоно, с распущенными волосами посетил одного из лидеров японских коммунистов, проживавшего на линии Яманотэ{281}281
  Линия электропоездов в Токио, связывавшая юг и север города (с 1925 г. кольцевая).


[Закрыть]. Странный русский был арестован и взят на допрос в полицию. При обыске полицейские заметили в рукаве задержанного эсперантскую листовку с изображением зеленой пятиконечной звезды и решили, что это «красная пропаганда». Вскоре после этого случая отец Иннокентий, по требованию консистории, был выселен из сторожки. Несколько месяцев он смог прожить в одной японской семье, глава которой адвокат Манадзаки был социалистом.

В начале июля 1922 г. Серышев перебрался в Харбин, куда незадолго до него приехала и его семья{282}282
  В своей автобиографии Серышев писал, что узнал об этом только по приезде от архиепископа Мефодия, который сообщил, что несколько дней назад «с разрешения соввластей и в окупленном ею вагоне» в Харбин «приехала с Алтая его жена с сыном, матерью и сестрой» (ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 1).


[Закрыть]. Архиепископ Мефодий поначалу поселил их в бараке для беженцев, предоставив отцу Иннокентию должность законоучителя в 1-й начальной Новогородской железнодорожной школе. По словам самого Серышева, начальник Учебного отдела КВЖД Д. А. Дьяков устроил его на это место, сместив соборного протоиерея Леонтия Пекарского{283}283
  ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 1.


[Закрыть].

Иногда отец Иннокентий сослужил архиепископу Мефодию в соборе, но чаще получал выговоры за то, что по своей давней привычке пропускал службы. Затем Серышев занял место законоучителя в Коммерческом училище Бреева и в свободное от законоучительства время при содействии нового начальника Учебного отдела КВЖД Н. И. Никифорова устроился набирать и печатать в «домашней» типографии Учебного отдела. Работал он главным образом для пропаганды эсперанто. Являясь членом правления Общества эсперантистов, отец Иннокентий писал и издавал листовки, которые эсперантисты распространяли по Харбину, публиковал статьи в харбинских газетах, читал лекции. По улицам Серышев ходил в светском костюме, носил эсперантский знак – зеленую звезду. Все это вызывало немало толков, однако благодаря архиепископу Мефодию Серышев избегал неприятных последствий. Статьи отца Иннокентия в газетах также были связаны либо с его эсперантской деятельностью, либо представляли собой «критику» харбинского духовенства. Один из примеров популяризации Серышевым эсперанто – его статья в газете «Новости жизни» от 4 августа 1923 г. об экспериментальной школе III Коминтерна в г. Барнауле Алтайской губернии, где учительствовали две сестры отца Иннокентия, преподававшие там эсперанто. Автор статьи, комментируя сообщения педагогов и учеников школы о введении этого языка в программу 4–8 классов в 1922/1923 учебном году и отмечая положительные результаты преподавания, писал: «Так как в пролетарских школах никакие иностранные языки не преподаются, что имеет место также и в школе III-го Коминтерна, так как с другой стороны нельзя оставлять пролетарий и его детей без орудия взаимообщения с товарищами других стран, то опыт введения эсперанто в программу этой школы является для всех весьма интересным и показательным»{284}284
  ГА РФ. Ф. Р-6964. Д. 1. Л. 11.


[Закрыть].

Серышев регулярно переписывался с протоиереем Петром Булгаковым, высылал ему в Токио газеты, помогал в переправке писем в Россию и харбинским адресатам отца Петра.

Протоиерей Петр Булгаков живо откликался на перемены, происходившие в политической жизни. В 1923 г. его обновленческая деятельность стала носить более открытый характер, чему способствовали события, связанные с «делом Патриарха Тихона». Освобождение Патриарха и издание его «покаянного заявления» вызвали у токийского протоиерея реакцию, прямо противоположную настроению большинства эмиграции. В одном из своих писем он поспешил выразить радость по поводу известий о восстановлении «правильных отношений» между Первосвятителем и «Народным Правительством»{285}285
  Приложение 40.


[Закрыть]. Судя по этому письму, отец Петр нисколько не сомневался в сотрудничестве Патриарха с советской властью.

Одновременно Булгаков налаживал связи с обновленцами. 12 июля 1923 г., на следующий день после того как во Владивосток прибыл обновленческий архиепископ Василий (Смелов){286}286
  Женатый архиерей, участник обновленческого собора 1923 г.


[Закрыть], он направил ему письмо о своем желании присоединиться к обновленцам{287}287
  См. приложение 38.


[Закрыть]. При этом Булгаков сообщил, что уже несколько раз писал в Москву, в том числе митрополиту Антонину (Грановскому), но ответа не получил. В этом же письме он просил сообщить адреса обновленческого ВЦУ и самого Смелова, а также прислать материалы обновленческого собора 1923 г.

27 июля Булгакову пришел ответ от Смелова, который сообщил новообращенному требуемые адреса и прислал экземпляр брошюры с постановлениями обновленческого собора{288}288
  ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 121. Л. 29.


[Закрыть]. В конце ноября – начале декабря 1923 г. отец Петр получил письмо из обновленческого синода о принятии его в ряды обновленческого духовенства{289}289
  См. приложение 39.


[Закрыть]. На письме был штамп обновленческого Сибирского областного церковного управления и приписка, сделанная епископом Василием (Смеловым), что протоиерей Булгаков «уже вступил на путь обновления Церкви Божией» и является «надежным работником по оживлению Церкви». В этом документе отцу Петру препровождалось «благословение синода» на его труды и выражалась просьба сообщить о положении Японской Миссии: какова она в настоящее время, кто и каковы ее работники, как они смотрят на «оживление и обновление» Церкви в России и, конечно, каковы средства миссии после пережитых бедствий. Однако отец Петр не пожелал действовать открыто. В письме Серышеву от 4 декабря 1923 г. он возмущенно писал: «Еп[ископ] Василий без моего ведома и согласия причислил меня к “лику” своих подчиненных и уже прислал свое НАЧАЛЬСТВЕННОЕ распоряжение, притом довольно глупое. И если он не глуп, то во всяком случае скоропалительное. Так со свободными людьми обращаться нельзя, и я не буду ему писать»{290}290
  ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 18.


[Закрыть].

Деятельность Булгакова по «обновлению» Церкви выражалась главным образом в нападках на православных архиереев и вмешательстве в церковную жизнь Харбина. В своих письмах к разным лицам он описывал события сентябрьского землетрясения в Японии и «поведение духовных лиц», т. е. архиепископа Японского Сергия, епископа Владивостокского Михаила и епископа Камчатского Нестора.

1 сентября 1923 г. Япония пережила мощное землетрясение. Были разрушены значительная часть Токио и соседние с японской столицей районы. Сильно пострадала Русская Духовная Миссия. Катастрофой был практически уничтожен город-порт Йокогама. По утверждению Булгакова, в эти трагические дни молились все – язычники, инославные христиане и сам отец Петр, только православные архиереи не молились. В одном из писем он, правда, признался, что у архиепископа Сергия «сгорело все», но он «благодушествует»; и что епископ Михаил, который находился в Йокогаме, также лишился всего. Йокогама рухнула в несколько секунд и была поглощена страшным пожаром, ее просто не стало. Епископ Михаил чудом остался жив. После землетрясения он пробыл в Японии чуть более месяца и переехал в Харбин.

5 ноября 1923 г. отец Петр направил в Харбин два письма. Первое было адресовано протоиерею Александру Онипкину, благочинному Градо-Харбинского округа. В нем Булгаков, изложив свои «прогрессивные» мысли о недостоинстве всего российского епископата, критиковал покинувшего Японию епископа Михаила и предлагал Онипкину «доложить прилагаемое письмо» в Епархиальный совет{291}291
  ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 121. Л. 16.


[Закрыть]. Второе письмо было направлено в Приходской совет Софийской церкви, в которой начал служить епископ Михаил. Оно заканчивалось обращением к совету передать главе Харбинской епархии просьбу «о рассмотрении действий» епископа Михаила, «покинувшего вопреки заветам Христа свою паству в год бедствий» и епископа Нестора, «покинувшего свою паству для политической пропаганды, и своею крикливо-политическою работою очернившего православное духовенство, так как выясняется, что эта “работа” епископа Нестора шла вопреки воле и велению Святейшего всея России Патриарха Тихона»{292}292
  ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 121. Л. 17–18.


[Закрыть].

Копию письма он препроводил архиепископу Мефодию и в тот же день написал митрополиту Антонию (Храповицкому), выразив благодарность Зарубежному Синоду за оказанную помощь по ходатайству о денежном содержании посольской церкви в Токио в 1923–1924 гг. В очередной раз описывая положение дел в Японии после землетрясения, Булгаков обращал внимание митрополита на «отвратительное поведение епископа Михаила», позволившего своему викарному епископу Нестору «кэйфовать в Японии в то время, когда его присутствие на месте в епархии было безусловно необходимо»{293}293
  ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 121. Л. 16–20.


[Закрыть].

Доносил Булгаков и самому Патриарху Тихону. В письме Серышеву от 12 января 1924 г. отец Петр благодарил его за отправку своего письма Патриарху и присылку копии некоего документа, выражая при этом особую благодарность за передачу копии в Харбинский Епархиальный совет. Конкретная программа действий у отца Петра тогда еще не оформилась. Он упрекал Серышева в поспешности, проявленной им по отношению к протоиерею Онипкину, которому отец Иннокентий показал упомянутое письмо Булгакова Патриарху{294}294
  ГА РФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 18.


[Закрыть]. В дальнейших строках своего письма отец Петр назвал себя «царем» в проектируемой войне и объявил наступление не только на архиереев и духовенство, но и вообще на всех харбинских православных{295}295
  Там же.


[Закрыть].

В январе 1924 г. Харбин посетил архиепископ Японский Сергий, который был приглашен на проходившее в эти дни закрытое пастырское собрание. 28 января архиепископ выехал из Харбина, предполагая направиться в Америку, где надеялся собрать пожертвования на восстановление разрушенной землетрясением Японской Миссии. В это же время протоиерей Петр Булгаков готовился к переезду из Токио тоже в Америку{296}296
  Протоиерей П.И. Булгаков эмигрировал в Америку в июле 1924 г.


[Закрыть]. Он живо интересовался всем происходившим в Американской Церкви и одновременно продолжал свою деятельность по «оживлению» Церкви в Харбине. В письме Серышеву от 27 февраля он вновь просил его переслать в Москву свое послание Патриарху. Ссылаясь на данную отцом Иннокентием характеристику взглядов протоиерея Александра Онипкина как либеральных, отец Петр разрешил ему показать Онипкину копии двух своих писем – Патриарху и Д. И. Абрикосову. Показывать оба документа архиепископу Мефодию он не советовал{297}297
  ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 123. Л. 38.


[Закрыть].

Серышев должен был ознакомить протоиерея Онипкина, входившего в число доверенных лиц архиепископа Мефодия, с посланием Булгакова Патриарху Тихону, в котором тот ликовал по поводу «восстановления правильных отношений» святителя с советской властью. В другом упомянутом документе, с которым предполагалось ознакомить Онипкина, письме Д. И. Абрикосову, отец Петр по-прежнему ругал дальневосточных архиереев. Он писал, что в России Патриарх Тихон находится «при самой ужасной обстановке», и поэтому русские православные, особенно зарубежные, должны «облегчить его работу» и избегать того, что может «вставить палки в колеса» работе Патриарха. Вред, по его мнению, приносили прежде всего молебны, которые устраивались, по утверждению Булгакова, «для рекламы», и «политические митинги», на которых упоминалось имя Патриарха.

В это время молебны о здравии святителя Тихона служились и в Токио, и в Харбине. Под политическими митингами отец Петр подразумевал проповеди епископа Нестора. Не называя в письме напрямую его имени, Булгаков припоминал участие Камчатского архиерея в Земском соборе во Владивостоке, называл его «неудавшимся эмиссаром вождя Земской рати» и «политиканствующим младенцем-епископом», который нарушил «запрещение Патриарха принимать участие духовенству в политике»{298}298
  ГА РФ. Ф. Р-5973. Д. 123. Л. 35.


[Закрыть].

Если проанализировать содержание писем протоиерея Петра Булгакова, то можно видеть, что в них отчетливо прослеживается его желание дискредитировать дальневосточных епископов и организовать раскол. По собственному признанию отца Петра, его замыслы простирались до «великой церковной реформации». Однако обновленческая деятельность Булгакова и его ближайшего друга и помощника священника Иннокентия Серышева носила полуподпольный характер и сводилась главным образом к интригам и клеветническим статьям в харбинских газетах против православного духовенства. Несомненна и их причастность к возникшему в конце 1923 г. конфликту между архиепископом Мефодием и Харбинским Епархиальным советом.

О причинах этого конфликта судить трудно, даже современники событий не могли сказать о них ничего определенного. Да и были ли вообще какие-либо веские причины, повлекшие за собой переизбрание всех членов Епархиального совета? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо восстановить историю конфликта, поскольку разные источники излагают ее по-разному.

С 1922 г. Харбинский Епархиальный совет состоял из пяти членов (трех священников и двух мирян) и одного представителя от КВЖД. В его состав входили: от духовенства – ключарь Свято-Николаевского кафедрального собора протоиерей Петр Рождественский (председатель), настоятель Софийской церкви протоиерей Михаил Филологов и священник Старо-Харбинской церкви Константин Лебедев; от мирян – бывший председатель Приамурского земского собора, профессор харбинского Юридического факультета Н. И. Миролюбов, заведующий Высшим начальным училищем С. В. Кедров и начальник Земельного отдела Управления КВЖД Н. Л. Гондатти (как представитель от КВЖД).

В октябре 1922 г. приказом управляющего дорогой № 576 в ведение совета был передан Церковный отдел при Управлении КВЖД{299}299
  См.: Нилус Е. Х. Деятельность Церковного отдела Управления КВЖД // Русская Атлантида. Челябинск, 2009. № 33. С. 19.


[Закрыть]. Заведующим Церковным отделом состоял в это время благочинный церквей полосы отчуждения протоиерей Александр Онипкин{300}300
  ГАРФ. Ф. 10143. Оп. 71. Кат. 1.


[Закрыть]. Наблюдение за преподаванием Закона Божия в учебных заведениях полосы отчуждения было возложено на епископа Мелетия и председателя Епархиального совета протоиерея Петра Рождественского. Благодаря их деятельности многие безместные священники-беженцы были определены на должности законоучителей.