Текст книги "Становление и развитие православной педагогической культуры в России"

Церковь, таким образом, органически усвоила лучшие достижения общечеловеческой культуры и создала новую уникальную христианскую культуру, имеющую глубоко личностный характер, что передалось и педагогической культуре христианства.

Глава 1
Духовные ценности православной культуры в истории становления русской школы

1.1. Целостность и церковный характер русской школы в допетровский период

Воспитательные идеалы на Руси начали свое формирование еще в дохристианские, языческие времена. До принятия христианства славяне имели «обычаи свои и закон отец своих и преданья», т. е. свою языческую религию с обрядами и жрецами. Источников, свидетельствующих о практике воспитания в этот период, немного. В основном это сохранившиеся формы устного народного творчества – сказки, песни, прибаутки, потешки и т. п. Вообще, если говорить о практике воспитания детей в древние времена, то у русского народа, как и у многих других народов того времени, основным институтом воспитания была семья и труд в семье. Участие в жизни семьи, а также в жизни общины помогало растущему человеку обрести необходимые умения и навыки, формировало определенные представления. Как отмечает в своей книге М. И. Демков, воспитание детей у древних славян носило «характер чувственности, которою исчерпывалась вся их жизнь» [50, с. 1]. В основном заботой родителей был физический уход за детьми – те же колыбельные предназначались для укачивания ребенка, прибаутки и потешки – для его успокоения. Можно сказать, что это были лишь намеки на духовное развитие ребенка. В воспитании мальчиков эти намеки выражались в стремлении сделать человека нечувствительным к боли, выносливым в сражении и т. п. Так, в исследовании М. И. Демкова приводится свидетельство одного арабского писателя о существовании у древних славян обряда посажения на коня при совершеннолетии. При этом отец вручал ему лук и стрелы, говоря: «Отныне добывай себе пищу этими орудиями, как знаешь!» [50, с. 1].

С принятием христианства (988) явилась насущная потребность в иных законах жизни, от самого Бога, «но этот закон, – пишет С. И. Миропольский, – для своего познания, вкоренения и распространения требует от Руси учения и образования» [136, с. 17]. Появляется потребность и в иной педагогической культуре, освященной идеалами духовно-нравственного становления личности. «Принятие христианства на Руси, – отмечает в своем исследовании Н. В. Маслов, – сообщило воспитанию православное содержание. Православие утверждается в качестве духовной и нравственной основы жизни общества и государства и становится мировоззрением русского народа» [133, с. 17].

Вскоре после крещения киевлян св. равноап. князь Владимир начинает посылать детей «на учение книжное» в так называемые «училища», создававшиеся главным образом с целью «утверждения веры». «Летописи знакомят нас с несколькими типами обучения: обучение в монастырях, домашнее обучение и обучение в приходах» [38, с. 10], – указывает в своем исследовании З. В. Видякова. Однако изначально на Руси религиозное образование дети получали не дома, не в семье, а именно в школе (тогда их и долгое время затем называли «училищами»), с которых и началось становление и утверждение православной педагогической культуры на Руси. И очевидно, лишь после того как школы выпустили первых своих учеников, религиозное образование приходит в семьи, монастыри, и затем уже с воспитания в семье начинается формирование религиозного мировоззрения личности. «Утверждение веры, – пишет С. И. Миропольский, – утвердило школы» [136, с. 16]. Поэтому мы и начнем рассмотрение вопроса о становлении православной педагогической культуры в России с рассмотрения вопроса о школах.

Первое грамотное поколение русских христиан образовалось уже при Владимире. Сам он остался неграмотным, но его дети Ярослав, Мстислав, Изяслав, Борис и Глеб были уже люди книжные. Из сохранившегося наставления учителям первых школ митрополита Киевского Михаила, прибывшего в помощь князю Владимиру из Греции, мы видим, что организация школьного дела выстраивается на внушении и установлении начал нравственности, соответствующих учению христианской веры. Митрополит призывает наставников учить детей не только книжному разуму, но и благонравию, «в правде и любви», «премудрости страху Божию, чистоте и смиренномудрию», «не яростию, ни жестокостью, ни гневом, но радостновидным страхом и любовным обычаем и слатким проучением, и ласковым рассуждением…». Таким образом, в основу педагогических взаимоотношений были положены евангельские начала кротости. Как пишет С. И. Миропольский, это было совершенно естественным и составляло одно из важнейших условий успеха учения и привлечения к школе народа [см. 136, с. 24]. Образование же представляло собой синтез религиозных знаний, христианской нравственности и умственного воспитания.

Дело Владимира поддержал Ярослав, еще более распространивший грамотность в России и умноживший число школ. В «Повести временных лет» мы читаем: «Отец ведь его [Ярослава] Владимир землю вспахал и размягчил [т. е. крещением просветил], а мы пожинаем, учение получая книжное». Эти слова раскрывают определенную преемственность в развитии древнерусского образования, дают возможность представить устройство школ не как нагромождение кратковременных случайностей, а как длительный процесс в определенной последовательности. Сам Ярослав читал книги и собрал около себя множество писцов и переводчиков книг с греческого языка. Известно об открытии им в 1030 году школы в Новгороде, где обучалось около 300 человек (Софийская первая летопись о школе в Новгороде). Сын Ярослава Святослав Черниговский имел у себя «полны клети книг», из которых до нас дошли два сборника, известных под его именем (1073, 1076). В летописи от 1093 года говорится о даяниях князя Всеволода Ярославовича на содержание училищ в Переяславле, Суздале, Чернигове и Киеве, известно об открытии в 1096 году школы в Муроме, в 1097-м – училища во Владимире и т. д. Любовью к образованию известны были также Всеволод Переяславский и сын его Владимир Мономах. Есть известия, что Роман Ростиславович Смоленский строил училища и даже держал для них учителей греческих и латинских, что Константин Всеволодович Ростовский постоянно держал при себе ученых людей и составил у себя библиотеку в более чем тысячу томов.

Что представляло собой образование в первых русских школах? Анализ исторических источников дает основание полагать, что это был синтез религиозных знаний, христианской нравственности и умственного воспитания. Единственным типом образования было церковное образование для всех. Б. Д. Греков писал: «…учение книжное – это не обучение грамоте, а школа, в которой… давалось серьезное по тому времени образование» [48, с. 15]. В. Я. Струминский отмечал, что образованием того времени была грамотность, но имевшая предпосылками изобретение азбуки, перевод книг, появление письменности. Такая грамотность была настоящим образованием для народа, до тех пор совершенно не причастного к книге [см. 199, с. 90].

Какие же предметы заключало в себе «учение книжное»? Прежде всего, чтение и письмо. Так, еще блаженный Борис «взимаше книг и чтение, бияние бо и грамоте научен»; св. Ефросиния «научившись книжному писанию, нача книги писати своими рукама» [цит. по: 120, с. 121]. Сведения, получаемые нами о древнерусском обучении из житийной литературы, говорят, что учились читать и писать для того, чтобы научиться читать «божественные книги»: из жития Евфимия Новгородского – «…и времени пришедшу, вдан бывает рождшими его учитися божественным книгам», из жития митрополита Алексия – «…и в юности своей грамоте научився и измлада Бога возлюбив», из жития Стефана Пермского – «…и еще детищем сый, вдан бысть грамоте учитися и вскоре извыче божественное писание» и др. [159, с. 19].

Кроме этих предметов, составляющих основание древнерусского образования, было правильное и последовательное обучение пению. В соборном деянии 1551 года читаем: «…а прежде сего в Российском царстве на Москве и в Великом Новгороде и по иным градом многие училища бывали, грамоте, и писать и петь и читать учили». Лавровский пишет, что мы не имеем права не доверять этому документу: «…из-бранные, лучшие члены русского духовенства XVI века, без сомнения хорошо знакомые с историей своего отечества, собравшиеся по воле царя, между прочим, и для обсуждения мер к восстановлению упавшего школьного образования, положительно и единогласно утверждают существование училищ во многих городах и перечисляют самые предметы обучения, и притом утверждают с совершенною уверенностью в несомненности своих слов, как обстоятельство, всем и каждому известное и в котором никто никогда и не думал сомневаться» [120, с. 122].

Итак, школа XI–XII веков носила церковный характер. Преподавалось в ней три предмета – чтение, письмо и пение, «чтение религиозное, письмо – священное, пение – церковное» [136, с. 54]. Это trivium сохранилось в отечественной церковной школе вплоть до начала XX века. «Учились для спасения души…» [94, с. 12]. Такое церковное учение, по мнению Миропольского, на рассеивает, не разбрасывает ум человека, но «“сосредотачивает, ведет в глубь сознания”, не надмевает ум, но ведет к самопознанию, к уразумению “единаго на потребу”, “охватывает внутреннее существо человека, возводит его к высшему идеалу жизни, а не делает его лишь внешне образованным”, “имеет глубокую и незыблемую основу”» [136, с. 72].

Учили в школе и вообще грамоте духовные лица: священники, дьяконы, дьячки, монахи… Обучение происходило в домах священно– и церковнослужителей, школы помещались при церквах, при епископских домах, вследствие чего в Малороссии была даже поговорка: «Школа – церковный угол». В школе читали те же книги, что и в церкви, руководили школой, были деятелями в ней те же лица, которые совершали богослужение в церкви. Школа и церковь были тесно взаимосвязаны, они преследовали одни и те же цели, а преподавательскими средствами кроме чтения книг были богослужение, исповедь, поучение, пример собственной жизни; «где кончалось влияние одной, – пишет П. Ф. Каптерев, – и начинала действовать другая – трудно определить, ведь грамота изучалась ради возможности читать божественные книги» [94, с. 81]. Школа и Церковь составляли как бы один институт, «отсюда коренной, глубоковоспитательный характер школы – церковно-религиозный душеспасительный, согласно общему духу времени и всему жизненному складу» [94, с. 82].

Оценивая школу Древней Руси, необходимо уйти от ее сравнения с западноевропейской, поскольку у нее было свое культурное своеобразие, которое нет необходимости подтягивать до кажущегося стандартом европейского уровня. Обучение – это важнейшее средство передачи и развития культуры на Руси – было иным. Чтобы понять это, надо отрешиться от того, как мы теперь понимаем содержание и цели общего образования. Главное внимание древнерусской педагогической культуры было обращено не на систему научных знаний, а на духовно-нравственное воспитание человека, житейские правила.

Глубоковоспитательной являлась не только цель обучения, но и его порядок и устроение школы. Ученье начиналось молитвой, служением молебна, после которого садились за азбуку. По изучении азбуки ученику давался псалтирь. По нему он «навыкал чтению». В качестве учебной книги псалтирь употреблялся в некоторых школах вплоть до начала XX века. Псалмы не только изучались наизусть, но и пелись. В летописи Нестора есть, например, трогательный эпизод, рассказывающий о том, как св. Борис, чувствуя близкую смерть от злодеев, подосланных Святополком, поет заутреню и псалтирь. Предвидя смерть, св. Борис искал успокоения в пении псалмов, которые он знал и умел не только читать, но и петь. «В этом эпизоде, – пишет С. И. Миропольский, – превосходно выражено и высокое духовное значение псалмов для человека веры в невыразимо тяжелые, скорбные до смерти, минуты жизни. Велика та школа, которая дала страдальцу такое утешение. Поистине Псалтирь – книга несравненная, и предки наши хорошо понимали ее учительное и воспитательное значение» [136, с. 59].

Также учебной книгой считался и часослов. По окончании изучения этих книг ученик был подготовлен к чтению других божественных книг и отеческих писаний. Таким образом, грамота выступала лишь как средство духовного просвещения человека. «Главной целью школ была не грамота, не книжность, – пишет С. И. Миропольский, – но просвещение учащихся светом Христова учения, воспитание любви к православной церкви, послушание ее заповедям, добрая жизнь по вере; грамотность же служила только средством для этой цели» [136, с. 73].

Вообще, необходимо отметить, что сущность и цель истинного образования наши предки видели в приобретении познаний православной веры и благочестия, которые вели бы ко спасению, «крепили умы», и это образование они получали не только и не столько в училищах, но и в храмах, где звучало живое слово пастыря. «Апостолы, – пишет С. И. Миропольский, – получив от Бога власть и право научения всех языков, передали это право, по преемству, церковной иерархии. Вселенским собором заповедано каждому пресвитеру, “да идет учити отроков и домочадцев, читая им божественное писание, ибо для сего и священство получил”» (VII Вс. Соб., прав. X)» [136, с. 41]. Это учительство стало духовным просвещением верою для спасения человека. Повелевая родителям посылать детей в храм, князья и православные священники признавали обязательным духовно-нравственное воспитание подрастающего поколения.

В школах народ получал не одну грамотность, но и утверждение веры, укреплялся духом, воспитывался нравственно, учился в вере, надежде и любви христианской трудиться и жить по христианскому закону, любить свою церковь, отечество, смиренно переносить невзгоды, испытания и надеяться на помощь Божию. «Школы имели плодотворное влияние на русский народ», – делает вывод С. И. Миропольский. «Приводя детей к церкви Божией, они укрепляли в нем православие, утверждали веру, возвышали его нравственно, давали ему духовную пищу, объединяли его, поддерживали любовь к отечеству…» [136, с. 130]. Таким образом, образование в домонгольский период отличалось целостностью, ясностью, систематичностью. Оно было всесословно и одинаково для всех: и для мирян, и для духовенства. Л. Н. Толстой в статье «О народном образовании», восхищаясь древнерусской школой, пишет о ней: «…какая сила веры и твердого несомненного знания того, что истинно и что ложно… Сравните после этого догматическую школу средних веков, в которых истины несомненны, и нашу школу, в которой никто не знает, что есть истина…» [204, с. 35].

Д. С. Лихачев, оценивая культуру Древней Руси, писал: «Развитие русской культуры в XI – начале XIII века представляет собой непрерывный поступательный процесс, который накануне татаро-монгольского нашествия достиг своей наивысшей ступени: в живописи – новгородские фрески, в архитектуре – владимиро-суздальское зодчество, в литературе – летописи и «Слово о полку Игореве» [125, с. 3]. Продолжая слова ученого, можно смело сказать: в педагогике – общеобразовательная церковная школа, «Поучение» Владимира Мономаха, о котором пойдет речь ниже.

Школы, хотя и в небольшом количестве, продолжали существовать и во времена монгольского ига. Об этом свидетельствует, в частности, ярлык хана Узбека, данный митрополиту Петру (1313). В нем хан обращается между прочими гражданскими лицами также к «книжникам, уставодержальникам и учительным людским повестникам». Скорее всего, в это время существовали отдельные частные школы (училища) у учителей-мастеровых.

«Конец XIV – начало XV века, – пишет Д. С. Лихачев, – эпоха крутого подъема и напряженного творчества, время интенсивного сложения русской национальной культуры» [125, с. 4]. Характерной чертой этого времени становится особое внимание к государственным интересам страны, что в свою очередь внесло новые черты в культуру данного периода. Начиная с XV века возрастает число школ, большинство из которых оставались достаточно простыми, учили грамоте и «всякому благочестию». Москва того времени, по мнению И. А. Соболевского, не имела никаких ни общественных, ни правительственных школ, но зато в ней было много мелких частных училищ. Кроме училищ грамотности Московская Русь XV–XVII веков имела особые училища для тех, кто шел в священники и дьяконы [см. 196, с. 15, 23].

Судя по количеству дошедших письменных документов (челобитные, поручные, духовные и т. п.), сохранившихся, несмотря на все невзгоды того времени, И. А. Соболевский в своем исследовании делает вывод, что русское общество было достаточно грамотным. Белые священники, пишет он, были грамотны поголовно. Правительство постоянно приказывало посадским и крестьянам, если они неграмотны, давать расписываться за себя «своим отцам духовным». Исходя из анализа житий русских угодников, подвизавшихся в монастырях, ученый делает вывод о значительном проценте грамотных среди монастырской братии. Были грамотные среди высшего светского класса, среди купечества, посадских людей, крестьян (не ниже 15 %), несколько слабее грамотность была распространена среди стрельцов, пушкарей, казаков. Грамотность ценилась высоко, но в то же время, по мнению И. А. Соболевского, умение читать и писать многих уже не удовлетворяло. Значение придавалось людям вполне изучившим Священное Писание и святоотеческие творения, проникшим в их смысл, а сверх того – свободно владевшим церковнославянским языком [см. 196, с. 4].

Одним из заметных агиографов того времени стал Епифаний Премудрый (ум. ок. 1420) Он получил образование в епископском монастыре г. Ростова, учился вместе с будущим просветителем зырянского народа Стефаном Пермским, затем был учеником-послушником Сергия Радонежского, совершил образовательное путешествие в Царьград, Иерусалим и на Афон. В написанных им житиях, отмечает в своей работе В. М. Петров, можно увидеть пути образования русского православного человека того времени. Первый – путь последовательного и систематического школьного образования в училищах. Второй – овладение книжной культурой через божественное озарение, получение совершенного знания и способностей как духовный дар от Бога и развитие их в практике иноческой жизни [см. 165, с. 88].

Рассмотрим путь обучения в русских училищах, опираясь на анализ «Слова о житии и учении святого отца нашего Стефана…». Жизнь и учеба св. Стефана послужила Епифанию Премудрому образцом подготовки на Руси «учительного человека». Обучение грамоте происходило по церковным книгам. Авторитет наставника был велик не только потому, что он давал знания, но и выводил человека на путь спасения. В. М. Петров отмечает в своей работе, что в педагогической лексике Епифания Премудрого реалии воспитания и обучения определяются одними и теми же словами, – например, говоря об одаренности св. Стефана, он называет такие его качества, как «добротопамятство», понимая под этим и хорошую память, и способность запоминать хорошее, доброе, нравственное содержание, полезное для души; «доброумие» – природную доброту разума и т. п. По Епифанию Премудрому, обучение будет лишь тогда успешным, когда оно осуществляется в рамках православной веры и сопровождается формированием добрых качеств христианина. Содержание образования определяется в зависимости от способностей и желания самого ученика, так, для желающих «большего разума, яко образом любомудрия» необходимо изучать и «греческой грамоте», поскольку без греческих первоисточников полноценного образования получить тогда было невозможно. Это прекрасно осознавал Епифаний Премудрый и ратовал за изучение греческого языка и следование греческо-византийским образцам устройства школьного дела [165, с. 89].

В 20-е годы XV века Епифаний Премудрый создает «Житие Сергия Радонежского», где убедительно показывает, что есть и другой путь образования, полученного непосредственно от Бога. В Житии он пишет, что воспитание первично, а «учение книжное» – вторично, успешность в обучении целиком зависит от уровня духовно-нравственной воспитанности ученика. В русском образовании традиционно ценились не внешняя образованность, не сумма знаний о внешнем мире, а истина, которая находится там, где знания и вера слиты воедино, т. е. «на разумных скрижалях сердечных». Формой образования выступает и монастырь, представляющий собой, по мнению Епифания, идеальную воспитательную духовно насыщенную среду.

Основные идеи, сформулированные Епифанием Премудрым, были развиты в трудах многих поколений мыслителей и просветителей русского народа, что будет рассмотрено ниже. Первичность духовного воспитания и подчиненность ему «учения книжного», единство веры и знания, ценность монастырских форм образования – все это неотъемлемо от имен и трудов Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, митрополита Макария и Максима Грека, Авраамия Палицина и др.

Оценивая становление православной культуры на Руси, можно сказать, что оно было в высшей степени педагогично. Главной чертой этого периода был рост личностного начала, пишет Д. С. Лихачев, который совершался внутри церковной культуры. Внутренняя жизнь человека – вот что интересовало в первую очередь и писателей, и художников [см. 126, с. 7]. Попечение о внутреннем духовном развитии личности становится, таким образом, своеобразным кредо русской православно-педагогической культуры, которая стремилась быть не только умной, но и мудрой. Разум ценился высоко, но ясно виделась и та страшная опасность, которую представлял ум, ускользающий из-под контроля нравственности. Поэтому было стремление распространить ко всему в жизни нравственное отношение. Духовная мудрость, отмечает Д. С. Лихачев, в свою очередь требовала учебы, постоянного и вдумчивого чтения книг [см. 12, с. 4]. Поэтому становление стиля и сути образования в православной педагогической культуре предполагало включение в его содержание не только знаниевого компонента, но прежде всего компонента «нравственного научения и делания», предполагавшего внутренний рост личности, порождаемый и направляемый церковью. При этом важным является то, что любой из людей, и ребенок в том числе, воспринимается в православной культуре как образ и подобие Божие, и цель его воспитания соответствовала цели жизни христианина, которая состоит в спасении.

В царствование Иоанна Грозного в 1551 году состоялся знаменитый Собор, именуемый Стоглавом. Как известно, царь предложил Собору ряд вопросов о «нестороениях» на Руси, в том числе и вопросы, связанные с обучением. В XXVI главе Стоглава говорится об учреждении в каждом городе школ при церквах для детей священников, диаконов и всех православных христиан. Школы предназначались для «научения грамоте и на учение книжнаго писания и церковного пения, и псалтырного пения налойного; и те бы священники и дьяконы и дьяки выбранные учили своих учеников страху Божию и грамоте, и писати, и пети, и чести со всяким духовным наказанием. Наипаче же сего учеников бы своих берегли и хранили во всякой чистоте и блюли их от всякого растления и от всякие нечистоты…». Документ этот, как отмечает Миропольский, представляет большую важность. «Школа на Руси здесь впервые является предметом заботливости целого собора, царя и русских иерархов», – пишет он [136, с. 178]. Курс школы остался издревле установленный. Первостепенное значение придается воспитательной стороне школы, чтобы учили учеников страху Божию и всякому благочинию и само учение вели с духовным наказанием (наставлением). Школа по-прежнему прежде всего нужна была для спасения и нравственного назидания человека.

Особого внимания требует рассмотрение вопроса о так называемых братских школах в Юго-Западной Руси, вошедшей в XIV веке в состав Литовского государства, а затем Польши, поскольку дальнейшее развитие образования в нашей стране получило свое направление из этих школ. История появления братских школ связана с существованием так называемого «магдебургского права», которым пользовались многие города юго-запада Руси: ремесленные и купеческие цеха составляли общины, и каждая община имела свое особое устройство, свой суд, управление. Эти общины и получили название братств, они группировались около известных монастырей и церквей, принимая их в свое ведомство. За образец приняты были примеры христианской жизни первых времен и многочисленные заповеди Спасителя и апостолов. По мере наступления католицизма братства реформировались в религиозно-оборонительные учреждения, выступая защитниками православной веры и русского народа. Они стали возникать в тех местах, где православию угрожала наибольшая опасность (Вильнюс, Львов). С конца XVI века братства стали предпринимать различные меры, для того чтобы парализовать успехи латинской пропаганды. Особый упор сделали на образование. Так появляются братские училища: в 1587 году – Львовское, в 1588-м – Виленское, в 1592-м – Брестское, в 1596-м – Могилевское. Латиноуниатские власти всячески старались умалить значение этих училищ: тормозили их открытие, официально низводили на уровень низших училищ, ограничивая круг и объем преподаваемых в них предметов.

Но, несмотря на это, школы продолжали существовать и развиваться. На первом месте в них стояла забота о выработке религиозно-нравственных начал в учащихся. Доступ в школы был для всех жаждавших просвещения – сироты и бедные не только могли получить здесь образование, но и кров и воспитание. В этих школах стали даваться научные сведения, начала распространяться западная наука, хотя она и была схоластической. Использовались своеобразные приемы и формы раскрытия христианского содержания учения. Схоластическая наука стала воспитывать не просто грамотных и начитанных людей, но ученых, которые способны были понять, оценить, объяснить книгу, защитить истину и отвергнуть заблуждения. Это было необходимо для защиты истины православной веры от поползновений католицизма. С этого времени стали распространяться и знания по философии, истории, естествознанию. Программа школ включала грамматику, риторику, богословие. Со временем крупные братские школы получили свой устав, в котором определялась их организация и структура, в них строго были определены начало и конец учебного года, введена классно-урочная система обучения, были разработаны обязанности учителей и учеников. Особое внимание уделялось духовно-нравственному облику учителя, где главным требованием было стойкость в православной вере, благочестивый образ жизни. Анализ сохранившегося устава одной из таких школ, созданной в 1620 году при Крестовоздвиженской церкви в Луцке, позволяет выделить следующие важнейшие воспитательные составляющие в ее устроении.

Цель учения была направлена на спасение: «…каждый ученик должен прежде всего учиться тому, что ведет его к спасению». Жизнь школы так же, как и раньше, была еще тесно связана с Церковью: в уставе указывается на необходимость посещения церкви в воскресные и праздничные дни, необходимость исповедоваться и причащаться в каждый пост. Как и в древнерусской школе, обязательна была молитва перед учением: «Поутру все, сошедшись в назначенный час, не должны начинать учения, пока не прочтут молитв и обычного предисловия. Ибо сказано: “в начале дела твоего Бога поминай”». Важнейшими средствами духовно-нравственного воспитания продолжали оставаться поучение и проповедь: «После обеда в субботу учитель обязан не малое время и гораздо больше, чем в прочие дни, беседовать с детьми, поучая их страху Божию и чистым юношеским нравам: как они должны быть в церкви перед Богом, в доме перед родными своими и как им везде сохранить добродетель и целомудрие, то есть пред Богом и Святыми Его почитания и страх, пред родными и учителем послушание, пред всеми вообще покорность и уважение, а сами в себе чистоту и добродетель…»; «В воскресенье и праздники Господские, пока пойдут к Литургии, учитель обязан со всеми беседовать и наставлять их о том празднике или святом дне, и учить их воле Божией. А после обеда должен всем изъяснять праздничное Евангелие и Апостол. Ибо сказано: “Блажен, иже в законе Господни поучается день и ночь”». Таким образом, в достижении целей религиозно-нравственного воспитания учащихся братская школа не употребляла средств искусственных, но обращалась к тем, какие употребляет церковь. На первом месте – обязательное посещение богослужения, принятие св. Таинств, благоговейная молитва. «Весь строй братской школы, – пишет С. И. Миропольский, – проникнут был религиозностью, но эта религиозность, искренняя, простая, безыскусственная, исходящая от души, правдивая и основанная на уставах церкви…» [136, с. 151].

Школа продолжала оставаться всесословной: «…богатые пред убогими в школе ничем не могут быть выше, как только наукою… ибо все мы братья во Христе». От учащихся требовалось послушание и выполнение правил дисциплины, которые не были авторитарно-принудительными, но органично вытекали из воспитательной концепции школы: «…старшему оказывать безусловное послушание, во всем советуясь с ним и ему повинуясь добровольно, без всякого принуждения и ропота, как тому, который будет наставлять и учить всему приличному и полезному»; «никто не должен ходить ни в какие неприличные собрания или пирушки и иметь обращение и товарищество с теми, которые тому преданы, ибо человек, как с преподобными преподобен бывает, так со строптивыми развращается».

После воссоединения с Московским царством (1654) части украинских и белорусских земель влияние подобных школ на образование в Русском государстве усилилось. Церковный Собор 1666–1667 годов, осудивший старый обряд, назвал основной причиной раскола невежество духовенства. Поэтому была поставлена задача ввести его в систематическое школьное образование. Помощь в этом деле оказали Москве выпускники Киевской академии. Однако пока речь еще не шла о создании высшей школы. В школах продолжалось элементарное образование, греческий и латынь не изучались, а изучалась азбука, часослов, псалтирь, письмо и пение. Обучение по преимуществу происходило в домах священников и дьячков, т. е. было делом частным, а не правительственным.

В конце XVII века в высшем русском духовенстве зреет мысль о создании греко-славянского просветительского центра. С этой целью в 1685 году в столицу были приглашены греческие ученые братья Иоанникий (1639–1717) и Софроний (1652–1730) Лихуды, возглавившие греческую школу при Богоявленском монастыре. Эта школа потом влилась во вновь созданную Славяно-греко-эллинскую (позже Славяно-греко-латинскую) академию (1687) – первое в Московской Руси высшее учебное заведение. Братья Лихуды содействовали развитию на Руси греческого богословия и византийской педагогической традиции, не отвергая при этом и европейской науки. Взяв за основу программы латинских школ Европы, педагоги попробовали перестроить их на православных источниках. Учебный материал осмыслялся с православных позиций, учащихся готовили к полемике с представителями других вероисповеданий. В разные годы академию закончили такие видные поэты и ученые, как Карион Истомин, Леонтий Магницкий, М. В. Ломоносов и др.; ее выпускники занимали как духовные, так и светские должности.