Текст книги "За кадром. О скрытой работе нашей психики"

Когда мы гнушаемся смотреть на разрушенный парк (или боимся это сделать), мы находимся на самой первой стадии изменений – на этапе отрицания. Парк все равно стоит на месте, а поддержание его – заржавевшего и поломанного – требует колоссального количества энергии, которая могла бы пойти на что-то другое.

Наша с Асей задача – перестать бояться ее внутренних разрушений и признать, что от прошлых событий часть ее психики заржавела и застряла в петле времени. Только так она сможет увидеть, что за ее кажущейся гибкостью на самом деле стоит страх, который вынуждает ее продолжать жить в разрушенном парке и бежать от людей вместо того, чтобы идти им навстречу. Только так она увидит, что до сих пор не дала себе шанс осознать свои потери и разрушения. А только по-настоящему осознав их, она сможет двинуться дальше вместо того, чтобы оставлять судьбу парка и свою жизнь в невесомости.

Глава 3
Невидимые раны

Затянула шнурки, вставила наушники в уши и побежала по привычному маршруту. Направо по дороге, снова направо мимо забора с повизгивающей собакой, через небольшую полоску леса и мимо большого школьного поля. «Хочу слушать подкаст? Аудиокнигу? Просто музыку?» Потыкав на бегу в иконки приложений, сбившись с дыхания, поняла, что тишина сегодня вполне подходящий компаньон.

Стоило вернуть себе дыхание, как я задумалась об истории клиентки, с которой сегодня работала. Воспоминание: ей пять лет и она плачет за обеденным столом.

– Выйди из-за стола и вернись, когда приведешь себя в порядок, – говорят ей.

Это воспоминание, как видео в несколько секунд, которое бесконечно прокручивается на заднем плане. И как же это событие интерпретировала детская психика?

«Выйди из-за стола – в самый сложный момент ты должна быть одна».

«Выйди из-за стола – ведь испытывать эмоции плохо и некрасиво».

«Выйди из-за стола – нам не нужны твои слезы».

«Выйди из-за стола – твои эмоции выводят других из себя».

«Выйди из-за стола – ведь ты виновата в том, что испытываешь эти эмоции».

Но эмоции – не то, что можно включить и отключить, когда нам удобно. Эмоции – это нейробиологические реакции на события. В момент, когда мы ощущаем эмоцию, мы уже далеко не в самом начале процесса реагирования, а как минимум на его половине. Останавливать эмоцию в приказном тоне – как пытаться выйти из взлетающего самолета: эмоция от телесных ощущений уже пробралась к лимбической системе и вот-вот будет готова к восприятию сознанием.

Да, нам и другим может не нравиться, что мы оказались в этом самолете, и вообще мы не хотели никуда лететь. Но стоит только признать факт, что мы уже на борту, как появляется возможность выбирать направление полета.

Я бежала и думала о том, какой могла бы быть история этой женщины, если бы ей сказали: «Ты не виновата в том, что чувствуешь». И ключевым в этой ситуации было бы то, что ей предложили бы прожить этот опыт вместе.

Эта история как раз про эмоциональное безразличие, или неглект. И самое удивительное: так же, как эмоции этой клиентки и многих других не замечались в детстве их родителями, само это явление упускалось психологами на протяжении десятилетий. Нанесенные безразличием раны игнорировались, делались невидимыми: все реагировали на них подобно трем обезьянам в японской композиции – закрывая рот, глаза и уши.

Эмоциональный неглект – это череда эмоционально сильных ситуаций в детстве, во время которых наши эмоции считались неважными. Это комплексная травма, состоящая из сотен маленьких, которые, как зеркальные стеклышки калейдоскопа, собираются в картинку: «То, что я чувствую, неважно, а значит, не важен я сам»; «Я чувствую плохие эмоции, а значит, я плохая». Чем больше таких моментов, тем больше напряжения для психики. И в какой-то момент лучшее решение – выставить психологические защиты и сделать вид, что наши эмоции нас не волнуют.

Сейчас появляется все больше исследований, которые показывают, что последствия детского эмоционального неглекта у взрослых сравнимы с последствиями психологических травм у жертв насилия[3]3
  Erickson, M., Egeland, B., & Pianta, R. (1989). The effects of maltreatment on the development of young children. In D. Cicchetti & V. Carlson (Eds.), Child maltreatment: Theory and research on the causes and consequences of child abuse and neglect. Cambridge: Cambridge University Press. doi.org/10.1017/CBO9780511665707.021 (дата обращения: 08.02.2023).


[Закрыть]. Это внутренние шрамы, которые никому не видны, но которые остаются с нами зудящим ощущением: «со мной что-то не так». Эмоциональный неглект – о том, что родитель слишком занят собой: своим нарциссизмом, своей депрессией, своей работой, своим выживанием, своей утратой, своей зависимостью, а эмоциям ребенка не остается места. Опасность эмоционального неглекта в его неочевидности. «Мы же тебя кормим и поим, ремнем не бьем, что тебе еще нужно?» – этот настрой, пропитывающий собой каждую хромосому и впечатанный в код ДНК, передается из поколения в поколение. Но «кормим-поим-одеваем» недостаточно ребенку. Ему нужно обрести ощущение своей ценности, которое возникает благодаря внимательности взрослых к его эмоциональной жизни.

Каждая ли сложная ситуация в жизни ребенка будет травмирующей и приведет к эмоциональному неглекту? Нет. Это зависит от личности ребенка, особенностей его нервной системы, от его взрослых, их реакций. Дело не в том, что в жизни ребенка происходили какие-то эмоциональные потрясения – они происходят всегда, и мы не можем их контролировать, – а в том, что при этом делали или не делали его взрослые. Если взрослые не делают ничего, то в итоге психика ребенка не завершает переработку трудных ситуаций. Это и есть эмоциональный неглект. Представьте, что вы открыли новую вкладку в браузере и ждете загрузки страницы. А теперь представьте, что эта загрузка длится десятилетия: браузер упорно продолжает загружать страницу, хотя она уже давно нерабочая. Тем самым впустую съедается энергия компьютера. Впустую съедается наша энергия. А если таких ситуаций много?

В книге Элизабет Хоппер и ее соавторов «Лечение взрослых, переживших эмоциональное насилие и неглект в детстве: компонентно-ориентированная психотерапия» (Treating Adult Survivors of Childhood Emotional Abuse and Neglect: Component-Based Psychotherapy) эмоциональное безразличие к ребенку описано как отсутствие теплоты, поддержки и заботы. Как это выглядит в реальности? Например, заботящийся взрослый физически не присутствует в жизни ребенка: когда взрослого нет рядом (попал в больницу, тюрьму, или у него другая семья, или он постоянно на службе). Но дело даже не в самом отсутствии, а в том, что у ребенка нет возможности это отгоревать.

– Мам, а где папа?

– Он ушел.

– Мама, я хочу к папе!!!

– Не смей реветь! Ты мужчина или кто? Мы остались с тобой вдвоем, теперь ты моя опора!

В этом случае ребенок лишается возможности быть ребенком и прожить то горе, с которым связан для него уход отца.

Другой вариант, когда взрослый физически присутствует, но эмоционально не находится рядом. Дело может быть в депрессии, алкогольной зависимости, хронических ментальных проблемах или задержке в психическом развитии. Или семья живет в опасном районе, и все силы взрослого уходят на страх, тревогу и попытки защитить себя и семью. Тогда взрослый не может разрешить ребенку бояться, потому что это увеличивает его, взрослого, внутреннюю тревогу, которую он не может себе позволить. Или же родителю-одиночке без какой-либо поддержки приходится зарабатывать на жизнь, и после суток на работе на переживания ребенка сил уже нет.

Еще эмоциональный неглект проявляется в том, что взрослый игнорирует просьбы ребенка о поддержке.

– Пап, ко мне пристают одноклассники.

– Сам иди разбирайся!

И неважно, что их семеро против одного.

Другой пример: взрослый избегает ребенка или же исчезает из его жизни, не говоря, когда вернется. Из серии привести в садик и исчезнуть по-тихому, чтобы не расстраивался.

Речь не о том, чтобы только радовать ребенка и никогда его не огорчать. Достаточно быть с ребенком в его эмоциональном переживании, присутствовать, разговаривать, признавать происходящее, а не…

– Вам помочь? – спросил мужчина, выглянувший из окна автомобиля.

«…Перекрывать эмоции ребенка стыдом», – успел закончить мысль мой мозг.

Пока я бежала и, признаюсь, торопилась в своих мыслях, забывая прочувствовать тело, начал накрапывать дождь. После двадцати лет жизни в Петербурге я все время промахиваюсь с дождем в Луизиане. Этот дождь не из питерских, что может моросить и моросить, и так неделю. В Луизиане накрапывающий дождь в несколько секунд сменяется таким потоком, что даже парктроники у моей машины не дают нормально выезжать из гаража, считая, что я еду в стену.

Где-то на середине моего активного внутреннего диалога дождь окропил меня несколькими предупреждающими каплями, а потом, не получив никакой обратной связи, решил сразу полить, как из прорвавшейся дамбы. «Я ее предупредил», – хмыкнул он.

Когда ты на середине кругового маршрута, есть смысл просто закончить начатый путь: что обратно бежать под дождем, что вперед.

– Вам помочь? Вы потерялись? – повторил свой вопрос мужчина, стараясь найти такое положение открытого окна, чтобы продолжить свое расследование ситуации и при этом не затопить машину изнутри и не пойти ко дну.

– Э-э-э-э-э… Нет, спасибо, я в порядке. Я просто на пробежке! – ответила я настолько воодушевленно, насколько это было возможно.

Но мужчина, похоже, не поверил, что можно хоть сколько-то наслаждаться такой пробежкой, и уточнил:

– Вы уверены?

– Да-да, спасибо! – беззаботно махнула ему я, почти утопая в образовавшейся за минуту нашего разговора полутораметровой луже.

Что меня до сих пор умиляет в луизианцах, так это то, с какой заботой они относятся к другим. Здесь люди не так много гуляют по улицам, и молодая женщина, бегущая в дождь с замутненным взглядом, отягощенным мыслями об эмоциональном неглекте, вполне может вызвать вопросы.

Возвращаясь к стыду как способу воспитания. И способу жизни. В альтернативной реальности после такой ситуации на пробежке я могла бы замучить себя вопросами и предположениями: «Почему этот мужчина так обо мне подумал?»; «Я что, так жалко выглядела?»; «И дождь, и мужчина – они просто сговорились меня добить!»; «Проклятый ливень, у меня, наверное, еще и тушь растеклась по щекам!». Жест «рука-лицо» и итог: «Мне должно быть за себя стыдно».

Стыд у взрослых – это ключевой сигнал эмоционального неглекта. Эмоция, или e-motion, – энергия в действии. Так, за каждой эмоцией стоит энергия, которой необходимо завершить свой маршрут. Когда мы перекрываем эмоции стыдом, мы не даем этой энергии двигаться свободно.

Как еще проявляется эмоциональный неглект у взрослых? Вот доработанный список признаков, приведенный Джонис Уэбб в книге «Почти на нуле» (Running on Empty)[4]4
  Уэбб Дж. Почти на нуле. – М.: Бомбора, 2022.


[Закрыть]:

1. Трудности в чтении своих первичных эмоций и понимании стоящих за ними потребностей.

2. Эмоциональная реактивность.

3. Нереалистичная самооценка и ощущение «я ничего не значу».

4. Частое и непреодолимое желание контроля (над другими, своей жизнью и жизнью других).

5. И, несмотря на контроль, часто испытываемое чувство бессилия и апатии.

6. Неконтролируемые вспышки гнева, когда что-то идет не так (это вторичная эмоция, реакция на потерю контроля).

7. Трудности с проведением границ в отношениях.

8. Непонимание, куда человек идет по жизни и зачем (потеря контакта с ценностями).

9. Трудности с самозаботой: заботиться о других проще – будто бы понятнее, как это делать (привет, Контроль!).

10. Недостаток любопытства по отношению к себе и другим: любопытство требует ослабления контроля, а это противоречит пункту № 4.

11. Зависание на уровне опасности, а значит, трудности с расслаблением, игривостью и баловством, отсутствие хобби (потому что оно как раз требует расслабления и любопытства, а это снова противоречит пункту № 4).

12. Трудности с близостью в отношениях.

«И что мне теперь с этим делать?»

«И что, мне нужно броситься обвинять родителей?»

«Родители делали, что могли».

Да, родители делали, что могли. Можно не обвинять их. При этом эмоциональный неглект влияет на психику ребенка и его чувство ценности, а значит, последствия эмоционального неглекта не уходят сами по себе. Мы словно плывем на корабле с дырявым дном. Можно не обращать внимания, что воды уже по пояс и мы тонем в обвинении и наказании, говоря: «Это со мной что-то не так», «Это я неудачник и ни на что не способен». Так мы, по сути, продолжаем начатое когда-то дело неглекта. Только теперь с приставкой «само-».

А можно увидеть дыры – то, с чем именно наши родители не справились и как это сейчас влияет на нашу жизнь, завести корабль в гавань и провести ревизию судна. Сделать так, как известный режиссер и мим Слава Полунин. Он рассказывал: «У меня есть закон – называется “ноги в воду”». Каждые три-пять лет надлежит сесть на берегу реки, опустить ноги в воду, ничего не делать, сидеть и думать: что ты сделал за эти годы? Зачем? Нужно ли это было делать? Куда ты идешь? ‹…› То есть нужно понять, что именно и в каком месте неправильно, – это раз. И найти в себе силы сделать из этого места шаг – это два. А это всегда очень больно. Очень непросто. И абсолютно необходимо»[5]5
  Гаррос А. Счастье и слава // Сноб. 2010. № 6.


[Закрыть].

Глава 4
Сессия. Когда любить людей слишком больно

Если бы на консультацию пришел Ленни Белардо из сериала «Молодой папа»

Вторник, 13:00

Я открыла ноутбук, чтобы запустить комнату в зуме. Сегодня онлайн-консультация: мой клиент – американец, живущий в Ватикане. Это интригует.

Мужчина в белом церковном одеянии сидел в кресле, похожем на трон. Он бросил на меня взгляд, а потом начал разглядывать свою комнату, словно стараясь не смотреть в камеру.

– Я слушаю, – начал он.

– Вот уж неожиданное начало! – рассмеялась я. – Обычно что-то подобное можно услышать от меня.

– Я знаю о вас.

– Что же вы знаете?

Я внутренне поморщилась от самой себя. Это был не тот вопрос, который я хотела задать. Зачем я вообще пошла в эту тему, какая разница, что он обо мне знает? Но я почувствовала, что растерялась от того, насколько быстро он взял беседу в свои руки. Будто он стер всю разметку с моей дороги, и я теперь не понимаю, где моя полоса движения.

– Лучше расскажите, как вы мне поможете, – продолжил он повелительным тоном.

«Да тут не то что разметка стерта – тут вся дорога перекопана!» – подумала я.

Из пяти фраз, которыми мы обменялись, я уже поняла, что работа с этим клиентом будет непростой. В нескольких фразах он показал, что я должна каким-то образом его убедить и удержать. В нескольких фразах он переложил свою мотивацию на меня. Из этих нескольких фраз я поняла, что поначалу он не будет ценить нашу работу, более того – он будет ее саботировать и с ней бороться, а моей задачей станет удержание границ. Как много можно узнать всего лишь из пяти фраз, из которых никак не складывается диалог.

– Давайте поступим так: чтобы у нас было от чего отталкиваться, вы расскажете, с чем именно вы хотели бы разобраться.

Он молчал. Улыбка затвердела на его лице, как остывшее стекло в мастерской стеклодува.

– Я – глава Католической церкви, папа Пий XIII, – сухо ответил он. И снова замолчал, пристально взглянув на меня.

«Хм… в документах было указано другое имя».

– Поняла вас. Для нашей работы важно, чтобы у нас были равные позиции. Могу ли я называть вас по имени?

– Меня зовут Ленни Белардо, – снисходительно ответил он.

– Ленни? Могу ли я к вам так обращаться?

Он кивнул.

– Сестра Мэри настояла, чтобы я связался с вами.

Исходя из начала нашей беседы, я была уверена, что он не расскажет о своей проблеме, потому что сейчас он играет со мной в «догадайтесь сами». А вот через сестру Мэри, возможно, зайти будет проще.

– И в чем беспокойство сестры Мэри?

– Она считает, что у меня трудности с родителями. Будто я так и не оправился после их исчезновения. И теперь все, что я делаю, – это будто бы для того, чтобы произвести на них впечатление. Глупость, конечно… – Он провел пальцами по плечу в попытке что-то смахнуть. – Недавно, когда я выступал перед народом, мне показалось, что в толпе я увидел родителей, а потом у меня случился сердечный приступ. Но я-то знаю, что это была моя возможность стать еще ближе к Богу. – Он посмотрел наверх.

«Это была моя возможность стать ближе к Богу» – похоже, будто Ленни шел по прямой дороге, а на этой фразе решил резко шагнуть в кусты папоротника. Зачем? Видимо, чтобы обезопасить себя от чего-то болезненного. Ситуация, о которой он рассказал, кажется колоссальным эмоциональным потрясением: словно то выступление перед народом стало триггером[6]6
  Триггер (англ. trigger – спусковой крючок, курок, защелка) – знак, стимул, остро напоминающие о психологической травме, вызывающие стресс, заставляющие снова переживать прошедшие события.


[Закрыть] для его нервной системы и заставило вновь переживать детскую травму. Словно психика вспомнила о боли, и сердце не справилось с нереализованной потребностью в любви.

Слушая клиентов, я обращаю внимание на нестыковки в их речи. Потому что нестыковки говорят о защитах, которые психика ставит в этот момент. Рационализация – одна из таких защитных реакций, которая помогает справиться с неприятными переживаниями, предлагая приемлемое для человека объяснение. «Я упал в обморок, потому что вспомнил свою детскую боль» или «Я упал в обморок, чтобы быть ближе к Богу»? Разница есть. Нужно ли прямо сейчас указывать на это? Нет. Пока я просто наблюдаю и отмечаю, что происходит с Ленни. Я привыкла уважать защиты психики и раньше времени не ломать этот забор. Не случайно же он стоит здесь так много лет.

– Ленни, а что вы сами об этом думаете?

Но Ленни только пожал плечами. Ни больше ни меньше. Полный контроль. Я знаю, что нам еще рано идти к его детской боли, сейчас главная задача – выстроить раппорт, как говорят психологи, то есть контакт, связь. Хотя бы тонюсенькую ниточку…

– Ленни, у меня ощущение, что вы решили давать мне минимум возможной информации, чтобы проверить, разберусь ли я в вашей ситуации сама. Сдаюсь сразу, – развела я руками в попытке показать ему, что здесь безопасное место, где ему не нужно себя защищать. – Без вас не разберусь.

– Я хочу убедиться, что вы лучшая. И что вы стоите моего времени. – Он посмотрел на меня поверх очков.

– Если я сейчас взгляну на вас и прочитаю всю вашу историю, просканировав вас с ног до головы… то я буду лучшей в своем деле? – игриво посмотрела я.

Снова без реакции. Ленни категорически отказывался включаться даже в такую словесную игру.

– Ленни, вы хотите, чтобы я была лучшей. А к себе вы примеряете такое же требование – быть лучшим?

Пиу-у-у-у-у – мой вопрос был похож на выстреливший пустой салют: звук есть, а фейерверк в небе не случился. Ленни не шевельнулся.

Я молчала. Он молчал. Я выдохнула, посмотрела на него и представила картинку: вот он, высокий и статный, стоит на балконе перед народом и… высматривает в толпе своих родителей. По сосудам прокатилась горечь за него: вечное одиночество, необходимость защищаться, потерянность. Эмпатия… Вот то волшебное снадобье, которое поможет мне не уйти с ним в отыгрывание моих реакций.

– Ленни, давайте я вам расскажу, как протекает терапия, и мы сверимся с вашими целями.

– Я и так все знаю.

Ох, разве может он признать, что чего-то не знает… Я представила себе теннисный мячик, который…

– Вы любите играть в теннис?

Он кивнул.

– И я. Когда я только начинала свои тренировки, любила бить мячом о стену. Стена была моим первым спарринг-партнером и, наверное, лучшим: ни одного моего мяча не пропустила, – улыбнулась я, – в любом случае потом наступило время переходить к игре с людьми. Это классное ощущение. Ты бросаешь, тебе бросают. Сейчас я чувствую, что мне хочется бросить мяч вам, я будто пытаюсь сделать удачную подачу, и каждый раз мяч, вместо того чтобы перелететь через сетку, попадает в стену.

– Я и так знаю, как все будет происходить: вы будете задавать мне вопросы, а я буду отвечать, а потом вы скажете, что мне нужно делать.

– Задавать вопросы буду точно. Советовать и говорить, что вам делать, – нет. Это противоречит профессиональной этике и моим личным убеждениям. – Я словно продолжала проводить для него румтур[7]7
  Румтур (англ. room tour – тур по комнате) – видео, в котором человек показывает свое жилище, рассказывая обо всем, что попадает в кадр: мебели, вещах, о том, какие материалы были использованы при ремонте, и т. д.


[Закрыть] по зданию с названием «Терапия». – Например, я верю, что все ответы уже есть в нас, нам только нужно найти к ним дорогу. Мы работаем вместе, разбираем, что заставляет вас делать то или иное… или не делать… и вы сами принимаете решение, как поступать с этим дальше. А еще мы исследуем наши с вами отношения… – показала я рукой на него и себя.

– Зачем? – дернулся Ленни, похоже, этого он не ожидал.

– Ведь то, как вы выстраиваете отношения здесь, – мини-версия того, как вы строите отношения там, в большом мире. Я работаю в ключе интерперсонального психоанализа, который как раз говорит о том, что мы учимся выстраивать отношения в раннем детстве, а потом повторяем те же схемы с другими людьми. И порой эти схемы не работают…

– Значит, вы будете учить меня отношениям, – он как-то угрожающе повел правой бровью.

– Не учить отношениям, а исследовать их, – сделала акцент я.

Все больше чувствую, как он пытается поставить меня на пьедестал учителя, чтобы потом с грохотом оттуда скинуть. Стараюсь туда не взбираться.

– А что, если я этого не хочу? Мне не нужны люди, мне не нужны отношения. Единственные отношения, которые меня волнуют, – это отношения с Богом. Я люблю Бога, потому что любить людей слишком больно. – Он снова посмотрел куда-то наверх.

«Вот это было неожиданно», – удивилась я такому самораскрытию, а потом с досадой подумала: «Ну вот почему, почему всегда самое важное всплывает в самом конце сессии?»

– Ленни, я слышу от вас очень важную мысль о том, что быть с людьми вам больно. И я предполагаю, что ваша жизнь в этом случае может ощущаться как что-то мучительное. Ведь мы окружены людьми…

– Я предпочитаю одиночество и беседы с Богом. Я же говорю – мне не нужны люди… Я люблю быть один… – продолжая настаивать на этом, повторил он. – Хотя редко когда остаюсь один. Везде меня преследуют кардиналы, – немного печально добавил он.

Впервые за время нашей беседы Ленни сменил свою властную позу и начал ерзать.

– А что, если мы окружены не только людьми из плоти и крови, но еще и нашими внутренними людьми? Теми, которых мы поместили себе за пазуху, теми, с кем продолжаем говорить, кому продолжаем доказывать, объяснять. Порой эти отношения могут быть даже насыщеннее, чем с внешним окружением. И я бы предложила вам как раз их и поисследовать, что думаете?

– Мое окружение? – Его лицо снова дернулось. – Я знаю только то, что не могу никому доверять.

Внезапно экран погас.

– Эм-м-м-м… Ленни? Вы на связи? – Я задергала мышкой по экрану, пытаясь сообразить, с чьей стороны произошли неполадки.

Ленни снова возник на экране. В тот момент, когда он поправлял свою белую мантию, мне показалось, что его глаза блестели. Ленни прошептал:

– Мне пора. Я не хочу, чтобы кардиналы знали, что я решил пройти терапию, – подмигнул он мне и улыбнулся, как мальчишка, выглядывающий из шалаша, который мы соорудили с ним вместе из подушек.

Меня смутила смазанная концовка сессии: на самом ли деле пришли кардиналы, или он решил спрятаться раньше, чем блеск глаз выдаст его переживания? О чем было это подмигивание в конце, мы что, уже успели объединиться в команду? Но все же внутренне я возликовала. «Решил пройти терапию» звучало как терапевтический контракт.

Что в заметках с сессии? Устала, словно отработала день консультаций без перерыва. Будто он пытается измотать собеседника, чтобы тот не мог на него напасть. Будто его кредо: «Лучший собеседник – измотанный напряжением собеседник». Нарциссическая организация личности, которая стеной защищает его от детской боли. Грандиозность и принадлежность к Богу делает его недоступным простым смертным, а значит, и недоступным для боли. А ее там, внутри него, кажется, неимоверно много. Ощущается его одиночество и отчаяние – в противовес грандиозности решение маленького мальчика больше никогда, никогда не доверять людям.