Текст книги "Двадцать ноль ноль"

Двадцать ноль ноль
Светлана Макарова

© Светлана Макарова, 2023

ISBN 978-5-0059-6916-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конец света.

За окном ярко полыхнула молния. Вика только успела ахнуть, как весь дом содрогнулся от удара грома.

Девушка выглянула в окно. Над деревней распростёрлась огромная туча, погрузив всю округу в сумеречное затишье. Следующая трескучая вспышка и, не дожидаясь сотрясения неба, на землю посыпался горох первых редких капель.

– Ну здрасьте, приехала в деревню, – фыркнула Вика и принялась разбирать сумки.

Всего пять минут назад они: мама, папа, Вика и братец, запыхавшиеся, ввалились на кухню, прямо в объятия не на шутку встревоженной бабушки.

– Успели, Слава Богу! – перекрестилась она, и крепко прижала к себе Валерку, младшего Викиного брата.

– Мы прям бежали! Там молнии в землю бьют! А на вышках огни зелёные, – затараторил восьмилетний пацан, с хитрой улыбкой, едва переведя дух и прижавшись щекой к знакомому бабушкиному фартуку.

На деревню надвигался мощный грозовой фронт. Подгонял незадачливых путников, что только успели сойти с рейсового автобуса, как над лесом загрохотало. Молнии, словно в фильме-катастрофе, без конца прошивали тёмно-сиреневое полотно. А огромный, серый вал шёл так низко, что задевал рожки опор высоковольтной линии на Северном холме, и от них с жутким потрескиванием сыпались крупные, зеленоватые искры.

Папа несмешно пошутил про конец света. Но Валька только отмахнулся. Под Новый Год они с одноклассниками так ждали компьютерный апокалипсис из-за «нулевой» даты, что разочаровались в принципе. Ведь ни один компьютер пока не свихнулся, а на дворе уже стоял июнь двухтысячного года. Нормальный такой, грозовой июнь. Только вот жалко, что успели домой до грозы. Может, хоть ураган начнётся?

– Вот беда, дедушка сегодня на дальнем выпасе, там шалаш-то старый, – сетовала бабушка.

– А я бы с удовольствием в шалаше с дедом грозу переждал! Можно я к нему побегу?

– Валера! Никаких шалашей, – вмешалась мама, выкладывая на стол продукты из огромной сумки, – это очень опасно.

– Гроза – это очень интересно! И в шалаши молнии не попадают. Они же низкие. Ну можно?

– Исключено, – спокойно сказал отец и Валька сник. Спорить с папой могла только мама. Но это случалось редко.

Вика потирала покрытые мурашками плечи и неодобрительно смотрела на брата. И хоть в почти семнадцать лет стыдно бояться молний, но и радоваться тоже нечему. Грозу можно любить только в городе, когда сидишь под защитой бетонных стен и смотришь из окна на яростные схватки ветра и деревьев, облаков пыли и завесы дождя. А предстоящая буря снаружи маленького деревенского домика никакого восторга не вызывала.

– Гроза с восточной стороны – ничего хорошего, – задумчиво прошептала Вика и прошла в комнату. На диван она уронила пухлую спортивную сумку и принялась разбирать одежду. Пакет с Валькиными трусами и носками она отложила в сторону – пусть укладывает в шкаф сам. Достала купленный только вчера сарафан. Приложила к телу, повертелась перед зеркалом. Нежно-сиреневый, на воздушных бретельках, похожих на лепестки ирисов, так подходящий к её белой коже и светлым волосам, стриженным под каре. Обязательно наденет прямо завтра, ну а пока – на вешалку.

В комнате стало заметно темнее. Вика снова выглянула в окно. Над домами, цепляясь клочками за высокие жерди антенн, ворочалась чёрно-войлочная туча. Дождь не спешил проливаться на землю, перетекал клубами сизого тумана где-то на высоте. В глухом затишье даже молнии перестали распускать свои корни между небом и землёй.

Пришлось вернуться к разбору одежды. Из сумки вытянулась тёмно-зелёная, почти мужская борцовка. Такая, что в сочетании с джинсовыми шортами, могла бы свести с ума кого угодно. Но девушка теперь не собиралась никого лишать покоя и сна. Ей и зимней истории хватило. Но борцовка была – что надо. От неё, приложенной к груди или от полумрака комнаты, Викины глаза, обычно серо-зелёные, стали тёмными, малахитовыми, а губы яркими, брусничными. Чуть приподнятая верхняя, так что при улыбке виден жемчужный блеск и пухлая, красиво очерченная нижняя. К борцовке очень подходили мужские часы в чёрном пластиковом корпусе, что странно смотрелись на тонком запястье девушки. Но это были Ромкины часы. Последнее, с чем не хотело расставаться её разбитое сердце.

На кухне включили свет. Узкие щёлки двери загорелись янтарём, оттеняя скопившуюся в комнате тьму. Там, на тёплой, уютной кухне мама и бабушка звенели посудой, шуршали пакетами – разогревали обед, накрывали на стол. Отец и Валерка, судя по всему, гордо удалились во двор. Там их ждали соскучившиеся от зимнего бездействия удочки и велосипеды. Накачать шины, смазать цепь, крючки-поплавки перебрать.

Воздух словно сгустился. В отражённых в зеркале углах комнаты заворочался серый мрак. Он переползал неясными тенями, прячась от взгляда. Невесомо обнимал хрупкие плечи девушки, что уже подумывала включить свет. Но под руки попалась ещё одна любимая вещь, и Вика решила ещё немного покрасоваться в таинственном полумраке. Для прохладных дней была припасена, буквально выклянченная у мамы на рынке, бесформенная толстовка – чёрный мешок, бессовестно скрывающий отличную фигуру. Вика даже накинула её на плечи, и тёмное отражение силуэта тут же слилось с окружающей чернотой. Остались лишь знакомые очертания.

Очертания тела, которые всё больше начинали нравиться. У Вики наступала та пора взросления и изменения тела, когда подростковая худощавость и вытянутость уходила, оставляя о себе на память тонкие запястья и щиколотки, острые плечики, почти мальчишеские узкие коленки. Всё ярче вырисовывалась линия талии. А то, что верх от прошлогоднего купальника стал слишком мал, смутило и, в то же время, порадовало Вику, но слегка озадачило маму непредвиденными тратами времени и денег перед самым отъездом.

Но кофта просто замечательно всё это скрывала. И если вдруг захочется стать невидимкой, то лучше её не найти.

– Обедать! – донеслось из кухни.

– Пойду позову ребят, – негромко добавила мама.

Вика только успела повесить в шкаф вешалку с несколькими свитерочками, как изо всех окон в комнату хлынул электрический, фиолетово-голубой свет. На доли секунды начертил на полу узоры тюлевых занавесок, оконных перекладин и, кажется, даже тонкой паутинки в укромных углах.

Дом словно перетряхнуло по брёвнышку, так, что подпрыгнул пол и потолок, посыпалась пыль, и труха зашуршала под обоями. Старинный радиоприёмник на стене щёлкнул и затих. И тут же все звуки утонули в оглушающем треске, ударном тяжёлом гуле, от которого заложило уши.

Перепуганная, оглохшая и почти ослеплённая Вика рухнула на колени, прижав ледяные ладони к щекам. По старым проводам от счётчика до розеток и выключателей побежали маленькие, сиреневые молнии, словно шустрые ящерки, пропадая и появляясь снова, неуловимо быстрые, моментальные. С неслышным треском они спустились к ближайшей розетке. Внутри что-то вспыхнуло и в нос ударил запах сожжённых проводов. С хлопком взорвалась лампочка в старом абажуре и на плечи посыпались тонкие стеклянные осколки.

С тот же момент погас свет на кухне, и дверь распахнулась. Отец метнулся через всю комнату к счётчику и резко повернул тумблер. На пороге стоял перепуганный не на шутку брат и беззвучно открывал рот. За его спиной мама и бабушка размахивали руками и тоже без конца открывали рты.

Через несколько минут Вика, дрожа разнокалиберной дрожью, уже сидела на кухне. Не сводила глаз с яркого огонька свечки, зажжённой бабушкой, грела руки о чашку с крепким чаем и потихоньку начинала слышать. Мама аккуратно, частой расчёской вычёсывала из её волос мелкое стекло.

В дом ударила молния.

В дом ударила молния! – вот что обсуждали за столом. И поскольку притянула разряд антенна, от которой за зиму отвалился провод-громоотвод, Вике досталось больше всех, ведь она была в комнате, где стоял и счётчик, и телевизор. Даже радио – и то сгорело. Папа и Валерка были во дворе и только грохот услышали, ну и тряхнуло слегка. А на кухне просто погас свет, все провода и лампочки остались целы. Но в комнате молния натворила много бед. Проводка сгорела, оставив чёрное граффити по периметру стен, телевизор и радио вышли из строя.

– Господи святы, – тихо причитала бабушка, – как не загорелись только?

Пока семья обедала, не чувствуя вкуса ни салата, ни супа, заходили взволнованные соседи, сетовали на отключение электричества, утешались, что обошлось без пожара. Дядя Коля обещал зайти вечерком – помочь отцу починить телевизор.

Валька допивал молоко, не без недовольного пыхтения и стонов, а Вика пыталась взять себя в руки. У девушки была причина бояться грозы. Причина родом из детства. Особенно, если гроза приходила с восточной стороны.

На улице быстро светлело. Дождь так и не решился пролиться над этой деревней, уплыл вместе с глухо погромыхивающей тучей на юго-запад. Из-под её белесого языка выглянуло смущённое и растерянное солнце. Стоило первым лучам коснуться вершин берёз и могучих лип, как воздух заполнился звенящим щебетом, жужжанием, писком и треском. Виртуозными полётами стрижей и гортанными, далёкими выкриками лесных воронов.

– Мам, ты же знаешь, я люблю грозу, только без взаимности, – вздыхала Вика, сидя посреди разложенной на диване одежды. В комнату заглядывало медовое солнце. От лёгкого ветра, залетающего в раскрытое окно, тюлевая занавеска ласкала бахромой краешек стула. Отец осторожно снимал со стены сгоревшие провода.

– Ну, молния два раза в одно место не попадает. Значит, можно больше не бояться. Теперь ты у меня везучая, самая счастливая девочка, – мама всегда находила плюсы в любых неприятных ситуациях.

– Очень счастливая, – буркнула вполголоса Вика. Прошлая осень и зима оставили на память незаживающую рану по имени Рома. И твёрдое убеждение, что в любви, да и просто по жизни, Вике не везёт. Двойное предательство – это уж слишком.

Вечный нерешаемый выбор, что проще и легче: продолжать страдать или заставить себя забыть?

– Это на самом деле счастье, что ты цела. И дом тоже. Подумать только, – мама тяжело вздохнула, – а ведь мог и пожар быть.

А Вика вдруг представила, как от обугленных проводов загораются обои, старенькие обои с рисунком берёзовых веточек, что по ошибке наклеили вверх тормашками и от этого стены превратились в сказочный лес с фантастическими деревьями. Как чернеет потолок, и красно-коричневая дорожка на полу расплавляется от жара в чёрную тягучую лужу. А огонь съедает без разбора занавески, кружевную скатёрку на комоде, стопку детских книжек на деревянной этажерке, Валькины и старые Викины игрушки, одежду, разложенную на диване. И теперь уже нет у них деревенского дома. Места, где Вика провела всё летнее детство и куда можно сбежать от всех городских проблем и жестоких сердцеедов.

Непреодолимо захотелось на воздух. Словно вдруг стало тесно в этом любимом и уютном маленьком домике. И во всей деревне. Даже, может быть, во всём мире. Иногда его границы сужаются, стоит случиться чему-нибудь из ряда вон. И первой жизненной необходимостью становится поиск возможностей расширить их. Любым способом. Да хотя бы новым путешествием.

В сенях послышался топот и через пару секунд на пороге появился Валеркин друг – Стасик.

– Здрасьте, а Валерка дома? – выпалил мальчик почти на одном дыхании.

– Здравствуйте, Станислав, – вежливо улыбнулась мама, – Валера, наверное, в огороде.

И мальчишку будто унесло волной. А ещё через пару минут в сенях послышался топот уже четырёх ног.

– Что, прям в берёзу в поле? – услышала Вика голос брата.

– Да! Она чёрная и дымится!

– Вообще-то, – вдруг тон Валерки стал очень важным, – молния прям в наш дом попала.

– Хорош выдумывать.

– Я тебе тремя сникерсами клянусь. Смотри.

В комнату завалились мальчишки, похожие словно братья. Оба тёмные, кареглазые. Только Стасик был чуть потолще, а Валерка худой, как щепка. Их частенько путали, хоть все проказы они устраивали вместе. Но для усиления близнецового эффекта они даже старались одеваться одинаково.

– Видишь, – кивнул Валерка на стены, что поверху словно вымазали углём, – это от молнии. И света у нас нет, и телека, – на последних словах Валька помрачнел.

– У нас света тоже нет, – с деловым видом заявил Стасик.

– У всей деревни нет! А молния попала в нас! – терпение мальчишки кончалось, – Не веришь?

– Ладно, верю. Только это – ничего интересного. У вас пожара нет, – совершенно спокойно парировал пацан.

– Да, жалко, что не загорелось, – вздохнул Валька.

– Ага, а берёза на горе горит! То есть, сгорела уже, пока мы тут болтаем. Поехали смотреть! – и Стасик, схватив друга за локоть, утащил в сени.

– Мам, мы на гору, до берёзы, – успел крикнуть Валерка на ходу.

– Осторожнее! – мамино напутствие, если и было услышано, только как пустой звук.

Солнце уже вовсю припекало, возвращая лето, словно и не было никакой грозы. Когда мама и Вика вышли на улицу, пацаны уже были в дальнем проулке. Мелькнули их ярко-синяя и голубая футболки, блеснули спицы и мальчишки скрылись за поворотом.

А на склоне далёкого холма чернела царапина, словно кто-то неудачно черкнул тушью на безупречном, жёлто-зелёном полотне великого художника Июня. В редко-облачное небо от царапины поднимался серый дымок.

А раньше там росла берёза. Огромная, старая, раскидистая. Берёза – загадка, берёза – призрак, луговая забава фата-морганы. Такая далёкая, что в полуденном зное крона дерева расплывалась неясными синими очертаниями. Поутру крутой склон холма закрывал её от восходящего солнца, закрашивая малахитовой тенью весь луг до самого леса. И лишь на закате берёза одевалась золотисто-персиковой пыльцой и становилась реальной. Теперь на её месте остался лишь обугленный, дымящийся ствол.

Вика с лёгкой грустью осознала, что очень завидует мальчишкам. Нет, сгоревшее дерево её не интересовало, а вот возможность сбежать куда глаза глядят, ехать пока не занемеют запястья, крепко держащие руль, пока не заноют икры на крутом подъёме, пока не появится из-за склона новая гора или стремительный спуск, манила и не давала покоя.

– Мам, я тоже поеду кататься, а одежду завтра разберу, ладно?

– Пригляди там за мальчиками.

– Вот ещё. Не маленькие.

Озеро с часами.

Во дворе Вику ждал старенький, но крепкий, ещё папкин, с «высокими» колесами велосипед «Десна». Сколько было восторженных вздохов и радостных визгов, когда она – пятилетняя, восседая на детском сиденье впереди, вцепившись в руль где-то посередине, и папа, уверенно и спокойно крутящий педали, меряли оборотами звёздочки все тропки и дорожки деревни. А потом девочка научилась кататься сама и получила велосипед в наследство.

Ах, эти велосипедные путешествия. Лет с одиннадцати, когда Вике было разрешено «заглянуть за горизонт», они стали единственным её развлечением в деревне. Конечно, в соседнем Колково по выходным устраивали сельские дискотеки, но Вику туда совершенно не тянуло. Пить пиво и общаться с местным контингентом – сомнительное удовольствие. Вике больше по душе были головокружительные и сердцезамирательные спуски с крутых окрестных гор и подёрнутые голубоватой дымкой новые загоризонтные пейзажи.

На дискотеках в Колково тусовались в основном ребята и девчонки с Центральной улицы, ну и те, кто входил в их компашку. Вика себя к таковым не относила, хотя сосед и друг детства – Андрей раньше часто звал её с собой. Но они, с лучшей подружкой Яной, гордо подняв носики, закатывали глаза и с демонстративным пренебрежением высказывали своё городское «фи» на эти колхозные развлечения.

На самом деле это был протест, вызов всей деревенской тусовке.

Да, это выглядело именно так. «Не такой, как все, и не любишь дискотеки». К творчеству Земфиры у Вики было особое отношение. Но и за девочку с плеером она запросто могла сойти.

В четырнадцать это казалось невероятно круто – плыть против течения. В семнадцать – выпендрёжной глупостью. Но ярлык уже закреплён. Ну, значит, будет так. И это совсем не повлияет на их дружбу с Андреем. Именно дружбу, без малейшего намёка на романтику.

Вика немного грустила о счастливом детстве, когда они втроём с Андреем и Яной сидели в песочнице, устраивали всяческие проказы, за что, бывало, крепко попадало, отправлялись в далёкие походы, на соседнюю улицу, а потом и в соседнюю деревню. Дружили, ссорились, мирились, проводили вместе каждые летние каникулы здесь в Высоково. Но это лето началось как-то неправильно. Обычно друзья приезжали гораздо раньше, и Вика редко оставалась здесь в одиночестве.

За околицей деревни вперёд уходила хорошо укатанная колея до соседней Камышовки. Вика не раз ездила по ней и прекрасно знала, что скрывается за каждым поворотом.

А слева дорога поднималась в небо. Змеилась по отвесному склону, вела в золотисто-зелёные поля под светлым куполом, манила неизвестностью, обещая невероятные открытия. И пугала высотой.

Вика уже собиралась свернуть на свой любимый маршрут: полузаросшую дорогу к берёзовой роще, что полого спускалась по краю оврага, мимо клубничных полян и выходила к деревенским выселкам, как вдруг заметила на самой вершине холма мальчишек. Валька и Стасик махали ей и энергично звали за собой. Пожав плечами, девушка решилась на сложный подъём. Стоило ей свернуть на этот путь, как мальчишки тут же пропали из вида, вероятно, нырнув вниз по противоположному склону.

Мышцы зажгло уже через пару оборотов звёздочки. За зиму Вика отвыкла от велосипеда, да и подъём всё-таки оказался слишком крутым. И как только мальчишки так быстро поднялись?

А на двух третьих подъёма Вика окончательно выдохлась, слезла с велосипеда и, уперевшись руками в руль, поплелась, упрямо толкая его вперёд. Ноги с непривычки занывали, то и дело притворяясь синтепоновыми, с тонкими иголками в пятках. Но отниматься им никто не разрешал.

«И если есть путь в гору – то будет путь с горы.

А если будешь спорить – то выйдешь из игры».

Вспомнилась песня из репертуара их школьной почти рок-группы. Той самой, где Ромка сидел на барабанах. Сашка и Димка стирали пальцы до крови струнами гитары и баса. А тексты и вокал были заслугой Вики. Хотя, перепевка «Ромашек» Земфиры – бесспорного хита этого сезона – тоже удалась как нельзя лучше. И даже принесла им победу в районном межшкольном конкурсе. И вся их компания потом ещё долгое время приветствовала друг друга словами песни.

«Ромашки» выбрал Ромка. Наверное, именно из-за созвучия. Ро-Машки. Что-то было в этом символичное. Жаль, что Вика так поздно узнала о присутствии в списке Ромкиных любовных планов некой Машки.

Но всё уже в прошлом. Привет, ромашки, как говорится.

Платите в кассы. Читайте книжки.

Только не будет теперь никаких песен. Всё останется стихами. Песни пишут счастливые люди, а стихи – удел разбитых сердец.

Дурной мальчишка.

Ушёл. Такая фишка.

Нелепый мальчишка.

Если б только знать заранее и не влюбляться в дурных и нелепых мальчишек…

Вика поднялась на вершину. За спиной осталась деревня, укрытая зелёными кронами тополей. Вдалеке темнел необъятный сосновый лес, а впереди дорога обрывалась крутым склоном.

Пацанов и след простыл, чему Вика, в общем-то, не удивилась. Вполне в их духе. Позвать и свалить, не дожидаясь. И отчего она, в общем-то, не огорчилась. Прошло то время, когда они с Валькой колесили вместе по окрестностям Высоково. Брат уже давно не нуждался в ней ни как в подружке, ни как в няньке.

Но зачем тогда мальчики звали её?

Спускаться на велике Вика не рискнула. После зимнего перерыва она немного потеряла навык экстремального вождения велосипеда и чувствовала себя не очень уверенно. К тому же, тормоза никто пока не подтянул. Совсем не хотелось ломать ногу или ещё что-нибудь в самом начале лета. А спускаться надо было обязательно. Там, внизу тусклым зеркалом поблёскивала поверхность озера.

Пацанов на берегу не было. Это Вика поняла, пробираясь по зарослям таволги. Слишком было тихо. А там, где Валька и Стасик, тихо быть не может. Ну значит, укатили дальше, к своей сгоревшей берёзе. Догоню, по макушке настучу – решила Вика, рассердившись от таких дурацких догонялок. Она оставила велосипед внизу, а сама вскарабкалась на крутой берег.

Очень странным местом оказалось это озеро.

Издалека, с вершины холма оно выглядело вполне обычно. А вот вблизи… Поначалу Вика просто замерла от открывшейся перед ней очаровательной картины, будто сюжета японской миниатюры. Над самой водой расплела зелёные косы плакучая ива. Склонилась словно девушка над зеркалом, что затаив дыхание рассматривает своё отражение. Тонкие прутики, как нити изумрудных бус, ниспадали до глади пруда, продолжаясь в отражениях, через тонкую грань, сшивали в одно целое реальный мир и зазеркалье.

А на поверхности воды цвета молока и стали серело полутораметровое бетонное кольцо с зубчатыми, разноуровневыми краями. Вода стояла у самого нижнего края, готовая вот-вот ринуться вниз, но ни течение, ни ветерок не смели колыхнуть гладь и вызвать движение в этом мире тишины и спокойствия.

В сумерках будто остановилось время.

«Двадцать ноль ноль» – показал маленький, серо-зелёный экран. Двоеточие мерцало в ритме ударов сердца, а цифры застыли на месте. Слишком долго, гораздо дольше минуты висели на экране двойка и три нуля.

Слишком долго девушка носила на себе напоминание о том, кого следовало бы сразу забыть.

Вика отстегнула мягкий пластиковый браслет. Прижала к губам холодное стекло. Зажмурилась, размахнулась и швырнула часы в озеро. Не открывая глаз, услышала тихий всплеск, представила, как на поверхности расходятся круги, как вода заливает дисплей, и часы, плавно переворачиваясь, опускаются в мягкое облачко ила. А лёгкие волны уже добрались до бетонного кольца и заплеснулись внутрь, нарушая недвижность и безмолвие.

«И меньше всего нужны, мне твои come back’ и…»

Вика села на траву, спрятала лицо в ладонях. Но плакать она и не думала. Боль прошла, словно её выжгло той вспышкой молнии, оставив в душе чистый, белый свет. Но пока ещё было жаль той беззаботной лёгкости, всепроникающего счастья, что билось в груди, когда она думала, что любима по-настоящему.

Но всё это осталось в прошлом году. В прошлом – двадцатом веке. В прошлом – первом тысячелетии.

Теперь всё будет по-другому. Она стала другая.

А завтра будет целое лето… первое лето нового тысячелетия. И новая жизнь.

Вика открыла глаза, огляделась. Солнце село. Спряталось в туманных испарениях, что поднялись от перегретой за день земли. С болота потянулась холодная, вязкая тишина. Каждый неосторожный шорох далеко разносился в набегающих сумерках, стелился над водой, улетал в темнеющее небо.

Где-то за склоном берега послышался звук шагов в высокой траве. Вика решила, что это вернулись мальчишки и вскочила навстречу. Но сразу остановилась, увидев сквозь тонкие ветви ивы мужчину. Незнакомец словно крался к берегу, настороженно озираясь. Пришлось спрятаться за необхватный ствол и затаиться. Мужчина исчез под берегом, и Вика услышала приглушённый разговор.

– Наконец-то, чего так долго? – спросил кто-то. Голос скорее всего принадлежал молодому парню.

– Тихо ты, – буркнул мужчина.

– Достал?

– Достал. Ты уверен, что место надёжное?

Вика затаила дыхание. По пальцам, что вцепились в гребешок ивовой коры, пробежал длинноногий паук, и Вика судорожно встряхнула рукой, едва удержавшись от вскрика.

– Я тебе отвечаю. Сюда не ходит никто. Смотри, вот здесь будет.

– Чё-то не внушает доверия…

До самого затылка поднялись противные мурашки и лицо зажгло от страха и отвращения из-за такого нечаянного подслушивания.

– Ты сам говорил, при себе держать не можешь. В деревне тоже не вариант.

Послышался шорох, словно по бетону протащили кирпич и через полминуты из-под берега вышли двое. По зарослям таволги они молча прошагали всего в паре метров от брошенного велосипеда, но не заметили его.

С часто бьющимся сердцем Вика вышла из-за дерева. По направлению к лесу быстро удалялись две фигуры. Девушка не ошиблась, судя по телосложению, мужчину сопровождал парень. Невысокий, худощавый, в тёмной куртке с серебристой, светоотражающей полосой на спине. Широкий зигзаг от плеча до плеча – символическое изображение молнии.

Когда загадочные посетители туннеля скрылись из вида, Вика осторожно спустилась под берег. Прямо в его склоне зиял тёмный вход.

Сводчатый коридор, высотой в человеческий рост уходил вперёд, под пруд, в сторону бетонного кольца-слива. Вдалеке едва брезжил свет и гулко капали редкие капли.

Ну очень странное место, в самый раз тайники устраивать. И кому в такой глуши понадобилось строить столь грандиозное гидротехническое сооружение?

В душе боролись инстинкт самосохранения и любопытство. Хотя Вика предполагала, что здесь может быть спрятано. И от этих мыслей становилось совсем не по себе. Есть вещи, которые нельзя держать дома или спрятать в деревне.

Вика всё ещё стояла у входа в туннель, как вдруг издалека донёсся отголосок отчаянного вопля: – Ви-и-ка-а!

Тревога и страх разом сковали плечи девушки. Она рванулась назад. Непослушными, словно ватными, руками выволокла из травы велосипед и, толкая его перед собой по мокрым зарослям, попыталась побежать. Кусты таволги и колючек мешали двигаться быстрее, цеплялись за ноги и спицы, а в переднюю вилку тут же набилась куча травяного мусора. Тишина, что застыла над лугом, пугала. Только треск кузнечиков звенел в ушах. И страшнее становилось от того, что крик больше не повторялся. Из головы не выходили те двое из туннеля.

А если они бандиты, какие-нибудь отморозки и уже накачались своей химией? И чем-нибудь угрожают мальчикам? Как она сможет их спасти? Кричать и звать на помощь в такой ситуации слишком рискованно. Ведь могут прийти совсем не те, кто хочет помочь.

На глаза навернулись слёзы, и сердце от страха решило закопаться куда-то поглубже, мешая сделать очередной глоток сырого и горького от тревоги воздуха. Травостой поднялся тёмной волной, угрожая затянуть в свои зыбучие сети. Впереди чернели заросли кустов, округлыми холмиками они возвышались над сумеречным лугом. Остро запахло крапивой, и сквозь джинсы ноги царапнули тысячи тонких иголок. Велосипед странно потяжелел, Вика с усилием подтаскивала его за собой. На этом странном лугу стало совсем не по себе, настолько тоскливо и жутко, что захотелось поскорее выбраться поскорее, всё равно как, пусть даже через непролазные заросли всё сильнее сыреющей травы.

Ориентиром служили лишь темнеющие на фоне неба опоры линии электропередачи. Они цепочкой выстроились по вершине Северного холма, у Колковского леса делали крутой поворот и спускались по склону, совсем недалеко от берёзы, и уходили в сторону Камышовки. Вика хорошо знала их расположение и то, что от сгоревшей берёзы она уж точно найдёт дорогу домой.

За кустами появилась полузаросшая тропинка, трава здесь не была такой высокой, и можно было ехать. Ноги отказывались слушаться, но страх придавал сил и отключал ту часть мозга, что просто вопила от усталости. К счастью, путь лежал вниз, под горку. Уклон был хороший, так что даже педали крутить не требовалось, только руль держать ослабевшими руками, да не бояться смотреть по сторонам.

Едва затормозив, Вика спрыгнула с велосипеда. Вокруг дерева, точнее того, что от него осталось, на примятой траве валялись обгоревшие ветки, пожухлые листья, угольки и… педаль от Валькиного велосипеда. Дрожащими руками Вика подняла её. Под ногами тускло блеснул металлический цилиндрик – сухарь крепления. Его Вика сунула в карман джинсов, а педаль пристроила на багажник. Огляделась, но пацаны словно растворились в оглушающей тишине, лишь где-то далеко за озером надсадно скрежетал коростель.

От берёзы осталась только растрескавшаяся кора, что огромными ломтями, словно кожух, стояла на узловатых, чёрных корнях, вымытых дождями из глинистой почвы. Сквозь прорехи виднелась обугленная древесина, а выше просвечивало молочное небо. Дерево выгорело изнутри.

Байка ходила про это место. Всплывала периодически через пару-тройку лет, сводя с ума деревенских искателей приключений. И каждое поколение свято верило, до определенного возраста, что место здесь заколдованное. Имя ему – телепорт. Обойдёшь берёзу три раза и окажешься там, где захочешь. Но Вика в сказки не верила, легенды проверять не собиралась и ни в каком особом месте оказаться не мечтала.

А по склону холма, теряясь в складках тёмно-зелёного бархата, спускалась к деревне едва заметная дорожка. И на ней, вдруг вынырнув из-за пологого пригорка, показались фигуры. Одна повыше и две пониже, с велосипедами.

Не теряя времени, Вика рванула вниз по склону. Ненадолго силуэты скрылись в ложбинке, потом появились снова, и теперь Вика могла разглядеть и Стасика, волочащего свой велик, и Вальку, что брёл, понуро опустив голову, и с ними рядом парня в чёрной куртке, со светоотражающей молнией на спине…

– Эй! – крикнула Вика, уже не раздумывая, – не трогай их! Слышишь? Я здесь с собакой! Казбе-е-ек!!!

До парня, видимо, донеслись обрывки её гневных окриков. Он медленно повернулся, на пару секунд застыл, приглядываясь к тёмной точке, несущейся по склону, равнодушно развернулся, что-то сказал мальчишкам – Вика успела засечь их дружные кивки – и так же не спеша пошагал дальше, вниз к деревне. Через минуту Вика оказалась рядом с мальчишками.

– Что он вам сделал?! – налетела она на пацанов, – о чём говорил? Обидел?!! – заметила в глазах брата слёзы, – Отвечайте! – строго взглянула на тихонько шмыгающего Стасика.

– Ничего не сделал, – виновато прошептал он.

– Проводить нас хотел, – поднял глаза Валерка.

– Куда?

– К деревне. Мы тут… – Валька осёкся, оглядываясь на велосипед без педалей.

– Искали… вот, – покаялся Стасик и отцепил с багажника гнутую железку.

– Отвалилась, пока по траве брели. Вторая где-то там. Мы тебя крикнули, а тут вот он, – брат кивнул в сторону давно скрывшегося за склоном парня, с грустью посмотрел на велик, – теперь мне от папки влетит, Инвайт на мою голову.

– Не влетит, – Вика порывисто обняла брата, потрепала по макушке, – вот вторая, – показала на свой багажник и достала крепление из кармана.

– Фу-уф! Пронесло! – воодушевился брат, – бол-спас! – выдал одно из своих фирменных сокращений. – А ты зачем про собаку кричала? И кличка такая грозная – Казбек.

Вика пожала плечами – сгоряча чего только не придумаешь. Но ведь сработало – этот парень ушёл.

А как он уходил… Небрежно и не спеша, словно хищник на своей территории. Развёрнутые плечи и капюшон куртки, чуть съехавший на бок и оттянувший воротник. Руки в карманах. Вразвалочку, снисходительно неповорачиваясь к какой-то истеричке, зовущей несуществующую собаку.