Текст книги "Большая книга ужасов. Прогулка в мир тьмы"

– Водитель, остановите, пожалуйста, на Кущовке!

– Да что ты, дочка, в своем ли уме? – всплеснула руками старушка, сидевшая рядом со мной. – Там же нет никого!

– Там поселок выселен! – пояснил молодой человек с заднего сиденья.

– Водитель, остановите, пожалуйста, на Кущовке, – повторила я.

– Да слышу, не глухой, – проворчал водитель. – Ты уверена, что не ошиблась?

– Уверена! Остановите!

– Ненормальная какая-то, – услышала я за спиной, выскакивая на утопающую в бурьяне площадку остановки.

Вот и приехала. Солнце клонилось к закату, а я бодрым шагом отправилась туда, где за деревьями виднелись здания.

Непривычно и оттого жутковато было смотреть на выселенный поселок, эти брошенные почивать дома. Когда-то здесь жили, учились, рождались и умирали, смеялись и плакали… А теперь голые сиротливые стены зияли провалами частично выбитых окон, на бывших дорожках стали полными хозяевами дикие травы. А дома ведь еще неплохие. И чем они людям не угодили?..

Ладно. Будем искать.

Все дорогу в автобусе я внимательно разглядывала фото. Ничем не примечательный двухэтажный дом, какого-то светлого тона, на черно-белой фотке не поймешь. С краю виден угол другого такого же дома. На втором этаже балкончики. Типовой дом, таких везде хватает, их называют «сталинками». Пара старых деревьев на заднем плане, три молоденькие акации перед домом. И все. Но и то уже немало, подумала я, проходя между двумя пятиэтажками, безнадежно новыми, чтобы быть объектом моих поисков.

Поселок оказался большим, и я мысленно благодарила того, кто подбросил мне эту фотографию. Что бы я без нее делала! А так было проще – зашла на улицу, глянула – двухэтажек нет, значит, идем дальше. Были трех-, пяти– и даже девятиэтажные дома в количестве нескольких штук, а дальше – огромный массив частных домишек.

«Сталинок» не было.

На меня печально смотрели пустые окна, на некоторых зданиях сохранились таблички. «Скорая помощь». «Райсовет». «Милиция»… Да, давненько уже выселен поселок-то.

Я прошла все кварталы многоэтажек, старательно пытаясь выискать среди них непримечательную сталинку, но убедилась, что ничего похожего здесь нет. Солнце тем временем неумолимо закатывалось, и я с грустью думала, что теперь мне придется в потемках бродить по огромному частному сектору. Страшно было заходить на эти узкие улочки, идти вдоль ряда домишек – полуразрушенных или почти целых, где может подстерегать неизвестно что. С пятиэтажками проще – стандартные однотипные коробки, они вызывали у меня скорее печаль. Но частные дома, которые с любовью строили-перестраивали их хозяева и которые выглядели каждый по-своему – о, эти дома имели свою душу. И кто знает, что теперь таилось под их низкими крышами, за черными провалами окон…

Наверное, лучше было начать поиски как раз оттуда, чтобы управиться засветло. Но что уж теперь говорить! Я глубоко вдохнула, поправила сторожевой знак на груди, нащупала фонарик и мешочек освященной соли в кармане ветровки – и побрела на ближайшую ко мне улочку.

Конечно, двухэтажные строения должны возвышаться над этими домишками и быть видны издали, но все заслоняли высокие старые деревья почти во всех дворах.

Одна улица, другая. Они были кривые, и их направление не поддавалось никакой логике, заблудиться в поселке можно было запросто, что я пару раз и сделала.

И снова никакого намека на двухэтажки. Да что же это такое! Может, их давно снесли? Или достроили, добавив лишние этажи?

Ну и как, как мне теперь быть?! Раз за разом я вынимала фотографию, рассматривала так и этак. Двухэтажное здание, рядом другое такое же. Дверь по центру фасада, но имеется еще и другая, в торце здания. Позади старые деревья, которые уж точно до наших дней не дожили. Впереди три юные акации, посаженные явно перед самой войной. Эти могли и дожить. Есть здесь акации?

Я оглянулась. Акаций поблизости не было, зато имелось синее закатное небо, обещающее скорое наступление ночи. Нужно было спешить.

Я прошла еще одну улицу, гнутую и кривую, и вновь оказалась в уже знакомом мне месте. И кто их проектировал, эти кривые переулки! Свернула на другую…

Ночь наступила в считаные минуты. Ночь – и мертвая тишина. Я внезапно ощутила себя такой одинокой и всеми забытой среди этого заброшенного поселка без единой живой души. Пустые дома глядели на меня черными глазницами окон, и мне было бы несоизмеримо легче, если бы хоть где-то горел огонек. Хоть бы даже на горизонте. Хоть бы машина какая-то мимо поселка проехала – и то было бы проявление жизни! Но ничего этого не имелось. Был мертвый поселок и мертвая тишина.

По счастью, почти сразу над горизонтом начала подниматься луна, и ее призрачный свет озарил все вокруг. У домов и заборов выросли длинные тени, а мне стало хорошо видно улицу.

Так, а это еще что? Показалось мне, что ли? Нет… В конце улицы вдоль забора кралась чуть заметная серая фигура.

Страх охватил меня, я вздрогнула и побежала, не разбирая дороги. Ну что я за дурочка! Следовало догадаться, что в заброшенном поселке могли найти пристанище какие-нибудь бродяги. Или, того хуже, преступники, скрывавшиеся от правосудия.

Я несколько раз сворачивала с одной улицы на другую, в конце концов остановилась в совершенно незнакомом месте среди поселка. Взяла себя в руки и попыталась мыслить логично. Кулон холодный, он и не нагревался, значит, опасности нет. Наверное, это все-таки был безобидный бомжик. Хотя как знать. Я не успела запомнить деталей, но почему-то мне казалось, что с этим бомжиком явно что-то неладно.

Хорошо, а что мне теперь делать? Страх требовал – бежать отсюда, не останавливаясь, мчаться к дороге, ловить любую попутку и уезжать куда угодно, но к людям!

Но тут же вспомнились слова Алевтины: «Поезжай одна, не бери с собой друзей, они только будут помехой, им будет страшно». – «А я не имею права на страх», – ответила я ей.

И это правда. Не имею. Мне предоставили единственный шанс помочь Вилору, а я убегу, испугавшись первого встречного бродяги? Да будь там даже не бродяга, а маньяк с бензопилой… я должна найти это чертово гестапо!

Мои руки сжались в кулаки. Должна! Следовало быть осторожной, но продолжать поиски.

Я оглянулась – вроде бы никого. Не знаю, кем был тот человек, но гнаться он за мной не стал. Улица, посреди которой я теперь стояла, была довольно широкой по сравнению с остальными, но такой же заросшей бурьянами, ухабистой и кривой – она под почти прямым углом сворачивала налево. Здесь я еще не была.

Осторожно, стараясь держаться ближе к увитому плющом забору, я свернула за этот угол – и замерла на месте…

Она шла прямо на меня, метрах в двадцати отсюда. Это была высокая и худая женщина, двигалась она медленно, с трудом передвигая ноги, будто не хотела попасть туда, куда направлялась.

С трудом подавив панику, я юркнула в первую попавшуюся калитку и тут же припала к щелке в заборе. Нет, похоже, она меня не заметила. Тем же вялым, каким-то обреченным шагом она проковыляла в сторону и свернула в узкий темный переулок.

Сердце мое бешено колотилось. Кто эти люди?! Почему днем не показывались, а теперь идут – куда?

Я оказалась в заброшенном, заросшем травой дворе, а за мной стоял хорошо сохранившийся дом, одноэтажный, но достаточно высокий.

И тут я хлопнула себя по лбу от запоздалой догадки. Ну что я за идиотка! Мне следовало не слоняться по поселку, а подняться на верхний этаж самого высокого дома – уж оттуда я бы увидела все как на ладони! И не пришлось бы бегать по этим улицам. А теперь еще попробуй выберись из их лабиринта, я уже забыла, откуда пришла…

Я подошла поближе к дому. Он был большим, добротным, порядком выше остальных. Сразу видно – хозяева отстроили его с любовью и заботой, стараясь для внуков-правнуков. А теперь пришлось бросить, стоит никому не нужный…

Вот я дурища, причем дважды. Дом! Он ведь достаточно высокий, чтобы обозреть с него близлежащие улицы. Если, конечно, в нем никто не засел.

Тихонько, на цыпочках, я поднялась на крыльцо, к зияющему дверному проему. Прислушалась. Тишина стояла мертвая. Немного поколебавшись, я включила фонарик, осветила дом внутри и, не заметив ничего подозрительного, вошла. Да, судя по слою пыли на полу, сюда уже давно никто не забредал, так что я могла считать себя в относительной безопасности. Немного поплутав, я нашла лестницу на чердак и поднялась туда. Чердачное окошко было высоко, но, по счастью, здесь хватало старой рухляди, и я, подставив какой-то комод, влезла на него и выглянула наружу.

Расчет оправдался частично. Отсюда прекрасно было видно несколько залитых лунным сиянием улиц, крыши домов – вид сверху вниз. Но ни края поселка, ни двухэтажек я не увидела.

Наверное, зря я тут хожу. Уверена, эти двухэтажки давно снесли. Или эта фотография вообще в другом городе сделана? Я ведь не знаю, кто и зачем мне ее подсунул! С чего я взяла, что он друг и хотел помочь? Может, все как раз наоборот!

По верхам деревьев пробежал ветер, зашумела листва, закачались тени. Только теперь я обратила внимание, что до сих пор в поселке царило полное безветрие.

Правда, минуту спустя ветер стих. А тени…

Я заметила, как в конце соседней улицы возникла человеческая фигура. Медленно, с низко опущенной головой брела она вдоль забора, прямо по зарослям бурьяна, которые, похоже, не мешали ей двигаться. Так же обреченно. Кажется, это был мужчина, невысокий и худой, но ни лица, ни каких-то подробностей внешности различить было невозможно.

Мама, а это еще кто?! Мимо забора у «моего» дома тоже шел человек. Шел так же неторопливо, голова чуть приподнята, и уж его лицо я видела четко… Лучше бы не видела! Вид у него был крайне изможденным, глаза глядели в никуда – блеклые, выцветшие, словно белые пятна. И само лицо – мертвенно бледное, словно никогда не видело солнца…

И тут я поняла, что было не так во всех этих людях. Они не отбрасывали тени!

В конце улицы возник еще чей-то силуэт, и я не выдержала. Спрыгнула с комода и забилась между мешками с каким-то хламом, сев прямо на пол. Отдышалась, попыталась взять себя в руки. Кто эти люди? Вампиры, зомби, ходячие мертвецы? Нет, не подходит – и мертвецы, и зомби, и даже вампиры отбрасывают тень. Тень отбрасывает все, что имеет плоть.

Это призраки, поняла я. Призраки давних дней, а может, неприкаянные души.

А еще я поняла, почему поселок выселили.

Ах, как умно и тонко заметила Алевтина, когда говорила, что живых людей здесь не осталось! Хоть бы предупредила, что ли. Или думала, что я сама догадаюсь? «Ну да ладно, теперь я в курсе насчет особенностей здешней фауны», – зло подумала я.

Некстати припомнилось, как однажды я позволила себе рассказывать о своих познаниях в мистике девчонкам во дворе. И тут же получила ехидное замечание, что везде-то я побывала, все-то я знаю. Ага, знаю. Одного только не знаю – как мне дальше продолжать поиски. Слоняться по улицам вместе с этими… Брр!

Или дождаться утра да поискать гестапо при свете дня, а потом вернуться на какой-нибудь попутке?

Нет. Мне было сказано, чтобы вернулась утром, и я не знала, почему так. Возможно, меня ограничили во времени, а может быть, сегодня единственная ночь, когда эти поиски имеют значение. Но так или иначе, следовало вставать и действовать.

Вставать не хотелось. Некстати навалилась усталость – зря я сегодня так рано поднялась. Да и страшно было… очень страшно.

Я машинально достала из кармана фотографию гестапо, и вместе с ней выпала вторая, с изображением Лиленьки и Фени. Зачем мне ее дали? Может, там тоже какая-то подсказка?

Включив фонарик, я стала ее рассматривать. На первый взгляд девушки казались похожими – почти одинаковые прически, сходные фасоны платьев. Но посмотрев внимательно, можно было заметить разницу. Блондинка имела тонкие, изящные черты лица, светлую кожу, а в ушах у нее были массивные золотые серьги – по два крупных темных камня в каждой. Драгоценные, наверное, подумалось мне. На груди сверкала большая брошь с такими же камнями.

Вторая красавицей не была. Плоское, скуластое лицо, веснушки, черты самые простецкие. Сразу подумалось, что это Феня, а блондинка – Лиленька, а не наоборот. И что эта Лиленька, наверное, перебирала тонкими пальчиками клавиши фортепиано, а Феня доила коров или стояла у станка.

И обе смотрели прямо на меня. То есть в объектив. Интересно, кто-нибудь думал, глядя в объектив фотоаппарата, что он в этот момент смотрит в глаза многим людям, которые еще, возможно, даже не родились.

Ну и кто эти девушки? Может быть, они сгинули в том проклятом гестапо? Или дожили до наших дней и остались последними, кто хранит некую тайну, с этим гестапо связанную?

Вот, думай-гадай, а задание нужно выполнить до утра! Я была в отчаянии, лихорадочно думала, не сводя при этом сосредоточенного взгляда с их лиц, а они внимательно смотрели на меня. Стало даже казаться, будто они хотят что-то сказать, но по понятным причинам не могут. Старая, порыжевшая фотография словно скинула налет времени, и я четко, во всех подробностях видела изображение двух живых, по-настоящему живых девушек. И за спиной у них была не блеклая стена, а зеленоватое тканое полотно, а сбоку, за кадром, находились другие люди…

Как же я устала…

Как же я устала… Двое суток без сна. А может, и больше. Но не оттого так гадостно на душе…

Длинная шинель почти доставала до земли, цеплялась за прошлогодний сухой бурьян. Я шла по улицам родного рабочего поселка, где прошли мои детство и юность. Как давно я его не видела, как хотела увидеть снова!

Только теперь он был пуст. От многих домов остались руины – что-то уничтожила бомбежка, а что-то было растащено на дрова. А люди… Людей здесь больше не было. Когда наш отряд вошел сюда, то из живых мы здесь встретили только двоих – старика и девочку-подростка. Девочка не говорила совсем, а старик был явно сумасшедшим и в ответ на наши вопросы только выкрикивал что-то невразумительное. На вопрос, есть ли здесь еще люди, он горько заплакал, а девочка провела рукой по шее и тоже заплакала. Впрочем, трупов на улицах мы пока не видели.

Немцы ушли отсюда совсем недавно. Что здесь было? Этого не знал толком никто. Моя душа болела не за родных – они-то были эвакуированы вместе с оборонным заводом, на котором работали, и исправно писали письма. Но как же соседи, приятели и особенно лучшая подруга Лиленька…

Она была красавицей, не то что я. У нее украшения были старинные, золотые, еще с царских времен в их семье передавались по наследству. И в квартире у них было красиво – паркет, свечки в канделябрах, картины на стенах, и стол к обеду сервировали. Не то что мы – жили в мазанке, в дом входили – не разувались. А еще у моей подружки был любимый плюшевый медведь. Смешно сказать – хоть не маленькая уже была, а все спала с ним в обнимку и разговаривала, как с живым. Она была такая нежная и хрупкая, моя Лиленька.

С тех пор как я пошла на фронт, от нее не было весточки. Что с ними всеми случилось? Хотелось надеяться, что живы…

А сейчас я шла по знакомым до боли улицам, смотрела по сторонам. Мне было приказано выяснить, остались ли здесь еще люди, но, похоже, больше в поселке никого не было.

Ноги сами собой несли меня привычным маршрутом – пара кривых переулков, поворот – и длинная прямая улица, самая большая в нашем поселке. И двухэтажные дома. В одном из них до войны жила Лиленька.

Вот и они, стоят в ряд. Тоже пустые, без стекол в окнах. У некоторых и крыш нет. А от дома моей подруги вообще остались одни стены. Как и от моей мазанки на краю поселка.

Я шла дальше, и на душе было так гадко, как не бывало за всю войну. Надо же было нам остановиться именно здесь…

Стоп! Кажется, вон в том доме я заметила что-то подозрительное. Что-то шевельнулось в окне второго этажа. Или померещилось?

Я подошла ближе. Такой же двухэтажный дом, стекол нет, крыша проломлена, штукатурка вся оббита, на земле валяются сорванная дверь и какая-то табличка, усыпанная крошевом стекла и штукатурки…

Убедившись, что в подъезде никого нет, я осторожно вошла. Деревянная лестница, начинавшаяся от самого входа, уцелела, и я стала быстро подниматься. Дойдя до лестничной площадки, я не слухом, а скорее напряженными нервами почуяла позади движение.

Резко обернулась, выхватила свой трофейный «вальтер»…

В проеме входа чернела человеческая фигура. Это была старуха. Тощая, оборванная, с длинными, давно не чесанными седыми космами, бледным лицом и пустыми, ничего не выражающими глазами. Видимо, ей, как и тем двоим, пришлось пережить больше, чем ее разум смог вынести. В одной руке старуха держала, как мне показалось, младенца, завернутого в тряпки. На шее у нее болтался узелок на шнурке.

При виде моего пистолета она медленно подняла вверх давно не мытые руки с обломанными ногтями. Младенец при этом упал на пол, но не издал ни звука. Я опустила оружие, и старуха, даже не сделав попытки поднять младенца, поспешно бросилась прочь. Что-то в ее движениях показалось мне знакомым, но я уже мчалась вниз через три ступеньки, чтобы помочь несчастному ребенку.

Схватила, подняла… Это был вовсе не младенец. Это был завернутый в старое одеяло донельзя грязный плюшевый медведь.

Хорошо знакомый мне медведь.

Лиленька?!!

Мне уже случалось видеть людей, ставших стариками в двадцать лет…

Я выскочила из подъезда, но ее нигде не было.

– Лиленька!!!

Это я, кажется, закричала вслух, приходя в себя от странного наваждения. Так, стоп… Я – это я, Ника Чернореченская, и сейчас двадцать первый век. В руках у меня так и оставались фонарик и фотография – старая, потемневшая, с трудом различимая.

Что это было – сон или видение?

Кем же я была… в этом сне? Наверное, вот этой веснушчатой Феней? Она пошла воевать, а Лиленька…

Черт! Она же мне дорогу показала!

Пулей сбежала я по лестнице и выскочила за ворота. Да, это он, один из знакомых переулков из сна! Дома, конечно, другие, но характерный изгиб улицы угадывался. В отдалении снова возник чей-то силуэт – мне было плевать. Вперед, пока сон не забылся!

– Лиленька! – рвался зов из моей груди. И я не сдержалась, крикнула вслух. Что я делаю, сумасшедшая!

Один переулок, за ним второй, поворот… Передо мной предстала улица, широкая и прямая. И вот они, стоят – четыре двухэтажных дома! Остальные не уцелели, на их месте обычные домишки.

Ура, нашла! Но какой же из них?

Я прошлась вдоль всех четырех. Естественно, за эти годы их не раз ремонтировали, и теперь они были выкрашены в одинаковый зеленоватый цвет, большинство окон пластиковые. И в каждом – по два подъезда. Но если верить фотографии, в здании гестапо был вход еще и с торца, а тут таковых нет. Перестроили, наверное.

Я еще раз вынула фотографию. Нет, теперь все так изменилось, что не опознаешь. Заборчик вот поставили у второго дома, огородили клумбу. У четвертого – детская площадка, в третьем вместо угловой квартиры был магазинчик – сохранилась вывеска и большая дверь для разгрузки товара. Первый – ничего примечательного.

И где же?

Я смотрела то на фотографию, то на дома, пытаясь найти какую-то зацепку, но с тех пор все решительно изменилось. Разве что…

Перед вторым домом росла полузасохшая, очень толстая акация. Она вполне могла быть одной из тех молоденьких, что я видела на фото. Расположение, кстати, совпадало.

Но я помнила, как чуть не ошиблась в поезде. Акация – еще не признак, они могли расти вдоль всех домов.

Что же делать? Алевтина советовала мне доверять чутью, но оно молчало.

Внутрь войти, что ли? Страшно…

Ладно. Войду во все дома поочередно, может, внутри интуиция лучше заработает. Начну, пожалуй, с последнего, четвертого, потом третий…

Я сделала шаг и остановилась. Что же я опять себе вру и малодушно оттягиваю время? Ведь не четвертого дома я боюсь, и не третьего. А второго, того самого второго, где акация!

Я подошла, стала возле дерева, глядя на чернеющий проем подъезда, лишенного двери. Сейчас ночь, а тогда был день… Тогда, семьдесят лет назад, когда я точно так же смотрела на этот подъезд… То есть не я, а незнакомая мне Феня.

Сжав кулаки и набрав в грудь побольше воздуха, словно собираясь нырнуть, я шагнула в эту черноту…

Лестница. Деревянная лестница на второй этаж, начинающаяся у самого входа. Нижние ступени залиты лунным светом. Шаг. Другой. Мамочки… Это та самая лестница! Не такая же точно, а именно та, в этом я могла поклясться! Теперь она чистая, выложенная плиткой, но все равно та же самая! Знакомые разновысокие ступеньки, по которым я шла буквально несколько минут назад – то есть семьдесят лет назад и не я.

С ума сойти!

И тут я почувствовала позади себя движение. Ничего не увидела и не услышала, и даже ничья тень не заслонила лунного света, но что-то заставило меня оглянуться.

В проеме двери стояла высокая темная женская фигура. Миг спустя я различила детали. Женщина, еще не старая, в платке, с темными волосами, смотрела прямо мне в глаза, и в этом взгляде сквозили ужас и безумие.

Тени у нее не было. Мороз пополз по моей коже.

– Лиленька… – только и смогла прошептать я, пятясь по лестнице вверх.

Она чуть заметно качнула головой и так же медленно отошла от подъезда куда-то влево.

Нет, это была не Лиленька. Это была та самая женщина, которую я встретила на лунной улице.

Мне хотелось убежать наверх, забиться в угол, как в первый раз, и сделать вид, что меня нет. Но я пересилила себя и спустилась вниз. Вышла за порог, на озаренную луной площадку перед подъездом и успела заметить, как эта женщина скрылась за углом дома. Я бросилась туда и остолбенела. С обеих концов улицы двигались человеческие фигуры. Они шли медленно, своей неспешной обреченной походкой, сюда, к этому дому. А женщина…

Женщина подошла к торцу здания и, низко склонив голову, вошла прямо в стену и исчезла. Я стояла, не шевелясь, а они один за другим подходили к торцу здания и исчезали в стене.

Яркая луна освещала стену и позволяла увидеть то, что невозможно было разглядеть при солнце. Она давала тень от каждого, даже мельчайшего выступа, и я, хорошенько присмотревшись к стене, поняла – здесь была замурованная дверь, края которой тщательно загладили штукатуркой.

Дверь в торце. Вот оно, гестапо.

А тени шли и шли. Это что же, призраки замученных здесь местных жителей, до сих пор не нашедшие покоя?

Их было много, я не считала. Просто стояла, и ждала, и смотрела на каждого. Страха уже не было, была жалость. Хотелось чем-то им помочь, но я не знала, как. Слезы катились по моим щекам.

Наконец все закончилось, а горизонт на востоке посветлел, обещая приближение восхода солнца. Теней больше не было. Я стояла просто возле брошенного дома посреди выселенного поселка, и никто бы не мог догадаться, какую тайну он хранит.

Тогда я вытерла глаза, вынула из кармана стыренную у Кремневой алую помаду – прости, Наташка! – и размашисто намалевала на торце здания крест.

Все, задание выполнено. Теперь можно… можно сесть на траву, что я и сделала, полностью опустошенная. Эта ночь выпила из меня все силы, хотелось лечь и уснуть на целую вечность.

До моего автобуса оставалось еще около трех часов, я завела будильник на мобилке и растянулась прямо на траве.

Хорошо отдыхать!

Хорошо отдыхать… Большинство бойцов дремали, но мне было не до сна. Лиленька! Это была она, я не сомневалась.

– Где она живет? Где прячется? – повторяла я, тряся плюшевым медведем перед немой девчонкой. Девчонка выглядела более вменяемой, чем безумный старик, и могла бы при желании проводить меня.

Но она пожимала плечами, куталась в старое одеяло и плакала. Она вообще, чуть что, кидалась в слезы.

– А куда делись все люди из поселка? – спросила я как можно мягче. – Понимаю, многие уехали, а где те, кто не уехал?

Девочка закусила губу и встала. Поманила меня за собой. Мы вернулись к тому дому, где я встретила Лиленьку.

– Она живет где-то здесь? – осведомилась я. Но девчонка не слушала. Она подвела меня к тому самому подъезду, где я встретила Лиленьку. Ткнула в него пальцем и снова заплакала.

Теперь я догадалась поднять табличку, валявшуюся на земле рядом с разломанной дверью, и посмотреть, что на ней написано…

Гестапо!

Так вот оно что. Фашисты расстреляли жителей поселка – может быть, за связь с партизанами, а может, просто со злости, когда отступали. Мы на пути своем видели такие опустевшие деревни и поселки. Или сожженные – вместе с жителями…

Я тогда села рядом с этой девочкой и тоже заплакала. Боль и усталость, копившиеся давным-давно, наконец-то выплеснулись наружу.

Что-то кольнуло руку. Сухая травинка… Никогда еще не видела снов с продолжением, тем более таких.

Приветливо светило утреннее солнышко, и все вокруг было мирным-мирным.

С ума сойти! Я села, посмотрела на мобильнике время – как всегда, проснулась за минуту до звонка будильника. Щеки были липкими от слез.

Я умылась минералкой, отряхнула одежду, выбрала из косы сухие травинки. Интересно, это последнее задание или еще будут? Ничего, скоро узнаю, путь до дома недолог.