Текст книги "Космические приключения Незнайки, Футика и других коротышек"

Глава 15. ОБАЛДУЙСКАЯ ЖИЗНЬ ТОРОПЫЖКИ

Торопыжка довольно скоро освоил роль стража порядка так хорошо, что даже внешне стал походить на самого настоящего обалдуя. Он научился грозно хмурить брови, поправился, постепенно привык к ежедневной муштре и, маршируя вокруг спортивного стадиончика возле общежития или тренируясь на надувных куклах, как тыкать эшкой в лоб недисциплинированным коротышкам, заставил себя относиться ко всему этому, как к утренней зарядке.

В сущности, ему обалдуйская жизнь даже чем-то нравилась. Вместе с другими обалдуями он регулярно бил баклуши, играл в домино и в лото, ходил в столовую, где наедался до отвала или слонялся по городу, охраняя порядок.

Иногда Торопыжке приходилось выезжать на так называемые операции по борьбе с лунными беспорядками. Здесь самое главное было вовремя попасть в шеренгу, вовремя повернуться и ни в коем случае не путаться при командах «Налево» и «Направо». Для этого Торопыжка нарисовал на ладошках буквы «Л» и «П», и первое время всё украдкой подглядывал, где лево, а где право, ну а потом и вовсе привык. Ему даже выдали персональную эшку, строго-настрого предупредив, что терять её ни в коем случае нельзя, однако Торопыжка никогда её не пускал в ход, предпочитая в острых ситуациях находиться в сторонке.

По воскресеньям он повадился ходить в кино, где после сеанса коротышки в беленьких чепчиках и накрахмаленных передничках раздавали шоколадное мороженое. Там сначала что-то рассказывали с маленькой сцены, потом гасили свет, и на тёмном экране появлялась красивая разноцветная надпись: «ВСЕЗНАЙФИЛЬМ».

В кино показывали разных животных, какие-то непомерные грядки с лунными растениями, разнообразные постройки, заводы, машины, станки, выступления каких-то знаменитых коротышек и прочую ерунду. Всё это было интересно, но совершенно непонятно. Правда, в течение всего сеанса какая-то коротышка всё время объясняла в микрофон, о чём фильм, но хотя и говорила она красиво, Торопыжка всё равно ничего не понимал. Единственное, что было понятно – это то, что всё, что показывают в кино, это какие-то очень славные достижения.

В одной комнате с Торопыжкой жил довольно угрюмый, как показалось ему вначале, обалдуй. Сначала он всё время молчал, но потом как-то признался, что зовут его Уголёк. Раззнакомившись, они стали пить утренний чай с сахаром, и Уголёк ни с того ни с сего разоткровенничался:

– Какая же всё-таки у меня жизнь неуклюжая! Вот если бы дослужиться до оболтуса! Там хоть жизнь как жизнь, все вежливые и приятные, разговаривает красиво, одеколоном пахнут, ботиночки блестят… А тут мало того, что не вылезаешь из обалдуйской формы, так ещё вручат тебе эшку и делай, что хочешь. Я, дружище, честно тебе скажу: не люблю я этой дурацкой колотушкой коротышек в лоб тыкать. Жалко мне их, понимаешь?

– Конечно, жалко… – поёжился Торопыжка, вспомнив, как ему когда-то пришлось испытать это на себе. – А почему же ты на другую работу не попросишься?

– На какую? Я, брат, на всяких работах побывал. При общественной бахче поработал, – Уголек стал загибать пальцы. – Шахтёром побыл, даже в дворниках походил. При серьёзном министерстве, а ты как думал, да! Везде, брат, жизни никакой. Вылезешь из шахты черномазый, голодный, все от тебя шарахаются. Или, вот, в овощепроизводстве у уважаемого Клопса…

– У кого, у кого? – оживился Торопыжка, услышав знакомое имя.

– Да у Клопса! Чтоб ему… – насупился Уголек. – Раньше, ещё до Великого Поворота, он ведь барином был, господином, а сейчас пожалуйте, начальник овощепроизводства, уважаемый Клопс. А ведь как был он самоличным хозяином, так и остался, только ещё злее стал! Как натравит своих собак – так и радуется, так и радуется! Эх… – Уголек вздохнул.

– А что это за Великий Поворот такой? – поинтересовался коротышка.

– Ты что?! – уставился на него Уголёк. – Я тут тебе душу изливаю, а ты надо мной издеваешься?!

– Я пошутил, – на всякий случай скромно сказал Торопыжка и шумно отхлебнул чай из кружки. – А дворником как ты очутился?

– А в дворники меня мой бывший приятель устроил, Колосок. Была у него такая история: собрал он деньги со всех бедных коротышек, которые на Клопса работали. Тогда ещё деньги были, сантики и фертинги, а не талончики. Ну вот, собрал у кого по сантику, у кого по пять, и повёз в город. Рассказывал, мол, там есть контора такая, Общество Гигантских Растений называется. Ты им деньги, а они тебе – семена всяких овощей и фруктов, да не простых, а величиной с дом. Целый год, говорит, одним арбузом, или например, тыквой, питаться можно! В общем, выходит так, что наврал с три короба. Потом об этих гигантских растениях целый год говорили-говорили, обещали-обещали, да так и забыли. Ни денег, ни овощей. Так этот Колосок теперь где-то в главных министрах заседает. По овощам и фруктам. Увидел я его как-то, помоги, мол, говорю. А он мне: иди в дворники работать. Я и пошёл. Да на третий день метла у меня сломалась. Прихожу я в учреждение, говорю, мол, Колоска мне позовите. Они как раскудахтались! Да кто ты такой, спрашивают, откуда взялся?! Я и говорю, мол, в грядках вместе копались когда-то мы с вашим министром, вот кто я такой. Как выбежал он, как замахал на меня руками! Кричит, проваливай отсюда, здесь не про твою честь, деревенщина! Ну я и бросил всё. В обалдуи подался. Здесь хоть посытнее, да и деревенщиной никто не обзывает.

– Ну, а с овощами как же? С гигантскими? – с надеждой спросил Торопыжка.

– А что с ними? Да сказки всё это. Не бывает таких овощей.

– Бывает, – упрямо прошептал Торопыжка. – Я сам, лично их видел. И кушал.

– Врёшь! Где? – недоверчиво уставился на него Уголек.

– На Земле, – ляпнул Торопыжка, запоздало спохватываясь, что нагородил лишнего. – Только чур, я тебе этого не говорил.

Уголек смутился:

– Как скажешь. Я ничего такого и не слышал.

Коротышки молча допили чай. Вдруг в общежитие завыла сирена и металлический голос из большого динамика в коридоре скомандовал: «Внимание! Боевая тревога! Лунные беспорядки! Немедленно построиться!»

Уголек с Торопыжкой схватили свои эшки, натянули панамки и побежали к выходу, где уже стоял зелёный грузовичок. Загрузившись, отряд обалдуев вскоре оказался на противоположной окраине города, возле большой бурой конусообразной горы, которую Уголек, показав на неё пальцем, назвал странным словом «террикон».

– А почему эта гора называется – террикон? – полюбопытствовал Торопыжка.

– А это особенная гора. Она не сама по себе возникает, а её коротышки строят, когда в шахте копаются. Уголь ведь находится глубоко под землёй. Когда коротышки роют яму, чтобы добраться до угля, они выкидывают землю и всякие камушки наружу. Чем глубже шахта, тем больше земли приходится выбрасывать на поверхность. Вот рядом и возникает сначала кучка, потом маленькая горка, потом небольшая гора, ну а потом огромный террикон.

Торопыжка ничего не понял, но на переспросы времени не было. Обалдуи повыскакивали из кузова, выстроились в ряд и стали ждать команды.

На улице заметно похолодало. Вокруг было пыльно и грязно. Повсюду валялся мусор, старая никому не нужная рухлядь и битое стекло, пахло гарью и печёной картошкой. Недалеко от террикона ютились почерневшие, наполовину вросшие в землю хибарки. На небольшой площадке сгрудилась кучка чумазых коротышек, которые держали в руках транспаранты с лозунгами: «Хоть лицо у нас черно хотим кушать всё равно! Даёшь талоны сверхурочно!» – и тому подобное. Торопыжка никогда не видел таких странных коротышек. Особенно поразило его то, что глаза у них были как будто подведены чёрным карандашом.

– А чего это они красятся, как клоуны? – шёпотом спросил он.

– Ты что, никто из них вовсе и не красится! Это у них от угольной пыли. Так въелась – никаким мылом не смоешь! – ответил Уголек.

– Ну и ну, – пробормотал про себя Торопыжка. – Вот тебе и прянички с крендельками! Вот тебе и лунная жизнь!

– Внимание! Эшки нагото-о-ове! – прозвучала команда.

– Эй, Торопыжка! – шепнул Уголек. – Я же бывший шахтёр, своих колотушкой в лоб никак не могу!

– Я тоже… – растерялся Торопыжка и беспомощно огляделся.

Обалдуи явно робели. И недаром, так как вид у чумазых коротышек был неприступный, и по всему было видно, что коротышки эти серьёзные, не то, что какие-то мелкие нарушители лунных порядков.

– Приступить к выполнению! Вперёд! – скомандовал главный обалдуй отряда.

Но едва шеренга двинулась с места, в обалдуев полетели увесистые камни.

– Вперёд, кому сказал!!! – завизжал главный, но тут на отряд обрушился самый настоящий град из камней.

Обалдуи отступили. Однако с каждой атакой камней становилось всё меньше. Наконец, когда прозвучала очередная команда, а обалдуи заметно приуныли, из толпы, сгрудившейся на площадке, в сторону обалдуев полетел один-единственный камень, который плюхнулся прямо у ног Торопыжки.

– Вперёд! – срывающимся голосом опять скомандовал главный.

Обалдуи встрепенулись. Но не тут-то было! Коротышки вдруг ощетинились, закричали: «А ну-ка бей их, братцы! В шею их!» и, побросав свои транспаранты прямо на землю, сами побежали в сторону обалдуев, размахивая во все стороны кто кочергой, кто лопатой, а кто и вовсе просто дюжим кулаком.

– Ну всё, надо сматываться, – злорадно улыбаясь, сказал Уголек. – Сейчас бить будут! Таких тумаков надают, я-то нашего брата хорошо знаю! Никакие эшки не помогут!

Обалдуи бросились врассыпную. Белозубый чернолицый коротышка, пробегая мимо стоящего с разинутым ртом Торопыжки, съездил его ладошкой по уху и выдернул эшку у него из-за пояса.

– Бежим! А то так надают по кумполу, на всё жизнь запомнишь! – дёрнул его за рукав Уголек, и коротышки побежали, куда глаза глядят.

– Стой! Давай сюда, – потянул Уголек Торопыжку в маленькую подворотню. – Снимай форму! Всё равно догонят, я нашего брата знаю! – и, не дав Торопыжке даже секунды на размышление, стащил с него панамку.

Коротышки моментально разделись до трусиков и спрятали свёрток с одеждой у большого угольного ящика. Но тут во дворе снова послышались крики:

– Вон там посмотри, туда побежали двое!

– Бежим! – шепнул Уголек, и коротышки, как были, почти голышом, пустились наутёк и бежали до тех пор, пока звуки погони позади не стихли.

Проскользнув в какой-то дворик, Торопыжка с Угольком спрятались за мусорный бак. Недалеко от них на бельевой верёвке, натянутой между окнами домов, сушилась чья-то одежда.

– А, была не была, выхода всё равно нет, – махнул рукой Уголек и стал натягивать на себя всё, что попалось под руку. А под руку ему попалась оранжевая жилетка, пёстрый вязаный шарф с красными помпонами и короткие жёлтые штанишки в ярко-синих горохах. В сочетании с грубыми обалдуйскими ботинками всё это выглядело настолько дико, что какая– то случайно выглянувшая в окно рыжая взлохмаченная коротышка испуганно вскрикнула и больше из окна не высовывалась ни разу.

– Уголёк, так нельзя! На Земле бы за это точно чистосердечное признание пришлось делать! – с ужасом глядя на Уголька, взялся за голову Торопыжка.

– А ты, дружище, не на Земле, а на Луне! А здесь, если в трусах будешь разгуливать, неприятностей не оберёшься. За это так может попасть, что никакое чистосердечное признание не поможет! Понял?

– Понял, – обречённо кивнул Торопыжка.

– Ну тогда вот, держи! – и Уголек всучил Торопыжке целый ворох разноцветных тряпок. Торопыжка напялил на себя ярко-сиреневый бархатный пиджак, который был ему явно великоват, и старые спортивные штаны серо-бурого цвета с малиновыми лампасами и с дыркой на правом колене. В таком клоунском виде коротышки осторожно выбрались из двора, переждали некоторое время, и направились в город.

– Что ж нам теперь делать? – растерянно спросил Торопыжка у неожиданного друга по несчастью.

– Да, обратно в обалдуи нас не примут, это точно, – подытожил Уголек, глубокомысленно разглядывая свои голые коленки. Дезертировали, эшки потеряли, форму выбросили…

– Уголек, а что такое – дезертировали? – упавшим голосом поинтересовался Торопыжка и подумал: «Ну и Луна… Столько новых слов, и как только новое слово – обязательно какая-то неприятность!»

– Дезертировать, брат, для обалдуя страшное дело и большое позорище. С поля боя убежали, эшки потеряли, струсили, короче говоря. За это из обалдуев в шею погонят и дело с концом. А то и в инкубатор отправят.

– А что такое – инкубатор? – спросил Торопыжка, втягивая голову в плечи.

– А я и сам-то толком не знаю. Знаю только, что там из неправильных коротышек делаёт правильных. Только, сдаётся мне, пренеприятная это процедура, раз коротышки туда не хотят попадать добровольно.

– Куда ж теперь нам, а? – жалобно промолвил Торопыжка, который привык к более или менее сытой жизни и теперь совершенно не представлял, что с ним будет.

– Ладно тебе причитать, никакого несчастья не произошло. Ну, подумаешь, кончилась наша с тобой распрекрасная обалдуйская жизнь, так что теперь, слёзы лить? Придумаем что-нибудь! Голова на плечах есть? Есть!

Тут Уголек задорно улыбнулся, и Торопыжка понял, что друг уже что-то придумал.

– А знаешь, я когда-то одного художника выручил, когда он чуть в каталажку не угодил. Айда к нему! Их там целая артель, всякие лозунги пишут, портреты рисуют, и работы у них навалом. Ну, там, холст на рамы натянуть, краски поднести… Не боись, где наша не пропадала, пристроимся!

И Торопыжка с Угольком воодушевлённо зашагали по дороге, изо всех сил стараясь не обращать внимания ни на свой нелепый вид, ни на обескураженные лица коротышек, которые встречались им по пути.

Глава 16. КАК ТОРОПЫЖКА НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО РАСТОЛКОВЫВАЛ

После того, как Торопыжка с Угольком распрощались с обалдуйской жизнью, они направились в самый центр Всезнайслава, на Светлый бульвар. Это было одно из самых красивых мест в городе.

Посередине бульвара находилась так называемая зона отдыха. Здесь стояли маленькие аккуратные скамеечки, а между ними клумбы с цветами. Вечерами на скамеечках сидели коротышки и занимались разными делами: читали газеты, рисовали, или просто отдыхали после трудового дня. Между клумбами и скамеечками были ровные дорожки, вымощенные из разноцветных блестящих лунных камней. По разные стороны бульвара росли одинаковые деревья. Они росли не как им вздумается, а выстраивались в ровную линию. Дома вдоль бульвара были покрашены в одинаковый светло-голубой цвет, и возле каждого дома было по огромному яркому фонарю, поэтому даже ночью здесь было светло, как днём.

Поравнявшись с высоким зданием с кокетливым козырьком над мраморной лестницей и небольшой изящной башенкой со шпилем, Уголек попросил Торопыжку немножечко подождать, а сам поднялся по ступенькам к тяжёлой массивной деревянной двери с табличкой: «ВСЕЗНАЙАКАДЕМИЯ ЛУННЫХ ИСКУССТВ»

Торопыжка остался на улице. Мимо проходили коротышки и пялились на Торопыжку: до того странно он был одет. Сначала Торопыжка ужасно стеснялся, но потом решил назло любопытствующим коротышкам принять гордую и независимую позу. Он упёрся одной рукой в бок, отставил ногу в сторону, выпятил живот и задрал нос как можно выше, чтобы не обращать внимание на то, кто и как на него смотрит. Но коротышки всё равно продолжали пялиться, а то ещё и толкали друг дружку в бок, кивая в его сторону:

– Посмотрите, какой смешной коротышка! Какой нелепый у него вид! Интересно, и откуда он такой взялся?

Попадались и такие, которые останавливались и начинали громко ругаться:

– Нет, вы только посмотрите, до чего эти художники и артисты докатились! Никакой на них управы нет! Это же форменное безобразие! Если каждый будет себе позволять в каком угодно непотребном виде щеголять в центре города, эдак и порядка никакого не будет! Каждый будет делать то, что ему вздумается! В инкубатор таких отправлять надо!

– Вы что! – возражали другие. – Вы в своём уме? Чуть что, сразу в инкубатор! Вы лучше повлияли бы на них своим общественным мнением, прежде чем в инкубатор сажать!

– Да не сажать, а отправлять! – замечали третьи. – Инкубатор, между прочим, это вам не каталажка какая-нибудь, а приличное заведение! Санаторий!

Сердце у Торопыжки бешено колотилось, уши пылали, как два маленьких красных факела. Он основательно замёрз, к тому же ему ужасно хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы спрятаться куда-нибудь с глаз долой, подальше от сердитых замечаний. К тому же загадочное слово «инкубатор» угнетало его до такой степени, что ему хотелось расплакаться и бежать куда глаза глядят. Но выхода не было, так как необходимо было оставаться на месте, пока Уголек не выйдет и не позовёт его с собой.

Наконец, дверь открылась, и на пороге появился Уголек с каким-то странно одетым длинноволосым коротышкой. На нём был длинный балахон с разноцветными разводами и большой синий берет из бархата.

– Иди сюда! – помахал ему Уголек, и Торопыжка с облегчением взбежал вверх по лестнице.

– Вот, знакомьтесь, это… – но не успел Уголек закончить эту фразу, как коротышка в балахоне воскликнул:

– Ой! – и бросился обнимать Торопыжку.

– Торопыжка! Голубчик! Какими судьбами!

– Тюбик! Ты?! Чтоб я провалился! – завопил Торопыжка и бросился на шею старому другу. – А я, понимаешь, стою тут, как это… как его… пугало огородное, вот кто! Все тут как взбесились, пальцами тычут, хихикают, ругаются, думаю, хоть сквозь землю провалиться бы, что ли, так и сквозь землю же не провалишься, кругом же сплошная Луна! А мы все потерялись, и Незнайка, и Голосок, и Кубик, прилетели, а тут кошмар, вихрь, грубиян с ружьём, собака такая страшная, бр-р-р! А потом в каталажку, а из каталажки в обалдуи, и везде такой ужас творится, понимаешь, просто сил уже никаких нет! Я уж думал, что я один остался на всём белом свете! – затараторил Торопыжка и залился горючими слезами.

– Пойдём, пойдём, не кричи ты так громко, сейчас сядем, чайку попьём, и ты мне всё по порядку расскажешь, – стал уговаривать его растроганный Тюбик, с опаской поглядывая на толпу собравшихся внизу лестницы зевак.

И коротышки, взявшись за руки, исчезли внутри здания. Здесь было очень красиво. Через всё здание тянулся громадный зал с высоченным лепным потолком и массивными позолоченными люстрами, проходя под которыми Торопыжка втягивал голову в плечи и старался перебирать ногами как можно быстрее, так как ему казалось, что такая тяжеленная конструкция может запросто обрушиться на голову кому угодно. Вокруг были высокие серые каменные колонны, а между колоннами стояли разные скульптуры из белых и чёрных камней. Некоторые скульптуры изображали каких-то горделивых коротышек по грудь и стояли на прямоугольных и круглых постаментах, другие изображали коротышек во весь рост, только в этом случае они были почти голые. Торопыжка тут же стал корчить уморительные гримасы, неприлично хихикать, толкать Уголька под локоть и показывать на голых коротышек пальцем.

– Цыц! – строго осадил его Тюбик.

Торопыжка угомонился и стал с серьёзным выражением лица рассматривать картины, которыми были увешаны стены зала. Здесь были изображены какие-то аляповатые цветы неизвестной породы в глиняных горшках, стеклянные графины со стаканами, нагромождения лунных овощей и фруктов, пейзажи, а также разные незнакомые ему коротышки в обычных, не совсем обычных, а то и вовсе невообразимых позах.

Тюбик подошёл к одной из высоких массивных дверей и, зачем-то погрозив Торопыжке пальцем, открыл её. За дверью была большая светлая комната с огромными овальными окнами. Здесь находились десятка два коротышек, с ног до головы перепачканных разноцветными красками. Все они были заняты каким-то не совсем понятным, но очень кропотливым трудом. Один что-то сосредоточенно толок в ступке, трое других размешивали алую, синюю и белую краски в больших эмалированных тазиках, ещё один вырезал что-то из бумаги, несколько коротышек усердно пыхтели, натягивая холст на огромный подрамник, а остальные что-то увлечённо красили большущими кисточками на длинных деревянных ручках. При появлении Тюбика коротышки встрепенулись, закивали, заулыбались и задвигались ещё быстрее.

– Это мастерская, – объяснил Тюбик. – Здесь происходит очень серьёзная и ответственная работа.

– Это что ж за работа такая? – поскрёб затылок Торопыжка.

– Лозунги рисуем, чтобы сознательным коротышкам было понятно, в чём смысл жизни, – важно ответил черноволосый худышка с жиденьким хвостиком на затылке, перехваченным истрёпанной коричневой бархатной ленточкой. Этот коротышка ничего не делал, а только расхаживал по мастерской взад-вперёд, с глубокомысленным видом заглядывал то в ступку, то в тазики, тыкал пальцем в холст и при этом вполголоса давал работающим коротышкам какие-то советы.

– Смысл жизни? – переспросил Торопыжка. – А что это ещё за штуковина такая?

Коротышка с хвостиком презрительно на него взглянул и уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Тюбик вдруг как-то нервно захихикал, говоря:

– Да это он шутит, он у нас большой шутник! Это шутки у него такие дурацкие, не обращайте на него внимания!

Торопыжка попытался было вставить своё слово, но Тюбик замахал на Торопыжку руками и потащил его прочь. Когда друзья вышли из мастерской, Тюбик налетел на друга:

– Ты что, с ума сошёл? Если хочешь что-то спросить лучше спроси у меня, а то потом неприятностей не оберёшься!

– Это не шутки у меня дурацкие, а порядки у вас дурацкие! – стал упираться Торопыжка. – И вообще, что тут такое происходит, на этой вашей Луне? И как тут вообще коротышки только живут? И того нельзя, и этого нельзя, и так, и эдак не положено, понимаешь, и коротышки сердитые, а главное никто никому ничего не объясняет, а все только и делают, что злятся, дерутся и ругаются!

Тюбик нахмурился:

– Думаешь, мне всё это нравится? Мне, братец, тоже много чего не понятно. Только я сижу тихонечко и помалкиваю.

– Да как же тут можно помалкивать, если ничего не понятно? Если что-то непонятно, спрашивать надо! – убеждённо заявил Торопыжка.

– Ладно, не будем спорить, – сдался Тюбик. – Идём-ка лучше чай пить с вареньем.

И коротышки пошли в буфет пить чай. Размешивая варенье, Торопыжка во все глаза рассматривал картины на стенах. На них были изображены портреты каких-то строгих коротышек, которые смотрели с холста с таким кислым и недовольным выражением, как будто читали нотации всем, кто на них смотрел.

– Эй, а это кто рисовал? – спросил он, обращаясь к Тюбику.

– Я, – ответил тот.

– А чего они у тебя все такие постные?

– Не постные, а значительные, вот!

– Это как понимать – значительные?

– А вот так и понимать. Это – самые уважаемые коротышки. С них всем нужно брать пример.

– Тоже мне, примеры нашлись! – фыркнул Торопыжка, вспомнив об уважаемом Клопсе. – Угрюмые, как будто их одной касторкой кормят. Сухофрукты!

– Что ты в искусстве понимаешь! – возразил Тюбик, уставился в свою чашку и больше не проронил ни слова.

А когда допили чай, он сказал:

– Ты, братец, посиди тут ещё чуточку, я Уголька отведу на работу. А с тобой мы ещё маленько поболтаем, ведь я тебя сто лет не видел, очень соскучился!

Вернувшись, Тюбик уселся за столик, уставился на Торопыжку с таинственным видом и принялся молчать.

– Ты чего? – непонимающе посмотрел на него Торопыжка. – В рот воды набрал, что ли?

– А ты секреты хранить умеешь?

– Конечно!

– Тогда пойдём со мной, я тебе кое-что покажу.

Они прошли через зал, свернули в длинный коридор, потом спустились по лестнице в тускло освещённый подвал и остановились перед железной дверью с надписью: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!»

Тюбик достал маленький ключик и отомкнул замок. За дверью находилась невзрачная пыльная каморка, заваленная всякой рухлядью. В углу стояли перепачканные красками вёдра разной величины. Рядом, в стеклянной банке с водой, топорщились кисточки. На низеньком дощатом табурете лежала палитра, а возле табурета в полнейшем беспорядке валялись тюбики с краской.

– Это что ещё за свалка такая? – с интересом приглядываясь к беспорядочному интерьеру, поинтересовался Торопыжка.

– Тихо ты, не свалка это вовсе, а моя секретная мастерская! – осадил его Тюбик и подошёл к обшарпанной стене, возле которой задниками наружу стояли какие-то картины.

– Сейчас я покажу тебе, что такое настоящее искусство! Вот, погляди! – с гордостью сказал он и повернул одну из картин изображением к Торопыжке.

На картине было нарисовано нечто совершенно невообразимое: через всё картину по диагонали, снизу вверх, тянулась ярко-жёлтая и как бы мохнатая полоса, на конце которой, в верхнем углу картины, красовался большой зелёный глаз с длинными загнутыми ресницами. Второй глаз находился в нижней части картины. Он был закрыт, а под ним была нарисована слеза. Посредине картины была изображена огромная грустно улыбающаяся пчела, а по всей картине были разбрызганы огромные выпуклые медовые капли очень натурального вида. Под картиной виднелась надпись: «Медовые воспоминания о Янтарном городе».

– Во даёт! – воскликнул Торопыжка. – Это что ж за город такой? Ты где ж такой город нашёл?

– Видишь ли, такого города взаправду нет, это, как бы тебе объяснить попроще… Аллегория.

– Какая такая аллегория? – наморщил лоб Торопыжка.

– Ну… Это когда ты имеешь в виду одно, а называешь это по-другому, каким-нибудь другим словом.

– А зачем? – спросил Торопыжка и лицо его выразило полное недоумение. – Это ж выходит, просто морока какая-то, когда в виду имеешь одно, а говоришь другое.

– Вовсе и не морока, а художественный приём, – обиделся Тюбик.

– А какой же город ты взаправду имел в виду?

– Солнечный, конечно, где ещё столько мёда?

– Понятно, – иронично заулыбался Торопыжка. – А мёд здесь при чём?

– Ну, это как бы созвучно с янтарём… – начал было Тюбик, но Торопыжка, лизнув холст, скривился и плюнул на пол.

– Что это ты плюёшься? – возмутился Тюбик.

– А потому и плююсь, что мёд твой противный на вкус. И не мёд это вовсе, а простой канцелярский клей! И вообще, с чего ты взял, что эта гадость называется мёд?

– А пчела на что? Если на картине нарисована пчела, это и есть намёк на мёд!

– И что это, понимаешь, за искусство такое? Намёки всё какие-то, приёмы да хитрости всякие, ничего не понятно, кошмар какой-то, а не искусство! Ты бы ещё муху какую-нибудь нарисовал! Намекаешь на мёд, а на самом деле вместо мёда гадость какая-то. Тьфу! Тоже мне, аллегория!

– Да, аллегория! – выпятил грудь Тюбик. – И вообще, это такой мёд, на который смотреть надо, а не лизать!

– А зачем тогда мёд, если его и лизнуть-то нельзя? – пожал плечами Торопыжка.

– А при том, что искусство вовсе не для того предназначено, чтобы его лизать! – рассердился Тюбик. – А будешь критиковать, я тебе вообще больше никаких картин показывать не буду!

– Ну ладно, – примирительно сказал Торопыжка. – А чей это глаз?

– Ну… – смутился Тюбик. – Так, коротышки одной. Из Солнечного города.

– А второй глаз чей?

– И второй…

– А почему они в разных местах, один сверху, а другой снизу, к тому же один глаз открыт, а другой закрыт? Ты что, по-нормальному её не мог нарисовать?

– Не мог, – сознался Тюбик. – Тогда всё было бы понятно и совсем не интересно.

– А-а, – Торопыжка понимающе взглянул на друга и сочувственно покачал головой. – Так ты, братец, влюбился! А чтобы никто не догадался, весь этот огород из художественных приёмов и нагородил. Чтоб остальные коротышки над тобой не смеялись!

– Ничего я не влюбился, – сконфузился Тюбик. – Давай-ка я тебе ещё что-нибудь покажу, – и, покопавшись в ворохе холстов, достал следующую картину.

На ней был изображён вытянутый белый треугольник, на вершине которого примостился голубой круг, внутри которого находился ещё один круг, чуть темнее первого, с чёрной точкой посередине. Вокруг треугольника и круга всё было закрашено чёрным. В углу картины белой краской было написано: «Импровизация в чёрной, голубой и белой красках»

– Ну ты и мастер тень на плетень наводить! – засмеялся Торопыжка. – Что это ещё за импровизация такая?

– Импровизация – это значит фантазия на какую хочешь тему.

– Фантазия? – насторожился Торопыжка. – Это как понимать? Это выдумка, что ли?

– Ну да! Только называется это не выдумкой, а художественным вымыслом.

– Как так? Опять враки?! – задохнулся от возмущения Торопыжка, но потом, взглянув на картину повнимательней, наморщил лоб и глубокомысленно произнёс: – А я тебе, братец, так скажу: никакая это не импровизация, и никакого вымысла тут нет. Это Незнайка с фонариком ночью. Видишь? – он ткнул пальцем в белый треугольник. – Это – луч от фонарика, это – незнайкина шляпа, – и он ткнул пальцем в голубой круг. – А это… – и Торопыжка обвёл ладошкой всё, что было закрашено чёрным цветом. – Это, между прочим, поле, на которое мы с Незнайкой попали, когда свалились на Луну. А чёрное оно потому, что ночь была.

– А где же, в таком случае, незнайкина голова и ноги? – недоверчиво спросил Тюбик, присматриваясь к картине.

– Вот бестолковый! Даром, что художник. Голова и ноги у Незнайки находятся под шляпой! А вся твоя картина, бестолковая твоя голова, нарисована как бы сверху, как будто ты на дереве сидишь, поэтому голова и ноги Незнайки тебе не видны! – заключил Торопыжка.

– Смотри-ка, и правда… – удивился Тюбик. – И как это я раньше не догадался?

После этого он взял кисточку и дописал внизу: «Ночное поле. Незнайка с фонариком. Вид сверху».

– То-то, – хвастливо заявил Торопыжка, Это тебе не хухры-мухры, настоящее искусство растолковывать!

– Точно, – согласился с ним Тюбик. – Жалко только, что его никому покажешь.

– Это ещё почему же?

– Нельзя, братец, – печально вздохнул Тюбик. – За настоящее искусство ведь и влететь может. Ну, идём. Я тебя в мастерскую отведу. Будешь лозунги рисовать. Дело, в общем-то, нехитрое, берёшь готовые буквы, вырезанные из бумаги, обводишь, а потом красишь.

И коротышки, тщательно закрыв дверь в секретную мастерскую, направились обратно.

– Вот, знакомьтесь, это Торопыжка, – представил Тюбик друга коротышке с хвостиком. – Он пока порисует лозунги, а я побежал по делам.

– Меня зовут Хвостик, – манерно заявил тот. – Но учтите, лозунгов надо рисовать много, одним лозунгом сыт не будешь. За каждые три лозунга полагается талончик или на завтрак, или на ужин. Талончик на обед полагается за четыре лозунга.

– Ага, значит, за десять лозунгов можно получить и завтрак, и обед, и ужин! – быстренько всё подсчитав в уме, обрадовался Торопыжка и, засучив рукава, схватил в руки первую попавшуюся кисточку и поспешил приступить к работе.

– Смотрите, хорошо работайте, – погрозил Хвостик указательным пальцем. – Это важные лозунги, их надо нарисовать до вечера, а завтра утром они должны уже быть развешаны на каждой улице.

– Тоже мне, понимаешь, работа! Никаких, можно сказать, премудростей! – довольно улыбался Торопыжка, подсчитывая в уме, сколько талончиков ему удастся заработать за день. – Стой, обводи, замазывай! Эдак сколько лозунгов можно наклепать!