Текст книги "Любовь пионервожатой. Новеллы (избранное)"

***

Большая война и революция Прилесье обошли стороной. Не вернулись только несколько мужиков с Германской, а в Гражданскую заходили в деревню поочерёдно то белые, то красные, брали лошадей и уходили. Каждая семья жила сама по себе, продолжая сеять хлеб и растить детей. Но когда в стране страсти малость угомонились, то и в Прилесье начались перемены…

Мать Никиты умерла, а сам он выучился в городе на агронома. И уже взрослым парнем принял и оценил возможность активно включиться в новую жизнь, исполняя любые поставленные властью задачи по первому зову и требованию. Районный партийный комитет командировал молодого специалиста организовать сельский кооператив туда, где он родился. Вернувшись домой, Никита был удивлён неожиданным изменениям, случившимся в его отсутствие. Его отец стал самым важным человеком в деревне. Именно за свою бедность был выбран председателем сельского совета.

В семье тётки Ульяны достаток значительно убавился, наёмных работников пришлось уволить, но Тимофей Степаныч был мужик крепкий и работал за троих. Филипп оказался плохим помощником, захотел свободной жизни, уехал в город, где удачно пристроился в один из клубов директором, в обязанность которого входило поднимать самосознание населения и агитировать за новое светлое будущее, рассказывая о борьбе мирового пролетариата и оживляя скучные лекции революционными песнями и плясками.

Но перемены в семействе тётки Ульяны Никиту интересовали мало, его интересовала только Алёна, которую он пока ещё не видел. Открыто зайти к ней в дом робел, а потому надеялся на встречу с девушкой вечером, когда услышав гармонь, деревенская молодёжь высыпала на улицу. Исходив в первые дни приезда деревню вдоль и поперёк, он Алёну не встретил. И тогда всё-таки решился пойти к ней под очень серьёзным предлогом.

– Никитушка, здравствуй, дорогой! – обрадованно встретила парня тётка Ульяна, – возмужал-то как! Присядь, – и она показала ему на скамеечку у порога.

– Здравствуйте всем! – увидев Алёну, Никита улыбнулся.

– Ты к нам по делу или так зашёл?

– И по делу, и так…

– Случайно нашего Филиппа в городе не встречал?

– Видел раз, – Никите не хотелось говорить о брате Алёны, потому сказал коротко, – поёт и пляшет в удовольствие…

– Что же это за напасть такая! – вступил в разговор Тимофей Степаныч, – здоровый, крепкий парень! Да на нём пахать можно, а он всё наплясывает. Видать в тёщу мою уродился, – хозяин с хозяйкой рассмеялись, да и дочка, вспомнив свою весёлую бабушку, не удержалась и прыснула в кулачок.

– Я вот зачем пришёл, – сменил тему гость, – завтра собрание будет… Насчёт ТОЗов.

– Чего, чего? – переспросил глава семейства.

– ТОЗ – это товарищество по совместной обработке земли. Земля теперь будет общая. Зато скот и инвентарь в вашей личной собственности. Приходите на собрание, там всё подробно расскажу.

– Дожили! Землю у крестьянина отбирают, – откровенно расстроился Тимофей Степаныч, – поди, теперь, разберись: кто её хозяин, а кто рядом бежит.

– Да никто вашу землю не отбирает. Будете работать, как работали, – успокоил Никита.

– А урожай тоже общий будет?

– Вот на собрание всё и узнаете.

– Придём! Куда деваться, – Тимофей Степаныч загрустил окончательно.

– Алёна, выйди на минутку, – попросил Никита и попрощался с родителями девушки.

На улице он с нетерпением ожидал любимую и, когда она сошла с крылечка, не сдержался и сразу обнял. Алёна не отстранилась, но грустно сказала:

– Отец против нас…

– Почему? Раньше я был нищий, теперь, почитай, самый главный в деревне…

– Лучше бы ты и сейчас был нищий.

– Алёна! Не слушай никого. Выходи за меня. Я не дам вашу семью в обиду.

– Будет что-то плохое?

– Мало ли! Жизнь меняется…

– Тогда давай уедем.

– Пока не могу.

– Почему?

– Я партийный. Делаю, что прикажут.

– Получается, что тот же крепостной.

– Молчи. Зря учитель нам Карамзина давал читать. И Пушкина тоже зря…

– Отчего же?

– Больно много понимаем.

– Арестовали жандармы нашего учителя и выслали! Тогда ещё…

– Помню. О свободе много говорил, за это и выслали.

– И против царя нас настраивал. Чего ему не хватало! – пожала плечами Алёна.

– Зато теперь мы не рабы.

– Оно и видно… Мне пора! Отец от окошка не отходит.

– Не любит он меня.

– Не любит.

– Всё равно моей будешь! Я добьюсь.

– Добейся! Я непротив.

***

Но осенью отец Алёны сменил гнев на милость…

Отдав, скрепя сердцем, землю в общественное пользование, а ещё предоставив собственный сельскохозяйственный инвентарь и трёх лошадей для работы на полях товарищества, он получил самый большой доход в Прилесье

– Вот видишь, дядька Тимофей, – говорил ему Никита, – вы с тёткой Ульяной ничего не потеряли. Потому что советская власть справедливая к тем, кто честно работает.

– Я и при старой был не внакладе! А при новой пашу не меньше, чем другие, – с укором ответил Тимофей Степаныч.

– Так это всё учли при распределении урожая.

– Не пил бы твой батька, и твоя бы семья жила в достатке.

– Может он от того и пил, что самой захудалой лошадёнки в хозяйстве не имел.

– Не заступайся! Его даже большая должность не исправила.

– То так! В районе грозились: уберут отца с председателей.

– И правильно, что уберут. Но давай о тебе поговорим…

– Обо мне? – напрягся Никита.

– Ну да… Или передумал свататься?

– Не передумал.

– Тогда бери Алёну. Женись уже!

Вскоре молодой агроном и дочь передовика производства сыграли свадьбу, а через год у них родился сын. На родины отец подарил дочери золотые серёжки с красными камушками, а за внучку обещал одарить колечком.

Что касается работы, то и здесь агроном превзошёл все ожидания Тимофея Степаныча. Пьяницу председателя с должности сместили, а вместо него назначили Никиту. Сбылись у парня детские мечты! Теперь он публично выражал словами свои представления о прекрасном будущем, в которое искренне верил и «жёг» речами слушателей так, что вскоре его хозяйство стало первым по количеству членов, вступивших в ТОЗ. Более того! В Прилесье не осталось ни одной семьи, работающей только на себя, ведь о каждом дворе Никита знал с детства. Знал, кому действительно нечем поделиться с коллективом, а кто мог нажитое припрятать подальше. Такая победа молодого председателя не осталась незамеченной, и через пару лет он был переведён на партийную работу в город.

– Филипп уехал, теперь ты дочку увозишь, – провожая молодую семью, чуть не плакал дядька Тимофей.

– Может и вы с нами, – предложил тестю Никита. – Нам с Алёной спокойней будет.

– А кто же вас кормить будет? Сыну каждый месяц продукты в город посылаем!

– У меня теперь жалованье хорошее. Обошлись бы без ваших посылок. Алёна переживает, как вы тут одни останетесь. Ведь, ежели чего, заступиться будет некому.

– А чего за меня заступаться? Как работал, так и буду работать.

– Так-то оно так. Только беднота опять на дыбы поднялась, – Никита понизил голос.

– Беднота всегда была завистливая. Опять революцию хотят?

– Тимофей Степаныч, бунты вокруг начались. Люди возмущаются.

– Чем же недовольны?

– Говорят, раньше еле-еле доживали до нового урожая и теперь тоже.

– Всем хорошо никогда не бывает.

– Хорошо будет, но не скоро…

– А сейчас что?

– Слухи ходят – будут раскулачивать.

– Так у меня и нет уже ничего! Землю давно отобрали, инвентарь с лошадьми я обществу по первой нужде доставляю. Какой же я кулак?

– Согласен! Не кулак ты, Тимофей Степаныч. Хорошо бы, чтобы это остальные понимали.

Но предположения Никиты были небезосновательны…

***

Шло время…

Алёна опять была беременна. Она с мужем и сыном жили в городе. Но жизнь менялась не только в их семье…

Никита работал партийным организатором в районном комитете и часто разъезжал по деревням, доводя до сведения населения очередные нововведения власти, используя свои ораторские способности и умение убеждать.

Как-то на утренней планёрке секретарь райкома зачитал распоряжение, пришедшее «сверху», в котором значилось, что для снижения недовольства бедняков необходимо провести раскулачивание. В число хозяйств, которые подвергались данной процедуре, попало и Прилесье.

Никита решил предупредить об этом тестя, но сам поехать к нему не смог, а потому в обеденный перерыв помчался в клуб к Филиппу.

– В нашу деревню должны подъехать уполномоченные ОГПУ, – без предисловий начал разговор Никита.

– Зачем? – равнодушно спросил шурин.

– Твоего батьку и матку раскулачивать будут.

– Чем я могу помочь?

– Поезжай прямо сейчас и предупреди. А лучше привези их сюда.

– А сам чего?

– У меня завтра пленум. Я должен обязательно присутствовать.

– Пусть Алёнка съездит.

– Алёна беременная.

– Подумаешь, цаца! Давно ли в господа выбилась.

– Так едешь или нет? Твоих родителей сослать могут! А то и хуже…

– Везде люди живут…

– Ну, ты и скот! – Никита хлопнул дверью и помчался домой.

Алёна, уложив ребёнка, дожидалась мужа. Обычно он спокойно открывал дверь, подходил к ней и обнимал, целуя. Потом они ужинали, она рассказывала ему о сыне, как прошёл день, что удалось приобрести из продуктов или хвасталась обновкой.

Но в это вечер Никита, вбежав в комнату, уселся за стол, обхватил голову руками и стал мотать ею из стороны в сторону.

– Ты чего, Никитушка? Заболел? – с удивлением спросила жена.

– Филька – сволочь!

– Что случилось? – Алёна знала, что муж не любил её брата, но поскольку они с ним не общались, то разговора о Филиппе никогда не было. И вдруг…

– Беда! Что же делать? – Никита продолжал сидеть в той же позе.

– Да говори уже, – Алёна стала злиться.

– Твоих родителей могут раскулачить…

– Ничего не понимаю. И что с ними будет?

– Всё нажитое отберут и отдадут бедным, а самих сошлют.

– Как же это можно! Отец всегда много работал и даже больше, чем другие бедные.

– Знаю! Предупредить их надо… Только сам не могу, завтра должен быть на работе.

– Я поеду. У нашего дворника есть лошадь и сани.

– С ума сошла! Сиди дома! Может, сумею вырваться.

– Всё равно поеду! Сына на соседку оставлю и поеду. Если не получится их сюда привезти, так хотя бы по-человечески попрощаюсь.

– Ладно! Тогда с утра пораньше и поезжай. Я поговорю сейчас с дворником, с тобой поедет, – Никита знал, если жена чего решила, то не отступит, так уж лучше он напутствием поможет. – Передай отцу с матерью, чтобы не брали с собой хорошие вещи. Всё равно огепеушники отберут. Пусть одеваются в старое, но тёплое. Зима на дворе! – он задумался, а после продолжил уже спокойно и по-деловому, – скажешь, чтобы хлеб и сало с собой брали. Побольше! А я завтра попробую кое с кем поговорить. Может, отобьёмся…

– Это возможно?

– Не знаю. Есть Постановление, по которому агроном может поручиться за родственника кулака.

– Но ты же теперь не агроном и живёшь далеко…

– В том-то и дело. Но в деревне остался отец. Он должен помочь, как бывший председатель. Зайди к нему…

– Хорошо! Зайду обязательно.

***

Алёна приехала в Прилесье только к вечеру…

У ворот родительского дома стояли две чужие подводы, а там, где жил свёкор, она увидела лошадь и сани отца. Сердце подсказало: в родной дом заходить не следует. Дворник, который её привёз в деревню, отправился к знакомым, жившим здесь же, а она пошла в дом Никиты.

Её встретила мать, чему Алёна даже не удивилась. Ни отца, ни свёкра рядом не было.

– Алёна, ты зачем сюда явилась? Поворачивай назад, – Ульяна стала выпихивать дочь за дверь.

– Мама, я за вами, – Алёна растерялась.

– Уезжать тебе нужно, дочка! Тут такое! – Ульяна заплакала.

– Где отец и Григорий Силыч? – Алёне стало страшно.

– Тимофей и этот пьянчужка в нашем доме с милицией разговаривают. Сдал твой свёкор нас всех подчистую! И тебя, и Никитку тоже. Всё елозил перед милиционерами, да кричал, что вы сообщники кулаков и против новой власти постоянно речи вели.

– Зачем же он на сына родного напраслину возводил. Никита никогда слова плохого о власти не говорил.

– Гришка всю жизнь нашей семье завидовал. Мне вот сегодня сказал, что наконец-то смог отомстить! Теперь женится на молодухе, и будет жить в нашем доме. А нас отправят в чужие края…

– Никита говорил, что в Сибирь могут сослать.

– Сгинем мы там, дочка! Ох, сгинем…

– Мама, не горюй пока! Никита обещал помочь.

– Опоздал твой Никита, как бы самого не забрали…

– А что с вещами и скотиной?

– Все вещи и скотину раздали деревенским беднякам, посуду растащили, даже пинетки, которые я вязала для твоего будущего малыша, отобрали, а пшеницу и картошку погрузили в обоз и отправили в город.

– Мама, Никита советовал, чтобы больше хлеба и сала взяли в дорогу.

– Вон у порога мешок стоит! Это всё, что нам разрешили взять с собой. Да ещё одежду…

– Господи! За что с вами так-то? Всю жизнь работали не покладая рук, ни с кем не ругались, бедных одаривали, и теперь…

– Уезжай, дочка! Уезжай скорей пока Гришка сюда не явился!

– Мама, ночь на дворе, страшно. Я переночую, а утром уеду…

И только успела Алёна проговорить эти слова, как дверь открылась, и на пороге появились свёкор и милиционер.

– Вот и птичка в гнёздышко вернулась, – с порога радостно воскликнул Григорий Силыч, увидев Алёну в своём доме. – Это дочка кулака Тимофея, – стал он объяснять милиционеру, – видать, батьке на выручку прилетела.

– Так она тяжёлая! Неужто не жалко, – милиционер кивнул на живот Алёны.

– Чего мне её жалеть? – Григорий был удивлён этими словами представителя власти, – свидетельствуй присутствие! А то знаешь…

Ульяна не выдержала и набросилась на свата с кулаками.

– За что ты нас ненавидишь? Я всю жизнь потихоньку от мужа твоей семье помогала…

– Обошлись бы без твоих подачек! Всё Никитку как щеночка с руки прикармливала, а каково мне это было видеть, не думала?

– Дурак! Я же жалеючи…

– Теперь будешь своего Тимоху в чужой стороне жалеть и миловать.

– Вот оно что?! Всё забыть не можешь…

– Да забыл уже давно. Не нужна ты мне!

– И, слава богу! А сына с невесткой пожалей, – прошептала Ульяна.

– Всех жалеть – никакой жалелки не хватит, – продолжал изгаляться бывший ухажёр.

– Не будет тебе счастья в чужом доме, – Ульяна от безнадёги махнула рукой и повторила, – не будет.

– Не каркай! А то пойдёшь на улицу ночевать.

– Мам, не ругайся с ним. Горбатого могила исправит, – вступилась за мать Алёна.

А утром из Прилесья к станции отправились подводы с раскулаченными, милиционерами и представителем из ОГПУ. У Алёны сбежать из деревни не получилось, только удалось передать дворнику, чтобы как можно быстрее уезжал в город, и потихоньку сунула ему записку для Никиты.

Никита записку прочитал и охнул… Жена писала:

«Дорогой Никитушка! Не могу я бросить своих родителей, да и отец твой вцепился в меня как злой и жадный пёс, держит на привязи и не отпускает. Мой тебе совет: не пытайся нас спасти, ничего не предпринимай. Узнают, что ты родственник кулаков, тоже арестуют, а сына отберут и отправят в приют. Мне об этом сказал милиционер. И среди них есть добрые люди. Принёс мне из нашего дома старый полушубок и ещё один платок, а остальные вещи растащили. Мне уже ничего не жалко, только бы выжить в дороге. Рассказывают, будто в Сибири люди хорошо живут, но те, кто работают. А работать наша семья умеет, и ты о том знаешь. Так что за нас не думай и не плачь. Береги сына! Если разрешат, то буду тебе писать, а если нет, то не огорчайся. Прощай, мой любимый Никитушка! Целую тебя много раз. Поцелуй и ты за меня нашего Антошу!»

***

Только через день Никита смог уйти с работы и сразу помчался в деревню. Он удивился царившему там покою: заснеженные дома, огороды, редкий собачий лай, да рёв животных и будто не было накануне милиции, прощального плача и стона. Никто бывшего агронома и председателя в родной деревне не встретил.

«Не то спят, не то вымерли, – усмехнулся он, – а может уже во „враги“ записали…»

Он отметил, что дом Тимофея Степаныча закрыт на большой замок, а дверь его родительского дома приоткрыта, и чтобы её закрыть за собой, Никите пришлось ногой убрать сугроб, заваливший вход.

Отца он увидел сразу. Тот сидел за столом в обнимку с бутылью самогона. «Замёрз, что ли?», – подумал Никита и дотронулся до его щуплого плеча. Тело Григория вместе с бутылью повалилось на пол. Он его поднял и отнёс на кровать. Сначала решил – спит, но вглядевшись в синюшное лицо, догадался – отец мёртв.

И вдруг осознал, что ни жалости, ни скорби по отношению к родному человеку не ощущает. На знакомой кровати лежал совершенно чужой спившийся мужик. Какое-то время Никита тупо и отрешённо смотрел на труп. Потом сообразил: никому этот человек ни живой, ни мёртвый здесь не нужен, никто и никогда о нём не позаботится. Нужно было что-то делать…

Вспомнил: в их деревне есть старушки, которые за небольшие деньги готовят усопших к погребению. И тут его взгляд упал на отцовские руки, зажатые в кулаки. Решил разжать, пока не окостенели, и сложить их по обычаю. А когда разжал – обмер! В каждой руке было по золотой серёжке с красным камушком…

***

Прошли годы…

Минула ещё одна страшная война. Те, кто выжил, опять стали пахать землю, строить города, рожать детей и даже летать в космос.

Никита Григорьевич, давно уволенный с партийной должности и исключённый из рядов партии, проработал до самой пенсии в том же городе на заводе токарем. Учтя военные и трудовые заслуги, руководство предприятия наградило старейшего рабочего бесплатной путёвкой, которую он выбрал сам – отдыху в санатории предпочёл путешествие на теплоходе…

Теплоход ему очень понравился. Большой, белый, красивый – сказка, скользящая по такой же большой и красивой реке.

Никита вставал рано, поднимался на верхнюю палубу и, встречая восход солнца, обозревал в туманной дымке проплывающие мимо берега. «До чего необыкновенно вокруг! Меняется жизнь, а неизбывная только красота, – думал он, – и как жаль, что я один её вижу. Нет рядом моей Алёнушки и нет Антоши… Сгинули оба! Жену я так и не нашёл, а сын погиб под Прагой совсем мальчишкой… Почему я жив, а они нет? И за что мне это счастье или несчастье? И для чего хранит меня мой амулет?» – и, вспоминая родных, он дотрагивался до верхнего кармана пиджака, что-то там нащупывая.

Вот и сегодня Никита также поднялся на палубу и уже не в первый раз обратил внимание на молоденькую девушку, которая, никого не стесняясь, занималась гимнастикой. На неё было приятно смотреть, и он залюбовался изящными движениями юной спортсменки. В какой-то момент один из первых лучей солнца упал на её левую руку, красиво взметнувшуюся вверх, и на безымянном пальчике блеснул ярко-красный всполох! Это длилось одно мгновение, но внутри Никиты что-то ёкнуло с такой силой, что он присел на ближайшую лавочку и схватился за сердце.

– Вам плохо? – девушка подошла к Никите.

– Нет… Мне хорошо.

– Может быть водички? Я могу принести.

– Спасибо. Не нужно. Лучше посидите со мной, если не торопитесь…

– Здесь торопиться некуда, – девушка засмеялась. – Кормят замечательно, приходится форму поддерживать.

– Вы спортсменка? – спросил Никита, искоса поглядывая на её пальчик.

– Нет! Я занимаюсь танцами.

– Вот оно что, – немного разочарованно проговорил он.

– Не любите народное творчество? – девушка улыбнулась.

– Не очень…

– Почему?

– Неприятные воспоминания…

– Бывает!

– Простите! – Никита решил не отступать и сразу выяснить то, что не отпускало душу. – Кольцо у вас старинное… Такого сейчас не купишь.

– Кольцо бабушкино. По наследству досталось.

– А как звали вашу бабушку, – спросил настороженно.

– Какой вы любопытный! – девушка опять улыбнулась и спокойно ответила, – бабушку звали Алёна.

Именно этого ответа ждал он и даже был уверен, что именно это имя сейчас произнесут, но услышав «Алёна», онемел.

– Я всё-таки принесу вам водички, – озабоченно сказала девушка.

– Не уходи, пожалуйста! Я больше не хочу терять любимых…

Теперь онемела девушка! С ней заговорили фамильярно, но грубости в словах собеседника не было. Наоборот! Она почувствовала, что говорит с человеком, которого давно знает и любит.

– Вот… смотри, что у меня есть! – и мужчина вынул из верхнего кармана пиджака золотые серёжки с точно такими же камушками, как в её колечке. – Это мой амулет и он всегда при мне.

– Ничего себе! – ахнула девушка.

– Они твои.

– Но почему?

– Мы с тобой об этом обязательно поговорим. А пока назови своё имя.

– Ульяна.

– !!!!!!!!!!

Так встретились через года дед и внучка, которые не могли не встретиться. Иначе, зачем вся эта жизнь? Иначе всё происходящее на земле просто бессмысленно…

16.03.2017г.

Подстилка

Немца Кира увидела сразу. На природе обо всём на свете позабыла и вдруг… Он!

А в лесу хорошо! Тихо, спокойно, благолепно. Скоро осень. Грибы пошли, а это большое подспорье в её сиротской жизни. Живёт с бабушкой: отец погиб в начале войны, а мама пропала. Также вот ушла за пропитанием и не вернулась. Может под бомбу угодила, а может, застрелили…

Грибов в конце лета народилось много. Пока погода радовала, бабушка успела их засушить и груздей ведёрко засолила, так что не пропадут, доживут до прихода наших. Фашистов гонит Красная Армия хорошо, в деревне немцев почти не бывает. Иногда заедут на своих мотоциклетках к старосте, поживятся курятиной и уезжают.

Интересно, откуда этот-то взялся? Она почти до дома дошла: осталось только дорогу перейти и речку вброд. И тут… Идёт! Один. Спокойно шагает, никого не боится. До зазнобы приспичило или так… Гуляет, солнышку радуется. Тоже ведь человек. А может товарищи рядом и Кира их просто не видит. Она огляделась. Нет, вдвоём они.

– Oо! Pilze! Das ist gut22
  Грибы! Это хорошо


[Закрыть], – немец тоже заметил девушку и радостно расправил объятия…

Кира бросилась через дорогу к речке. Солдат за ней! Молодой, здоровый: от такого не убежать.

– Стоять! Я идти Дуня, – так он пытался объяснить, что незнакомку не обидит.

«Ах, Дуня!» – успокоилась Кира. Слышала она об этой Дуне, что та с немцами водилась. Ладно, пускай! Лишь бы её не трогал.

Девушка остановилась. Впереди речка. Если перейти в нужном месте, то воды чуть выше колен. Но немного в бок, на той стороне у обрыва – глубина и омут. Деревенские о том знают, но знает ли немец?

Кира на секунду задумалась: «Предупредить или чёрт с ним?»

Только попутчика она явно недооценила…

– Эй, komm her33
  Эй, иди сюда


[Закрыть], – немец, догнав Киру, снял с себя брезентовую сумку на ремне и перекинул её через плечо девушки, а затем показал жестами, чтобы она перенесла его через речку.

Кира обомлела!

– Du bist gross, ich bin klein44
  Ты большой, я маленькая


[Закрыть], – воскликнула она тут же, вспомнив уроки немецкого.

– Пуф, пуф, – немец направил на неё винтовку.

– Вот, гад, – она чуть не заплакала, – мне же не донести тебя! А как же грибы?

Кира поставила корзинку у самой воды на бережку, решив, что вернётся за ней обязательно.

– Давай, давай! – заорал немец, развернув девчонку лицом к речке, и обхватил её своими ручищами вокруг шеи.

– Ладно, будь что будет, – проворчала Кира. – Тяжёлый, чёрт! – и, подхватив ноги солдата под коленками, от натуги крякнула, как это делают, поднимая тяжести, взрослые мужчины.

– Нооо! – захохотал наездник, – пшла, матка, пшла!

– Какая я тебе матка, дурак! Да я в два раза моложе твоей Дуни, – опять заворчала она и осторожно ступила в воду.

Пару шагов сделала уверенно. Речка неширокая, но быстрая и брод опасный: «Не оступиться бы, – мелькнула мысль, – ведь за собой утащит, ежели чего. Горло обхватил так, что дышать тяжело, урод проклятый!»

А немец откровенно ловил кайф, гарцуя верхом на молоденькой девушке.

– Фото, фото, – хохоча, орал он невидимым сослуживцам, не понимая, что смертушка совсем рядом и ждёт, не дождётся, когда его «лошадка» потеряет равновесие и рухнет в сторону омута.

Это случилось в одно мгновение… Спокойно дойдя до середины речки, Кира неожиданно споткнулась и, не удержав тяжёлую поклажу, бухнулась в воду. Немец, вместо того, чтобы сразу вскочить на ноги и выбираться на берег, продолжал хохотать, радуясь неожиданному приключению и попятившись на глубину, не заметил, как его постепенно затягивает в омут. А когда осознал страшное, было поздно! Поток закрутил и утащил его на дно.

Кира ужаснулась. Был человек, и исчез! Слышала от деревенских о подобных случаях, но видеть такое воочию… Жутко! Немец, не немец – картинка неприятная. На душе от пережитого сделалось муторно. Слава богу, сама жива осталась!

Вспомнила о корзинке. Возвращаться не хотелось, но подумала о бабушке. Та обязательно о ней спросит и заподозрит неладное, а рассказывать о случившемся, ни бабушке, ни подруге Ленке, никому другому она не станет. Немца будут искать, потому лучше молчать…

С опаской глядя в сторону омута, вернулась за грибами, потом опять перешла речку и только тут вспомнила о сумке, которая стала оттягивать плечо. Остановилась, расстегнула пряжку и с интересом взялась рассматривать содержимое. Чужие письма, пачка галет, банка консервов, бутылка шнапса и маленькое зеркальце, на крышечке которого была приклеена фотография очаровательной красотки, наверное, какой-то артистки.

Зеркальце Кира оставила себе, а сумку со всем содержимым бросила с обрыва в омут: обойдётся она без немецких консервов и чужие письма на чужом языке ей не нужны. Вот одно отцовское, что успело прийти в самом начале войны, она бережёт и регулярно перечитывает…

– Как ты долго! – с порога накинулась на неё бабушка.

– Полупустую корзину приносить не хотелось! Вот набрала с верхом и вернулась, – стала оправдываться внучка.

– Садись ужинать. Я картошечки свежей подкопала и сварила. Вкусная!

– Подожди, дай посижу немного.

– Какая-то ты нынче не в себе. Или случилось чего?

– Ничего не случилось.

– Ну и, слава богу!

– Ба, а ты знаешь про Дуню?

– Про Дуню?

– Ну… Что к ней немец ходит.

– Не наше это дело. А почему спрашиваешь?

– Ленка её подстилкой называет.

– Каждый пусть за себя отвечает, – ответила бабушка.

О гибели немца Кира молчала, но была удивлена, что его никто не искал. Потому решила: видимо солдат ушёл из своей части к Дуне потихоньку, не доложив о том ни друзьям, ни командиру. Кира перекрестилась и постаралась забыть этот страшный случай. А зеркальце припрятала подальше…