Текст книги "Невеста колдуна"

Глава 11
ПЛЕМЯННИК

На смену жаркому дню пришел душный вечер.

Немолодой мужчина провел платком по лбу, вытирая испарину, и, вздохнув, тяжело поднялся со скамейки. Привлеченная негромким свистом, из кустов вынырнула карамельно—рыжая такса и вопросительно взглянула на хозяина. Тот посмотрел на часы и сказал:

– Да теперь уж, наверное, не придут.

Такса недовольно фыркнула и подбежала к нему.

Он наклонился, чтобы пристегнуть карабин поводка к металлическому кольцу на новеньком красном ошейнике – подарок любимому животному по случаю пятилетнего юбилея, – как вдруг такса негромко тявкнула и, смешно семеня коротенькими кривыми лапками, помчалась куда—то в сторону.

Мужчина выпрямился и, щурясь поверх старомодной роговой оправы очков, проследил за ней взглядом.

Такса прыгала вокруг крохотного аккуратного фокстерьера и его хозяйки – маленькой худенькой блондинки с коротким каре. Женщина наклонилась к таксе, чтобы погладить ее, а та норовила лизнуть ее в лицо. Фокстерьер изо всех сил вилял коротеньким хвостом, а потом вместе с таксой подбежал к мужчине и, здороваясь, ткнулся носом ему в коленки.

– Добрый вечер, Вениамин Сергеевич, – сказала женщина, подойдя. Вблизи она казалась старше – мелкие морщинки и усталое выражение лица свидетельствовали о том, что ей не тридцать пять, как пытались убедить всех фигура и походка, а лет на десять больше. Впрочем, лицо тоже не раскрывало всей правды, потому что женщине было наверняка за пятьдесят. Ее собеседник знал об этом, но знал он и то, что возраст женщины не имеет ничего общего с датой рождения, проставленной в паспорте.

– Добрый, – он слегка наклонился к ней, – гораздо добрей, чем я думал. Я решил, что мы с вами разминулись, и увидеться сегодня не удастся. К счастью, я ошибся.

Она улыбнулась одними губами, следя за собаками, наперегонки носящимися друг за другом, – уши таксы трепыхались от быстрого бега, словно она собиралась с их помощью излететь.

– У вас печальные глаза. – Вениамин Сергеевич заглянул ей в лицо. – Проблемы? Опять что—нибудь с племянником?

Она кивнула и вдруг, судорожно всхлипнув, закрыла лицо руками. В растерянности, сам не понимая, что делает, он обнял ее за вздрагивающие от рыданий плечи.

– Виктория Дмитриевна, голубушка… Вика… Что случилось?

– Это ужасно, Вениамин Сергеевич, ужасно, я не могу выносить этого!.. – глухо простонала она сквозь прижатые к лицу ладони. – Он ночевал у меня сегодня – мечется, стонет, кричит во сне… Говорит, что не спит без кошмаров, что видит их, как только закроет глаза. То он спокойный, тихий – словно ничего и не было. А то – дергается, говорит с трудом, будто бредит наяву.

Перестав плакать так же внезапно, как и начала, она опустила руки и сказала, медленно вытирая остатки слез:

– Он принес мне деньги.

– Но это же хорошо! – С преувеличенным энтузиазмом воскликнул Вениамин Сергеевич, торопливо выпуская ее из объятий.

– Он принес мне тысячу долларов. Представляете?! Тысячу долларов! Когда я стала спрашивать, откуда у него такие деньги, сказал, чтобы я не волновалась, что эти деньги он заработал… Я спросила: где, как? Он молчит. Говорит: верь мне и ничего не спрашивай. Я боюсь… Боюсь за него… Он мог связаться с какими—нибудь бандитами…

Вениамин Сергеевич помолчал, придумывая, ЧТО сказать, и в утешение проговорил:

– А может, он просто продал что—нибудь из вещей деда?

Виктория покачала головой:

– Он живет на даче. Там нет ничего ценного. А из квартиры без разрешения его матери и муха не вылетит. Да он туда и не ходит – не может простить ей, что после гибели Славы она так быстро выскочила замуж, да еще за этого Оконникова.

– Подождите расстраиваться, – мягко произнес Вениамин Сергеевич. – Я уверен – все разъяснится и все окажется совсем не так страшно, как вы думаете. Перестаньте терзать себя… – он хотел добавить «и меня», но вовремя спохватился. – Молодой, талантливый парень, все у него будет хорошо, все образуется, вот увидите…

– Ему надо к врачу, – словно не слыша его слов, продолжала Виктория. – А он не идет, твердит, что вылечится сам. Пьет какие—то настои и отвары по отцовским рецептам. Наш со Славой отец в последние годы жизни увлекся народной медициной.

– Да, я помню, вы говорили мне, – кивнул Вениамин Сергеевич.

Повисла пауза – долгая пауза, во время которой было лишь слышно, как порыкивают и подтявкивают играющие собаки.

– Он рассказывал мне много ужасных вещей. – Виктория смотрела куда—то мимо собеседника, и во взгляде ее отсутствовало всякое выражение. – Но то, что я услышала вчера вечером… Я пытаюсь не думать об этом, пытаюсь как—то объяснить себе, но не могу…

Она еще немного помолчала, Вениамин Сергеевич напряженно ждал продолжения.

– Он сказал, что недавно виделся с девушкой, которая ему очень нравилась… Кажется, они даже встречались какое—то время – еще до армии.

– Что же в этом такого ужасного? – недоумевая, спросил Вениамин Сергеевич.

Виктория повернулась, посмотрела ему в глаза и медленно произнесла:

– Дело в том, что эта девушка погибла год назад. Утонула, купаясь в озере.

Глава 12
ДЫМ КОРОМЫСЛОМ

Промокшие до нитки, чумазые как черти и злые как собаки сидели мы с Кириллом на банкетке в холле. Вокруг, не обращая на нас ни малейшего внимания, ходили люди в форме и в штатском, негромко переговариваясь между собой. Единственный голос, звучавший громче других, был прокуренный баритон капитана Захарова. Во мне крепло подозрение, что доблестный капитан и его подчиненные – единственные милиционеры в городе, занимающиеся уголовными делами, а все остальные их коллеги существуют лишь в качестве массовки, огромной живой декорации, служащей только фоном всему происходящему.

Когда стих грохот взрыва, мы с Кириллом поднялись с пола, убедились, что оба целы и невредимы, и явно под воздействием шока помчались в гостиную, откуда доносился резкий запах и потрескивание, вместо того чтобы во весь дух припустить в противоположную сторону.

Как раз в тот момент, когда мы, пробравшись сквозь висевшее в холле вонючее облако, вошли, надрывно кашляя, в гостиную, сработала противопожарная система, и с потолка на наши головы обрушился холодный дождь. Надо сказать, что мы поначалу не обратили на него никакого внимания.

Стоя под струйками воды, мы долго молча разглядывали развороченный диван – кусками его обивки и синтетического наполнителя была забросана вся комната, разбитые стекла окон, разлетевшийся в щепки стол, разбрызганное вино, покореженный холодильник, налипшие на стены кружочки колбасы. Пол был густо усыпан хрустящими под ногами обломками. Это душераздирающее зрелище настолько поглотило нас, что мы сперва даже не услышали настойчивых звонков и стука в дверь.

А когда все—таки услышали и открыли, квартира в один миг наполнилась милицией и медиками в белых халатах. Любопытные соседи попытались тоже проникнуть внутрь, но были отловлены и изгнаны. Вскоре появились и пожарные, обнаружив, что работы для них нет, на всякий случай предложили полить все из брандспойта, чем на минуту вывели Кирилла из оцепенения. Равнодушно выслушав его бурные протесты, пожарные с сожалением пожали плечами и удалились. Вслед за ними исчезли и медики, предварительно пощупав наш с Кириллом пульс и велев нам на прощание немедленно переодеться и лечь.

Потом приехал капитан Захаров с какими—то мрачными мужиками в штатском. Увидев меня, он сказал только: «Так!» – и, пошептавшись со своими спутниками, отправился звонить по телефону. Один из мрачных мужиков записал наши анкетные данные, задал несколько вопросов о случившемся, на которые мы толком ответить не смогли, и смешался с толпой.

После этого о нас, очевидно, все забыли. И мы, растерянные, ничего не соображающие и очень несчастные, сидели как сычи на ветке, безуспешно пытаясь сообразить, что нам делать дальше.

– Ну что, любители экстремальных видов спорта, доигрались?

Я подняла голову и увидела Даниеля, с укором глядящего на меня.

– Даниель! – вскакивая с места, радостно воскликнула я. – А где Себастьян?

– Там. – Даниель махнул рукой в сторону гостиной. – Разговаривает с Захаровым. А ты готовься, – обратился он к Кириллу. – Сейчас твой папочка приедет, и тут будет маленький конец света в одной отдельно взятой квартире.

– Тут и без него уже конец света, – хмуро заметил Кирилл.

– Да уж, – согласился, оглядываясь вокруг, Даниель. – Сам я, конечно, конца света не видел, но думаю, что похоже.

Рядом с нами возник Себастьян – угрюмый и озабоченный. Я собралась было броситься ему на шею, но он посмотрел на меня таким холодным взглядом, что мне мгновенно расхотелось это делать.

– Ты сейчас поедешь с нами. – Голос Себастьяна был ничуть не теплее его взгляда.

Нелегко заставить себя отвечать, когда с тобой разговаривают в таком тоне, но я набралась мужества и неуверенно поинтересовалась:

– А как же Кирилл?

– Можешь не волноваться. – Себастьян смотрел на меня изучающе – примерно так смотрят на кучу мусора. – За Кириллом сейчас приедет отец.

– И, надеюсь, вставит ему хорошую клизму! – встрял Даниель.

– Боюсь, что клизма ему не поможет, – с недоброй усмешкой откликнулся Себастьян. – Тут проблема с мозгами, а не с кишечником.

– Ну почему же, – глубокомысленно возразил Даниель. – Если у него мозги в заднице…

– Слушайте, вы! – вспылил объект издевательств и вскочил с банкетки. – Если вы сейчас же не заткнетесь, я…

– Ну—ка, ну—ка. – Себастьян изобразил на лице живейший интерес. – Что вы сделаете, любезнейший?

– Ничего, – буркнул Кирилл и снова сел.

– Это самый ваш разумный поступок за сегодняшний день, – прокомментировал Себастьян.

– Ну что, едем? – спросил у него Даниель. – Ты узнал все, что хотел?

– Одну минуту, – ответил Себастьян и обратился к Кириллу: – Где тут спальня?

Кирилл молча махнул рукой, а когда Себастьян ушел, прошипел так, чтобы всем было слышно:

– Наверное, решил проверить, не осталось ли что—нибудь на простынях.

И получил от меня, наконец заслуженную долгожданную оплеуху. Молча потер ушибленную щеку и уставился в пол.

– Там, откуда я родом, – безмятежно заметил Даниель, – за такие выступления вырывают язык.

Кирилл ядовито усмехнулся, и открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент входная дверь открылась, и в квартире появился Листовский со свитой.

– Ты цел? – бросился он к вскочившему Кириллу.

– Да, я…

– Потом… Мне нужно с вами поговорить, – обратился Листовский к вернувшемуся из спальни Себастьяну.

– Не сейчас. Позже.

– Но речь идет о судьбе моего сына!

– На вашем месте, – холодно ответил Себастьян, – я бы сначала побеседовал с сыном, разузнал у него, собирается ли он жить дальше или в его планы на будущее это не входит. Могу провести для вас любое расследование, но я не в состоянии гарантировать безопасность человеку, который не дорожит своей жизнью. Так что разбирайтесь с ним, а мы свяжемся с вами позже.

Он кивнул Даниелю и пошел к выходу. Взяв меня под руку, тот последовал за ним.

Мне не пришлось долго гадать, куда они меня отвезут. Конечно, если судить по глазам Себастьяна, из шоколадных превратившимся в матово—черные, меня должны были выкинуть в ближайший же мусорный бак, а сверху присыпать банановой кожурой и консервными банками. Вместо этого я очутилась в комнате под стеклянным куполом, куда через балкон из Даниелевой квартиры уже проникла измученная любопытством Надя.

Ангелы отправили меня в душ, а на пристающую с расспросами Надю цыкнули так свирепо, что она замолкла, не решившись даже выразить недовольства по поводу столь небрежного обращения с ее царственной персоной.

Из чувства самосохранения я сидела в душе так долго, что просто удивительно, как за это время у меня не выросли жабры. Наконец, когда я совсем уже очумела от долгого пребывания в воде, в дверь сердито забарабанили, и голос Себастьяна осведомился:

– А хочешь, я сделаю так, чтобы на тебя вместо воды полилось шампанское?

– Я уже все, выхожу! – торопливо завопила я и быстро выпрыгнула из ванны – от Себастьяна в его нынешнем мерзком настроении можно было ожидать чего угодно. Душ из шампанского – брр! Лучше уж из пива – его я тоже не люблю, но оно хоть, по крайней мере, не бывает сладким.

Когда я появилась в комнате, все уже сидели на своих любимых местах. Себастьян и Даниель – за компьютером, правда, вместо обычных таблиц и фотографий на экране монитора прыгали дерущиеся фигурки – сыщики развлекались виртуальным карате. Надя – в кресле с кружечкой кофе, который она с удовольствием употребляла в любое время дня и ночи, без малейшего ущерба для сна.

Я, по своему обыкновению, уселась на диван и была одарена стаканом теплого молока. Хорошо, что не шампанского, почему—то подумала я.

– Итак, к делу, – сухо сказал Себастьян и щелкнул клавишами. Дерущиеся фигурки исчезли с экрана. – Начнем с тебя.

– С меня? – растерялась я.

– Ну да. Ты тесно общалась с нашим… м—м… клиентом. Ведь не зря же. Поэтому мы ждем от тебя исчерпывающего отчета о проделанной работе, – невыразительный голос Себастьяна странно контрастировал с прожигавшими меня насквозь глазами.

– А– а… нуу… – замычала я, в отчаянии глядя на поверхность молока, словно ожидая, что со дна стакана кто—нибудь всплывет мне на помощь. Но никто не всплыл, так что мне пришлось выкручиваться самой. – Ну, в общем… Я от него ничего толком не узнала… Грузовик он не разглядел, все остальные происшествия считает случайными. Вот только… – Тут меня осенило: – Крестик! С крестиком что—то явно нечисто! Когда я стала спрашивать его о крестике, он так вздрогнул, что порезался.

– Чем? – бесстрастно спросил Себастьян.

– Что «чем»? – не поняла я.

– Чем порезался?

Я внезапно разозлилась.

– Ножом, чем же еще! Ветчину он резал! И порезался. А ты думал чем? Бритвенным станком?

– Вкусная была ветчина? – осведомился Себастьян с легкой издевкой в голосе.

– Отличная! – язвительно ответила я. – Просто сногсшибательная!

– Ты хочешь сказать, это ветчина взорвалась?

– Слушайте, ну хватит уже ерунду—то пороть! – вмешался Даниель. – Если мы о делах говорим, давайте говорить, а если вам хочется отношения выяснять, так мы с Надей пойдем, у нас и у самих в отношениях осталось много темных пятен.

Надя одобрительно фыркнула.

– Ладно, – сказал Себастьян и откашлялся в кулак. – Вернемся с небес на грешную землю.

– Скорее уж из преисподней, – пробормотала я, но все сделали вид, что не услышали.

– Итак, что мы имеем. – Себастьян пощелкал мышью и посмотрел на экран. – Листовский Андрей Евгеньевич, 1954 года рождения, окончил Академию химзащиты. Таак… Принимал участие в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, где получил большую дозу облучения. Отсюда, очевидно, и его нынешняя болезнь.

– Лейкоз, – выпустив из зубов карандаш, уточнил Даниель. – Это мне без всяких анализов было понятно, едва он вошел.

– Не тебе одному, – кивнул Себастьян. Мы с Надей обменялись насмешливыми взглядами: куда уж нам, жалким людишкам, до такой прозорливости!

– Уволен в запас весной 1992 года, – продолжал между тем Себастьян. – Еще до этого, в январе того же года, приобрел в кредит магазин с мини– пекарней, положив тем самым начало знаменитой фирме «Россхлеб»… Надя, а ты разве не в курсе, что «Росхлеб» пишется с одной «с»?

– Это опечатка, – надменно ответила Надя,

– У тебя в этом слове везде опечатка.

Мы с Надей снова понимающе переглянулись.

– Так– так. Ну, этапы светлого пути перечислять не будем, это сейчас нам не очень интересно. Может быть, потом, подумав хорошенько, удастся извлечь из этого что—нибудь полезное. А вот со списком конкурентов и неприятелей, нажитых непосильным трудом, мы благодаря стараниям Даниеля сейчас ознакомимся… Ого!

– Это минимум, – скромно сказал Даниель. – Самые– самые. Лучшие из лучших. Если бы я включил сюда всех, получился бы том размером если не с «Войну и мир», то, по крайней мере, с «Анну Каренину».

Себастьян разочарованно нахмурился:

– Да… Если мы будем перебирать их по очереди в поисках подходящего кандидата в убийцы, мы не управимся с делом до конца следующего столетия, да и то при условии, что оный кандидат действительно есть в этом списке. Значит, придется работать по—другому… И кто бы знал, как мне этого не хочется… Ладно, это все суровая проза. Перейдем к лирике. Что представляет собой господин Листовский как человек?

– Благороден. Врагов не терпит… Если, конечно, они не слишком опасны для него. Умеет быть очень жестким. Подчиненные его побаиваются. Но не похоже, чтобы кто—нибудь из ближайшего окружения его ненавидел. Скажу больше – если в мире существует любовь к начальству, то именно этим видом извращенной любви и страдает подавляющее большинство его работников. К тому же они хотя и не знают, что он умирает, но, видимо, догадываются, что его проблемы со здоровьем – совсем не шуточные.

Слушая эти разглагольствования, я как—то совсем некстати задалась вопросом: стал бы Себастьян любить меня сильней, если бы знал, что я скоро умру?

– …Говорят, раньше он был очень веселым человеком, но, с тех пор как болезнь обострилась, характер у него испортился. Но все это понимают, поэтому никто не жалуется.

– А что насчет его личной жизни?

– Пока пусто. Последняя женщина в его жизни зафиксирована два года назад. Сейчас, если и есть кто—то, в чем я сомневаюсь, личность этой особы законспирирована получше агента царской охранки. Живет Листовский с домработницей и племянником. Племянник, сын младшего брата, Виктора, с пяти лет воспитывается у старшего Листовского. С этим братом случилась печальная история: жена сбежала от него с другим мужчиной, оставив ему трехлетнего ребенка. А через два года сам Виктор погиб в автокатастрофе.

– Да, веселого мало. Племянник усыновлен?

– Нет, оформлено опекунство… Другие данные на племянника рассказывать?

Себастьян махнул рукой:

– Пока не надо. Расскажи лучше про сына Листовского – старшего, если есть что.

– Конечно, есть! Листовский Кирилл Андреевич, 1974 года рождения… Молодой, холостой, незарегистрированный. Комсомолец, спортсмен, красавец… Марин, я о комсомольце серьезно! Вступил в ряды ВЛКСМ в 1989 году. Целых два года прокомсомолился! Окончил МГИМО, специалист по международному праву. Себастьян, перечень его спортивных достижений нужен?

– Прекрати паясничать, – сердито пробурчал Себастьян. – И вообще, давай покороче. Есть у него какие—нибудь враги – девушки брошенные, или соперники, или что—нибудь в этом роде?

– Хоть отбавляй! – с удовольствием отозвался Даниель. И чему он так радуется, хотелось бы знать? – Девушек табуны, а соперников еще больше… Но только кажется мне, что тут для нас ничего нет. Уж больно необычные способы покушения… Листовский – старший, видимо, прав – вся эта суета по его душу.

– Версию старшего Листовского можно было бы принять, – сказал Себастьян. – Только есть одно «но»: слишком грубая, топорная работа. Бросить с улицы в окно гранату – что за странная затея?

– Гранату? – воскликнула я, от изумления, на минуту забыв, что дала себе слово молчать как могила. – Простая граната наделала столько разрушений?

Себастьян посмотрел на меня с холодным любопытством:

– А что ты имеешь в виду, говоря о простой гранате? – и, не дождавшись моего ответа, поскольку в гранатах, как, впрочем, и в других видах оружия, я, разумеется, ничего не понимала, продолжил: – Нет, все—таки что—то тут не так.

И я опять не выдержала – любопытство было сильнее меня:

– А откуда он бросал гранату? Не с земли же? Квартира находится на пятом этаже!

Даниель кивнул:

– Хороший вопрос. Захаров сказал, что, судя по всему, гранату бросили с соседнего балкона. Хозяев этой квартиры нет в городе уже неделю, и не будет еще долго – отправились заниматься дайвингом на Красное море. За квартирой в их отсутствие следит домработница, но она приходит по утрам. Захаров, конечно, проверит, действительно ли эти соседи сейчас в Египте, но, думается, вряд ли там будут какие—нибудь открытия – ни за что не поверю, чтобы люди стали так бездарно подставляться.

– Это ты точно заметил. – Себастьян подпер кулаком подбородок. – Вообще, это покушение смотрится как—то глуповато, словно человеку, который его осуществлял, не было особого дела, убьет он Кирилла, покалечит или только напугает. Конкуренты Листовского наверняка наняли бы профессионала, который от его сыночка мокрого места не оставил бы.

Даниель пожал плечами:

– Конкуренты разные бывают. Да и вообще – мало ли что…

Себастьян тяжело вздохнул.

– Что ж, будем думать. А пока назначим нашему хлебобулочному клиенту рандеву на завтрашнее утро. Поговорим о любви.

Для разговоров о любви мог бы найти кандидатуру и получше, раздраженно подумала я, но вслух свои мысли не высказала. Для шпилек и уколов у меня еще целая ночь впереди. Ох, как же мне не хочется выяснять отношения!