Текст книги "Кукловод судьбы"

III

Фелион предупредила, что Люс не сразу придет в себя: он будет шевелиться, но не сможет говорить и узнавать людей. Прошло восемь дней со дня визита волшебницы во дворец. По-прежнему за раненым маршалом ухаживали, кормили жидицей. Только что привезли очередную порцию раствора, и Серена, выпроводив санитаров-носильщиков, распаковывала контейнеры. Вдруг раздался слабый стон. Серена обернулась, не веря ушам. Рука Люса оттянула вниз одеяло, он снова застонал и открыл глаза.

– Милорд! Вы… вы…

– Серена?.. Как ты сюда попала? Ты же не приезжала с миледи? Или приезжала? Мысли путаются… Я контужен? Создатель, та проклятая пушка!.. Тертас погиб… Гораций… Гораций упал с коня… А я оглох… и боль… ничего не помню…

– Вы в столице, милорд. Миледи перевезла вас, пока вы были без сознания. Вы лежали в коме больше месяца. Миледи привела волшебницу. Это Фелион вывела вас из комы. – Серена вспомнила, что она давно должна сделать, и повернулась к стражникам. – Скорее скажите миледи, что граф очнулся! И канцлеру Ашеру тоже.

– Мы выиграли эту битву?

– Наверное, милорд. По-моему, мы еще ни разу не проиграли… я не слышала.

– Кто назначен командующим фронта вместо меня? Хотя откуда тебе знать, ты же не выезжала из дворца… Опять забываю, что мы в столице… Кситланцы умеют сопротивляться… Это не Зандус, привыкший к миру. Они постоянно отбиваются от варваров с восточной границы… Они знают, что такое война. Мы не победили бы их, если бы не берсеркеры… Что ты делаешь, Серена? Что это у тебя?

Серена наливала воду из графина: сначала в большой стакан, из него отлила чуть-чуть в стаканчик поменьше, выпила ее, выждала пару минут и поднесла стакан Люсу.

– Вам надо попить обычной воды, не жидицы. Сейчас принесут и еду…

– Спасибо. – Граф залпом осушил стакан. – Но ты пробовала эту воду, как ординарец, проверяющий, не отравлено ли питье.

– Так и есть, милорд. У вашего семейства много врагов. Милорд канцлер еле согласился оставить вас во дворце. Миледи обещала, что вас будут охранять и пробовать пищу.

– Для этого есть ординарцы! Или лакеи, если мы не на войне. Ты можешь пробовать пищу госпожи, но не мою. Дворянин не может прикрываться женщиной, даже если эта женщина… – он осекся.

– Даже если эта женщина не дворянка? – грустно улыбнулась Серена.

– Люс!! – раздался пронзительный возглас, и Гретана ворвалась в палату, аки стихийное бедствие. Она подлетела к постели возлюбленного, опрокинув контейнер с жидицей. Мутная суспензия залила белоснежный пол.

– Люс, любовь моя, ты очнулся! Колдунья не обманула! Ты опять со мной! Вон отсюда все!

Принцесса обняла смущенного маршала, не обращая внимания на стражников и Серену. Солдаты покинули палату и сгрудились в коридоре перед дверью. Серена печально взглянула на Люса с госпожой и тоже вышла. Она здесь лишняя… Но во дворце есть тот, кому она нужна куда больше, чем обласканному маршалу Ашеру. Серену охватило раскаяние.

Ухаживая за Люсом, она совсем забросила узника дворцовых подземелий. Не носила еду, не разговаривала, не согревала теплом дружеского участия. Даже не вспомнила о нем – все затмил раненый граф. А ведь у «Алеаса», в отличие от Люса, нет никого, кроме Серены. Какой же эгоисткой она была! Ей даже не пришло в голову, что Фелион может помочь узнику! Она не любила Придворного Мага, Алеас был его пленником… Быть может, она сможет и захочет освободить Алеаса?!

Мэтр Иштри, главный королевский повар, удивился, когда Серена прибежала к нему за бутербродами. Обычно он подкармливал девочку, когда принцесса была в отъезде и бедняжке приходилось бегать от охламонов Хэгета и Шегета. Но сейчас принцесса была во дворце, и Серена неотлучно находилась при ней.

Мэтр не подозревал, что Серена берет еду не для себя. Даже единственному другу во дворце девочка не рассказывала о пленнике дворцовых подземелий. Впрочем, он быстро нашел объяснение.

– Твоя стерва-хозяюшка совсем тебя загоняла. И поесть-то некогда. Сама ни разу не забыла насытить царственное брюхо. Не теряет аппетита из-за своего красавчика.

Серена побросала снедь в мешок и побежала к укромному входу в подземелья. Она кралась по холодным туннелям, прислушиваясь к малейшему шороху. Возле вентиляционной решетки камеры Алеаса, она останновилась и прислушалась еще тщательнее. Каждый раз она склонялась над решеткой, затаив дыхание. За то время, что она не навещала Алеаса, могло произойти что угодно.

Хвала Создателю! Алеас, как обычно, лежал на охапке соломы, вперившись взглядом в голую стену напротив. О чем он думал в такие минуты? Вспоминал жизнь, отнятую Придворным Магом, семью, друзей? Сокрушался о былом могуществе? Проклинал врага? Или грезил о дне, когда наконец вырвется из ненавистной темницы, вернет силу и отплатит врагу за его злодеяние? Но нет. Взгляд узника полнился лишь страданием и безысходностью. У Алеаса не осталось ни сил, ни надежды, чтобы грезить о мести. У Серены сладко защемило сердце: сегодня она принесла отчаявшемуся другу надежду. Но сперва – накормить.

– Алеас!

Узник радостно улыбнулся во весь рот, услышав ее.

– Прости меня. Я не могла приходить к тебе все эти дни. Столько всего случилось… На, поешь, – она раскрошила бутерброд и принялась кидать куски через узкие дырки решетки. Алеас подбирал их и ел. Только после того как он съедал один кусок, Серена кидала другой: в любую минуту мог зайти тюремщик и увидеть еду. Насытившись, Алеас сметал в горсть все крошки и съедал даже их, вперемешку с грязью на полу, чтобы не оставлять следов.

– Столько всего случилось, – рассказывала она, пока узник благодарно уписывал харчи. – Люса… господина маршала ранили в битве. Он лежал без сознания, и миледи приказала мне и лейтенанту Горацию ухаживать за ним. А потом лорд Гораций сказал, что Люса может спасти маг.

Узник перестал жевать и поднял голову, насторожившись.

– Старый Маг, – прибавила Серена. – И миледи поехала в лес Тинтари. Там живет отшельница из Старых Магов. Миледи попросила ее приехать во дворец, исцелить Люса. – Серена не стала уточнять, что принцесса скорее не попросила, а попыталась грубо приказать колдунье. – И ее колдовство подействовало, Алеас! Люс очнулся и разговаривал со мной… – На мгновенье девушка смолкла, переживая заново упоительные минуты, когда граф ласково говорил с ней и даже беспокоился о ее жизни… Но сейчас важнее было другое. – Она и тебе может помочь, Алеас! Настоящему Старому Магу под силу одолеть чары Кэрдана, правда ведь? Фелион совсем его не боится. Она сильнее!.. Алеас… Что с тобой?!

Алеас выронил изо рта бутерброд, завалился на бок и стал кататься по полу в беззвучных судорогах. Так бывало с ним, когда он пытался поведать девочке историю своего заключения и вражды с Придворным Магом.

– Алеас, миленький, не хочу ничего знать, честно-честно! – приговаривала Серена в таких случаях. – Успокойся! Главное, что я могу приходить к тебе, приносить еду, говорить с тобой. Бес с ним, с Кэрданом! Что было, то было, и пусть Создатель воздаст ему по заслугам!

В душе Серена совсем не была уверена, что Создатель рано или поздно поступит по справедливости с Алеасом и Придворным Магом. Вот только сейчас речь не об истории Алеаса и Кэрдана. Серена говорила о Фелион… Девочку охватил ужас. Она поняла, что приступ судорог вызвало имя Фелион. Значит ли это, что волшебница…

– Алеас, милый, я все поняла! Не бойся, я никогда не расскажу про тебя этой ведьме! Ох, помилуй Создатель, я ведь чуть не поведала ей о тебе! Она была так добра, так ласкова со мной! Я ей поверила! Конец бы нам обоим, тебе и мне, если бы я призналась! Но теперь не бойся, я ничего не скажу ей, и Придворный Маг не узнает, что я нашла твою темницу.

Голова узника отчаянно моталась из стороны в сторону. Страшный приступ не проходил. Он пытался сообщить что-то девочке хотя бы взглядом, но могущественное заклятье мешало даже взглянуть на нее.

– Создатель! Она и миледи запродаст, ведьма проклятая! – дошло до Серены. – Вотрется в доверие, чтобы госпожа открылась ей во всем, и запродаст ее Кэрдану! Спаси нас всех Создатель…

Девочка понурила голову. Нелегко было ей проститься с надеждой на добрую колдунью. Слишком крепко она уверила себя, что лесная отшельница спасет Алеаса… и ее, Серену. Слишком глубоко в душу запало обещание колдуньи, что сбудутся рано или поздно все ее желания, даже самые немыслимые. На эту удочку магичка крепко подцепила сердце девочки.

Алеас кое-как угомонился, улегся на солому, тяжело дыша. Серена ласково говорила с ним, пока он не уснул. Крошки остались на полу, но тут уж ничего не поделать. Алеас не в силах собрать их, Серене внутрь не пробраться. Оставалось надеяться, что тюремщик не станет приглядываться к грязному полу тюрьмы. Серене поднялась и пошла обратно.

Когда она подходила к апартаментам принцессы, стражник придержал ее за локоть. Серена, напряженная, как струнка, отпрянула было, но хватка у дворцовой стражи была крепкой.

– Пошто дрыгаешься, будто я тебя снасильничаю прямо на посту? Хотел сказать, чтоб ты там осторожнее: миледи будто бы на взводе. Лучше бы тебе затаиться, пока с нее не схлынет. Ну, ты ее знаешь…

– Спасибо, Лагги. Постараюсь не попадаться…

Серена прошмыгнула в апартаменты. Не успев отворить дверь, она наткнулась на принцессу. Лицо у той изошло багровыми пятнами, глаза полыхали безудержным бешенством.

– Ты где шлялась, вшивая потаскушка?!!

Серена сгорбилась, прижала руки к груди, приготовилась защищать голову. С одного взгляда она поняла, что затрещиной не обойдется.

– Чего молчишь? Отвечай, прошмандоска, знаешь, где твое место? Почему я должна доискиваться тебя, погань болотная?! Язык проглотила? Отвечай, где шлындаешь?!

Принцесса набросилась на беззащитную девочку, сшибла ее наземь, в ярости принялась пинать под равнодушными взглядами фрейлин. Большинство из них терпеть не могли Серену, ревнуя к ней принцессу. Эта нищенка была приближена к «телу госпожи» поболее любой из них. Пара добросердечных женщин сочувствовали ей, но и они облегченно вздохнули, когда принцесса обратила злость на нее. У некоторых фрейлин красовались синяки и подтеки на лице – Гретана принялась буйствовать задолго до появления Серены. Если бы не девочка, весь гнев разъяренной принцессы достался бы им.

– Шмара, залупа, потаскуха! Забыла, кто твоя хозяйка?!

Серена уже потеряла сознание, а принцесса все не могла остановиться, продолжала избивать бесчувственное тело. Наконец она выпустила ее и вынеслась в коридор. Суровая муштра и долгий опыт удержали стражу на местах – но даже у мускулистых детин сердце ушло в пятки при виде принцессы. Фрейлины, трепеща, перевели дыхание. Ни одна не осмелилась подойти к окровавленной Серене. Девочка осталась лежать у порога, без сознания, истекая кровью.

Гретана помчалась в Лекарские Палаты. Час назад ее увел оттуда лакей короля Отона, не дав вдоволь намиловаться с возлюбленным. Одно это разозлило Гретану. Разговор с отцом и подавно привел в ярость. А уж когда она не обнаружила на месте служанку, это стало последней каплей…

Возле ложа Люса сидел его отец. Завидев принцессу, канцлер встал и поклонился.

– Счастлив приветствовать Ваше Высочество. С сожалением оставляю тебя, Люс. Десятки неотложных дел вынуждают…

– Останьтесь, – перебила принцесса. – Вы должны это слышать.

Люсу не потребовалась проницательность возлюбленного, а канцлеру – нюх придворного, чтобы учуять ураганную бурю в сердце принцессы.

– Миледи?

– Жду поздравлений, лорды – меня выдают замуж! Прямо выпихивают! Тащат в петле! Папаша наконец-то избавляется от постылой дочурки, отправляет в ссылку к дальним рубежам в компании муженька из преисподней!

Канцлер наморщил лоб.

– Его Величество намерен породниться с поверженными династиями? У правителя Зандуса два женатых сына и три дочери. Здесь стоит ожидать брака наследных принцев с принцессами Зандуса. У князя Кситлании только один сын, и он еще дитя. Гнев Вашего Высочества вызван тем, что вас сосватали малолетнему принцу?

– Ах, если бы! Малолетний муж для меня – подарок судьбы! Я мечтаю, чтобы меня обручили с каким-нибудь новорожденным дофином! Но женишок, которого мне прочит папочка – или сам он прочится, не спрашивая папочку, – еще какой взрослый! Сдается мне, он так и вылез в этот грешный мир взрослым, потому что ни одно женское чрево не выносило бы его! Пеленки на нем горели бы, как труха в преисподней!

Принцесса с ненавистью выплюнула имя того, кому отец ее просватал.

– Это исключено, – сказал канцлер. – Не только потому, что вы много выше Кэрдана по происхождению. Его родословная, как ни прискорбно, заслуживает уважения. Печально, что такие мерзавцы рождаются в высокородных семействах. Такой брак невозможен, поскольку Кэрдан – маг. Маги живут много дольше обычных смертных. Потому если и вступают в брак, то лишь между собой.

– Значит, я бессмертная, – огрызнулась Гретана. – Ибо день торжественного обручения уже назначен. Со мной не согласовали даже дату! Они все решили за меня.

– Я вызову его на дуэль! – ослабшим голосом проговорил Люс. – Этот подлец посмел оскорбить мою принцессу недостойным предложением! Мое право верноподданного – проучить его оружием.

– Любимый, будь реалистом. Тебе сейчас только дуэли не хватало. Да еще с Кэрданом, который просто превратит тебя в суслика и размозжит череп твоей же шпагой.

Канцлер промолвил:

– Чтобы с такой легкостью отдать свое чадо выскочке, обитающему в крошечной башне на болотах, Его Величество должен быть либо скверным отцом, либо околдованным зомби.

– Отон и то, и другое, – раздраженно бросила принцесса. – Думайте, лорды, как мне отвертеться от титула Болотной Герцогини. Иначе ты, Люс, не увидишь меня… разве что загубишь молодость в какой-нибудь Мухосрании.

Гретана вылетела из палаты и помчалась к себе, чтобы успокоиться в тишине. На пороге будуара она чуть не споткнулась о Серену, без сознания лежавшую на полу.

– Бедное дитя, зачем я ее так?! Будто она виновата в интригах этого злодея! Создатель, да она вся в крови!

Принцесса дернула шнурок колокольчика, вызывая слуг.

– Вот до чего ты меня довел, мерзавец! – потрясла она кулаком перед носом воображаемого Придворного Мага. – Погоди, ты ответишь и за это, когда я доберусь до тебя!

Будто это Кэрдан околдовал принцессу, чтобы она избивала невинных служанок по любому поводу.

* * *

Прошло почти десять дней с «урока» на болоте. Распоряжение Кэрдана подавать еду для Эдеры только в библиотеке, рядом с ним, оставалось в силе. Эдера не могла покинуть башню – двери и окна были зачарованы. Она не поднялась в библиотеку ни разу, объявив голодовку. Последние три дня она перестала ощущать резь в животе. Стало проще, когда она решила не вставать с кровати. Ее уже не донимала мысль, что голодная смерть – самая мучительная. У нее вообще не осталось мыслей.

Пакота поднесла к ее пересохшим губам фляжку с холодной водой. Драгоценная влага оросила горящее нёбо, тело затрепетало от нечаянной радости, от надежды на жизнь. Эдера вытолкнула воду воспаленным языком, сомкнула губы. От сухого трения на губах выступила кровь. Вода стекла по подбородку на подушку. Эдера не проглотила ни капли. Главное – сказать «нет» в первый раз. Раз за разом становится легче – «нет», «нет», «нет», и уже забываешь, как говорить «да». Она не сомневалась, что победит. Победит ценой своей жизни, но это неважно. Главное – не отступать.

Впрочем, ей было уже все равно. Она не вспоминала о борьбе – просто умирала по инерции, почти забыв, зачем убивает себя, чего хочет добиться. Жажда, горящий язык, сухое и горькое нёбо, боль, слабость – все слилось воедино, затуманило мутной пеленой ее рассудок. Еще вчера собственное тело ненавидело ее, ныло и стенало, молило о пощаде. Сегодня оно приготовилось умереть. Сегодня они заодно – Эдера и ее тело.

– Вчерась все туё же, – глухо, как из бочки, донесся опостылевший говор Пакоты. – Я ее давай поить, она давай плеваться. Ничегось, хозяин, это просто у нее брюхо покедова не опустело. Вот как жрать захочет, вскочеть как миленькая, вот поглядите, вскочеть!

– Не вскочит, Пакота. Она уже умирает. У нее не осталось сил даже захотеть встать.

– Дык и бес с ней! Нехай дохнет, хлопот от нее не будет! Схоронить токмо, и побоку! Утомилась я с ней, хозяин! Ужо дрянная девчонка, скажу вам!

Смех. Даже сейчас, на грани беспамятства, Эдера содрогнулась от этого смеха.

– Согласен. Дрянная. Тем не менее, хоронить ее мы не будем. Пока.

Под затылок Эдеры скользнула рука, неожиданно мягкая и бережная, осторожно надавила на кость. Мгновенно исчезли тяжесть и жжение, пелена рассеялась. Звуки вновь стали громкими и звонкими, мысли обрели ясность. А затем вернулась боль, которую девушка уж было перестала воспринимать. Зрение стало отчетливым, и она увидела лицо Кэрдана, склонившегося над ней. Эдера закрыла глаза.

– А это я оставлю тебе, в награду за твою несгибаемость, – прозвучал его голос так близко, так ясно, так ненавистно. Его рука еще придерживала ей затылок, так ласково по контрасту с насмешливым тоном. – Ты убедилась, что здесь не так просто умереть. А вот чувствовать боль – сколько угодно.

Он убрал руку – ее голова упала на подушку.

– Пусть поужинает, и приведи ее наверх, – велел он Пакоте и вышел.

– Слухала что ли? Жри и топай к хозяину. Да не телись. А то влетит тебе по самые не могусь, – сладострастно и мечтательно пообещала ей Пакота. Она вся изнывала, ожидая, когда же наконец Эдере влетит «по самые не могусь». Эдере еще не хватало сил повернуть голову, чтобы увидеть ее, но девочка уже обоняла ее вонь – неизменную вонь дыма и горелого жира. Она огрызнулась ослабшим голосом:

– Самой тебе влетит по самые не могуси. Вон из моей комнаты.

– Щас! – осклабилась Пакота. – Хозяин велел вести тебя к нему, как потрескаешь.

– Потрескаю – поведешь. Пока что не потрескала, так что дрищи давай отсюда простоквашкой!

Пакота выкатилась. Эдера кое-как приподнялась с кровати. Желудок снова донимал ее изнуряющими стонами. На столе стояла маленькая миска с жидкой, горячей похлебкой. Рядом – ложка и краюха ржаного хлеба. Ароматный пар бил в ноздри, удесятеряя муки голода. Эдера плюхнулась обратно на кровать, чтобы не видеть еды, но искушение было непереносимо. «Бес с ним», – махнула она и сползла с постели. Придерживаясь рукой стены, она доплелась до стола, упала на стул, схватила ложку, зачерпнула супу, вцепилась зубами в горбушку. «Раз умориться голодом до смерти он не даст, придется стоять до последнего. Значит, нужны силы», – оправдывалась перед собой Эдера, уплетая суп.

Суп, на вид скудный и непитательный, наверняка был заколдован. Когда Пакота явилась через полчаса, Эдера не просто твердо стояла на ногах – ее переполнял прилив сил и бодрости.

– Ишь, сияет! – возмутилась служанка. – Ужо лучше бы валялась плетью, как с утра. Зря хозяин тебя подъял, ох зря!

– Это тебя он «подъял», причем из самой вонючей могилы, – жизнерадостно огрызнулась Эдера. – Твои кости небось воняли и разлагались еще до рождения Нея. То-то до сих пор трупный смрад не выветривается.

– Давай-давай, топай! Неча тут лясы точить. Сама вскореча завоняешь хлеще трупа, попомни мое слово. Ну, айда!

Она ухватила Эдеру за локоть, та отпихнула ее.

– Не смей меня лапать! Сама дойду, без тебя.

Пакота скорчила гримасу, но больше не трогала Эдеру.

– Иди-иди, да не телись. Давно тебя надо было пропаять, да так шоб не разгибалась!

Эдера, не оборачиваясь, выскочила в коридор. Пол безмолвствовал под ногами. Промелькнула шальная мыслишка: может, двинуться не вверх, а вниз, добежать до входной двери, открыть, а там – ищи-свищи ветра в поле?

Тихо, мышкой, она подкралась к лестнице. Едва она ступила на нижнюю ступеньку, раздался душераздирающий скрип. Гокнула дверь ее комнаты, Пакота вылетела в коридор, как пушечное ядро.

– Ты чего там выкобениваешься? Марш к хозяину!

Пакота не задержала бы девушку, но Эдера не сомневалась, что башня уже не выпустит ее. Предупрежден – вооружен. Вздохнув, она заковыляла наверх, медленно, словно надеясь, что Кэрдану тем временем вздумается перекинуться и улететь по делам. Дверь на четвертом этаже была приотворена. В узкой щелочке сияли красновато-оранжевые блики. Эдера толкнула ручку, дверь охотно подалась. Конечно, он был там. Не в кресле, как обычно, а стоял у окна. Внизу по земле стелился инеистый туман, а наверху, на темном, низком небе, ясно сияли осенние созвездия: Ясень, Морячка, Утиный Клюв, Лопата – и россыпи одиноких, безымянных серебристых точек. Эдера, несколько дней не видевшая неба, непроизвольно подалась к окну – и к Кэрдану. Тот рассмеялся.

– Бесовски приятно, что ты так рада видеть меня. Я тоже неописуемо счастлив, что вижу тебя на ногах и в здравом рассудке. Прими мое восхищение. Ты доказала, что у тебя железная воля. Теперь посмотрим, железное ли у тебя сердце. Если так, то мне остается только убить тебя или отступить.

Ох как не понравилось девушке такое вступление! От дурных предчувствий у нее сперло дыхание. Кэрдан протянул руку к камину, поманил змеек ладонью, будто пригласил выползти, посидеть у камелька за дружеской беседой. И змейки впрямь встрепенулись, подались наружу. Затем вытянулись по струнке во всю длину. Больше они не подрагивали, не извивались в танце; выпрямились и как будто вширь растеклись, в сплошную огненную стену. На стене появилось изображение. Письменный стол, на заднем фоне – серые стены с высокими книжными стеллажами. За столом в кресле сидел человек. Но было видно, что он сидит с обратной стороны стола, как посетитель. Хозяин стола оставался «за кадром», сам смотрел на изображение как зритель. Кэрдан пояснил:

– Мой кабинет в Магической Канцелярии. А это граф Делгар. Мы вместе учились в Академии Законоведов и Блюстителей. Мы были в хороших отношениях – по крайней мере, ни у кого из нас ни разу не возникло желания перерезать друг другу глотки на дуэли или в пьяной драке. При таких отношениях однокашники обычно сохраняют подобие уважения друг к другу, когда расходятся своими путями. Спросишь, тебе-то что до наших отношений? Смотри и поймешь.

Из-за кадра донесся голос Кэрдана:

– Леди Варна истово творит молитву Создателю… Я не отказался бы присутствовать при сем невероятном зрелище. Я помню, как на вечере памяти мастера Айлети она упоенно доказывала декану Илташу, что Создателя выдумали люди, измученные сознанием произвола языческих богов. Декан держался стойко, а вот меня она убедила, признаюсь тебе!

Лорд за столом улыбнулся и развел руками.

– Да, это забавно. Тем не менее, она обратилась в здравом уме. Она раскаивается и жаждет служить церкви, дабы загладить заблуждения былых лет. Но, хотя убеждения ее изменились, разум сохранил остроту и целеустремленность. Она справится с ответственной должностью, ручаюсь. Могу ли я рассчитывать, что ты похлопочешь за нее перед архиепископом?

– Конечно, Дел. Завтра же я встречусь с Танаром. Миледи Варна получит место, которого заслуживает.

– Я твой должник, Кэр. Она была хорошей матерью. Ровно настолько, чтобы не вмешиваться в жизнь детей и не впутывать их в собственные проблемы. А это лучшее, что могут сделать родители для детей. Я постараюсь достойно отблагодарить тебя. На днях прибывает груз с моего корабля, что причалил в Патрефе три недели назад. Отборные сорта мерканских пряностей, ткани тончайшей работы – все в твоем распоряжении. Все, что ни изволишь выбрать, будет доставлено тебе в тот же день.

Кэрдан погасил экран. Огненная стена всколыхнулась и распалась. В камине снова танцевали живые змейки, большие и маленькие, каждая сама по себе, в причудливой, занятной гармонии. Эдера еще ничего не понимала, но к сердцу подбиралась ледяная змея. Она чуяла, что ее загнали в угол.

– Итак, сделка между мной и Делгаром. Место настоятельницы для его рьяной матушки за сотню-другую ящиков с мерканскими деликатесами и тканями. Тебе преподавали курс ведения домашнего хозяйства, не так ли? Как по-твоему, во сколько ящичков ллерского шеченя стоит оценить Обитель Святой Устины? Придется поделиться с епископом Танаром. Все-таки у леди Иотаны неплохие связи, а ларгусский монастырь возглавляет перечень престижных мест. Делгар обожает матушку, несмотря на его легкомысленный тон. Думаю, он отдаст весь корабль с грузом и экипажем впридачу, если я выбью для леди Варны Обитель Святой Устины. Матери Иотане, не сомневаюсь, подберут достойное занятие взамен нынешнего поста настоятельницы. К примеру, почетная миссия в завоеванных землях. Приобщить диких горных варваров к религии Создателя – что может быть более достойным и богоугодным занятием?

Когда он замолчал, Эдера обнаружила, что не дышит уже минуту. Нечем было дышать. Сдавило грудь, в ушах звенело. Теперь она знала, как рождается ненависть. Из бессилия. Несколько дней назад, когда Кэрдан открыл ей свое желание, она почти пожалела его. Могущественный маг, всесильный царедворец не мог совладать с обычной похотью, как прыщавый юнец. Вот только в отличие от крестьянского подростка, временщик, бессильный перед похотью, имел неограниченные возможности, чтобы утолить ее. Упрямство и юношеское презрение к смерти давали Эдере силу не поддаваться физическим страданиям. Но угроза дорогому человеку не могла не сломить ее. Кэрдан изыскал безотказное средство, чтобы добиться своего.

Они смотрели друг на друга, маг – невозмутимо и выжидающе, Эдера – с бессильной яростью. Вдруг одежда Кэрдана вспыхнула огнем. И тут же погасла, а Эдеру швырнуло на пол невидимой волной. По лицу мага пробежала хищная усмешка.

– Ты сильна. Даже после нескольких дней изнуряющей голодовки в состоянии вызвать магический пожар. Сопротивляйся – ты нравишься мне такой. Но ты ведь поняла: так или иначе я получу тебя. Это неизбежно. Ты не победишь.

Эдера попыталась подняться с ковра, но волна магической отдачи пригвоздила ее к полу. Девушка не могла пошевелиться. Кэрдан медленно подошел, опустился рядом на колени, коснулся ее волос. Эдера сжалась в комочек. Он приподнял ее с пола, развернул лицом к себе. Что было мочи Эдера оттолкнула его, но на этот раз он был готов и устоял, компенсируя магией нечеловеческую силу удара девушки.

Он крепко стиснул ее запястья. Синяя магическая пелена окутывала его руки, помогая удерживать Эдеру. Она отчаянно вырывалась, не веря, что ее спасительная физическая сила сейчас совершенно беспомощна. Синие искры поползли вверх по ее рукам, парализуя сопротивление. Кэрдан произнес:

– Ты слишком уязвима, чтобы бороться. Есть те, кого ты любишь больше себя. Ради них ты пойдешь на все. Даже отдашься мне. Ты подавишь свою волю, свою гордость, но спасешь тех, кого любишь. Помни, что ты терпишь поражение ради них. Ты слишком самоотверженна, чтобы идти до конца. А я слишком сильно хочу тебя, чтобы быть милосердным.

С каждым его словом ее напряженное тело обмякало в его руках, и наконец безвольно прильнуло к нему, не в силах держать собственный вес. Кэрдан расстегнул воротник ее платья; всхлипывая, Эдера опустила стиснутые у груди кулачки, позволяя ему стянуть платье с плеч. Как тростинку, он придерживал ее обнаженное тело, пока снимал свою одежду.