Текст книги "От Петрозаводска до Иерусалима и обратно. Путевые заметки и впечатления паломника"

3 июня. С трудом служил раннюю. Остыл ли за ночь или вчера неосторожно долго пробыл на сквозном ветре, только к утру появился у меня сильный кашель и боль в горле; голос опал и слишком большое приходилось делать напряжение, чтобы возгласы хотя немного были слышны молящимся. – Ходил затем в канцелярию г. градоначальника. Дело уладилось и лично являться к г. градоначальнику не нужно было. Свидетельство, однако, оставили для отметки, обещаясь возвратить его вместе с заграничным паспортом. – Около 8 часов вечера пришли о. гостинник и о. Ипполит, последний принес мне все необходимые для заграничного паломничества документы, пароходный билет 2 класса до Яффы с квитанцией на возвратный путь и две контрамарки на бесплатный проезд в Яффе в лодке с парохода на берег и обратно. Пароходный билет и одну квитанцию о. Ипполит держал в правой руке и, подавая, произнес лаконически: «это вот в дело пойдет» (т. е. теперь же, на пути туда понадобится); «а это, – сказал он, подавая левую квитанцию с другою контрамаркой, – это с паломнической книжкой приберите подальше, не затеряйте, – они нужны будут на возвратном пути; не затеряйте, вторые деньги заплатите». Очевидно, о. Ипполит всегда и всем паломникам так вручает пароходные билеты с контрамарками; не сделал он исключения в этом отношении, понятно, и для меня. Вслед за о. Ипполитом о. гостинник сообщил, что завтра после ранней литургии будет напутственный молебен общий для всех, отправляющихся в Святую Землю и на Афон; «после чего, – добавил он, – можете делать покупки на дорогу, в 12 часов покушаете, наймете затем извозчика и отправитесь на пароход; там предъявите свой заграничный паспорт жандармам и поедете дальше в Константинополь». – «А разве не о. Ипполит будет предъявлять паспорта и провожать паломников на пароход? – спросил я, руководствуясь «Наставлением паломнику»[10]10
  См. «Наставление паломнику», пп. 9 и 10.


[Закрыть]. – «О. Ипполит будет провожать паломников-палубников, т. е. 3 класса, ответил мне о. гостинник, – их нужно будет поудобнее разместить на палубе, а у вас есть определенное место в каюте, – вот оно обозначено на билете, и его уже никто не может занять». – Итак, благодарение Господу Богу! Завтра в 4 часа вечера выезжаем в Константинополь.

4 июня. За ранней и на молебне были все до одного паломника, отправляющиеся на восток. Многие из них, если не все, за эти дни говели, исповедовались и приобщались. И теперь вот за молебном все едиными усты и единым сердцем горячо молились, чтобы Господь даровал благополучное путешествие и плавание по водам. Истово и благоговейно с нами и за нас молился о. иеромонах, поминая на ектеньях каждого паломника по имени. Служба кончилась; начались приготовления и заготовление необходимых припасов на всю по возможности неблизкую дорогу и в час дня, поблагодарив внимательного и предупредительного о. гостинника и внесши посильную лепту в пользу подворья, я на извозчике отправился на пароход, сопровождаемый благопожеланиями подворских иноков.

Приходилось путешествовать на пароходе «Россия». Пароход этот – один из лучших пароходов Русского Общества; он – довольно большого калибра, имеет не менее 40 сажен дины, глубоко сидит в воде и снабжен сильной и прочной машиной. И помещения для пассажиров на нем отличаются, сравнительно, удобствами, чистотой и простором; каюты, например, очень высокие и достаточно светлые со свежими, чистыми спальными принадлежностями. – Заняв по приезде соответствующее место в каюте

2 класса, я вышел на палубу. Шла оживленная нагрузка парохода; одновременно грузили – с пристани кур, а с баркасов какие-то бочонки. Прибывали в предшествии иноков одна за другой партии паломников, которые и размещались в крытых помещениях около машинного отделения; несколько евреев ворчливо дожидались, пока закончится погрузка, чтобы занять место у левого борта. Слышался стук и грохот колес подъемной машины, лязг цепей и выкрики грузивших; говор людской смешивался с кудахтаньем кур и пением петухов. К 4 часам все это поутихло. Курами наполнили оба трюма и весь правый борт, а левый борт заняли евреи и пассажиры, не пожелавшие находиться в крытых, душных помещениях; жандармы, отметив и раздав заграничные паспорта, удалились с парохода, и с третьим свистком «Россия» стала медленно и плавно отделяться от пристани. Не раз и не два при этом осенили себя крестным знамением паломники; не у одного, а у многих из них, если не у большинства, дрогнуло сердце, стеснило грудь при расставании с землею. Сделав несколько поворотов по гавани, пароход мимо маяка вышел в море и полным ходом направился в безбрежную даль водного пространства. Всех, по-видимому, «охватило новое своеобразное настроение. Разговоры смолкли. Замерли; лица задумались, и только одна пароходная прислуга да матросы беззаботно делали свое дело». А позади, «на севере горизонта, скажем словами одного путешественника, в мягких теплых лучах солнца тонули живописные берега… Одесса длинною вереницею своих домов, казалось, уплывала, зарисовывалась в туманной перспективе, будто стягиваясь в миниатюрную рамку, как акварель»[11]11
  Корженевский Б. По востоку. М., 1897 г., стр. 4.


[Закрыть].

5 июня. Мы в открытом море. Кругом ни островка, ни контура отдаленного берега; и это безбрежное море без всяких признаков суши будет вплоть до Константинопольского пролива, в который войдем не ранее полуночи. Погода чудная. На небе ни облачка; веяние ветерка едва заметное, на поверхности моря самая легкая рябь. Пароход смело рассекает воды Черного моря, которые с шумом расходятся по сторонам, оставляя позади след на далекое пространство. На матросской палубе небольшая кучка евреев в полосатых балахонах и без них совершает вслух свое субботнее моление. Около них столпились любопытные; но это нисколько не смущает евреев и не мешает им, покачиваясь или оборачиваясь то в ту, то в другую сторону, продолжать свое благочестивое дело. Евреи молятся, подумал я, и нам ведь следует помолиться сегодня, по-христиански встретить великий праздник Св. Троицы. У меня с собою были взяты епитрахиль и служебник с канонником, у паломников могли оказаться другие богослужебные книги; без сомнения, есть между ними и чтецы с певцами, а в таком случае ничто не может помешать нам совершить вечером всенощное бдение. С такими мыслями направился я к машинному отделению, около которого помещалась большая группа паломников. Всех их было достаточно – человек до 70. Малыми группами и в одиночку, сидя и лежа или полулежа проводили они мирно время или за чтением какой-либо назидательной церковной книги, или же тихо беседуя о предметах божественных. Между ними оказались и духовные лица: почтенный иерей старец из г. Иркутска с бравым сыном, бывшим псаломщиком, и инок из какой-то Нижегородской обители. Мысль о всенощной эти последние, да и все бывшие около них, приняли сочувственно и даже с нескрываемою радостью. Псаломщик обещал петь, батюшка подпевать, а инок читать. Начались затем совещания, где, какое и когда совершать богослужение, – вопросы по-видимому не важные, но для нас, при нашей обстановке и условиях, очень существенные. Где совершать богослужение? Около трюма на палубе было совсем не удобно: постоянно ощущался тяжелый и неприятный запах птичника и слышались несмолкаемые выкрики кур и петухов. На матросской палубе (на носу парохода), было и не убрано и неприглядно, к тому же матросы что-то постоянно там делали, постоянно находились там. Была еще просторная, чистая и прилично обставленная палуба над 1-м классом, но туда не позволялось входить пассажирам-палубникам. А между тем эта последняя и была бы самой подходящей для предстоящего церковного торжественного богослужения. Решили поэтому просить у капитана эту последнюю палубу. – Какое богослужение совершать? Порасспросили присутствующих, у кого какие есть церковные книги, и вопрос уяснился вполне. У инока оказалась псалтирь, где он обещался подобрать и отметить псалмы для шестопсалмия, у его соседа новый завет на славянском языке, а у одной учительницы из Тобольской губернии (к общей радости) акафист Пресвятой Троице с каноном и стихирами на Господи воззвах, на стиховне и на хвалитех; стало быть, вполне можно было совершить всенощное бдение Пресвятой Троице, т. е. празднику. – Когда совершать богослужение? – Разумеется, когда обыкновенно оно совершается, т. е. в 6 часов вечера. – Эти наши совещания стали известны всем паломникам, и вот многие из них начали подходить к нам, чтобы так или иначе выразить свое сочувствие. Одни, например, приносили с собой книги церковной печати и спрашивали: не годится ли? Другие заявляли, что будут подпевать во время службы, а третьи – что у них есть восковые свечи и иконы: словом, замечалось и чувствовалось всеобщее оживление, одушевление и довольство. Решено было ввиду этого: непременно служить сегодня всенощное бдение и служить, если можно, на верхней палубе. Инок вызвался сходить к капитану за позволением, а мы с батюшкой и псаломщиком учинили нечто вроде спевки, чтобы узнать, как у кого поют. Напевы оказались одинаковые, и после трех-четырех священных песней мы разошлись на время, в полной уверенности, что Господь поможет нам совершить всенощную. В каюте, куда я спустился, сосед мой еврей оканчивал чаепитие. Он еще вчера с вечера, чтобы не нарушать покоя субботнего дня, предупредительно выдал прислуге несколько денег, прося ее уплатить сегодня за кипяток. – «Почему вы не сами сегодня заплатили?» – спросил я еврея – «Нам законом запрещена торговля по субботам». – «Да ведь заплатить за кипяток, купить, не тоже, что торговать?!» – «Неправда, – серьезно и отрывисто сказал тот, – где покупают, там и торговля». Разговор оборвался, и я невольно с грустью подумал: «О, сыны Израиля! Когда же перестанете вы слепо следовать мелочным, пустым, безжизненным предписаниям Талмуда?» – В 2 часа снова поднимался на палубу. Инок пришел от капитана недовольный и расстроенный и предлагал служить всенощную около трюма на нижней палубе, так как верхней (над 1 классом) капитан не давал. Неужели же на самом деле служить среди кур и неприятного запаха? Подумал я и лично отправился к г. капитану, пригласив с собой для вящей убедительности одного из интеллигентных светских паломников. Капитан однако оказался неумолимым. Дать верхнюю палубу он находил невозможным во-первых потому, что на время службы туда наберется очень много пассажиров 3-го класса (палубников) и притом в такое время, когда по расписанию в 1 классе будет обед и во-вторых наше богослужение может обеспокоить пассажиров 1 класса, между которыми есть и иностранцы. Напрасно говорили мы. что всенощную можно совершать после обеда, т. е. часов в 7, и что сами мы сходим к пассажирам 1 класса и попросим у них позволения. Капитан решительно отказал в верхней палубе. Пришлось тогда избрать матросскую палубу, как самую изолированную, куда притом совсем не достигали ни запах птичника, ни крики птиц. Сказали матросам, те оказались очень добрыми и внимательными: сердечно отнеслись они к нашей нужде и обещали приготовить и приубрать свою палубу к 6 часам вечера. Действительно, к назначенному времени палуба их приняла надлежащий приличный вид; все лишнее было куда-то снесено, а неприглядное и безобразившее убрано; наветренная сторона была даже завешена брезентом. Посередине палубы ближе к носу парохода стоял небольшой столик, который догадливые паломницы покрыли белой скатертью и уставили иконами, (между иконами находилась и икона Пресвятой Троицы). Немедленно оповестили паломников, зажгли свечи и в начале 7-го часа по возгласу: «Слава Святей»…и «Приидите, поклонимся» послышалось сначала не особенно твердое и громкое, с заметной дрожью в голосе пение «Благослови, душа моя, Господа», которое затем становилось чем дальше, тем тверже, стройнее и сильнее. «На горах станут воды. Дивна дела Твоя, Господи!» уже уверенно и смело пел импровизированный, хотя и не очень большой хор. Кто-то в порыве благоговейной догадливости принес к столику раскаленную крышечку плиты, положил на нее немного ладану и получилось курение фимиама; я благословил и совершил каждение. Паломники были все до одного и усердно, сосредоточенно молились, делая поясные и земные поклоны. – Всенощное бдение совершалось затем без особых сокращений и неторопливо; пели и читали громко, отчетливо и с видимым одушевлением. В свое время был совершен полиелей, и после чтения евангелия паломники прикладывались к образу Пресвятой Троицы; в конце утрени сказано было краткое слово, которым присутствующие призывались воздать благодарение Господу Богу, даровавшему возможность помолиться накануне великого праздника, и выражалась благодарность капитану за дозволение, а матросам за сочувствие и труды по приготовлению палубы. Во время пения многолетия и затем тропаря празднику присутствующие прикладывались ко кресту и довольные, благоговейно настроенные расходились затем по своим местам, чтобы продолжать благочестивую беседу или назидательное чтение. Около 12 часов ночи наш пароход входил в Константинопольский пролив, где должен был встать на якоре до восхода солнца. Луна только что скрылась за правым берегом, а потому можно было различить поверхность воды и контуры берегов. Берега казались высокими; но самый пролив не особенно широк. Послышалась команда: «отдай», якорь грузно и с шумом опустился в воду, и мы остановились.

Константинополь и его предместья

6 июня. С восходом солнца почти все пассажиры были на палубе. Слова: «Босфор», «мы перед Константинополем» производили какое-то магическое действие. Мне, например, припомнилась при этом прекрасная премия «Нивы»: «Босфор при лунном освещении», и под влиянием ее воображение рисовало виды один заманчивее другого. Осматриваюсь, однако, при дневном свете, и окружающая местность оказывается пока далеко не такою. Правда, высокие берега пролива, покрытые по местам густою растительностью, красивы; заманчиво смотрит справа и слева несколько построек восточного типа; невдалеке впереди видны грозные турецкие форты; но все это не таково в общем, чтобы производить чарующее впечатление. Но вот пароход снялся с якоря и быстро направился вперед. Местность очень скоро положительно изменяется; теперь все, – и причудливые очертания берегов, и растительность, и архитектура строений, – приковывает наше внимание, вызывает восторг и удивление. «Случалось ли вам, – спрашивает по этому поводу один путешественник, – видеть те хорошо устроенные панорамы, где от одного вращения руки плавно и быстро сменяются виды один лучше другого?!» И теперь вот совершается нечто подобное в действительности: «во всю ширь далекого горизонта, справа и слева бегут перед вами поразительные прекрасные картины. Бесконечное полотно этих картин как бы скатывается за далеко оставшимися позади вас холмами, и перо только в силах написать имя, название, но не воплотить прелести и красоты, которые оно обозначает»[12]12
  Корженевский Б. По востоку, стр. 7.


[Закрыть]. Начинается это с Буюк-Дере с его чудными зданиями и зеленью парков. «На живописных скатах холмов, сплошь застроенных роскошными домами всевозможной архитектуры, среди изящных групп стройных кипарисов, пышной зелени чинар и маститых платанов высятся здания различных консульств и в том числе летняя резиденция русского посольства»[13]13
  Там же, стр. 7–8.


[Закрыть]; из прохладной тени парков среди развесистых деревьев живописно высматривают террасы и площадки. Пароход замедляет ход, чтобы передать корреспонденцию подплывшему чиновнику посольства, и снова перед нами мелькает вереница изящных строений и зданий; попадаются теперь и мечети, построенные на удачно выбранных возвышенностях. Постепенно разрастающиеся красивые предместья начинают сливаться с самым городом. Вот на самом берегу Босфора один дворец Султана, не высокий, но легкий по стилю и изящный, вот другой беломраморный, а вот и живописная чарующая панорама всего Константинополя. Константинополь!… Смотрю я на раскинувшееся огромным амфитеатром, облегающее нас с севера, запада и юга живописное сборище «дворцов, мечетей, прихотливых куп зелени, перемешанных с группами домов, киосков, беломраморных колонн восточной архитектуры бок о бок с европейскими зданиями»[14]14
  Корженевский Б. По востоку, стр. 37.


[Закрыть], – на Стамбул с его «царственными мечетями» и Айя Софией, увенчанной вместо креста полумесяцем, на Галату с ее возвышающейся над зданиями одинокой башней, жалким остатком твердыни бывшего когда-то здесь знаменитого поселения генуэзцев, на Золотой Рог, усеянный всевозможного рода кораблями, и мысль невольно бежит в глубь истории, переносится к давно минувшим событиям этого привлекательного, чарующего на вид города, «города древнего, нового, великого, гадкого, священного, богомерзкого, много интриговавшего прежде, не перестающего быть предметом интриг и по сию пору», как выразился о нем один из наших отечественных историков[15]15
  Проф. А. Лебедев, Неделя в Константинополе «Богосл. Вестник» за 1892 год. Май, стр. 314.


[Закрыть]. – Когда-то незначительный и малоизвестный в течение целой тысячи лет, греческий городок этот – Византия[16]16
  Основана за 800 лет до Рожд. Хр. – см. Свецкаго П.П. Поездка в Иерусалим, 1899 г., стр. 15.


[Закрыть] со времени Константина Великого, с перенесением сюда столицы из языческого Рима, вдруг становится центром всемирно-исторической жизни народов. Город быстро растет, укрепляется и украшается всевозможными зданиями, дворцами и монументами. Христианские императоры византийские не щадят ничего, – ни сил, ни средств, ни искусства, чтобы сделать этот город священным городом для всех христиан, вторым, христианским Римом, – новым Иерусалимом. Появляются один за другим благолепные и величественные храмы христианские; строятся мужские и женские монастыри, воздвигают наконец восьмое чудо света – юстинианов грандиозный и великолепный храм Св. Софии, Премудрости Божией. Отовсюду сюда свозятся дорогие для чувства христиан священные предметы: часть древа Креста Господня и другие орудия страданий и смерти Спасителя мира, Его нешвенный хитон, риза и пояс Богоматери, нетленные тела свв. апостолов, мучеников и угодников Христовых, и все это обильно размещается по храмам и монастырям. И Византия, город св. Константина, дает ход и направление не внешней только политики, но и церковной жизни религиозной; здесь своею проповедью жгут сердца заблуждающихся христиан знаменитые отцы церкви Григорий Богослов и Иоанн Златоуст; здесь собираются соборы вселенские. Но вот значение и влияние Византии начинают сокращаться. С востока и юга ее теснят и отнимают области одну за другой магометане; с севера дикие готы и россы, наводняя страну, нередко подступают к самым стенам; а запад, в лице римского епископа, совсем порывает с ней всякую (внутреннюю и внешнюю) связь и зависимость. Правда, сильные россы делаются скоро христианами и получают христианство из Византии, и для них Византия делается уже Царьградом – священным, дорогим городом христианским. Но дни Византии, переставшей дорожить православием веры Христовой, были сочтены; беззакония ее превзошли меру долготерпения Божия, и она в 1453 году падает под ударами турок-магометан. И что сталось тогда с этим священным городом христиан? Озлобленные турки-фанатики осквернили, сожгли, разрушили храмы и монастыри христианские, превратив лучшие из них в свои святилища; понастроили мечетей, и «царица» городов христианских стала столицею богоненавистного мусульманства… И снова смотрю я на высящиеся тут и там, царящие мусульманские мечети, и скорбное чувство овладевает мною. «Это ли наследие Великого Константина, водрузившего крест при вратах в Европу?» – припоминаются мне скорбные слова знаменитого путешественника А.С. Норова. – Вот как христианская Европа платит памяти Константина за пролитый на нее свет христианства!» В самом деле, более четырехсот лет прошло со дня падения Византии; турецкое могущество ослабело, турецкие падишахи со дня на день ждут своей участи подобно византийским императорам позднейшей эпохи, и однако полумесяц гордо, вызывающе высится над когда-то священным местом христиан. Доколе, господи?…Взор падает на Галату. Три небольших, но благолепных купола Афонских подворий, увенчанные крестами и высящиеся над прибрежными зданиями этой части мусульманского города, проливают некоторую отраду. Недавно купола эти высятся над окружающими их строениями, недавно видимо для всех заблестел здесь Крест Христов. Без сомнения, и немало трудов, усилий и затрат стоило монастырям этих подворий, чтобы над их храмами так открыто засияло победное знамя Христа, чтобы пробита была брешь в мусульманской нетерпимости. Пароход, между тем, при помощи двух небольших греческих буксиров успел прицепиться к якорной бочке неподалеку от Галатского берега против афонских подворий; матросы «взяли практику» (т. е. получено было в агентстве позволение на высадку и выгрузку), и десятка два лодочников в фесках, мирно пред тем покачивавшихся на почтительном от нас расстоянии, как стая хищных птиц, налетели и набросились на пароход. Крича, толкаясь и перегоняя друг друга, по трапам и канатам быстро взбирались они на палубу, обступали тут и там столпившихся и видимо оробевших паломников и, что-то говоря скороговоркой на непонятном языке, одних брали за рукав, других за одежду, очевидно, предлагая свои услуги по перевозке на берег; многие из них не раз порывались было спуститься и в помещение 2-го класса, но прислуга воинственно, геройски защищала входные двери. Среди этой сутолоки, непонятного гвалта и бесцеремонности фесок невольно чувствовалась какая то бесприютность, сиротство, заброшенность. Поэтому, как обрадовались все, когда около парохода среди других лодок заметили лодку с тремя подворскими иноками, русскими по происхождению. Выждав время, избегая толкотни, спокойно взошли они на пароход и участливо, приветливо обратились к паломникам, приглашая их пожаловать на то или другое подворье. Повеяло чем-то родным или знакомым; лица паломников прояснились; доверчиво как к самым близким родным наперерыв стали обращаться они к прибывшим с своими недоумениями и расспросами. – «Россия» по расписанию должна была стоять здесь более двух суток. За это время свободно можно было посетить св. места Константинополя и осмотреть самый город; а потому и желающих отправиться на подворья нашлось порядочное число. – Поручив свой багаж надзору служителя при каютах, немедленно с сопровождении добродушнейшего, приветливейшего и скромнейшего о. Никиты спустился я вместе с другими в лодку от Пантелеймонова подворья. Здесь о. Никита взял у нас паспорта, показал их бывшему около парохода турецкому чиновнику, а затем и совсем оставил их в таможне на берегу. Толпой, не отставая друг от друга, очень скоро, узкими грязноватыми улицами, постоянно почти наталкиваясь на собак, пришли мы на подворье, где руководимые радушно встретившими нас иноками и разместились немедленно по номерам. Было 7 часов утра; на подворье только что начиналась литургия, а потому все поторопились подняться на вышку, где помещался храм. Небольшой и невысокий, но благолепный подворский храм был уже полон молящихся. Войдя туда, можно было совсем забыть, что находишься вдали от России, находишься в Константинополе, городе мусульманском: все здесь напоминало дорогое нашему сердцу, родное, православно-русское. По случаю праздника Св. Троицы храм был убран зеленью; чтение богослужебных часов слышалось по-славянски и притом правильным русским акцентом; присутствовали здесь подворские иноки, паломники русские и несколько южных славян в их национальных костюмах. В небольшом алтаре меня приветливо, как давнего знакомого, встретили готовившиеся к совершению литургии иеромонахи. Литургия совершена была торжественно (служили 4 иеромонаха) при задушевном, умилительном пении и чтении иноков. – Заметил некоторые особенности, которые невольно бросились в глаза. Так, священнослужащие во время литургии клали свои служебники прямо на престол, а во время Херувимской песни, приложившись ко святому престолу, они кланялись, между прочим, и предстоящим людям; «Верую» читали, а не пели (как в Киево-Печерской лавре); некоторые возгласы после «Херувимской», несмотря на служение с о. иеродиаконом, произносили со-служащие иеромонахи по указанию о. предстоятеля, а не один предстоятель (например «И даждь нам едиными усты» произносил второй из сослужащих, а «Яко твое есть царство» – третий); коленопреклоненные молитвы во время вечерни читали первую и третью о. предстоятель, а вторую – старший из сослужащих. – Отстояв затем молебен, я заявил было о. заведующему о своем желании служить завтра (в Духов день) литургию; но тот осторожно заметил, что на это нужно испросить предварительно благословение у Патриарха (Константинопольского), что без его благословения он позволить мне, к сожалению, не может, так как бывали случаи, что из-за подобного дозволения (без патриаршего благословения) возникали нежелательные и большие неприятности для подворской братии. Патриаршую церковь предполагалось обозревать сегодня же до обеда, а потому, чтобы не беспокоить подворскую братию, я решился лично испросить у Его Блаженства нужное дозволение. – Из храма вышел затем на площадку, откуда открывается один из прелестных видов на окружающую местность и залюбовался им. Внизу предо мною – «мощная ширь Босфора и шумный рейд, загроможденный судами, быстро мелькающие точки – пароходы; оттуда доносился гомон кипучей жизни, учащенные свистки пароходов. Прямо с азиатского берега смотрит Скутари, зарисованный смутными очертаниями столпившихся домов на отлогих скатах. Едва белеет как будто выдвинувшаяся из глубины зеркальных вод поэтическая башня Леандра, у подножия которой

Босфор слился с царственной ширью Пропонтиды. Правее тонкой лентой пролегла золотистая синева Мраморного моря с туманной далью ярко освещенного горизонта. Как крылья колоссальной чайки, распластаны изогнутые паруса едва заметных каик[17]17
  Каик – турецкая лодка.


[Закрыть], тихо перебегающих от одного берега к другому»[18]18
  Корженевский Б. По востоку, стр. 39.


[Закрыть]. Еще правее ближе ко мне наводящий на грустные размышления «живописный Стамбул с своими мечетями. Все они как на ладони поднимаются среди куп зелени. Вот Айя София золотится в ярких лучах, усиливая впечатление желтой окраской своих контрфорсов; за ней встает мечеть Валиде, высятся гигантские минареты Сулейманиэ»[19]19
  Там же, стр. 50.


[Закрыть]. – «А вот древний Халкидон! – любезно сказал мне подошедший инок, указывая рукой правее Скутари на заселенный выступ азиатского берега, – он называется теперь «Кадикюю»[20]20
  У проф. А. Лебедева: Кадыкжей, почему-то.


[Закрыть]. «Так вот где, – подумал я, – (в 451 году), происходил знаменитый Халкидонский собор и был храм св. Евфимии, в котором заседали свв. отцы!» И мне живо стали припоминаться некоторые заседания этого собора, поведение еретика Диоскора и сочувствовавших ему лиц, прибытие императора Маркиана и его супруги св. Пульхерии; речь императора и проч., и проч. После чая, радушно предложенного нам в небольшой, уютной и прилично обставленной столовой, на любезный вопрос о. гостинника: не желает ли кто посетить святые места Константинополя и обозреть его достопримечательности, все без исключения паломники не задумываясь ответили полным согласием. Немедленно дали нам проводника-инока, в предшествии которого и направились мы к Стамбулу, предположив нанять там извозчиков. Коротким узким переулком скоро вышли мы на оживленную Галатскую улицу и тотчас же подхвачены были ее шумным течением. Все здесь поражало новизной и необычностью. Улица была узкая, – не более 3½ саженей в ширину, с поразительно узкими тротуарами, а между тем по ней проходили вагоны конно-железной дороги, проезжали кареты, экипажи, фургоны, торопливо шли вьючные животные и непрерывной во всю ширину улицы толпой тянулись, встречаясь и перегоняя друг друга, люди всевозможных наций и костюмов. Все это, искусно лавируя, спешило, шумело, кричало, как у себя дома, и нужна была крайняя осторожность и внимательность, чтобы не раздавить чего по пути и избежать неприятных толчков, а пожалуй и ударов хлыста. Вот слышится «рожок кучера конки и перед дышлом (вагона) в двух шагах, весело улыбаясь, потный и запыленный, бежит проводник-турок, разгоняя криком толпу и помахивая (чем-то вроде скалки). Иначе нельзя было бы двинуться вагону, не рискуя ежеминутно задавить кого-либо из прохожих или собак. Вот, торопливо топоча ногами, перегоняет вас небольшой «караван осликов, сплошь заваленных и завешанных всевозможными тяжестями, начиная от корзин с овощами и кончая накрест положенными длинными рельсами. Погонщик бредет сзади, предоставляя (самим) животным выбирать себе путь и направление». Вот прямо на вас, колыхаясь, движется целая гора каких-то ящиков или же двух-аршинная корзина, доверху набитая хлебами, и с ужасом сторонясь, вы теперь только замечаете, что то и другое нагромоздилось на спине человека[21]21
  Корженевский Б. По востоку, стр. 18.


[Закрыть]. Удивляешься после всего этого, как на подобной столь оживленной улице среди такой сутолоки могут еще существовать пресловутые константинопольские собаки, эти преапатичные, неряшливые и неприглядные с обнаженной подчас спиной или шеей животные; а между тем их здесь очень много. Небольшими кучками (по 3 или 4 штуки) тут и там лежат или стоят они у тротуаров, а иногда и среди улицы, совсем не обращая внимания на торопливо проходящих и проезжающих. Только взмах хлыста извозчика или удар ноги неосторожного прохожего могут заставить их (и опять-таки лениво) подняться и уступить дорогу. На моих глазах колесо быстро двигавшегося экипажа переехало через ногу одной, лежавшей вблизи тротуара, которая только теперь, жалобно взвизгивая, поднялась и, влача ногу, отошла в сторону… Осторожно лавируя между прохожих и собак, шли мы по улице, наблюдая ее своеобразную жизнь и засматривая по временам в раскрытые лавки и магазины, откуда нередко доносился мелодический звон колокольчиков. И в чередовании видов торговли, как и в уличной жизни, здесь замечалась какая-то беспорядочность и хаотичность. Хорошие магазины, например, помещаются часто рядом с невзрачными овощными, мясными лавками; и, проходя, вы видите то изящные вещи ювелира и мужские манекены, разодетые по последней моде, то обдает вас запахом жареной баранины или пекарни, и вы видите, как готовит повар шашлык или как пекут хлеба в булочной. – Выменяв несколько турецких денег неподалеку от Галатского моста, что пересекает Золотой рог в нижней его части, и заплатив с человека по «паричке» (2 или 2 % коп. на наши деньги), мы направились по этому длинному мосту на противоположную сторону; здесь наняли за очень сходную цену несколько фаэтонов (нас было 12 человек) и по отвратительной мостовой малооживленными, узкими по обычаю улицами скоро выехали на площадь, примыкающую к Айя-Софии. Вместо того, чтобы направиться к воротам ее ограды, выходившим на площадь, наши возницы почему-то взяли левее и, обогнув западную часть ее, остановились на косогоре у входа с противоположной северной стороны. – Св. София, как известно, первоначально была построена Константином Великим; после бывшего в ней пожара император Феодосий Младший восстановил ее в сравнительно большем размере, а император Юстиниан, после нового пожара, выстроил в том колоссальном объеме, в котором сохраняется она и в настоящее время. Император Юстиниан, как известно, не задумывался ни над чем при ее сооружении. На ее постройку он израсходовал до 3 % миллионов рублей; привез из разных стран своей империи свыше 40 изящных дорогих колонн из порфира, зеленой яшмы, гранита и т. п.; а зодчие Анфимий и Исидор вложили в это дело все свое знание и умение. Благодаря этому всему, храм Св. Софии является величественным и изящным сооружением, с которым не могут быть сравниваемы ни знаменитые образцы зодчества древней Греции и Рима, ни величественные памятники сооружений готических и арабских. «Небывалая ни прежде, ни после гениальная смелость постройки (замечательная пропорция всех деталей), необыкновенная роскошь внутреннего убранства и легкость обширного купола (до 15 саженей в поперечнике) сделали это здание чудом технического искусства. Соединяя мысль о кресте с мыслью о небесах, доступных лишь чрез него, зодчие основали свой храм на четырех исполинских арках и четырьмя приникшими к ним полуцилиндрами обозначили снаружи крестообразное здание, отважно набросили сверху арок обширный купол наподобие глубокого неба»[22]22
  Путеводитель по Константинополю. Изд. Иеромонаха Антония. Одесса, 1884 г., стр. 70.


[Закрыть]. И храм Св. Софии оказался настолько величественным и чудным, что по освящении его, припоминая величие и славу знаменитого храма Соломонова, император Юстиниан не без основания воскликнул: «Я превзошел тебя, Соломон!» А кровожадный Христоненавистник Магомет II, победоносно войдя, тотчас же по взятии Константинополя, в этот храм по трупам убитых христиан, невольно поддался обаянию его величия, тут же приказал мулле совершить хвалебную молитву Аллаху за дарованную победу и обратил его затем в мусульманскую мечеть, увенчав полумесяцем и пристроив 4 минарета. – Однако, внешним своим видом в настоящее время Св. София не производит на зрителя особого впечатления и не поражает. Смотря с рейда Золотого Рога, проф. А. Лебедев, например, нашел ее столь лишенной «всякой художественности», что сравнил с «сидящей по-турецки, поджав ноги, дебелой старицей, укутанной множеством шалей и имеющей на своем челе повязку или чадру»[23]23
  См. его сочинение «Неделя в Константинополе», стр. 310.


[Закрыть]. Правда, в этом сравнении есть немало поэтической вольности; однако, верно то, что некоторые из последующих за Юстинианом византийских императоров, а больше всего «новый мусульманский мир, разросшийся на развалинах Константинополя, сдавили (обезобразили) этот грандиозный монумент христианства уродливыми пристройками, контрфорсами, кучей зданий, облегающих его (почти) отовсюду[24]24
  Корженевский Б. По востоку, стр. 37.


[Закрыть], и Айя София на первый взгляд действительно является «какой-то нелепой громадой зданий». Особенно непривлекательной выглядит она с северной стороны, где остановились наши экипажи. – Полные любопытства спустились мы к глубокой входной арке, где находились два мусульманина привратника. Внутрь храма почему-то войти было нельзя, и нам предложили осмотреть пока хоры. Хоры мечетей не признаются у мусульман за места священные, а потому и посетить их дозволили нам без пресловутых «бабуш» или туфлей. Широким, довольно отлогим сводчатым ходом стали подниматься мы, внимая под монотонный глухой шум своих шагов, рассказу проводника-инока о том, как один из византийских императоров позволял себе подниматься этим самым ходом верхом на коне, – и через несколько минут были уже там. – Некоторые из посетителей Св. Софии обыкновенно скорбят, если им почему-либо не удается побывать на хорах, в том, без сомнения, предположении, что там находится немало интересного для их христианской любознательности; а мы, наоборот, очень сожалели, что пришлось начать свой обзор с этих именно хор; – этим мы, во всяком случае, испортили себе первое впечатление. – Правда, хоры Св. Софии просторные (сажень 5–6 ширины, если не больше), высокие; пол мраморный; начинаясь у алтарного углубления (абсиды), они идут вокруг всего обширного храма; множество (60) колонн из дорогого цветного мрамора с капителями изящной работы, соединяясь между собой решетками, окаймляют их открытую (обращенную внутрь храма) сторону. Но как все это загрязнено и заброшено! Мраморный пол весь растрескался и трещины наполнены пылью, превратившейся в грязь; пыль на капителях колонн, пыль на перилах решетки, на последних по местам наблюдается и немало птичьего помета. И как бы в ответ на недоумение относительно последнего в воздухе послышались взмахи крыльев, и два голубя пролетели на противоположную сторону. При взгляде на все это невольно припоминаются слова Спасителя о мерзости запустения на святом месте, вполне применимы к данному храму. С хор отчасти виден знаменитый купол и нижнее помещение храма, но то и другое не в состоянии было рассеять навеянных скорбных дум. В куполе наблюдается неряшливая пестрота и от обвалившейся по местам и кое-как подновленной известью штукатурки, и от не заделанных выбоин и трещин, и от не задрапированных с оборотной стороны грубо сколоченных рам с изречениями Корана, а внизу повисшие почти над самым полом многочисленные (как бы сплошные) неискусной работы железные круги-светильники на железных же прутьях свидетельствуют о совершенном безвкусии турок – владельцев этого храма. И грустно, невыразимо грустно становится на душе и невольно спрашиваешь себя: зачем такое сокровище отняли у христиан турки? и если отняли, то почему не заботятся они о его благолепии и красоте? Проводник-инок между тем зовет нас идти к алтарной абсиде, чтобы показать там просвечивающий сквозь известь мозаичный лик Спасителя, – и по пути останавливает у небольшого карниза, рельефно выступающего на совершенно гладкой стене. По преданию, здесь была дверь. Когда турки, овладев Константинополем, ворвались в Софийский храм, священник, совершавший литургию, взяв священные сосуды, скрылся в эту дверь, которую после того открыть уже никто не мог. Однако, добавляет предание, когда православные опять овладеют Константинополем, священник выйдет из двери и докончит литургию. – Осмотрев затем лик Спасителя, темным контуром проглядывающий с горнего места, мы обошли кругом все хоры, видели уцелевшие по местам высеченные на мраморе кресты и в глубоком раздумье спустились вниз. Теперь нас заставили надеть просторные «бабуши», открыли вход и, осторожно двигая ногами по золотистым циновкам, чтобы не сронить «бабуш», вошли мы внутрь храма. Боже! Какое величественное сооружение! Какая противоположность между внешним и внутренним видом! Между тем, что мы видели с хор, и тем, что видим теперь! Сколько простора! Какое обилие света! Какая чудная красота! Какое изящество резьба на капителях величественных колонн из драгоценного мрамора! Ни одно описание этой внутренности, как бы оно ни было тщательно сделано, никакая фотография или литография не могут вполне передать всей прелести ее величия и красоты, ни тем более возбудить того чистого наслаждения и впечатления, какое дается этим зрелищем. Над обширным пространством сажен 20 или 25 ширины, а в длину и того больше, опираясь на подкуполы, тяготеет, царит грандиозный купол, прорезанный множеством окон, и на всем этом пространстве ни одной арки, ни одного столба! Купол как бы висит в воздухе и до самой глубины виден отовсюду. Он – нечто «неподражаемое». По мнению большинства археологов, купол этот есть не что иное, как храм центрической (круглой формы, утвержденный на верхней части другого базиликообразного храма, составляющего корпус софийской церкви. Утвердить храм на другом храме – задача, разрешение которой требовало гениальности; и это тем более, что весь купол Св. Софии сделан из камня и, как сказано, прорезан множеством окон[25]25
  См. цит. соч. проф. А. Лебедева, стр. 316.


[Закрыть]. – Алтарное отделение храма, приподнятое на несколько ступеней, совершенно открыто (нет даже самой ничтожной преграды). В углублении его, посередине у самой стены стоит кафедра с ал-Кораном; по обе стороны ее – две свечи колоссальных размеров (я сначала принял их за колонны) и настолько высоких, что зажигают их с помощью винтообразных лестниц, приделанных тут же к стене. Направо у самой стены в начале алтарного углубления на значительной высоте помещается небольшая кафедра для муллы с изящным шатрообразным навесом и с узкой, почти отвесной лестницей вниз. Налево напротив (около алтарного же углубления) – возвышенное место для султана; оно имеет восьмиугольную форму, закрыто вызолоченной решёткой, поддерживаемой 8 колоннами из тёмно-зелёного мрамора, и увенчано лучезарным золотым солнцем… Смотря, однако, на этот простор и обилие света, на это изящество и богатство украшений, невольно как то забываешь и про кафедру с ал-Кораном, и про неряшество турок и переносишься мыслью к тем временам, когда храм этот был христианским храмом, когда о благолепии его всячески заботились византийские императоры, когда открытое теперь алтарное место отделялось невысоким из частого серебра с позолотой иконостасом с иконами Спасителя, Божией Матери и свв. апостолов, а за ним, возвышаясь над драгоценным престолом, ярко блестел, золотился превосходной чеканной работы пирамидальный покров, устроенный на четырех сребро-вызолоченных колоннах, – и становится понятным тогда, почему предки наши – добросердечные киевляне – послы Владимира, присутствуя здесь за торжественным патриаршим служением, созерцая богатство и величие храма и внимая задушевному благолепному христианскому богослужению, недоумевали: на небе они, или на земле, и всей душой бесповоротно затем прилепились к любвеобильному учению Христову. Проводник однако зовет вперед. Посреди храма он приподнимает циновку, чтобы показать нам колодезь, над которым был некогда мраморный обруч, принесенный сюда при Юстиниане, с того самого колодца, у которого спаситель беседовал с женой Самарянкой; но мрамор так плотно прилег к отверстию, что всякая попытка открыть его оказалась бесполезной.