Текст книги "Сын бога войны"

Глава 3. Новая женщина вождя

Пленников увели не всех. Прежде чем погнать их по степи, сколоты проверили и осмотрели пленников. Убили двоих раненых и беззубого странника, прибившегося к обозу на свою беду. Потом отделили мужчин от женщин и поставили попарно, скрепляя палками с кожаными ошейниками. Теперь, чтобы удрать, двоим пришлось бы сговориться и сбежать очень слаженно, иначе один помешал бы другому и они оба упали бы.

Впрочем, о побеге нечего было и мечтать. Всадники очень скоро догнали бы безрассудных смельчаков. Это лишний раз было продемонстрировано невольникам, когда один отчаянный склавин решил испытать судьбу. Улучив момент, он выскочил из толпы, запрыгнул на лошадь и поскакал прочь. Никто и глазом не успел моргнуть, как трое сколотов были уже в седлах. Они помчались за беглецом, пуская стрелы на ходу. Об их замечательном искусстве лучников свидетельствовал тот факт, что животное не пострадало, зато вся спина склавина выглядела так, словно ее утыкали иглами.

Забрав стрелы, сколоты вернулись, и отбор пленников продолжился. Янина внутренне сжалась. Очередь неумолимо приближалась к ней. Все это время она старалась не поднимать глаз и держала голову опущенной. Пока что на нее бросали случайные, не слишком заинтересованные взгляды, но можно было не сомневаться в том, что все изменится, как только сколоты заметят красоту и молодость пленницы.

Щеки Янины горели. Она нервно трогала запекшийся разрез, сделанный накануне черепком, и корила себя за недостаточную решимость. Если бы не страх боли, сейчас бы все ее лицо было покрыто кровью, и она не вызвала бы вожделения у мужчин. Однако жалеть было поздно. Черед дошел до Янины.

Властная рука взяла ее за плечо и вытолкнула на открытое пространство. Другая рука сорвала накидку, схватила за косу и заставила поднять голову.

Первым, кого увидела Янина, был тот самый юноша, который пытался заговорить с ней на рассвете. Он смотрел на нее во все глаза, и они, эти глаза, были полны сочувствия и боли.

Обнаружив, что за девушка стоит перед ними, сколоты оживленно загомонили. Даже не зная их языка, можно было легко понять, о чем они говорят. Воины спорили, кто будет обладать Яниной. Она попыталась бежать, надеясь, что стрелы положат конец этому кошмару, но ее даже не выпустили из круга.

– Помогите! – крикнула Янина.

К кому она обращалась? К соплеменникам? Но все они молча смотрели на нее, не проявляя желания вступиться. Да и что они могли сделать? Все новые и новые сколоты включались в спор, повышая голос. Они были вооружены, за ними была сила. Деморализованные, растерянные, понурые склавины представляли собой покорную толпу, готовую идти туда, куда погонят. О сопротивлении и взаимовыручке никто даже не помышлял.

Несколько сколотов взялись бросать кости, решая, кому быть первым. Те двое, что держали Янину, жадно тискали ее и задирали на ней рубаху.

– Помогите! – снова крикнула она.

И посмотрела в глаза Октамису.

Он растолкал воинов, приблизился к ней и громко произнес:

– Она моя!

– Это почему? – возмутились соплеменники. – По какому праву? Чем ты лучше?

– Пусть тот, кто не согласен, возьмет меч, – отчеканил Октамис. – И тогда вы увидите, чем я лучше.

Сказать, что Янина воспрянула духом, значило бы сильно преувеличить ту искорку надежды, которая зародилась в ее груди. Юноша, вступившийся за нее, был один против десятка воинов, которые не собирались уступать ему. И все же он не дрогнул, не отступил, не смягчил тон. Наоборот, его поведение стало еще более решительным и вызывающим.

Не понимавшая ни слова Янина видела, как он толкнул в грудь крепкого воина, преградившего ему путь. Те двое, что держали ее, заворчали подобно злобным псам, однако прекратили щупать и мять ее, что уже само по себе было облегчением.

– Ну? – повысил голос Октамис. – Кто желает помериться со мной силами?

– Я! – вызвался Орик, входя в круг.

Он славился в племени своим умением бежать без устали так долго, что кони уступали ему в выносливости. Кроме того, Орику было мало равных в искусстве владения мечом. Он тренировался чуть ли не ежедневно, разрубая глиняные комья, деревянные шесты и ветки, которые подбрасывали для него мальчишки. Орик с одинаковым мастерством орудовал мечом верхом и пешим, он был опасен и опытен, однако Октамиса предстоящий поединок совершенно не пугал. Он был уверен в победе. На его стороне был сам бог войны! Кто же из смертных мог одолеть его?

– Победитель получает девушку, – предупредил Октамис, обращаясь не только к Орику, но и ко всем, кто находился в пределах слышимости.

В запале он не учел, что переступает законы племени, запрещающие воинам сражаться друг с другом без особого разрешения или повеления вождя.

– Что здесь происходит? – грозно выкрикнул Амизак, стремительно вошедший в круг. – Кто посмел обнажить меч против своего рода?

Орик указал на Октамиса:

– Он требует отдать ему рабыню, вождь. Я не собирался биться с ним насмерть. Хотел только немного проучить безусого мальчишку.

Сколоты загудели, утвердительно кивая. Все они были настроены против Октамиса. Словно почувствовали в нем чужака и инстинктивно сплотились против него.

– Октамис, – процедил Амизак, – кто ты такой, чтобы заявлять права на то, что принадлежит здесь мне, и только мне одному? Один раз ты уже вывел меня из себя. Это уже второй. Не соверши ошибку в третий раз, ибо он станет последним для тебя.

Вождь хотел добавить еще что-то, но умолк, разглядывая девушку, из-за которой произошел спор, едва не завершившийся кровопролитием. По правде говоря, она того стоила. Совсем еще юная, но вполне зрелая, такая, как любил Амизак.

– Покажи себя, – потребовал он и, чтобы она поняла, сделал соответствующий жест.

Вместо того чтобы подчиниться и задрать подол, девушка потупилась и вцепилась в края своей рубахи так, что стало ясно: оголить ее можно только силой.

Ее стыдливость и упрямство неожиданно понравились Амизаку. Ему захотелось обладать этой склавинкой – захотелось сильно, как это бывало в молодости, когда глаза застилал туман, а в горле пересыхало.

– Как ее зовут? – спросил он, обводя взглядом стоящих перед ним людей.

Она поняла смысл вопроса и пролепетала:

– Янина.

– Янина, – повторил Амизак. – Пойдем со мной, Янина. У меня ты будешь в безопасности.

Он поманил ее пальцем. Октамис качнулся вперед, готовый пойти наперекор вождю. Янина поспешно вышла из толпы. Она сама не знала, почему поступила так. То ли для того, чтобы выручить юношу, вызвавшего немилость вождя, то ли из страха быть брошенной на растерзание толпе мужчин. В любом случае она пошла за Амизаком, и судьба ее была решена. На полпути к его кибитке, установленной на краю стойбища, она оглянулась. Взгляд Октамиса, провожающий ее, был полон отчаяния и гнева.

Впоследствии эти чувства притупились, но по– прежнему читались в его глазах, когда он встречался с Яниной. Случалось это не слишком часто. Вождь оставил ее при себе, и отныне она повсюду сопровождала его в большой кибитке с пятью другими женами. Она стала наложницей Амизака. Он не женился на ней, но забирал к себе на ночь чаще, чем остальных, и это вызывало ревность и недовольство товарок. Они постоянно подстраивали ей всякие мелкие пакости, а однажды даже попытались отравить и почти добились своего, потому что двое суток Янина провела на грани между жизнью и смертью. Когда же ее вы`ходили жрецы, она обнаружила, что в кибитке стало одной спутницей меньше, а оставшиеся всячески выражают свою симпатию.

Так проходили дни и луны. Народ Амизака шел все дальше и дальше, нигде не задерживаясь подолгу. Все необходимое было с собой, начиная с припасов и заканчивая передвижной кузней. Быт сколотов довольно сильно отличался от уклада, принятого в родном племени Янины, но она привыкала и училась. Постепенно запоминались слова, с помощью которых она общалась с женами Амизака и им самим. Он бывал груб с девушкой, но не бил ее, не унижал, и этого было достаточно, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Когда же рядом крутился Октамис и пытался заводить с нею разговоры, она старалась как можно быстрее уйти или уединиться в кибитке. Ей нравился этот юноша, однако она догадывалась, что даже самые невинные их беседы могут навредить не только ему, но и ей.

Так и произошло однажды, когда Янина зазевалась и не заметила приближения Амизака. Октамис расспрашивал ее о прежней жизни, о родителях, о недолгом замужестве. Расчувствовавшись, она стала рассказывать о гибели мужа, как вдруг от неожиданного подзатыльника у нее искры полетели из глаз, сбив с мысли. Растерянно моргая, она увидела сквозь слезы расплывчатый силуэт Амизака и услышала, как он распекает ее, размахивая перед ее носом кулаком. Октамиса он толкнул в грудь и погнал прочь.

После этого случая Янина провела несколько дней в страхе – она боялась, что будет выдворена из богатой кибитки и перейдет в разряд обычной рабыни, которую может обидеть каждый. Проявляя недовольство, Амизак не звал ее по ночам и отобрал у нее все те украшения, которыми одарил ранее.

Заметив такую перемену в отношении к Янине, жены вождя опять взялись за старое, изводя ее придирками и злобными шутками. Они подбрасывали ей в постель жаб и мышей, плевали в ее кувшин с водой, крали и портили ее вещи. Жизнь девушки сделалась невыносимой.

В тот вечер, когда за ней пришли и повели в кибитку Амизака, она приготовилась к худшему. Однако ограничилось тем, что он сделал ей выговор. Половины слов Янина не поняла, но главное все же усвоила. Она пообещала, что впредь будет вести себя сдержаннее и осмотрительнее. Амизак велел ей раздеться и лечь на шкуры. Янина очень старалась, и вождь остался доволен. Утром он сам сопроводил ее в кибитку, дав понять, что опала закончилась.

Жены вновь присмирели, но она им не доверяла. Никому нельзя верить в этой жизни, ни на кого нельзя полагаться – только на себя саму. По ночам, прислушиваясь к сопению сколотских женщин, Янина строила планы о том, как сбежит однажды и вернется к отцу. Лишь бы только не забрюхатеть от Амизака. Для этой цели девушка собрала нужные травы. Дело шло к осени, нужно было запасаться на долгую зиму.

Взвесив свои возможности и силы, Янина решила отложить побег на весну. Холода не пережить в одиночку, следы на раскисшей земле или на снегу не скроешь. Нет, лучше потерпеть, зато потом действовать наверняка.

Между тем племя продолжало двигаться вперед, совершая все более долгие и утомительные переходы. Было не сложно догадаться, что сколоты готовятся к зимовке. Дожди, а потом снегопады должны были сделать дальнейшие странствия невозможными. Подобно всем кочевникам, сколоты искали место, защищенное от ветров и находящееся вблизи от водоема и леса, чтобы было где брать воду, рыбачить, охотиться и запасаться дровами для обогрева.

Пока что Амизак присматривался, но не находил ничего, что его удовлетворило бы. Осенние дожди еще не зарядили, однако по ночам делалось все холоднее, темнело раньше, рассветало позже, воздух стал чист и прозрачен, позволяя рассматривать дали до самого горизонта.

В один из таких погожих дней племя догнал всадник с вестью для Амизака, от которой тот повеселел, оживился, велел устраивать стойбище и готовиться к большому пиру. Половину скота и птицы зарезали, поставили на огонь огромные котлы, натянули шатры, расстелили скатерти. Намечался праздник. Из разговоров женщин Янина поняла, что ближе к ночи подтянется дружественное племя, возглавляемое старшим братом Амизака. Объединившись, вожди намеревались не просто зимовать под открытым небом, а подыскать небольшое селение и, прогнав хозяев, обосноваться там. Жены Амизака были в восторге. Такое событие очень сильно скрашивало привычные будни.

Племя оказалось не очень большим – вдвое меньше того, в котором пребывала Янина. Мужчины откровенно пялились на незнакомых женщин, а те, в свою очередь, украдкой рассматривали мужчин. Мадагай, брат Амизака, был почти карликового роста, но отличался чудовищной силой, которую демонстрировал при каждом удобном случае. Когда однажды один из воинов, замешкавшись, оказался у него на пути, он легко оторвал его от земли, поднял над головой и швырнул на кучу дров с такой силой, что бедняга так и остался лежать там, не приходя в чувство. Очнулся он не раньше, чем началось общее застолье, и вызвал громогласный хохот собравшихся.

Женщины сидели отдельно, хихикая и сверкая глазами. Янине было все равно. Если она и смотрела на кого-то, то лишь на Октамиса. За минувшие месяцы он сильно возмужал, хотя по-прежнему предпочитал брить лицо, вместо того чтобы отращивать бороду. Волосы на голове он тоже обрезал довольно коротко, выделяясь этим среди косматых соплеменников. Его серо-голубые глаза то и дело отыскивали среди женщин Янину.

Пока другие веселились, пили, ели, похвалялись и обменивались новостями, Октамис и Янина вели безмолвный разговор взглядами. Сначала она была скованной и спешила отвести глаза, но постепенно увлеклась этой игрой и почувствовала сильное волнение. Октамис привлекал ее, Янина уже поняла это и перестала бороться с чувствами, охватившими ее.

Ей пришло в голову, что если бы он предложил, то она, пожалуй, согласилась бы бежать вместе с ним из племени. В последнее время Амизак повадился брать Янину в постель вместе с одной или двумя другими женами, и это было отвратительно. То, что происходило по ночам в кибитке вождя, ее терзало и мучило по утрам. Она не хотела принадлежать этому грубому, сладострастному человеку, и знаки, подаваемые Октамисом, зарождали в ней робкую надежду, что в скором времени все может измениться.

Почему нет? В этом мире не существует ничего, что нельзя изменить. Вопрос лишь в том, какими именно окажутся перемены – к добру или к несчастью? Но ответ, увы, знают только боги, а людям остается лишь слепо подчиняться их воле.

Глава 4. Смекалка и коварство

Пиршество продолжалось три дня. Никогда еще Янина не видела людей, дошедших до такого скотского состояния. Обожравшиеся и перепившиеся, они утратили всякий стыд и ленились уползать в бурьяны, чтобы справлять там нужду. Многие блевали. В дополнение к хмельным напиткам пошли какие-то колдовские травы, которые курились у костров, пропитывая своим приторным запахом все вокруг. Надышавшись ядовитым дымом, сколоты сначала кашляли, смеялись, а потом затевали дикие пляски и, обрядившись в звериные шкуры, вытворяли такое, что Янина зажмуривалась и для верности еще и зажимала глаза ладонями.

Как ни упрашивала она Амизака освободить ее от необходимости восседать с ним за пиршественным столом ночи и дни напролет, он был непреклонен, поэтому ей приходилось созерцать все бесчинства, творившиеся вокруг. Но, как вскоре выяснилось, не это было самым страшным. По-настоящему ужаснулась девушка, когда Амизак, глядя на нее осоловевшими глазами, заявил, что сегодня она ночует в кибитке его брата.

– Но как это возможно? – воскликнула Янина. – Я замужняя женщина!

– По нашим законам, – произнес Амизак медленно, – жены родных братьев являются общими… Когда они соглашаются с этим, – добавил он, совладав с непослушным языком, – или когда один из них умирает. Не волнуйся так, – самодовольно захохотал он, – я не навсегда тебя отдаю. Только на одну ночь. Нам с Мадагаем пришло в голову попробовать женщин друг друга. Вы ведь такие разные, ха-ха! И мне хочется узнать, чей вкус лучше.

Перед тем как выйти из своей кибитки, Янина спросила у одной из жен Амизака, случалось ли им прежде заниматься этим.

– Конечно, – последовал невозмутимый ответ. – Правда, не с Мадагаем. Но у нашего супруга есть и другие братья. И, случается, он принимает у себя гостей.

– Гостей? Он и гостям вас отдает?

– Таково правило гостеприимства, – пояснила другая жена. – И, честно говоря, оно нам нравится.

– А потом? Как после этого Амизак относится к вам?

– Плохо, – признались женщины, качая головами. – Но длится это недолго. Муж отходчив. Поколотит, а потом сам же и пожалеет. Ты радуйся, когда Амизак бьет. Это значит, что подарками одарит.

Радоваться у Янины не получалось. Она легко выучила язык сколотов, но никак не могла привыкнуть к их обычаям. И необходимость отдаться незнакомому мужчине была для нее столь тягостной, что женщинам пришлось раздевать ее силой. Потом они держали Янину за руки, чтобы не вырвалась, пока Мадагай с нею спаривался. К счастью, он оказался слишком пьян, чтобы предаваться забавам долго.

Той ночью, уставившись в темноту и сжавшись в комок, как в детстве, Янина приняла решение, что уйдет из стойбища. Пусть голой и босой, без еды и надежды выжить, но уйдет. Перед рассветом, когда мрак сгустился, она выскользнула из кибитки, пробралась среди тел пьяных сколотов и приготовилась бежать куда глаза глядят, как вдруг была остановлена всадником.

– Стой! – велел он, и она узнала голос Октамиса.

В отличие от большинства сколотов, он пил умеренно и оказался одним из немногих, кто был в состоянии охранять покой соплеменников, спящих мертвецким сном.

Янина попыталась спастись бегством и затеряться в темноте, но Октамис легко нагнал ее и остановил коня, преграждая путь.

– Куда ты собралась? – спросил он, строго и вместе с тем участливо.

В ответ она расплакалась. Он спрыгнул на землю, взял ее обеими руками за плечи и принялся успокаивать.

– Я не могу здесь больше оставаться! – выкрикнула Янина. – Я его ненавижу! Я всех ненавижу!

Для начала Октамис приложил палец к губам, призывая ее к сдержанности. Потом несколько обиженно осведомился:

– И меня? Меня тоже ненавидишь?

Янина быстро посмотрела на него и потупилась. Это получилось красноречивее любого ответа. Октамис отпустил ее плечи и взял за руку.

– Янина… – тихо произнес он.

– Нас увидят, – пролепетала она. – Будет плохо.

– Не увидят. Все спят. Но осторожность не помешает. Возвращайся к себе. Ни о чем не беспокойся. Я сделаю так, что Амизак тебя больше не обидит.

– Но как? – вырвалось у нее.

– Это мое дело, – твердо произнес Октамис. – Жди. Немного осталось.

– А потом? – спросила Янина.

Спросила почти беззвучно, одними губами, которые отчего-то онемели.

– Со мной будешь. Хочешь? Ты и я. Детей родим. Заживем душа в душу, – он впился взглядом в ее лицо и настойчиво повторил вопрос: – Хочешь?

У нее язык не повернулся, чтобы произнести короткое «да». Она ограничилась тем, что быстро кивнула. Этого было достаточно. Он тоже кивнул и показал глазами на стойбище, которое она собиралась покинуть. Не споря, Янина повернулась и пошла обратно. Сердце у нее впервые за долгое время пело. Ей было хорошо. Жил рядом человек, которому она была дорога. Уже одна мысль об этом согревала ей душу. Янина забралась под полог, счастливо улыбнулась и уснула. Снилось ей что-то очень хорошее.

В тот же день распухший, потемневший лицом Амизак вышел к племени и под страхом смерти запретил употреблять хмельные напитки и прочее зелье. Был отдан приказ готовиться к большому переходу. Стойбище охватила суматоха. Янина следила за сборами в предвкушении больших перемен в своей жизни. Она верила, что Октамис сдержит слово: было в нем нечто, внушающее доверие. Оставалось потерпеть немного. Янина была готова терпеть и ждать.

Оба племени, собравшись в одно, снова двинулись в путь. Дозорные скакали во все концы и возвращались с донесениями, выслушав которые, Амизак и Мадагай подолгу совещались, окружив себя советниками и военачальниками. Октамиса на эти советы не звали, и он испытывал уколы уязвленного самолюбия. Но он ничем не выдавал своих чувств и даже не огрызался, когда соплеменники поддевали его, напоминая, как переменилось к нему отношение вождя.

Октамис дожидался своего часа. Он даже был рад тому обстоятельству, что Амизак забыл о его существовании. Не было больше нужды притворяться простаком и глупо таращить глаза. Вождь считает его недостойным своего внимания? Пусть остается при своем мнении. Тем легче будет осуществить задуманное.

Пока что Октамис не придумал, как именно убьет вождя. Больше всего шансов у него было во время охоты и сражения. Подобраться к Амизаку вплотную вряд ли удастся из-за стражи. Всадить вождю нож в сердце при всех было равносильно самоубийству. Нет, умирать Октамис не собирался. Слишком великие свершения ожидали его, чтобы закончить так бездарно. Не пристало любимцу Ареса совершать опрометчивые поступки. Искусство войны состоит не только в умении сражаться, но и в способности подготовиться к битве, выбрать удобный момент и правильно распределить силы.

Амизак и его брат тоже помнили эту истину. Когда наконец разведчики принесли весть о том, что подходящее селение найдено, они отвели людей подальше и начали готовиться к решающей битве. Лазутчики незаметно подкрадывались к поселению, запоминая все изгибы реки, расположение холмов, состояние ограды и пытаясь сосчитать количество воинов. По возвращении они уединялись с вождями, чертили что-то на земле, раскладывали камешки и щепки и отвечали на вопросы. Наконец Амизак и Мадагай решили, что пора начинать.

Сколоты снялись с места и приблизились к стойбищу на расстояние видимости. Мадагай с двумя телохранителями поехал на переговоры. Он рассказал правителю склавинов о своих миролюбивых намерениях и попросил разрешения остаться в здешних краях. Пастбищ и лесов на всех хватит, рассуждал он, а рыбы в реке – тем более. Почему бы народам не зажить вместе, как добрым соседям? От такой близости обеим сторонам только польза будет, разве нет?

Склавины наотрез отказались пускать пришельцев и заключать с ними союз. Пригрозили силой. Мадагай повздыхал, вернулся к общине и повел ее мимо селения, все дальше и дальше в степь.

Разумеется, местный вождь заподозрил какой-то подвох и послал войско сопровождать чужаков, чтобы не позволить им своевольно занять земли. На этом и строился расчет. Амизак, притаившийся с тремя сотнями конных воинов в ближней низине, обрушился на селение, оставшееся без защитников. Одураченные склавины поворотили коней и поспешили обратно, но тут их настигла конница Мадагая и ударила им в спину.

Резня получилась на славу. Октамис, принимавший участие в штурме селения, поначалу пытался держаться позади Амизака, надеясь осуществить задуманное, однако очень скоро убедился, что ничего у него не получится: зевать и отвлекаться было некогда. Ворвавшись в селение, сколоты оказались в окружении нескольких сотен жителей. Хотя они и не были вооружены, как ратники, в их руках появились рогатины, топоры и колья, которыми они разили нападающих, решив продержаться до возвращения главного воинства. Кроме того, склавинский вождь засел в своем доме с несколькими десятками лучников, и стрелы их не давали возможности приблизиться, чтобы выбить ворота.

Атака захлебнулась. Потеряв многих убитыми, сколоты засели в укрытиях и лишь делали вид, что стремятся в бой, заслоняясь щитами и бестолково перебегая с места на место. Напрасно Амизак надрывал глотку и грозил страшными карами трусам. Наказание было где-то далеко, а смерть – вот она, совсем рядом. Выскакиваешь на открытое место, получаешь стрелу в сердце – и тебя больше нет.

Октамис прикинул, что можно сделать в такой ситуации, соорудил факел, прихватил охапку соломы и полез к тыльной стороне дома, где и стрел летало меньше, и окон было раз-два и обчелся. Там же высилась поленница, вплотную примыкающая к бревенчатому срубу. Поняв его замысел, Амизак послал с ним двух воинов, чтобы те прикрывали юношу щитами. Однако Октамис рассудил, что времени у него нет. Пока они будут пересекать двор, подобно медлительной черепахе в панцире, защитники успеют выставить воинов внизу и перебить всех.

Отказавшись от помощи, он побежал к дровам сам. Тем, кто наблюдал за ним, казалось чудом, что ни одна стрела даже не оцарапала юношу, но он-то знал, что его оберегал сам бог войны. Пока жарко пылала солома и пламенные языки облизывали поленья, Октамис жался к стене, чтобы сверху его не достали из луков. Когда же его попытались ошпарить кипятком, он вовремя отпрянул.

При этом Октамис не забывал яростно рубить щепы и сдирать кору, чтобы подкармливать огонь. Ветер помогал ему. Защитники дома спохватились, да поздно. Сколоты не выпускали их из терема, встречая стрелами каждого, кто отваживался сунуться наружу. Одних перебили во дворе, другие сгорели в пожаре или задохнулись в дыму.

Тем временем сколоты гоняли склавинов по селению и подавляли последние островки сопротивления. Не теряли времени и люди Мадагая. Они рассеяли противников по степи и гонялись за ними, настигая и убивая, словно волки, напавшие на стадо. Спастись от преследования удалось немногим, и, удирая во весь опор, они нахлестывали своих коней так, как будто их преследовали все злые духи земли.

Закопченный, пропахший дымом Октамис приблизился к Амизаку, чтобы поздравить его с победой. В этот миг он был так горд и доволен собой, что забыл все свои черные мысли и обиды. Но вождь напомнил ему об истинном положении вещей. Он встретил Октамиса таким взглядом, как будто видел его впервые.

– Чего тебе? – спросил Амизак холодно. – Зачем явился?

Растерявшись, Октамис повел себя, как мальчишка, застигнутый врасплох, о чем потом жалел до судорог.

– Я? – пробормотал он. – Я…

Он ткнул пальцем в пылающий дом.

– И что? – спросил Амизак. – Ты награду хочешь? Бери все, что приглянется. – Вождь повел рукой, показывая на захваченное селение. – Я победил. Добычи хватит на всех.

Униженный и поникший, Октамис повернулся, чтобы уйти, но был сбит с ног подскакавшим на взмыленном коне Мадагаем.

– Победа! – торжествующе выкрикнул Мадагай. – Мы разбили их! Те, что уцелели, уже не вернутся. Они удрали, даже не озираясь.

Октамис поднялся и, прихрамывая, приблизился к обидчику.

– Странно, что ты это заметил, – произнес он громко и отчетливо. – Потому что ты или слеп, или глаза твои расположены на седалище. Ты не видишь, куда скачешь?

– Это еще что за ничтожество? – презрительно спросил Мадагай, хотя, разумеется, узнал юношу, стоящего перед ним.

– Я не так уж мал, – возразил Октамис. – Во всяком случае побольше тебя буду.

Он не владел собой. Оскорбления, нанесенные ему, были слишком болезненными, чтобы стерпеть их. Но и Мадагай почувствовал себя оскорбленным, тем более что колкости сыпались на него в присутствии многочисленных зрителей, которые собрались возле горящего дома, чтобы полюбоваться пожаром и заодно покрутиться на виду у двух вождей – авось что-нибудь перепадет.

Вытащив плеть из сапога, Мадагай хлестнул Октамиса по лицу. Получилось неожиданно, точно и сильно. Октамис, дернувшись, собрался было ощупать набухавший рубец, но остановился и посмотрел на Амизака:

– Вождь, по закону чужак, поднявший руку на твоего человека, должен лишиться либо руки, либо головы – на выбор.

– Мадагай не чужак, он мой брат, – быстро произнес Амизак.

– Он не принадлежит к нашему племени, – настаивал Октамис. – Если ты не признаешь этого, то я вправе вызвать его на поединок. – Он показал пальцем на того, кого имел в виду. – И убить.

– Нет, – возразил вождь. – Я не отменял запрет на смертоубийство между своими.

– Тогда мы будем бороться. И тот, кто проиграет, должен будет признать свою неправоту. Это справедливо, вождь?

– Справедливо, – неохотно согласился Амизак.

– Слышал? – спросил Октамис у Мадагая. – Завтра я поставлю тебя на колени и заставлю принести извинения.

– Что он себе позволяет? – нахмурился Мадагай. – Уйми его, брат, или я велю схватить его и надеть ему ярмо на шею.

Собравшиеся отозвались на это недовольным рокотом. У сколотов было не так уж много законов, но все они неукоснительно соблюдались. Октамис был прав. Хотя многие его недолюбливали, Мадагая здесь никто не считал своим, как и его людей. Они были временными союзниками, вот и все. Мысль о том, что с ними придется делиться добычей и пленниками, не нравилась соплеменникам Амизака, и все они были готовы поддержать Октамиса.

Амизак на то и был вождем, чтобы уловить настроение толпы и подладиться под общее мнение.

– Брат, – сказал он, – этот юноша в своем праве.

– Но я не стану бороться с простолюдином! – воскликнул Мадагай.

– Зато я буду, – угрожающе предупредил Октамис.

Амизак подъехал к брату вплотную и тихо проговорил:

– Прими вызов. Но бороться будете завтра. Договорились?

Он выразительно шевельнул бровью.

Мадагай внимательно посмотрел на него, потом перевел взгляд на Октамиса.

– Хорошо, – кивнул он. – Я принимаю вызов. Но только из уважения к своему брату. Поединок состоится завтра.

– Почему не сегодня? – недовольно осведомился Октамис.

– Потому что я так решил, – отрезал Мадагай. – У меня много дел. Я не чета тебе, грязный оборванец.

Октамис после поджога дома и в самом деле выглядел не лучшим образом. В собравшейся толпе засмеялись. Это был нервный и возбужденный смех. Все предвкушали завтрашнее зрелище. Бой закончился без значительных потерь. Настало время пользоваться плодами победы. Поняв, что больше ничего интересного сейчас не произойдет, воины, толкаясь и спеша опередить друг друга, бросились искать добычу.

Октамис остался один перед братьями-вождями.

– Ты можешь отказаться, – сказал ему Амизак, подбоченившись на своем вороном коне. – Извинись перед моим братом. Ты будешь прощен, и недоразумение останется в прошлом. Так будет лучше для тебя, поверь.

– Нет.

– Предлагаю еще раз. Подумай как следует.

– Я уже подумал, – твердо произнес Октамис. – И, как вы оба слышали, мой ответ был «нет». Таким он и остается.

– Будь по-твоему, – сказал Амизак с угрозой в голосе. – Не жалуйся потом, что тебя не предупреждали.

Братья повернули коней и поехали мимо дымящихся развалин. Октамис испытал запоздалое желание пойти на попятную, но решил, что этим уронит свою честь. Ночью, когда он спал, на него навалились неизвестные, набросили на него шкуру и стали бить чем придется. Физиономии их были замотаны тряпками, кулаки обтянуты боевыми рукавицами с металлическими накладками. Они колотили Октамиса по туловищу, не трогая лица, чтобы не оставлять следов. Но главное было проделано под конец избиения, когда ему заломили руки за спину и правую вывернули так, что отчетливо прозвучал щелчок разошедшихся суставов. Напоследок Октамиса огрели чем-то тяжелым по затылку, и он провалился в черный колодец беспамятства.

Ни один человек не пришел ему на помощь – в ту ночь пьяных потасовок хватало по всему селению, так что никто не обратил внимания на свалку, а сам Октамис счел ниже своего достоинства звать на помощь. Он едва поднялся с кошмы, на которой пролежал без сознания до самого утра. Рука распухла и посинела, в груди при каждом вдохе разливалась горячая боль. Он как мог привел себя в порядок и побрел искать Амизака, но наткнулся на Мадагая, который разминался возле колодца, очень бодрый, самоуверенный и полный сил.