Текст книги "Сын бога войны"

– Эй, оборванец! – крикнул он под смех своих приближенных. – Иди сюда, сразимся. Или вчера твоим языком управлял хмель? Уже придумал повод, чтобы отказаться?

Октамис и до этого был почти уверен, что ночных головорезов подослал Мадагай, а теперь окончательно убедился в этом. Вспомнились ему и многозначительные взгляды, которыми обменялись братья. Амизак тоже, несомненно, был причастен к грязной истории. Но как теперь отступить, когда все смотрят насмешливо и выжидательно? Октамис даже не попытался перенести поединок на потом, когда заживет вывихнутая рука. Он лишь протянул ее знакомому воину с просьбой вправить.

– Считай, я тебя уже пожалел и даже прослезился! – крикнул Мадагай. – Расскажи нам, что с тобой приключилось? Наверное, ты спал мирным сном, а какие-то негодяи на тебя напали? Давай, не стесняйся. Мы все готовы выслушать и погладить тебя по головке.

Издевательское предложение его было встречено громогласным хохотом. На площадке у колодца собралось уже сотни две зрителей, и остальные спешили со всех сторон, привлеченные шумом и видом толпы.

Октамис сказал, что будет бороться, и стиснул зубы. Дальнейшее он всегда вспоминал со стыдом, отвращением и ненавистью. Когда они сошлись, Мадагай первым делом схватил его за поврежденное запястье, отчего у Октамиса потемнело в глазах. Поединок был короток. Под свист и улюлюканье собравшихся Октамис был трижды брошен на твердую, утоптанную землю и всякий раз вставал все с бо`льшим трудом. Продемонстрировав свою удаль, Мадагай подсек ему ноги и уложил на спину, припечатав лопатками к земле.

– Победа! – объявил он, поднимаясь с воздетыми к небу руками. – Вы все были свидетелями. Теперь хвастливый слабак признает свою неправоту. Слушайте все! Вчера он так настаивал на соблюдении закона, что сегодня не сможет отвертеться. Давай, слабак! Начинай! Я тебя слушаю.

Первым побуждением Октамиса было промолчать. Но в этом случае ему грозило суровое наказание – вплоть до изгнания из племени или побития камнями у столба позора.

Внутренне корчась от унижения, он встал на колени и произнес требуемую фразу.

– Громче! – потребовал Мадагай.

– Громче! – подхватили в толпе.

Закон этого не предусматривал. Октамис поднялся и пошел прочь, не оглядываясь. Весь день он ловил на себе презрительные и насмешливые взгляды соплеменников, а вечером был призван к Амизаку.

Вождь восседал под открытым небом на троне, который всегда возил с собой. Охранники пересмеивались. Вокруг трона возвышались горы трофеев и подношений, которые разбирали жены Амизака. Была среди них и Янина. В ее глазах Октамис прочитал сочувствие и поддержку, и это придало ему сил.

– Что у тебя с рукой? – спросил Амизак, когда Октамис поклонился и застыл перед троном. – Повредил во время борьбы?

– Это было раньше, вождь. На меня…

– Молчи! Ты опозорил не только себя. Ты опозорил меня и мой народ. Вызвал на поединок такого уважаемого человека, как мой брат, а потом показал себя жалким, ничтожным щенком. Не желаю видеть тебя. Сегодня же садись на коня и поезжай в степь. Нас много, и еды нам понадобится много. Найди стадо туров или бизонов – этим заслужишь мое снисхождение. А теперь ступай.

Амизак сделал отстраняющий жест. Это походило на то, как если бы он прогонял приблудную собаку.

Не поклонившись на прощание, Октамис отправился прямиком к Ястребу, вскочил в седло и поскакал куда глаза глядят. Он едва сдерживал слезы и подставлял лицо холодному ветру, который быстро сушил их.

«Ничего, – говорил себе Октамис. – Мы еще посмотрим, кто из нас хитрее и умнее».

Глава 5. Случай на охоте

Одиночество пошло Октамису на пользу. Он овладел собой, трезво оценил положение дел и твердо решил больше никогда не поддаваться минутным порывам. Не поведи он себя как мальчишка, то не скакал бы теперь по полям один, с туго перевязанной рукой и скудным запасом воды.

С пропитанием трудностей не возникало. В степи хватало птицы и зверя. Вот только стада крупных животных не попадались: они давно поняли, что означает близость людей, и благоразумно удалились от поселения. Лишь на третий день скачки по незаметно расширяющемуся кругу Октамис увидел большое скопление громадных рогатых зверей. Сначала он решил, что перед ним туры, покинувшие лес, который виднелся на горизонте, но рога у быков были значительно меньше и торчали вверх, а не в стороны. Это были бизоны.

– Ну вот, Амизак, – пробормотал Октамис, – скоро ты получишь свое.

Оставалось надеяться, что другим разведчикам пока не удалось обнаружить стада`, пасшиеся ближе к захваченному стойбищу. Были сомнения, но Октамис отбросил их за ненадобностью. Сейчас они только мешали.

Прежде чем поехать к стаду, он достал из колчана несколько стрел, вооружился ножом и сделал глубокие кольцевые надрезы на расстоянии ладони от наконечника. В этих местах стрелы должны были обломиться, чтобы не выдавать себя торчащими оперениями.

Покончив с делом, Октамис пристроил стрелы под рукой и потуже перевязал вывихнутое запястье, чтобы не подвело при стрельбе. Потом поехал к стаду. Он вел Ястреба шагом и удерживал поводья, не позволяя коню мотать головой, чтобы не спугнуть животных. Одинокий всадник не должен был вызвать у них подозрений.

Так и вышло. Правда, быки, охранявшие стадо, выдвинулись вперед, предупреждая пришельца, что дальше его не пропустят. Их было три – все огромные, мощные, но один выглядел настоящим великаном. Холка его была вровень с глазами Октамиса. Живой утес, обтянутый косматой бурой шкурой. Массивная голова угрожающе наклонилась, выставив навстречу Октамису кинжальные рога. Переднее копыто несколько раз ударило в землю, раскидывая комья. Шерсть вожака была столь длинной на шее, что волочилась по траве, когда он пошел навстречу всаднику. Раздался рев. Из разинутой пасти потянулась клейкая зеленая слюна.

Октамис покрепче сжал ногами бока коня, тихо приговаривая, чтобы успокоить его. Глядя в свирепые глаза бизона, он вложил надрезанную стрелу в тетиву, натянул и медленно поднял лук.

Стрельба продолжалась достаточно долго. Всякий раз, всадив стрелу в горб того или иного самца, Октамис был вынужден спасаться бегством, а потом некоторое время выжидать на расстоянии, давая троице успокоиться. Преследуя его, они не отбегали слишком далеко от стада, которое охраняли. Каждый из них получил по две стрелы в загривок. Пока они бегали, сшибаясь боками, половина стрел обломилась, как Октамис и рассчитывал. Но наконечники засели глубоко, причиняя бизонам боль и доводя их до такого исступления, что они были готовы бодаться друг с другом, пока их совместная злость не обращалась против человека.

Покончив с делом, Октамис оставил их в покое и поскакал к своим. Вместо того чтобы сразу въехать в селение, он дождался темноты и только тогда явился к Амизаку и доложил, что нашел стадо, находящееся на расстоянии одного дневного перехода.

Вождь, пировавший с братом, удовлетворенно кивнул и указал на Октамиса обглоданной бараньей костью:

– Видишь, Мадагай, он не совсем пропащий. Пригодился все же.

– Но бороться совсем не умеет, – сказал брат, утирая усы, смоченные вином.

Октамис стоял перед ними с застывшей вежливой улыбкой на лице. Он заставил себя слегка согнуть спину в пояснице и придать взгляду выражение заискивающей предупредительности.

– Слабость его кроется не в мышцах, – заметил Амизак. – А вот здесь. – Он постучал себя пальцем по лбу.

Братья засмеялись. Октамис чуточку растянул улыбку, как человек, не понимающий шутки, но желающий смеяться вместе с теми, перед кем он хочет выслужиться.

– Теперь я и сам понимаю, что вел себя неразумно, – виновато произнес он. – Больше этого не повторится. Прости меня, вождь. И ты, Мадагай, не держи на меня зла тоже. Я буду очень стараться, чтобы отныне вы оба были довольны мной.

– Посмотрим, – кивнул Амизак. – Я буду наблюдать за тобой, Октамис. Не допускай новых ошибок.

– Они тебе дорого обойдутся, – добавил брат вождя.

– У меня было время подумать над своим поведением, – смиренно сказал Октамис. – Отныне я другой человек. Можете положиться на меня, вожди. Когда мы выступаем? Боюсь проспать и разгневать вас промедлением.

– Ты поведешь нас к бизонам на рассвете, – решил Амизак. – Мы будем в седлах еще до восхода солнца. Я отдам распоряжение.

Отпущенный отдыхать, Октамис лег на кошме неподалеку от шатра Амизака. Он напряженно смотрел в темноту, и выражение, застывшее в его глазах, совершенно не понравилось бы ни вождю, ни его брату. Он не спал, когда в шатер привели женщин, которые стонали на разные голоса, покуда мужчины гоготали и рычали. Может быть, среди женщин находилась и Янина, хотя Октамис надеялся, что нет. То, что он испытывал, не было ревностью. Он знал, что Янина, называясь женой, является по существу невольницей, рабыней. Ее нельзя было обвинять. Амизак пользовался ею насильно, и скоро этому будет положен конец.

Когда все вокруг стихло и сделалось неподвижным, Октамис позволил себе вздремнуть немного, но проснулся еще до того, как солнечные лучи тронули краешек небосвода. Вскоре конюх привел с выпаса коня Амизака и, пользуясь скудным светом факела, принялся его седлать. Когда он привязал Ворона и оставил его одного, Октамис незаметно приблизился к животному.

Он провел с лошадьми всю свою жизнь и знал все их повадки и особенности. Они боятся совсем не тех вещей, что люди. Их может напугать шуршащий лист или раскачивающийся куст, но при этом на подкрадывающегося льва они могут взирать с полным спокойствием, не чувствуя опасности. Они не боятся собак и оружия, но могут обратиться в паническое бегство от вида змеи. Им не нравится запах перегара и дыма, который тоже может заставить их нервничать, однако сильнее всего лошади реагируют на звуки, поскольку слух у них развит куда лучше, чем зрение и обоняние. Хлопка в ладони или резкого окрика достаточно, чтобы конь отпрянул.

Но в данном случае Октамис имел дело не с обычным конем, а с боевым, специально приученным к громким воинственным голосам, звону металла и гудению рога. Бесшумно подойдя к Ворону, он проверил правильность своей догадки. Конь Амизака от неожиданности всхрапнул, присел и так резво метнулся в сторону, что едва не разорвал себе рот уздой. Вот где крылась слабость этого могучего жеребца! Из-за своей подслеповатости он пугался при виде объекта, внезапно появившегося в его поле зрения. Не случайно хозяин всегда подходил к нему сбоку и не спеша, предупреждая голосом о своем приближении, чтобы Ворону не взбрело в голову, что рядом враг.

Октамис поступил прямо противоположным образом. Сделав вид, что удаляется, он обогнул коня сзади и напугал его – не просто выскочил из сумрака, но еще и зашипел прямо в затрепетавшее конское ухо. Ворон захрипел, задергался, заплясал, норовя достать обидчика задним копытом. Октамис успокоил его, огладил, потрепал по гриве, а сам взял нож и сделал несколько надрезов на подпруге. Ремни держались, но едва-едва и должны были растрепаться во время езды по степи. Оставалось надеяться, что они окончательно лопнут в нужный момент.

Октамис спрятал нож, огляделся по сторонам и еще несколько раз попытался напугать Ворона, заходя то с одной, то с другой стороны и сопровождая свои действия змеиным шипением. Разъяренный конь старался цапнуть человека зубами или лягнуть его. Чтобы закрепить урок, Октамис не просто дразнил Ворона, но также бил его по ноздрям и глазам, все сильнее выводя животное из себя.

Когда он ретировался, усмирять коня пришлось двум конюхам, решившим, что причиной такой нервозности является близость волков или каких-либо других диких зверей. Октамис, наблюдавший за ними из сумерек, не стал разубеждать их. Они успокоили Ворона и подвели его к шатру. Октамис запрыгнул на Ястреба и тоже подъехал к шатру, но при этом старался держаться на заднем плане. Его время еще не пришло.

Когда вожди вышли, отряд охотников в полном составе уже дожидался снаружи. Их было три сотни, потому что предстояло не только окружить стадо и перебить как можно больше бизонов, но еще и освежевать их и доволочить куски туш до стойбища.

Все были бодры и веселы. Охота была любимой забавой сколотов и, возможно, увлекала некоторых даже сильнее, чем война. Правда, многие мужчины предпочитали все же военные походы, сулившие не только пиршество, но также добычу и обладание беспомощными женщинами.

По дороге они рассказывали друг другу истории, пели походные песни и утоляли голод пресными лепешками. Мадагай дремал в седле, мотая отяжелевшей головой. Амизак беседовал с воеводой, пристроившимся рядом. Октамис не слышал, о чем они говорили. Он ехал далеко впереди, безошибочно выбирая верный путь. Когда ветер доносил его запах до Ворона, тот сбивался с рыси и грыз удила. Амизак, сердясь, бил его между ушами. Это было хорошо: взвинченное состояние коня работало на замысел Октамиса.

Стадо появилось неожиданно и гораздо ближе, чем ожидалось. Бизоны за минувшую ночь проделали немалый путь, чтобы подыскать себе пастбище с еще не вытоптанной и не выщипанной травой. Там, где они прошли, степная растительность стала редкой, а земля была взрыхлена тысячами копыт.

Три быка, охранявших стадо, стояли на небольшой возвышенности, повернув морды к людям. Амизак велел отойти назад, чтобы не тревожить бизонов раньше времени. Разогнавшись, те катились сплошной монолитной массой, и было непросто поражать их стрелами. Амизак хотел взять стадо в кольцо и посеять в рядах бизонов панику. Это позволило бы рассеять их по равнине и бить на выбор: телят и молоденьких самок.

Он отдал приказ и велел Октамису примкнуть к другому отряду. Это путало все планы. Октамис спрыгнул с коня, упал ниц и попросил разрешения находиться рядом.

– О вождь! Мне невыносима мысль о том, что я попал к тебе в немилость. Клянусь, прежние ошибки не повторятся!

Пока он говорил так, воины презрительно сплевывали и пересмеивались, а вороной конь Амизака переступал с ноги на ногу и злобно фыркал.

Октамису было безразлично, что думают о нем соплеменники. Он твердо знал две вещи. Во-первых, его вел сам Арес, бог войны, который никак не мог подсказывать ошибочные поступки. Во-вторых, все те, кто сейчас так веселится и зубоскалит, сами будут пресмыкаться перед ним в свой час.

Амизак не заподозрил подвоха, да и как это было возможно?

– Ладно, – буркнул он. – Поедешь со мной. Вперед не высовывайся, помнишь? Делай, что я скажу. Не своевольничай.

– Я буду твоей тенью, вождь, – подобострастно произнес Октамис, выпрямляясь.

Одобрительно кивнув, Амизак поднял руку и подал сигнал начинать. Всадники, разделившись на группы по пятьдесят человек, поскакали в степь, беря стадо в клещи. С вождем осталось такое же количество охотников. Октамис с удовлетворением отметил про себя, что Мадагай возглавил собственную ватагу, не оставшись с братом. Это не то чтобы облегчало задачу, но хотя бы не усложняло ее.

Отряд Амизака двинулся вперед не раньше, чем издалека донеслись сигналы рогов, возвещающих о том, что остальные охотники заняли исходные позиции. Вверх взлетела горящая стрела, оставляющая заметный дымный след в небе. Ветер еще не успел рассеять дым, когда охотники пустили коней вскачь.

Октамис держался позади Амизака, внимательно следя за быками-охранниками. Увидев всадников, те замычали, предупреждая сородичей, и потрусили навстречу, постепенно набирая скорость.

По древнему обычаю первым спустить тетиву надлежало вождю. Это делалось не только для того, чтобы утвердить его главенство, но и чтобы проверить, так ли тверда его рука и меток глаз, как прежде. Амизак, не придерживая коня, всадил стрелу в вожака бизонов. Тем самым он напомнил могучему зверю о постоянном жжении в холке и причине его возникновения.

Поскольку бизон видел еще хуже лошадей, то ему было достаточно знакомого силуэта, который недавно потревожил его, а потом причинил боль. Задрав хвост и совершая огромные скачки, вожак понесся на Амизака.

К этому времени все огромное стадо уже пришло в движение и степь загудела, словно гигантский барабан. Из-под множества бегущих ног закурилась горькая желтая пыль. Охотники торопливо заматывали лица и щурились, чтобы не запорошило глаза. Запуская руки за спину, в колчаны, они отправляли стрелу за стрелой, метя в выбранные заранее жертвы. Каждый был поглощен своим занятием. Нужно было не только попадать в цель, но еще держаться в седле, править лошадью и избегать столкновения с бегущими по равнине бизонами, способными смешать с землей тех, кто упал и не успел подняться.

Что касается вожака, то он видел только Амизака и стремился добраться до него одного. Оба раненых быка неотступно следовали за ним. Октамис лишь делал вид, что стреляет, а на самом деле даже не целился. Его внимание было сосредоточено на вожде, его коне и трех его преследователях.

Бурая пелена поднялась над степью, видимость стала ограниченной, как это бывает в дыму пожарища. Разрозненное стадо бизонов разбегалось во все стороны и повсюду сталкивалось с верховыми охотниками, пускающими стрелу за стрелой. Но убить взрослого бизона было не так-то просто. В них стреляли в основном для острастки, не давая им опомниться и занять круговую оборону. Гоняя взрослых особей по равнине, сколоты получали возможность добраться до молодняка, не столь выносливого и жизнестойкого.

Утыканные стрелами животные продолжали разбегаться и искать спасения в открытой степи, но главная троица была одержима желанием покончить с тем, в ком видела причину бедствия. Амизак, не понимая всей степени опасности, не слишком отдалялся, чтобы было сподручнее бить быков из лука. Кроме Октамиса, его сопровождала пятерка самых дисциплинированных и ответственных воинов, так как прочие давно носились где попало, увлеченные охотой.

Октамис ударил своего Ястреба пятками и обогнал вождя, после чего, совершив резкий разворот, метнулся обратно. Как и следовало ожидать, его появление из пыльного марева ошеломило черного коня вождя. Ворон уперся всеми четырьмя копытами в землю, избегая столкновения. Взяв чуть левее, Октамис разминулся с Вороном впритык, сопровождая свои действия шипением и ударом по ноздрям. Одного такого броска оказалось достаточно.

Вспоминая позже происшедшее, Октамис не мог не признать, что успех его замысла мог быть достигнут только благодаря вмешательству и покровительству самого Ареса. Иначе чем и как объяснить все то количество больших и малых совпадений, которые понадобились для того, чтобы случилось то, что случилось.

Ворон поднялся на дыбы, меся передними копытами пыльное марево. Амизак, удерживавший поводья, неожиданно пополз вниз – вместе с седлом, которое больше не крепилось к спине ремнями. Из облака пыли вынырнула горбатая громада с низко опущенной головой, огромной и твердой, как валун, поросший мохнатым бурым мхом.

Октамис поскакал вперед, но при этом все время оглядывался, чтобы не упустить подробностей происходящего.

Черный конь, подброшенный бизоном, нелепо перебирал в воздухе тонкими ногами. Амизак летел рядом с широко расставленными руками, как будто он надеялся, что они, подобно крыльям, способны уберечь его от падения. Если и так, то надежда не оправдалась. Первым рухнул Ворон и, оступившись, свалился прямо под копыта другого бизона, но вывернулся, вскочил и помчался по степи, бросив соскользнувшего с крупа хозяина на произвол судьбы. Пока черный конь убегал и уворачивался от наседающих бизонов, Амизак очутился в западне.

– Вождь в опасности! – заорал Октамис, разворачиваясь. – Спасайте вождя!

Продолжая кричать, он поскакал обратно, неистово размахивая руками и всем своим видом показывая, что старается отвлечь внимание бизонов на себя. Его примеру последовали все охотники, которые находились в пределах видимости и слышимости.

Но не тут-то было. Один бык бросился на Октамиса и побежал з ним, будто привязанный на веревке, однако двое других не собирались отказываться от расправы. Один бизон яростно катал по земле упавшую лошадь, наматывая на рога кишки и сатанея от запаха крови. Вожак занимался Амизаком, то подбрасывая рогами, то топча копытами то, что осталось от еще недавно крепкого и сильного человеческого тела.

Когда съехавшимся сколотам удалось убить быков стрелами и копьями, их вождь представлял собой ошметки мяса и кровавые клочья, разбросанные по земле. Собрав все воедино, удалось создать смутное подобие Амизака, хотя в изодранное красное лицо с вытекшим глазом и дырой беззубого рта невозможно было смотреть без содрогания. Ворон понюхал его и, весь дрожа, попятился, словно сраженный чувством вины.

Между тем охота продолжалась. Бо`льшая часть сколотов понятия не имела о приключившейся трагедии, продолжая гоняться за бизонами и одновременно удирая от них. Там, где ветер сносил клубы пыли, были видны туши павших животных, ощетинившиеся колючками стрел. Стадо было рассеяно и, оставшись без вожаков, бестолково металось из стороны в сторону.

Бойня продолжалась до тех пор, пока у сколотов не закончились стрелы в колчанах. Разгоряченные кони не сразу подчинялись поводьям. То один, то другой охотник проносился мимо останков Амизака, не сразу понимая, вокруг чего собралась понурая толпа. Октамис стоял вместе со всеми, скорбно опустив голову. Когда его расспрашивали, как все случилось, он повторял одну и ту же историю: конь вождя испугался быка, встал на дыбы и получил рогами в брюхо. Октамис хотел отвлечь бизонов, но не получилось. Вожак за несколько мгновений растерзал Амизака и превратил его в кровавую лепешку.

То же самое услышал Мадагай, когда наконец подоспел к телу брата. Он спрыгнул с коня, разодрал рубаху на груди, несколько раз дернул себя за волосы и посыпал голову пылью, но все, включая Октамиса, подметили преувеличенность его отчаяния. Конечно, каждому горько потерять брата, но с гибелью Амизака Мадагай по праву становился вождем соединившихся племен. Только теперь до Октамиса дошло, что, возможно, устранение прежнего повелителя лишь усугубило его положение. Амизак всего лишь недолюбливал его – Мадагай откровенно ненавидел.

Пытаясь прогнать тревожные мысли, Октамис вместе с остальными занялся разделкой убитых бизонов. Нужно было спешить до наступления ночи, пока все окрестные хищники не собрались вокруг места побоища, спеша урвать кусок пожирнее. Чтобы легче было охранять добычу, туши телят и самок привязывали к лошадям и стаскивали в одну кучу. Бизоны-самцы были слишком тяжелы, чтобы проделывать с ними то же самое. Их кромсали ножами и свежевали там, где их настигла смерть. Шкуры скатывали в тяжелые рулоны и грузили на волокуши. Сердца, печень и почки насаживали на палки и поджаривали над кострами. Мясные вырезки избавляли от костей, чтобы весили меньше. Ребра, хребты и ноги бросали, срезав все самое лакомое. Руки и лица охотников были черными от свернувшейся крови. Тяжелый запах висел в свежем вечернем воздухе.

Останки Амизака сложили в кожаный мешок и повезли в стойбище. Мадагай лично возглавил процессию. Перед тем как покинуть охотников, он обратился к ним с речью. Его силуэт в седле был четок на фоне алой зари, голос звучал ясно и разборчиво:

– Слушайте меня внимательно! Я вас покидаю. В мое отсутствие все подчиняются моему сотнику. Я наделяю его правом карать и миловать от моего имени. Завтра вечером вы должны прибыть в стойбище с добычей. Мясо очень пригодится для погребального обряда.

Когда он ускакал, оставшиеся сколоты продолжили работу в стремительно сгущающейся темноте. Дров для больших костров взять было негде, поэтому несколько охотников постоянно бегали в степь за охапками горючей степной травы. Но вскоре пришлось отказаться от поддержания костра: вокруг стоянки собралось столько волков, что сверкание их глаз соперничало с небесными звездами.

Сколоты образовали круг, загородив собой коней и горы свежего мяса. Всякий раз, когда какой-то зверь, распаленный голодом, пытался прорвать кольцо, его поднимали на копья и бросали обратно, на съедение остальным. Поскольку другой добычи вокруг хватало, волчьи стаи оставили людей в покое и устроили свирепую грызню из-за бизоньих скелетов.

В середине ночи из темноты выступил зверь куда более опасный. Это был необычайно крупный степной лев с короткой жесткой гривой и квадратной мордой. Желтые глаза его смотрели пристально и презрительно. Октамис, поставленный на стражу, быстро посмотрел по сторонам. Товарищи, которым выпало дежурить вместе с ним, успели благополучно задремать – кто сидя, а кто и лежа, согреваясь возле теплого кострища. Следовало разбудить их, чтобы всем вместе заставить льва отступить. Но Октамис не стал этого делать.

– Ты голоден? – тихо спросил он. – Гордость не позволяет тебе драться за кости с шакалами?

Лев открыл пасть, словно собираясь зарычать, но вместо этого спрятал клыки и облизнулся. В его взгляде что-то изменилось. Как будто он понял сказанное человеком.

Октамис еще раз огляделся вокруг. Никто не поднял голову, чтобы посмотреть в его сторону. Он встал.

Лев припал к земле на напрягшихся лапах и затянул долгую рокочущую песнь о том, что бывает с теми, кто относится к нему без должного почтения.

– Успокойся, – сказал ему Октамис. – Сейчас.

Приблизившись к груде мяса, он вытащил увесистый окорок, взвалил на плечо и направился ко льву. Желтые глаза зверя засверкали ярче. Он выпрямился и хлестнул себя хвостом по бокам. Октамис остановился в пяти шагах и положил подношение на землю.

– Вот, – сказал он. – Забирай и уходи, пока никто не проснулся.

Он не знал почему, но отступил всего на один шаг, вместо того чтобы, пятясь, вернуться на прежнее место. Лев смотрел на него, решая, прыгнуть или взять мясо. Октамис представил себя статуей – белой невозмутимой статуей с неподвижными глазами. Страх если и был, то окончательно исчез. Зверь почувствовал это и сменил угрожающую позу на обычную, величавую. Не сводя глаз с человека, он подступил к окороку, впился в него зубами и поднял.

– Молодец, – сказал ему Октамис. – Теперь уходи.

Лев неспешно развернулся и пошел в ночь. Когда он растворился во мраке, Октамис посмотрел на свои ладони и тихонько засмеялся. Пальцы мелко дрожали. Все-таки здорово он испугался. Но сознавать это было приятно. Страх для того и существует, чтобы его преодолевать. У Октамиса это получилось в очередной раз. Он гордился собой и знал, что имеет на это право.